Сергей Павлов

                             ЧЕРДАК ВСЕЛЕННОЙ


   Сканировал: Ершов В.Г. 22/06/98.

                                 ГЛАВА 1

     Приятный голос:
     - Нет, я не спал. Томит меня предчувствие беды... Оседланы ли кони?
     Настороженное фырканье коней, звон сбруи.
     Менее приятный голос:
     - Все сделано, как приказать изволили вы, сударь.
     - Тогда в дорогу! Пусть звезды нам осветят ранний путь.
     Крик совы и легкий ветерок с ночными  запахами  трав.  Приближающийся
конский топот.
     И вдруг, как выстрел:
     - Не торопитесь, шевалье!
     Голос нехороший, резкий. Перестук копыт и храп  осаженного  на  скаку
коня.
     - Граф де Ботрю?!
     - Он самый! К вашим я услугам. Продолжим давешний приятный разговор.
     - Мы будем продолжать на звонком языке клинков!
     - Луна взошла, вот славно!..
     - Я готов!
     - Я тоже полон нетерпения.
     - Граф, защищайтесь!
     Зазвенела сталь. Глеб с трудом приоткрыл тяжелые  веки,  перевернулся
на живот и  выглянул  поверх  подушки.  Светила  красноватая  луна.  Граф,
сбросивший камзол и шляпу, теснил шевалье. Глеб посмотрел на часы  -  была
половина третьего ночи условного времени  околосолнечных  станций.  Шпага,
выбитая  из  рук  шевалье,  натурально  звеня,  откатилась  к  журнальному
столику.  Глеб  запустил  подушкой  в  дуэлянтов,  промахнулся  -  подушка
пролетела сквозь конский круп и повисла на рожках виофонора. Звук и  запах
исчезли. Глеб уронил голову на упругое изголовье, отвернулся к стене.
     - Вставайте, сир, - пробормотал, закрывая глаза, - вас  ждут  великие
дела на чердаке Вселенной...
     Это была чепуха. Которая, впрочем, когда-то имела  большое  значение.
Но сейчас она уже никакого значения не имела. Он  знал  почему,  но  сразу
припомнить не мог. И не старался. Он опять  засыпал,  а  во  сне  меняется
соразмерность вещей и понятий.
     Он будто бы брел по гулкому лабиринту туннелей. И  будто  бы  это  не
туннельные  переходы  станции  "Зенит",  прямые  и  светлые,   а   пыльные
извилистые туннели из черного альфа-стекла,  очень  странные,  с  арочными
сводами. И все-таки это "Зенит"...
     Он брел в поисках  выхода,  сворачивая  в  боковые  проходы  направо,
налево, - сумрачно вокруг и пусто... Выхода не было.  Туннельные  переходы
уводили в глубь астероида дальше и  дальше,  обработанные  стены  в  толще
ожелезенных недр. Он понимал, что идет куда-то совсем не  туда,  что  пора
подниматься  в  диспетчерскую,  однако  выйти  из  бесконечного  лабиринта
туннелей не мог.
     Наконец он входит в зарешеченный зал - какой-то очень  знакомый  зал,
но безлюдный и темный - и  узнает  виварий.  Не  слышно  обычных  шорохов,
визга, возни, а в дальнем конце прохода между решетками ограждений  смутно
виднеются две мешковатые фигуры с большими круглыми головами. Кто здесь?..
И почему в вакуумных скафандрах?
     Прозрачные   забрала   откинуты   вверх,   из   гермошлемов   блестят
настороженные глаза. Это Клаус и Поль - двое подопытных шимпанзе, те самые
Клаус и Поль, которых  вчера  должны  были  транспозитировать  на  станцию
"Дипстар", к орбите Сатурна...  В  поднятой  лапе  Клаус  держит  странный
квадратный предмет, и под этим предметом что-то раскачивается, щелкает,  а
на тонкой цепочке - фигурная гиря. И вдруг открывается  маленький  люк,  и
забавная птичка шипит и жалобно стонет: "Ку-ку, ку-ку..." Великий  космос,
это часы!
     Стрелки   анахронического   механизма   показывают    время    начала
эксперимента. Пора...
     - Ну-ка, ребята, марш в лифтовый тамбур, да поживее!
     Клаус и Поль ковыляют, пыхтя от усердия. Часы Клаус тащит под мышкой,
и гиря на длинной цепочке волочится следом.
     - Зачем тебе это, старик? Брось их!..
     Втроем входят в кабину лифта и долго  падают  вниз.  Поль  беспокойно
ухает, вертится, строит гримасы. Клаус угрюм, но спокоен.  Он  стар,  и  у
него необычные для шимпанзе глаза - редко можно увидеть у обезьяны светлые
глазные белки. Смотрит вопрошающе  в  упор,  затянутой  в  перчатку  лапой
почесывая затылок шлема.
     - Ну что здесь непонятного, старик? Вы отстали от  графика  ровно  на
двадцать четыре часа. На "Дипстаре", должно быть, сходят с ума от великого
беспокойства, потеряны целые сутки, а ты и Поль даже еще не на старте.
     Лифт тормозит. Свертывается гибкая дверь, обнажая  стену  из  черного
альфа-стекла. Участок стены уходит  вниз,  и  открывается  вход  в  святая
святых "Зенита"  -  камеру  гиперпространственной  транспозитации.  Клаус;
обеспокоенно вытянув губы, смотрит в этот  квадрат,  подсвеченный  изнутри
голубоватым сиянием, Поль пятится и ворчит.
     - Что же вы, ребята, оробели? Давайте я закрою  вам  гермошлемы.  Вот
так... Марш в камеру!
     Ворчливый Поль неохотно взбирается на стартовый когертон - небольшое,
слабо вогнутое альфа-зеркало на тубусной подставке. Клаус медлит.
     - Смелее, старик! Тебя нервирует Поль, понимаю: ты привык  стартовать
в  одиночку.  Но  ничего  не  поделаешь,  надо  вдвоем,   таковы   условия
эксперимента. Ты у нас ветеран, и  кому  же,  как  не  тебе...  Ну  вот  и
отлично.  Будь  умницей  и  будь  здоров!  Передавай  привет   ребятам   с
"Дипстара"!
     Предупредительный гудок, броневая плита  идет  на  подъем.  Последний
взгляд на перепуганных ТР-перелетчиков: каждый из них на своем когертоне -
порядок.
     Ход перекрыт. За спиной мертвая  толща  альфа-брони,  а  впереди,  на
расстоянии полушага... опустевший ствол лифтовой шахты.  Трудно  поверить,
но факт: кабина лифта исчезла.
     Очень мило, но что же делать в такой ситуации?
     Где-то там, далеко в вышине, прозвучал  вой  сирены,  и  вдруг  стало
тихо. Ну-ну,  не  надо  паники!  Главное  -  устоять  на  ногах  в  момент
ТР-запуска, иначе  все  закончится  очень  эффектно:  вверх  тормашками  в
шахтный колодец. Спиной плотнее к стене, вот так... И думать о  чем-нибудь
постороннем.
     Отзвенели стартовые сигналы. Мягкий толчок, и мгновенная дурнота. Это
цветочки-первый цикл транспозитации, малая тяга. Ягодки впереди...
     Толчок -  искры  из  глаз!  Окружающий  мир,  уродливо  вытянутый  по
вертикалям, медленно поворачивается на тонкой оси... Со скрипом и гулом...
Ужасно медленно и тяжело...
     Вверху опять завыла сирена. Кажется, все обошлось, и можно поздравить
себя: устоял! Мышцы тела свинцово наполнены нервной усталостью, но это уже
не страшно, главное - устоял. Черная плита сдвигается с места и  с  мягким
шорохом ускользает вниз, открывая квадратный зев прохода, и видно,  как  в
голубоватом объеме этой патерны сгущается туманное облачко пара... И сразу
нехорошее предчувствие.
     В камере тумана не было. Он успел осесть  на  стенах  белыми  искрами
инея.  А  на  полу,  обрызганном  заледеневшей   кровью,   лежит   большой
продолговатый сверток...
     Поль! Или Клаус?.. Нехорошее что-то  к  горлу  подкатывает.  Да,  это
Клаус. Поль прошел в гиперпространство - когертон номер  два  благополучно
исчез. Это старик не прошел. Его когертон возвышается одиноким зонтиком. А
Клаус... лежит на  полу.  Вернее,  то,  что  несколько  минут  назад  было
Клаусом. Сейчас это просто вывернутый наизнанку скафандр, облепленный тоже
вывернутой изнутри  плотью.  Монополярный  выверт...  Результат  почему-то
незавершенной транспозитации.
     А тишина... Будто после оглушительного взрыва.  И  тишину  неожиданно
нарушают  знакомые  звуки:  что-то  шипит  и  щелкает.  Птичка  деревянная
щелкает... Скачет, носится туда-сюда по краю  когертона,  жалобно  стонет:
"Ку-ку, ку-ку..."
     Вот тебе и "ку-ку"!
     Высоко над головой - глянцево-черные  арки  эр-умножителей,  конечная
ступень огромного технического комплекса. От верха до низа  -  шестнадцать
этажей математически организованной материи. От  купола  диспетчерской  до
когертонов, до свертка, лежащего на полу...
     "Ничего-то у нас не  выходит",  -  подумал  Глеб.  И  вдруг  отчаянно
закричал,  проклиная  себя,  "Зенит"  и  всю  эту  неудавшуюся   затею   с
транспозитацией.
     От крика проснулся.
     Приходя в себя после  пережитого  кошмара,  Глеб  лежал  с  открытыми
глазами неподвижно. Потом потянулся до  боли  в  суставах,  сел,  зевая  и
потирая голые плечи. "Опять не выспался..." - с тоской подумал он,  мрачно
оглядывая кабинет времен французского  абсолютизма.  Немного  бестактно  -
сидеть неглиже в приемной у кардинала, но Ришелье был явно не в духе, Глеб
тоже, и обоим было наплевать на соблюдение условностей. Глеб задел ногой о
ребро брошенной с вечера возле дивана кассеты, зашипел от боли  и  спрятал
ногу под себя. Настроение катастрофически падало.  Состояние  духа,  более
созвучное ночному кошмару, просто трудно было себе представить. И  виноват
в этом не Клаус, который жив и здоров, и не вчерашний эксперимент, который
прошел без сучка и задоринки, если не брать  во  внимание  знаменитый,  но
никому не нужный эффект перерасхода энергии на малой тяге...
     Покончив с утренними процедурами в душевой, Глеб  вернулся  в  каюту.
Людовик Справедливый, беззвучно открывая рот, топал ногами в покоях  своей
августейшей   супруги.   Санитарный   шлюз   был   открыт,    механические
мыши-уборщики разбегались под кружевными подолами фрейлин. Глеб  покосился
на пунцового от гнева короля, оделся и вышел в туннель.
     Ревнители технической эстетики перемудрили, решили  использовать  для
облицовки круглого туннеля люминесцентный пластик, и с тех пор туннель  не
туннель, а светящийся призрак - дыра в ослепительно  белом  тумане.  Очень
тихо, очень светло, прохладно и не очень уютно.
     Глеб постоял у дверей спортивного зала.  "А  ведь  отпрыгались..."  -
подумал он. И все великолепно понимают, что отпрыгались,  но  делают  вид,
будто бы еще не все потеряно. Смотрят  в  рот  Калантарову,  ожидая  новых
пророчеств. А Калантаров  смотрит  в  пространство  и  понимает,  что  оно
оказалось позабористей наших сверхгениальных идей. Или не понимает?..
     Наверху зашелестел вентилятор. Глеб зябко  поежился  и  побрел  вдоль
туннеля. Начало каждого дня вот  так  -  вдоль  туннеля.  Условное  начало
условного дня, который, строго говоря, не день, а сплошной  круглосуточный
полдень...  Надо  решаться.  Кончать   с   этой   жизнью   астероидального
троглодита, по примеру Захарова и Халифмана возвращаться на Землю,  менять
профессию,  пока  не   поздно.   Как   бы   это   поделикатнее   объяснить
Калантарову?..
     Незаметно для себя Глеб ускорил шаги  -  почти  бежал,  прыгая  через
овальные люки. Голова полна вариантов воображаемого спора с  Калантаровым.
Шеф  повержен,  разбит,  припечатан  к  стене.  Но  оппонент  великодушен:
протягивает руки и говорит  на  прощание  что-то  трогательно-благородное,
отчего глаза у шефа становятся влажными...
     - Они безутешно и долго рыдают друг  у  друга  в  объятиях,  -  вслух
подытожил Глеб. Для полноты ощущений добавил: - И шумно сморкаются...
     Глеб с ходу перепрыгнул открытый люк гравитронного зала, но, вспомнив
о чем-то, вернулся. Он вспомнил, что сегодня ему нужен клайпер.


                                 ГЛАВА 2

     Колю Сытина разбудила муха.  Огромная,  нахальная,  она  жужжала  над
самым ухом, и Коля уже  приготовился  спрятать  голову  под  простыню,  но
вовремя сообразил, что это зуммер.
     Он почмокал губами, приоткрыл один глаз. Все  правильно:  на  часовом
табло светилась  четверка  с  точкой  и  двумя  нулями.  Четыре  ноль-ноль
условного времени.
     Зуммер не унимался. Коля открыл оба глаза,  перевел  руку  за  спину,
прошелся пальцами по стене в  поисках  контактной  кнопки.  Кнопку  он  не
нашел, потому что кнопка была у изголовья, а изголовье  теперь  было  там,
где ноги, - значит, нужно искать  ее  голой  пяткой.  Раздался  щелчок,  и
тонфоны спросили голосом Фишера:
     - Вы еще спать, мой молодой друг?
     - Нет, я уже не спать, - бодро откликнулся Коля. - Я вставать и  одна
минута бежать вам на помощь.
     - Я рад. Не забудьте завтракать, Коля, и обязательно пить молоко.
     -  Я  помню:  питание  прежде  всего.  Ульрих  Иоганнович,   вы   где
находитесь? Уже в скафандровом отсеке?
     - Сейчас - виварий. Потом - скафандровый отсек.
     - Ясно. Буду через полчасика.
     Взбрыкнув ногами, Коля скатился на пол и  несколько  раз  отжался  на
руках. Постоял на голове, раздумывая, не пойти ли в спортзал попрыгать  на
батуде. Времени, жаль, маловато... Стоп! Надо ж, чуть не забыл!..
     Коля  медленно  перевернулся,  подошел  к   дивану,   склонился   над
изголовьем. Снежно-белая простыня, точно так же, как и вчера  утром,  была
припорошена угольно-черной пылью.
     - Елки-финики... - пробормотал он, удрученный открытием.
     Беспокоила Колю, однако, вовсе не черная пыль - он уже знал, что  она
собой  представляет.  Беспокоила  полнейшая  необъяснимость   ее   ночного
появления на простынях...
     Впервые он обнаружил ее вчера утром. Недоуменно моргая, он смотрел на
подушку,  основательно  припорошенную  каким-то  темным  веществом.  Центр
подушки - там, где ночью покоилась Колина голова, - был  заметно  светлее.
Значит,  пыль  сыпалась  сверху...  Коля  уставился  в   потолок.   Ничего
подозрительного - гладкая светло-кремовая облицовка,  ни  единого  темного
пятнышка. Коля вскочил и помчался к зеркалу в  душевой.  Левая  щека  была
темнее  правой.  Он  сразу  вспомнил,  как  однажды,  месяца  два   назад,
проснувшись после ночного дежурства, он с величайшим изумлением обнаружил,
что подушка и простыни пропитаны  кровью.  Никаких  сомнений  относительно
того,  что  это  была  настоящая  кровь,  у   него,   студента   Института
экспериментальной биологии, не возникло ни на одну секунду.  Помнится,  он
так же оторопело разглядывал в зеркале  свою  окровавленную  физиономию  -
страшноватое зрелище! - и терялся в догадках. Наконец, решив, что это  его
собственная кровь - ну,  скажем,  во  время  сна  лопнул  в  носоглоточной
полости какой-нибудь кровеносный сосудик, - он старательно  уничтожил  все
следы этого неприятного происшествия, чтобы не давать повода буквоедам  из
медицинского сектора станции поговорить о  "хлипком  здоровье  современной
студенческой молодежи,  которую  тем  не  менее  Земля  почему-то  считает
возможным посылать в космос на  стажировку".  Однако  личные  неприятности
сразу забылись, как только Коля узнал от Ульриха Иоганновича, что  в  этот
день с их любимцем шимпанзе Эльцебаром случилось непоправимое несчастье. У
ТР-физиков что-то там не  сработало,  и  в  результате  беднягу  Эльцебара
вывернуло наизнанку... На языке ТР-физиков  это  называется  "монополярным
вывертом"...
     Они оправдывались  тем,  что  "Эльцебар-де  в  момент  транспозитации
спрыгнул  вдруг  с  когертона".  Иоганыч  был  безутешен,  и   Коля,   сам
опечаленный до предела, очень ему сочувствовал.
     И вот теперь эта проклятая пыль...
     Коля вчера догадался осторожно  собрать  и  отнести  черную  пыль  на
анализ. Оказалось, что ничего  особенного  она  собой  не  представляет  -
просто микроосколочки альфа-стекла. Но объяснить появление альфастеклянной
пыли на подушке никто не отважился или не пожелал. На  этой  станции  всем
всегда  некогда.  Только  у  дядюшки  Ульриха  случалось   время   подолгу
беседовать с молодым помощником о вещах и очень серьезных, и не очень.  Но
Ульрих Иоганнович был специалист  по  приматам,  и  "пыльные"  вопросы,  к
сожалению,  находились  за  пределами  его   компетенции.   Коля   проявил
упрямство, и, засев в кафетерии, пил молоко до тех пор, пока  не  выследил
одного из  здешних  ТР-физиков  -  Глеба  Константиновича  Неделина.  Глеб
Константинович с видимым отвращением цедил черный кофе чашку за чашкой,  и
было непонятно, слушает он Колю или нет.  Потом  он  пристально  посмотрел
куда-то мимо Колиных любознательных глаз и посоветовал ему брать с собой в
постель пылесос. Под конец разговора  он  растроганно  назвал  собеседника
"букварем"  и,  страшно   вращая   зеленоватыми   глазами,   сказал,   что
гиперпространство - это  дрянь,  станция  -  для  дураков,  эрпозитация  к
звездам-дохлый номер, и  что  дальнейшее  здесь  свое  пребывание  считает
стопроцентным кретинизмом. Коля ушел от него на  нетвердых  ногах,  ощущая
легкое потрясение.
     Брать с собой  в  постель  пылесос  Коля,  конечно,  не  стал,  но  с
альфа-пылью надо было что-то делать.
     Что именно,  он  придумал  не  сразу.  Первым  его  побуждением  было
выпросить  у  механиков  электродрель  и  с  ее  помощью   перемонтировать
крепления для дивана подальше от  неприятного  места.  Однако  он  тут  же
вспомнил о добром десятке дистанционных переключателей,  вмонтированных  в
изголовье, которые связаны кабелем с общей  линией  электрокоммуникаций...
Тогда он просто-напросто решил  ложиться  спать  наоборот  -  к  изголовью
ногами. И вот сегодня он проснулся "альфазапыленным" только  от  щиколоток
до колен. Для  него  начиналась  пора  невольного  экспериментирования  по
принципу "хочешь - не хочешь". Все было бы ничего и даже  интересно,  если
бы не тревожное беспокойство от смутной догадки, что он случайно обнаружил
нечто такое, чего пока никто на "Зените" не знает и знать не желает...
     Чтобы отделаться от этих размышлений,  возымевших  над  ним  странную
власть, Коля издал жизнерадостный крик гиббона, попрыгал на одной  ноге  и
бросился в душевую.
     Он вернулся в каюту мокроволосый,  продрогший,  мельком  взглянул  на
часы, надел брюки и пулей вылетел в туннель, натягивая куртку на ходу.
     В такой  ранний  час  в  кафетерии  было  безлюдно.  Коля  быстренько
проглотил бутерброд, запил его яблочным соком, компотом и молоком, смахнул
посуду в приемный  лючок  автомойки,  выскользнул  в  дверь.  Стремительно
вернулся, подбежал к автоматическому  бару,  настучал  при  помощи  клавиш
кучку орехов, сахарных кубиков, фруктовых  конфет,  рассовал  все  это  по
карманам и теперь уже уверенно-помчался в лифтовый тамбур.
     Виварий  находился  в  левом  крыле  третьего  яруса   станции.   Шеф
рассказал, что раньше специального помещения для  подопытных  животных  на
"Зените" не было вообще. Да и сама  станция,  пока  проводились  начальные
эксперименты над объектами неживой материи, мало походила  на  теперешнюю.
Но позже, когда физикам удалось проникнуть  в  самую  суть  транспозитации
предметов через гиперпространство, "Зенит"  основательно  модернизировали.
Но и тогда вивария еще не было: несколько десятков белых мышей  и  морских
свинок находились в четырех  стеклянных  ящиках  в  одном  из  пустовавших
помещений медицинского сектора, а остальные четвероногие ТР-перелетчики  -
преимущественно собаки - обитали в  каютах  уже  довольно  многочисленного
экипажа станции, широко пользуясь человеческим гостеприимством.  Когда  же
дело  дошло   до   транспозитации   высших   приматов,   выяснилось,   что
напряженности естественного поля не хватает. Пришлось  в  срочном  порядке
строить установку для  генерации  искусственного  поля  тяготения.  Размах
строительства  был  столь   грандиозен,   что   уже   решили   максимально
удовлетворить  все  настоящие  и  будущие  -  насколько  это  можно   было
предугадать  -  потребности  работающих  здесь  ученых.  Внутри  астероида
(наряду с машинными залами, лабораториями, сложным шахтным хозяйством  для
размещения специальных устройств) появились спортзалы, салоны,  межэтажные
эскалаторы,  лифты,  просторные  склады,  оранжерея  и  даже  плавательный
бассейн.   Виварий    поместили    в    огромном    зале,    забракованном
специалистами-гравитрониками в период строительства. С одной стороны,  это
было удобно, потому что виварий располагался в зоне относительной тишины -
далеко от машинных отсеков, от лязгающих  механизмов  причальных  площадок
вакуум-створа; гравитронная  установка,  напротив,  работала  бесшумно.  С
другой стороны, "бракованный" зал очень ме