жив нож на мой стол,- сказал он. Я мотнул головой.
      -Это сентиментальный довесок ко мне, генерал. Я так долго
носил его, что .буду чувствовать себя голым без него.
      Его  глаза  поймали взгляд, как электронный прицел, затем
он расслабился и улыбнулся.
      -Ладно, оставляйте. А сейчас пойдите и подумайте над тем,
что  вам  сказано.  Я  надеюсь,  к  завтрашнему  дню  вы решите
сделать, как я прошу.

      Комната,	куда  они  меня  поместили,  была  маловата для
дипломатического   приема,   но   в  других  отношениях  список
голосования  за  нее  был  бы  заполнен  одними "да". Когда мой
"эскорт"   удалился,   я   сунулся   в	гардеробную,  способную
удовлетворить  даже бродвейскую звезду, клозет, в котором могли
бы  спать  шестеро и еще осталось бы место для игры в покер всю
ночь  напролет,  ткнул	пальцем постель, похожую на олимпийский
ковер  для  борьбы, с кисточками. Это было намного причудливей,
чем  в	моем  обычном  стиле,  но  у  меня  возникла мысль, что
выспаться на ней я смогу.
      Я  принял  душ в ванной, полной золотых кранов и розового
мрамора, надел свежую одежду, что была выложена для меня, после
чего  появился	официант  с  тележкой,	загруженной фазанами на
просвечивающем	китайском  фарфоре,  вином  и  чашками бумажной
толщины.  Пока	я  все это заглатывал, я думал о том, что узнал
от  Рузвельта.	Поверхностная  часть  -  история о параллельных
мирах  и  катастрофе, нависшей над нами, если он и я что-нибудь
не  сделают  с	этим  -  это  все  равно;  так	же верно, как и
нездорово. Я не понимал этого и никогда бы не понял - но здесь,
вокруг	меня  это  было  очевидно.  Была  и другая часть общего
представления, что беспокоила меня.
      Однажды,	когда  время  тяжело  повисло  на  моих руках в
читальном  зале  с  плоской  крышей,  я провел некоторое время,
изучая	теорию игр. Настоящая ситуация, кажется, поддавалась ее
анализу  в  свете  того, что я узнал тогда. Рузвельт попробовал
три  гамбита:  первый,	когда  он  освободил меня от поручения;
второй,  когда	попытался  получить  мое согласие идти с ним на
операцию в Распаде вслепую; и третий, когда попытался разделить
меня   и   мой	 нож.  Я  противился  всем  трем  ходам  больше
инстинктивно, чем следуя логике или плану.
      Я  подошел  к  окну  и посмотрел вниз на стену и булыжную
мостовую  улицы. Большие деревья бросали рисунок тени на полосы
травы  и  цветочные  клумбы,  а  широкие  тротуары  были  полны
хорошеньких  женщин  и	мужчин	в  ярких  формах с плюмажами из
конских  хвостов,  с  пуговицами,  сверкавшими	под солнцем. За
парком находились магазины с ярко освещенными витринами, полные
плюша  и различных товаров, кафе с открытыми террасами, тентами
и  столиками, с запахом свежесваренного кофе и свежевыпеченного
хлеба.	Откуда-то  с эстрады можно было слышать звуки оркестра,
играющего  вальс  типа штраусовских, но я никогда не слышал его
там, откуда пришел.
      Я  гадал,  что  сейчас делает Байярд и что он сказал бы о
подобном  развитии  событий. Я принял его за влиятельное лицо в
основном из-за того, что он выхватил меня из моей лодки как раз
перед  тем,  как  я  собирался	начать долгое плавание. Но если
Рузвельт  сказал  правду,  если  вся эта штука была подстроена,
только чтобы проверить мою реакцию, прежде чем толкнуть меня на
ключевую роль в потрясающих миры событиях...
      В этом случае я должен рассказать Рузвельту обо всем, что
видел в Шато-Гайяр. Может быть, в этом был некий ключ для того,
кто знал, как им воспользоваться. Или злоупотребить им.
      Байярду было известно намного больше о ситуации, чем мне;
и  он  не  доверял  Ринате  или  его  шефу.  Я	хотел бы, чтобы
полковник  прислушался	к  тону  Рузвельта  и  выдал мне другую
сторону истории.
      Что   мне   сейчас   было  нужно,  так  это  информация о
Рузвельте, о Байярде, о том, что происходит, и просто обо всем;
информация  о  моем  месте  во	всем  этом - а также назначение
старого  куска	стали  с  магической  способностью указывать на
другие старые стальные куски.
      Я  подошел  к  двери  и  с облегчением обнаружил, что она
открыта,  страж  в  белой  с  золотом  форме  стоял навытяжку в
дальнем  конце	прохода.  Он направился в мою сторону, но я дал
ему отмашку, и он вернулся к своему посту. Я не был под арестом
в буквальном смысле слова, но они приглядывали за мной. Я начал
закрывать  дверь  -  и	услышал  пронзительный звук, похожий на
ржание	недорезанной  лошади,  из комнаты рядом с моей. Часовой
рванул	сверкающий  хромом  автомат  из  полированной  стойки и
перешел  на  бег.  Я  сделал два прыжка к двери, откуда донесся
вопль,	дернул	ручку, отступил назад и пинком открыл ее. Моему
взору	предстал   белый  червяк  размерам  с  пожарный  шланг,
обернувшийся кольцами, как боа- конструктор, вокруг изломанного
человеческого тела.

      Это  был	старик	с  багровым  лицом  и  седыми волосами,
выпученными  глазами  и вывалившимся языком. Я держал сломанный
меч в руке, не помня, когда вытащил его. Им я прорезал это, как
сыр, и отделенный конец начал хлестать все вокруг, расплескивая
дурно  пахнущую жидкость. Что-то загрохотало над моим ухом, как
пушка, и ломоть червя разлетелся. Десятифутовый кусок шлепнулся
на  пол,  автомат  прогрохотал еще раз, и тот взлетел в воздух,
хлеща  все,  пока  я  рубил  другую  петлю, завивающуюся вокруг
конца,	как  зачарованная змея. Теперь существовали, уже четыре
куска  этой  штуки,  а еще больше выливалось из двери ванной. Я
услышал  щелчок  осечки  и  ругань  охранника.	Я прорубил себе
дорогу	к  нему,  но  было слишком поздно. Он был завернут, как
мумия,	а  его	голова	находилась  под  таким	углом,	который
означал,  что  тот  закончил  службы в своем нынешнем послужном
списке.
      Из   перехода   доносились  вопли,  звуки  бегущих  ног и
выстрелы.  Я  прорезал	себе  путь  сквозь  комнату  в	ванную.
Жадеитово-зеленый  мрамор  был	полон  червя,  просачивающегося
сквозь	канализационные  трубы. Я расчистил себе дорогу обратно
сквозь	шлепающиеся  куски прямо в холл. То, что было там, было
страшнее  червя  и  казалось массой сырого мяса, громоздящегося
вверх  по  лестничному	проходу  на  полпути  по коридору. Двое
мужчин стреляли в него, но это, казалось, ничего не значило для
него.  Я  подбежал  к  нему  сверху,  отхватил	ломоть, и масса
резинообразного  вещества  откатилась,	брызнув розовой кровью.
Холодная сталь ему не нравилась.
      -Берите  ножи  и	мечи,-	завопил  я.-  Вы теряете время,
стреляя из пулевого оружия!
      Пузыристая  масса вдоль холла была довольно далеко, чтобы
наполовину  закрыть  дверь.  Я ворвался внутрь и мельком увидел
женщину,  стоящую  там,  прежде  чем эта штука хлынула ключом и
блокировала  отверстие.  Я  отсек  с  полдюжины хороших ломтей,
чтобы  ампутировать  массу  в  двери,  но и здесь опоздал. Все,
что  я	смог  увидеть  от  девушки  -  это  пара ног в домашних
туфельках,  торчащих из-под твари, как у безалаберного механика
из-под скользящего катка.
      Сзади,  в  холле,  я  увидел  Рузвельта  в его жилете и с
зубами,  обнаженными  в подобии ухмылки, отбивающегося от твари
двуручным. мечом. Увидев меня, он завопил:
      -Кэрлон, ко мне!
    Люди в формах с церемониальными короткими мечами  старались
как   могли,  но  именно  Рузвельт  отбивал  тварь  назад.  Оно
сгрудилось  в  форму "кармана", и он углубился  в  него,  в  то
время  как  остаток  этой штуки взгромоздился по бокам, окружая
его.  Я  ударил  слева,  отрубив ломоть размером с шотландского
пони  как  раз  тогда,  когда  другая сторона сложилась внутрь,
почти поймав его. Рузвельт всадил в это  меч, а я  прокосил ход
сквозь это и остановился спиной к нему. Мне  показалось, что он
пытается прорезать себе дорогу к двери,	которая  была   закрыта
на две трети  и  начинала прогибаться. Мы очистили ее, при этом
обнаружив  дюжину  людей,  работающих   мечами   на	внешнем
периметре, которые  они стащили откуда-то  со  стен. Мы были по
лодыжки в жидкой розовой крови, которая   вытекала  из  каждого
пореза,  сделанного нами. Я почувствовал запах  дыма, оглянулся
и увидел пару пожарников в защитных костюмах,  поднимающихся по
лестнице с большой паяльной лампой.
      Тварь  отплывала	от  них, чернела и дрожала. В следующую
минуту	или  две все кончилось. Я посмотрел на Рузвельта сквозь
дым  и	вонь,  мимо  него  вдоль  по коридору, забрызганному до
потолка и вонявшего, как бойня.
      -Прекрасно,-  произнес я, обнаруживая, что шатаюсь, будто
только что пробежал милю за четыре минуты.- Что это было?
      Рузвельт	усмехнулся  мне,  тяжело дыша, на его лице была
кровь.	Но  что  самое	невероятное,  он  выглядел как человек,
который собирался пошутить.
      -Резвились  час  с  четвертью,-  произнес он.- Поздравляю
вас,  капитан.	Вы  действовали  со мной на пару, удар к удару.
Немногие способны на такое.
      Это  было хвастовство, но оно каким-то образом звучало не
вызывающе, а очень естественно.
      -Вы  не  ответили  на мой вопрос, генерал!- сказал я. Его
глаза  скользнули мимо меня, устремившись к бесформенной груде,
распростершейся по голубому восточному ковру.
      -По  правде  говоря,  я  и сам не знаю,- ответил он.- Это
была наихудшая атака изо всех, до сих пор со мной случавшихся.
      Периодичность  распада  сокращается  до  девяносто одного
часа,  и  интенсивность возрастает логарифмически. Кажется, это
не  животное,  в  нормальном  смысле этого слова - просто масса
мяса, дико растущая.
      -Что  за	мясо,-	пробурчал  я.-	При  виде  его моя кожа
покрылась мурашками.
      -Человеческое мясо, мистер Корлэн,- ответил он.
      -Я  еще  не  уверен на счет всего этого, генерал,- кивнул
я,- но если это именно то, с чем вы боретесь, то я с вами.
      Он  улыбнулся  мне,  протянул  руку  и схватил мою ладонь
хваткой камнедробилки.
      -С вами за спиной...
      -Рядом  с  вами,-  прервал  его  я.  Он кивнул, продолжая
улыбаться.
      -Пусть рядом. Может быть, мы еще сможем господствовать.
      Следующую  пару  ночей  я  немного поспал, а когда не был
занят ломкой костей с мастером борьбы без оружия по имени Линд,
слушал	  лекции    по	  полевым    операциям	  и    дремал с
гипномагнитофоном,  пристегнутым  к  моему  черепу,  который до
отказа набивал меня основными датами истории Распада.
      Рядом  со  мной было еще несколько стажеров. Одной из них
была  красивая	девушка восточного типа из А-линии, где китайцы
заселили   Америку   в	 девятом   веке   и  встретили	римлян,
направлявшихся	вверх  по  Миссисипи в тысяча семьсот семьдесят
шестом	 году.	 Она   направлялась   в   то  место,  где  орда
регрессировавших, матриархальных монголов готовилась пронестись
по  феодальной	Европе.  Кажется, она подгоняет себя под список
особенностей  для  инкарнации  богини Чу-Ки, наподобие небесной
Госпожи  Драконов.  И большой угольно-черный мужчина с пылающим
взглядом  - возможно, из-за нержавеющего штифта у него в носу -
был  призван  из  Зулусской  Африканской  Империи, чтобы помочь
реорганизовать	 сопротивление	"корней  травы",  культ  убийц-
самоубийц,  чтобы  убивать  каждого  десятого из черных рабов в
линии,	 где   греки   развили	 науки	дохристианской	эпохи и
использовали  их  для  захвата	известного мира до того, как их
постигла   стагнация.	Я   встречал   коллегу,   который   был
классическим  примером австралийского бушмена,- но по его линии
племя возвеличилось на родной земле. У него было трудное время,
пока  он  не  научился не морщить свой плоский нос при странных
запахах,  но  он  был  джентльменом  и	обращался с нами, как с
равными.
      В течение недели я пытался несколько раз увидеть Байярда,
но  Рузвельт  всякий  раз  отказывал мне, говоря, что полковник
болен,	что  у	него  началась пневмония, как это бывает часто,
когда  чуточку	понервничаешь,	что  он. в кислородной палате и
посетители к нему не допускаются.
      Наконец  наступил  день,	когда  генерал спустился вниз и
полчаса наблюдал, как Линд пытается поставить меня на уши; но я
был удачливее, и вместо этого перебросил его самого.
      -Вы готовы,-сказал Рузвельт.-Мы отправляемся в полночь.
      Вокзал  Сети был гигантским, ярко освещенным помещением с
полированным  белым  полом,  размеченным  оранжевыми линиями, с
рядами	челноков,  стоящих между ними. Там находились маленькие
одноместные  разведчики  и  большие  на  двадцать два пассажира
транспортники,	какие-то  голые,  функционального вида коробки,
несколько  причудливых	разработок  для  Очень	Важных	Персон,
некоторые  бронированные,  некоторые перестроенные под грузовые
фургоны   или  машины  срочной	психологической  помощи.  Стоял
спокойный  высокого  тона  звук  и  постоянный	шум и грохот от
перемещения  воздуха при прибытии и отбытии челноков. Я никогда
не  видел  ничего  подобного раньше, но все это было знакомо по
сеансам гипномагнитофона.
      Техники,	в  белых халатах колдовали над машинами, стоя у
маленьких  пультов,  раположенных  вдоль ячеек. В дальнем конце
помещения   я  увидел  группу  людей  в  костюмах,  похожих  на
испанских конкистадоров, и другую группу в пуританском черном.
      -Защитная окраска,- заметил Рузвельт.- Наши агенты всегда
пытаются   гармонировать  с  фоном.  В	нашем  случае  маскарад
необязателен.  Там,  куда  мы  собираемся,  насколько  я  знаю,
разумной жизни не осталось.
      Техники  приладили  на  нас  костюмы - старомодное летное
обмундирование	с  мягкими водолазными шлемами, проверили нас с
минимумом  формальностей,  и  мы,  пристегнувшись, закрыли люк.
Рузвельт  посмотрел  на меня сбоку и, подняв большой палец, дал
знак:
      -Готов?
      -Это ваше шоу, генерал,- ответил я.
      Он  кивнул  и перебросил рычаги управления. Возник воющий
гул,  исчез  наружный свет; стены и крыша задрожали и скрылись.
Мы  торчали  в	двух футах над свободным участком земли, полным
сорняков, и выдували пыль в открытое небо.


			ГЛАВА 6

      Много  мы  не  говорили, пересекая Распад, сопровождаемые
"блип-блип"  трассера,	настроенного  на  цель. Я наблюдал, как
испепеленный  ландшафт	плыл  мимо,  пока Рузвельт управлялся с
пятьюдесятью   циферблатами  сразу  и  корректировал  время  от
времени отметки по причинам, в которых я не мог разбираться.
      Какое-то время мы неслись над равниной дрожащих скал, где
дымок  вился из фумарол и вулканического конуса, отбрасывающего
на  небо  красное  сияние.  Затем  появился  океан маслянистой,
пенистой   жидкости,   гладь   которой	 нарушалась  медленными
пенистыми  волнами.  И снова земля: пепельно-черная, с бледными
языками пламени, облизывавшими ее, пока не стало коалесцировать
в  порах  лавы, тускло-красной, пузырящейся и щербатой. Все это
время тучи под луной никуда не двигались.
      Лава потемнела, затвердела и обернулась пыльной равниной;
появилась   зелень,   странные	приземистые  деревья  выскочили
кучками  по два-три. Разрослись лозы, среди некоторых виднелись
руины.	В  поле  зрения  появился ломоть скалы, покрытый сверху
корнями  пятидесятифутового  одуванчика с колючками вдоль всего
стебля.
      -Уже  близко,-  сказал  Рузвельт.-  Это  шоссе, ведущее в
город Фонреврольта.
      Он   подправил  курс,  чтобы  поместить  нас  над  старой
дорогой, выходящей из кошмарных джунглей между упавшими стенами
и  ржавыми стальными конструкциями, что служили подставками для
жгутов	из  плоти,  что  сплелись  с  бородавчатыми  лианами, у
которых  были  листья,	как  сгнившая  канва, изгибающимися над
переросшими   гроздьями   слепых  голов  грызунов,  как  связки
фруктов. У них не было глаз, но множество зубов, разместившихся
в пазухах листьев растений, нянчивших их.
      Лес  открылся,  поредел.	Высокие, цвета охры и ржавчины,
здания	замаячили  по  обе  стороны,  как  в  храме  в джунглях
Юкатана.  Грибы  росли	на  граните  и	мраморе, раковой на вид
коррозией   заросли   бронзовые  статуи  богов	и  богинь.  Лес
отступил,  выставляя  напоказ  мощную  площадь и гору мраморных
обломков,   черепицы  и  стекла  за  рядом  стофутовых	колонн,
оплетенных лианами.
      Несколько  бесцветных  пятен скрылись во мраморе; широкий
изгиб  площади	на  минуту выровнялся. Фонтан в центре слился в
первоначальную	 форму,   не   хватало	только	головы	русалки
посередине.  Затем  раздалось  резкое  "би-биип",  и  на панели
появился  янтарный  огонек.  Мы прибыли в зеницу вероятностного
шторма.
      Рузвельт	повесил  на шею ящик с инструментами и проверил
шкалы на нем.
      -Вы  и я войдем в историю как первые люди, кто когда-либо
ставил	ногу  в  Распад,-  сказал  он,- а если сделаем что-либо
плохо,	допустим  мельчайшую  ошибку - будем и последними. Одна
ошибка здесь может заставить кувыркаться весь наш космос.
      -Довольно  мило,-  ответил я.- Только один вопрос: как мы
узнаем, что может быть ошибкой?
      -Следуйте   своему   инстинкту,  мистер  Кэрлон,-  сказал
Рузвельт,   одаривая  меня  улыбкой,  которая,	казалось,  была
перегружена каким-то неопределенным значением.
      Открыв  дверцу  наружу,  мы  вошли  в кошмарную фантазию.
Повсюду громоздились высокие здания на фоне неба с разорванными
клочьями  облаков  под	желтой	луной. Ближайшее здание было из
полированного резного розового камня, откуда свисали гигантские
лианы,	отбрасывающие  черные  тени. Из здания вниз, к дорожке,
окаймленной   гигантскими  дубами,  на	которых  росли	зеленые
орхидеи,  вели	белые  мраморные  ступеньки.  В  ветвях,  аркой
нависающих  над  мощеной  улицей,  пели пронзительно окрашенные
птицы.	И  за  этим  островком	сомнительного  порядка	маячили
джунгли, как осаждающая армия.
      -Изумительно,-  произнес	Рузвельт  тихим голосом.- Почти
нетронут,  Кэрлон,-  почти такой же, как и в дни его славы! Это
Летний	дворец,  а  там Кафедральный и Академия Искусств... Еще
стоят среди кровавой бойни!
      -Трудно поверить, что мы в центре шторма,- сказал я.- Тут
спокойно, как на кладбище.
      -Здесь  умерла  мощная  цивилизация  - ответил Рузвельт.-
Так,  где мы стоим, триумфально маршировали армии с королями во
главе.	По  этой  улице  в  экипажах  разъезжали  прекраснейшие
женщины  вселенной.  Здесь поднялись до своих высочайших вершин
искусство  и  культура,  чтобы	быть низвергнутыми в абсолютные
глубины. Внемлите, Кэрлон, великолепие, навсегда утерянное.
      -Но сейчас я настроен найти то, за чем мы пришли.
      -Совершенно  верно,-  сказал  Рузвельт  неожиданно резким
тоном,	проверил шкалы, прикрепленные к его запястью, и откинул
свой шлем.- Воздух в порядке.
      Я  попробовал его. Он был горячим, влажным, как в теплице
ночью.	Стоял  ровный  фон  звуков:  шуршание  и скрип листьев,
потрескивание  и трение стеблей, вьющихся на ветру, кудахтанье,
стоны,	шипение,  вой,	блеянье  голосов животных, как будто мы
находились  в  самом  центре  величайшего  в мире зоопарка, все
обитатели  которого  видели дурные сны. Черепичное покрытие под
нашими	ногами	было расколото и шаталось, но вполне проходимо.
Побеги	лишайников, толстые, как запястья, змеились через него,
и  лунный  свет  блестел  на иглах, как poinards, что щетинился
среди них.
      -Чтобы  защитить	челнок, я поставил его на осцилляторную
цепь,	что   будет   препятствовать   его   переходу	в  фазу
идентификации  с  любой  А-линией,- заметил Рузвельт.- Когда мы
будем	готовы	 отбыть,  я  смогу  вызвать  его  дистанционным
управлением.
      Я  наблюдал,  как  машина  замерцала и скрылась из вида с
ударом	вторгшегося в ее объем воздуха. Как только мы тронулись
с  места,  что-то  начало двигаться среди зелени, и тварь вроде
волосатой  змеи  протянулась во всю длину над упавшим древесным
суком, зевнув над ним собачьей головой. Сперва я подумал, что у
нее  нет  ног,	но  потом  обнаружил  дюжину их со всех сторон,
вырастающих из десятифутового тела под случайными углами. Лиана
зашипела  и  напала  на нее, пасти щелкнули, и еще десять футов
тела  хлопнулось  в  поле  зрения  с  дополнительными головами,
кусающи