когда
около четырех часов утра их внезапно разбудил лай Топа. На этот
раз собака лаяла не у колодца, а у порога и бросалась на дверь,
как бы желая ее взломать.
     Юп тоже испускал пронзительные крики.
     - Эй, Топ! - крикнул Наб, который проснулся первым.
     Топ залаял еще яростнее.
     - Что  такое?  -  спросил  Сайрес  Смит.  И  все,  кое-как
одевшись и бросившись к окнам,  распахнули  их.  Перед  глазами
колонистов  расстилалась снежная пелена, едва белевшая в ночной
темноте. Они ничего не увидели, но зато до них донесся из мрака
какой-то странный  лай.  Очевидно,  берег  подвергся  нападению
неведомых животных, которых нельзя было увидеть в темноте.
     - Что это такое? - вскричал Пенкроф.
     - Волки, ягуары или обезьяны, - ответил Наб.
     - Черт  возьми,  ведь  они  могут  взобраться  на верхушку
плато! - сказал журналист.
     - А наш птичник и наши плантации? - воскликнул Харберт.
     - Но где же они прошли? - спросил Пенкроф.
     - Они перешли береговой  мостик,  -  произнес  инженер.  -
Верно, кто-нибудь из нас забыл его поднять.
     - Я  вспоминаю, что действительно оставил его опущенным, -
сказал Спилет.
     - Хорошенькую услугу вы  нам  оказали,  мистер  Спилет!  -
вскричал моряк.
     - Что  сделано, го сделано,- сказал Сайрес Смит.- Подумаем
о том, как быть дальше.
     Сайрес Смит и  его  товарищи  обменивались  наскоро  этими
короткими вопросами и ответами. Было ясно, что животные перешли
мостик  и  пробрались  на  берег. Кто бы они ни были, эти звери
могли подняться  по  левому  берегу  реки  и  достигнуть  плато
Дальнего  Вида. Их следовало опередить немедля и в случае нужны
дать им бой.
     "Но что это за животные?"  -  спрашивали  себя  колонисты,
прислушиваясь   к   лаю,  который  все  усиливался.  Эти  звуки
заставили Харберта задрожать: он вспомнил, что  уже  слышал  их
раньше, при первом походе к истоку Красного ручья.
     - Это хищники, это лисицы, - сказал он.
     - Вперед! - вскричал моряк.
     И  все,  вооружившись топорами, карабинами и револьверами,
спустились в корзине подъемника на берег.
     Лисицы,  когда  их  много  и   они   голодны,   становятся
страшными.  Тем  не  менее  колонисты,  не колеблясь, бросились
навстречу стае, и их первые  выстрелы,  быстро  вспыхивавшие  в
темноте, заставили передних лисиц отступить.
     Важнее  всего было помешать грабителям взобраться на плато
Дальнего Вида, ибо в этом случае посевы и  птичник  были  в  их
власти  и  подверглись бы жестокому опустошению, которое трудно
будет возместить, особенно хлебное поле. Но так как плато можно
было  достичь,  только  пройдя  по  левому  берегу   реки,   то
достаточно  было  поставить  непреодолимую  преграду лисицам на
узкой части побережья, между рекой и гранитной стеной.
     Все  понимали  это  и,  по   приказанию   Сайреса   Смита,
направились к тому месту, где стая лисиц металась в темноте.
     Сайрес   Смит,  Гедеон  Спилет,  Харберт,  Пенкроф  и  Наб
выстроились рядом, образовав неприступную линию.  Топ,  разинув
свою  пасть,  шел  впереди,  за  ним  следовал  Юп, вооруженный
суковатой дубиной, которой он потрясал, точно палицей.
     Ночь была  исключительно  темная:  нападающих  можно  было
заметить  только  при  свете  выстрелов.  Лисиц  было не меньше
сотни; глаза их сверкали, как угли.
     - Они не должны пройти! - закричал Пенкроф.
     - Они не пройдут! - ответил инженер.  Но  если  лисицы  не
прошли,  то  не потому, что не стремились этого сделать. Задние
напирали  на  передних,  и  колонистам  приходилось  все  время
отбиваться   револьверными   выстрелами   и   ударами  топоров.
Вероятно, немало убитых лисиц валялось уже на снегу, но стая на
вид не уменьшалась; казалось, что по мосту прибывают все  новые
и новые подкрепления.
     Вскоре  колонистам пришлось драться врукопашную, и даже не
обошлось без ранений, к счастью, неопасных.  Харберт  выстрелом
из револьвера выручил Наба, которому лисица, как тигр, прыгнула
на  спину.  Топ  сражался  с  дикой яростью: он хватал лисиц за
горло и сразу душил их. Юп нещадно лупил своей дубиной  направо
и  налево,  и  колонисты напрасно пытались оттеснить его назад.
Острое зрение позволяло обезьяне видеть  во  тьме;  она  всегда
была  в  самой  гуще  схватки  и изредка издавала резкий свист,
служивший признаком ликования.  Был  момент,  когда  Юп  далеко
отделился   от  остальных  бойцов;  при  вспышке  револьверного
выстрела те увидели, что храбрую  обезьяну  окружили  пять  или
шесть больших лисиц, с которыми она яростно сражалась, сохраняя
удивительное хладнокровие.
     В  конце  концов  исход борьбы был в пользу колонистов, но
для этого потребовался не один час! Первые лучи зари, очевидно,
спугнули нападающих: они врассыпную побежали на  север  обратно
через мостик, который Наб не замедлил поднять.
     Когда  лучи солнца осветили поле битвы, колонистам удалось
насчитать трупов пятьдесят, разбросанных по берегу.
     - А Юп? взволновался Пенкроф,- Где же Юп?
     Юп исчез. Наб окликнул его, и Юп в первый раз  не  ответил
на  зов  своего  друга.  Все бросились на поиски Юпа, дрожа при
мысли, что найдут его мертвым. Когда  с  берега  убрали  трупы,
покрывавшие  снег  пятнами  крови,  Юп был обнаружен. Он лежал,
буквально заваленный грудой убитых лисиц. Раздробленные челюсти
хищников, их поломанные ребра свидетельствовали о том,  что  им
пришлось-таки  отведать  страшной  дубинки  отважной  обезьяны.
Бедняга Юп сжимал еще в руках обломок своей палки, но, лишенный
оружия, он уступил своим многочисленным  противникам,  и  грудь
его была покрыта глубокими ранами.
     - Он жив! - вскричал Наб, склонившись над обезьяной.
     - Мы  его  спасем!  - воскликнул моряк. Мы будем ходить за
ним, как ходили бы за кем-нибудь из нас.
     Казалось, Юп понимал слова Пенкрофа, потому что он положил
голову на плечо моряка, словно благодаря его. Пенкроф  сам  был
ранен,  но  его  раны,  как  и раны его товарищей, оказались, к
счастью, легкими, ибо благодаря огнестрельному оружию колонисты
имели возможность держать нападающих на расстоянии. Один только
Юп был в тяжелом положении.
     Пенкроф с Набом донесли Юпа до подъемника;
     обезьяна только раза два слабо  застонала.  Юпа  осторожно
подняли  в  Гранитный Дворец, уложили на матрац, снятый с одной
из постелей, и тщательно промыли ему ракы.
     Ни один важный орган, видимо, не был задет,  но  Юп  очень
ослабел  от  потери  крови,  и у него появился довольно сильный
жар.
     После перевязки Юпа уложили и обрекли  его  на  строжайшую
диету.  "Совсем  как  настоящего  человека",  говорил  Наб. Его
заставили   выпить   несколько   чашек   освежающего    настоя,
приготовленного из средств, хранившихся в аптеке.
     Юп  уснул.  Сначала  он спал довольно беспокойно, но потом
дыхание стало ровней, и его оставили спать в тишине Топ  иногда
подходил  к  своему  другу,  стараясь  ступать, так сказать, на
цыпочках, и с видимым одобрением смотрел  на  то,  как  за  ним
ухаживают.  Одна  рука  Юпа  свешивалась  с  постели,  и  Топ с
грустным видом лизал ее.
     В то же утро колонисты похоронили убитых лисиц. Их стащили
в лес Дальнего Запада и глубоко закопали в землю.
     Нападение лисиц, которое могло бы  иметь  столь  серьезные
последствия, послужило уроком для колонистов. Отныне они уже не
ложились  спать,  не  удостоверившись,  что все мосты подняты и
никакое нападение невозможно.
     Между  тем  Юп,  состояние  которого   внушало   серьезные
опасения,   энергично  боролся  с  болезнью.  Могучий  организм
обезьяны оказался сильнее,  и  вскоре  Гедеон  Спилет,  который
немного  понимав  в  медицине, мог считать ее вне опасности. 16
августа Юп начал есть. Наб  готовил  для  него  вкусные  блюда,
которые Юп поглощал с большим удовольствием
     У  нашей  обезьяны  был  маленький  недостаток: она любила
полакомиться, и Наб ничего  не  предпринимал,  чтобы  исправить
этот порок.
     - Что  поделаешь!  -  говорил  он Гедеону Спилету, который
иногда укорял его, что он слишком балует обезьяну. - У  бедного
Юпа  только  и есть удовольствие - вкусно покушать И я рад, что
могу таким образом отблагодарить его за услуги.
     21 августа, десять дней спустя после  своего  заболевания,
дядюшка Юп встал с постели Его раны зажили, и было ясно, что он
вскоре  поправится  и  будет  таким  же  ловким  и сильным, как
прежде. Подобно всем выздоравливающим, он чувствовав неутолимый
голод, и журналист  не  мешал  ему  есть,  сколько  тот  хотел,
доверяя  инстинкту,  который должен был удержать орангутанга от
излишеств, - инстинкту, которого слишком часто не хватает  даже
разумным  существам.  Видя,  что  аппетит  возвращается  к  его
ученику, Наб был в восторге.
     - Кушай, Юп,- говорил он.- Не отказывай себе ни в чем.  Ты
проливал  за  нас  свою  кровь,  и  я, во всяком случае, должен
помочь тебе поправиться.
     25 августа услышали голос Наба, который громко звал  своих
товарищей:
     - Мистер  Сайрес,  мистер Гедеон, мистер Харберт, Пенкроф,
идите сюда'
     Колонисты, собравшиеся в большом зале,  поспешили  на  зов
Наба, который находился в комнате Юпа.
     - Что случилось? - спросил журналист.
     - Посмотрите,-  сказал  Наб и громко захохотал. Что же они
увидели? Дядюшку Юпа, который  спокойно  и  важно  курил,  сидя
по-турецки у дверей Гранитного Дворца.
     - Моя  трубка!  закричал  Пенкроф.-  Он  взял  мою трубку!
Молодчина, Юп! Я ее тебе подарю. Кури, мой друг, кури!
     Юп   торжественно   пускал   густые   клубы   дыма,   что,
по-видимому, доставляло ему огромное удовольствие.
     Сайрес  Смит  не  проявил никакого удивления и рассказал о
нескольких ручных обезьянах, которые научились курить табак
     Начиная с этого  дня  у  Юпа  появилась  своя  собственная
трубка, которую повесили в комнате, возле его мешочка с табаком
Юп  сам  набивал  ее и зажигал горящим угольком и казался самым
счастливым  из  четвероруких.  Как  понятно  всякому,  общность
вкусов  лишь  укрепила  дружбу,  связывавшую  обезьяну с бравым
моряком.
     А может быть, это человек,- часто говорил Пенкроф Набу.  -
Разве ты бы удивился, если б он заговорил?
     - Нисколько  бы  не  удивился, - отвечал Наб - Меня больше
удивляет, что он не говорит. Ведь ему не хватает только слов
     - Вот было бы забавно, сказал Пенкроф, - если бы Юп в один
прекрасный  день  предложил  мне:   "Не   обменяться   ли   нам
трубочками, Пенкроф?"
     - Да,  -  ответил  Наб.-  Какое несчастье, что он немой от
рождения1
     В сентябре зима окончилась, и работы были  возобновлены  с
тем же рвением.
     Постройка  корабля  быстро  двигалась  вперед.  Он был уже
совершенно   обшит,   и   его   крепили   изнутри   деревянными
креплениями,  размягченными  и  изогнутыми при помощи пара так,
чтобы они соответствовали всем выгибам корабля
     Так как в дереве недостатка не было, то Пенкроф  предложил
инженеру сделать еще одну водонепроницаемую внутреннюю обшивку,
которая придаст судну еще большую устойчивость. Сайрес Смит, не
зная,  что  сулит  им будущее, поддержал желание моряка сделать
судно как можно более крепким.
     Внутренняя обшивка и палуба были  готовы  к  15  сентября.
Чтобы  законопатить  швы,  строители  изготовили паклю из сухой
морской травы, которую забили молотком в расщелины  наружной  и
внутренней  обшивок  остова  и  палубы;  затем  швы были залиты
кипящей смолой, в изобилии подученной из сосен.
     Корабль был оборудован как нельзя проще. Балластом служили
тяжелые глыбы гранита, обработанные известью.  Судно  нагрузили
двенадцатью  тысячами  фунтов.  Поверх  балласта  была настлана
нижняя палуба;
     внутренность судна разделили на две комнаты, во всю  длину
которых  тянулись  две  скамьи, служившие и рундуками. Подножие
мачты   должно   было   служить   опорой   для   междукомнатной
перегородки.  Комнаты  соединялись с палубой люками с откидными
крышками. Пенкрофу не стоило никакого  труда  найти  подходящее
дерево  для  мачты. Он выбрал молодую ель, прямую и без сучков,
которую оставалось только обтесать у подножия  и  закруглить  у
вершины.  Железные  части  мачты,  руля  и  остова,  грубые, но
крепкие, были изготовлены в кузнице, в Трубах.  Реи,  флагшток,
багры  и  весла  -  все  было  готово  в первую неделю октября.
Колонисты решили испытать  корабль  у  самых  берегов  острова,
чтобы  посмотреть, как он держится на воде и в какой степени на
него можно положиться.
     За это время не были забыты и другие  необходимые  работы.
Кораль   был   расширен,  так  как  в  стадах  муфлонов  и  коз
насчитывалось некоторое  количество  молодняка,  который  нужно
было расселить и прокормить. Колонисты посещали также устричную
отмель,  крольчатник,  залежи  каменного  угля  и железа и даже
некоторые части лесов Дальнего Запада, кишевшие дичью.
     При этом были открыты новые туземные растения, быть может,
не очень полезные, но  пополнившие  овощные  запасы  Гранитного
Дворца.  Это  были  полуденники  разных  видов;  некоторые были
снабжены мясистыми съедобными листьями, в других  были  семена,
содержащие нечто вроде муки.
     10  октября  корабль  спустили  на  воду.  Пенкроф  был  в
восторге. Спуск превосходно удался. Судно  с  полной  оснасткой
подкатили на катках к самому краю берега;
     его  подхватило  приливом, и оно поплыло под рукоплескания
колонистов и особенно Пенкрофа, который не проявил при этом  ни
малейшей скромности. Впрочем, его тщеславие нашло себе пищу и в
дальнейшем.  Завершив  постройку,  он  был  назначен командиром
корабля.  Колонисты  единогласно  присудили   Пенкрофу   звание
капитана.
     Чтобы  удовлетворить  капитана  Пенкрофа,  пришлось первым
делом  дать  кораблю  какое-нибудь   название.   После   многих
предложений,  которые  тщательно  обсуждались,  все  сошлись на
названии "Бонавентур", ибо таково было имя бравого моряка.
     Как только "Бонавентур" поднялся на  волнах  прилива,  все
убедились,  что  судно  прекрасно держится на воде и, очевидно,
будет хорошо идти любым ходом.
     Впрочем, его должны были испытать в тот же день, выйдя  на
нем  в  открытое  море.  Погода  стояла  прекрасная, дул свежий
ветер, и море было спокойно, особенно у южного  берега.  Уже  в
течение часа ветер дул с северо-запада.
     - На корабль, на корабль! - кричал капитан Пенкроф.
     Но   перед   отъездом   необходимо  было  позавтракать,  и
колонисты решили даже захватить кое-какие припасы с  собой,  на
случай, если плавание продлится до вечера.
     Сайресу  Смиту  тоже  не терпелось испытать судно, которое
было построено по его плану, хотя он и менял некоторые  детали,
следуя  советам моряка. Но он не так верил в него, как Пенкроф.
Последний не говорил больше о путешествии на  остров  Табор,  и
Сайрес  Смит  надеялся,  что  Пенкроф  отказался от этой мысли.
Инженеру было бы неприятно,  если  бы  двое  или  трое  из  его
товарищей  отправились  в дальний путь на этом суденышке, таком
маленьком, в общем, водоизмещением не более пятнадцати тонн.
     В половине одиннадцатого вся компания была на борту,  даже
Юп  и Топ. Наб с Харбертом подняли якорь, увязший в песке возле
устья   реки   Благодарности;   контрбизань    была    поднята,
линкольнский   флаг   взвился  на  мачте,  и  "Бонавентур"  под
управлением Пенкрофа вышел в море. Чтобы покинуть бухту  Союза,
пришлось  сначала  идти  под  фордевиндом,  и  колонисты  могли
убедиться,  что  при  таком   ветре   скорость   судна   вполне
удовлетворительна.  Обогнув  мыс  Находки и мыс Когтя, Пенкрофу
пришлось держать круто к ветру, чтобы не отдаляться  от  южного
берега.  Несколько  раз  изменив  галс,  Пенкроф  убедился, что
"Бонавентур"  мог  идти  примерно  пятью  румбами  и   прилично
сопротивлялся  дрейфу  Он  прекрасно поворачивал на бейдевинд и
даже выигрывал при повороте.
     Пассажиры  "Бонавентура"  были  в  полном  восторге  В  их
распоряжении   оказалось   хорошее   судно,  которое  в  случае
необходимости могло  оказать  им  большие  услуги.  Прогулка  в
хорошую погоду, при свежем ветре оказалась очень приятной.
     Пенкроф  вышел  в  открытое море, удалившись на три-четыре
мили от берега, на траверсе гавани  Воздушного  Шара  Колонисты
увидели  остров  на всем его протяжении; он предстал перед ними
по-новому, во всем разнообразии береговых  очертаний,  от  мыса
Когтя  до  мыса  Пресмыкающегося,  с рядами деревьев; среди них
выделялись своей  зеленью  на  фоне  молодой  листвы  остальных
хвойные,   на  которых  лишь  недавно  показались  побеги  Гора
Франклина господствовала над пейзажем;
     вершина ее белела, покрытая снегом.
     - Как красиво! - воскликнул Харберт
     - Да, наш остров - красивый, прекрасный остров,  -  сказал
Пенкроф - Я его люблю, как любил мою милую мать. Он принял нас,
бедных  и лишенных всего. А разве теперь чего-нибудь не хватает
пяти сыновьям, упавшим на него с неба?
     - Нет, капитан, нет,- ответил Наб.
     И оба храбрых человека трижды прокричали громкое  "ура"  в
честь острова.
     Между   тем   Гедеон   Спилет,   прислонившись   к  мачте,
зарисовывал пейзаж. Сайрес Смит молча смотрел перед собой.
     - Ну что же, мистер Сайрес? - спросил Пенкроф.
     - Кажется, он ведет себя недурно,- ответил инженер.
     Думаете ли вы теперь, что на нем можно предпринять далекое
путешествие? - спросил Пенкроф
     - Какое путешествие, Пенкроф?
     - Ну, хотя бы путешествие на остров Табор"?
     Друг мой,- ответил Сайрес Смит,- мне кажется, что в случае
нужды можно было бы, не колеблясь, положиться  на  "Бонавентур"
даже и для более отдаленного путешествия Но, как вы знаете, мне
грустно  будет  видеть,  что  вы отправляетесь на остров Табор,
поскольку ничто не заставляет вас плыть туда.
     Приятно знать, кто твои соседи,- ответил Пенкроф,  который
не  отступал  от  своего  плана.-  Остров  Табор - наш сосед, и
притом единственный. Вежливость требует, чтобы мы,  по  крайней
мере, сделали ему визит
     - Черт  возьми, - сказал Гедеон Спилет, - приличия - конек
нашего друга Пенкрофа!
     - Никакого  у  меня  нет   конька,   -   возразил   моряк.
Противодействие инженера было ему несколько неприятно, но он не
хотел ничем огорчить Сайреса Смита
     - Подумайте,  Пенкроф, - продолжал тот - Вы ведь не можете
отправиться на остров Табор в одиночку?
     - Одного помощника мне будет достаточно.
     - Хорошо,- сказал инженер.-  Значит,  вы  рискуете  лишить
колонию острова Линкольна двух колонистов из пяти
     - Из шести, - возразил Пенкроф. - Вы забываете про Юпа.
     - Из семи,- поправил Наб.- Топ стоит человека.
     - Но  ведь  никакого  риска  нет, мистер Сайрес, продолжал
Пенкроф.
     - Возможно, Пенкроф, но, повторяю, не стоит же  подвергать
себя опасности без нужды
     Упрямый моряк ничего не ответил и прекратил этот разговор,
твердо   рассчитывая   когда-нибудь  возобновить  его.  Он  был
совершенно уверен, что какое-нибудь обстоятельство  придет  ему
на помощь и превратит его каприз, против которого на самом деле
можно было возражать, в человеколюбивый поступок.
     Проплавав  некоторое  время  в открытом море, "Бонавентур"
подошел  к  берегу  и  направился  к  гавани  Воздушного   Шара
Необходимо  было  установить  ширину  проходов  между песчаными
отмелями и рифами, чтобы в случае надобности расчистить их, так
как в этой маленькой бухте предполагалось устроить пристань для
корабля.
     До берега было всего полмили,  и  приходилось  лавировать,
чтобы  идти  против  ветра  "Бонавентур"  шел с очень небольшой
скоростью, так  как  бриз,  отчасти  ослабленный  горами,  едва
раздувал  паруса.  Только  редкие  порывы ветра бороздили воду,
гладкую, как зеркало.
     Харберт стоял на носу и указывал  дорогу  между  отмелями.
Вдруг он закричал:
     - Держи к ветру, Пенкроф! К ветру!
     - Что там такое? - спросил моряк, поднимаясь.- Риф?
     - Нет...  еще к ветру!.. Я плохо вижу