Леонид КУДРЯВЦЕВ

                               МИР КРЫЛЬЕВ



     Птиц проснулся и долго вслушивался в шелест сена, шебуршанье  парочки
беспокойных  мышей  и  непрерывный  шепот  земли,  рассказывавшей  забытые
предания давно исчезнувших племен и народов. Немного погодя он  повернулся
на спину и стал слушать небо, но оно молчало, и это было хорошо,  так  как
даже дети знают, что день, когда  оно  заговорит,  будет  для  этого  мира
последним.
     Птицу хотелось есть. Он пошарил в сумке у себя на животе, но не нашел
там ничего  подходящего.  Сумка  была  хорошая.  Самое  главное  -  нельзя
потерять. И кроме того, из-за нее он назывался сумчатым  Птицем.  Это  ему
нравилось. Вот только сейчас, в ней ничего  съедобного  не  было.  Значит,
надо выползать из стога.
     Он так и сделал. А потом стал отряхиваться, подпрыгивая и хлопая себя
по бокам длинными, покрытыми перьями руками, которые росли у  него  вместо
крыльев.
     Порядок!
     Птиц внимательно огляделся, переступил с одной лапы на другую и вдруг
побежал к видневшейся неподалеку  деревне.  Мелькнул  покосившийся  плакат
"Вылезай из стога - отряхнись и оглянись", ржавый трактор  с  надписью  на
дверце кабины "Не подходите! Мины!"  Из-под  трактора  виднелись  кирзовые
сапоги и доносился мощный, богатырский храп. Еще через несколько  десятков
метров Птиц проскочил бетонный столб с корявой надписью "Совбесхоз"  имени
диктатуры буржуазии"  и  тут  же  столкнулся  с  длиннозубым  шуршунчиком,
спешившим на охоту. Увидев Птица,  рыба-пила,  которую  шуршунчик  вел  на
коротком поводке аж застонала от удовольствия и бросилась в атаку.
     Не желая связываться, Птиц просто перепрыгнул  через  нее  и  побежал
дальше. Метров через сто он оглянулся и увидел как, шуршунчик,  уцепившись
за хвост рыбы-пилы передними лапами,  задними  крепко  упершись  в  землю,
пытался вырвать ее костяную пилу из ствола толстого дуба. Вот так-то!
     Птиц радостно хлопнул в ладоши и взял  курс  на  ближайший  холм.  На
середине склона он остановился и стал внимательно  осматривать  змеившуюся
поперек холма трещину. Здесь, у его ног она  была  тоненькая  и  не  очень
глубокая,  но  дальше  становилась  все  шире  и  глубже;  пока,  наконец,
далеко-далеко на горизонте, не сливалась с подножием черной стены. Про эту
стену ходили слухи,  будто  она  медленно  и  неумолимо  движется  вперед,
захватывая все большие пространства. Но Птицу до этого  не  было  никакого
дела.
     Он перепрыгнул через трещину и резво побежал к вершине. Трава  так  и
летела во все стороны из-под  его  когтистых  лап.  Пугливые  тигрокустики
шарахались прочь. Бабочка-сороконожка-секретарь, мимо которой он пробегал,
на секунду оторвалась от своих сверхважных дел и, проводив его  рассеянным
взором,  записала  в  потрепанный  блокнот,  на  обложке   которого   была
нарисована птичка об одном крыле, длинную фразу о пользе долгих подъемов и
спусков, которые, безусловно, благотворно действуют на гиперафтальмус.
     Вершина холма встретила Птица ветром,  двумя  бродячими  остротами  и
потрепанным журналом  "Вокруг  света,  полусвета  и  темноты",  забытым  в
прошлом году заезжим художником, рисовавшим там картину "Возбуждение малой
зимы на цель и не..." Одна из бродячих острот повернула  в  сторону  Птица
длинную узкую морду и прокаркала, что никто не имеет права  ходить  по  ее
холму. Через секунду она  резко  взмыла  вверх  и  тяжело  махая  длинными
черными крыльями, полетела прочь. Даже не обратив на  ее  слова  внимания,
Птиц ринулся дальше.
     Ах, как ему хотелось есть!
     Перепрыгнув  через  председателя  совбесхоза,   занимавшегося   своим
привычным делом, а именно, медленно, жалуясь на ревматизм, председавшего и
предвстававшего, Птиц попытался вспомнить, когда он последний  раз  ел,  и
ужаснулся. Неделю, не меньше! Ну да, это было в тот день, когда он  слопал
трубу с дома бабки Матрены, а все население деревушки гонялось  за  ним  с
вилами и ручными пулеметами. Он  тогда  спрятался  от  них  в  камышах  и,
прикинувшись ветошью, умудрился не отсвечивать. Правда,  ветошь  посчитала
себя оскорбленной и даже приходила выяснять отношения, но так как личность
она несерьезная, дело обошлось одной руганью.
     Да, но что же придумать сейчас?
     А ноги уже несли его к дому Рахедона-очаровашки. Птиц  им  безропотно
подчинился, давно убедившись,  что  в  вопросе  добывания  съестного  ноги
всегда несли его туда, куда нужно.
     Дом у Рахедона-очаровашки был стандартный - пятиугольный со входом  и
с выходом, что было очень удобно. К неудобствам же относились окна в форме
сердечек. Наружу через них выскочить было совершенно  невозможно.  Кстати,
пора действовать. Но что-же придумать? А вот что...
     Проскользнув в огород  Рахедона-очаровашки,  Птиц  остановился  возле
стоявшего на его краю пугала. Сойдет! Сняв с пугала старую  заячью  шапку,
Птиц нахлобучил ее себе на голову, потом завернулся  в  добытый  таким  же
способом, усеянный бесчисленными дырами, из которых торчали  клочки  ваты,
лапсердак.
     Ну вот, теперь осталось только втянуть шею. Больно уж она длинная.
     Птиц попробовал. Получилось! Ну что же - вперед.
     Метнувшись к дому, он услышал, как кто-то  из  проходивших  по  улице
людей истошно закричал. Но это уже  не  имело  никакого  значения.  Рывком
распахнув дверь, гулко топая, он  пробежал  через  сени  и,  ворвавшись  в
кухню, увидел Рахедона-очаровашку.
     - Пожар! Рятуйте! - громко закричал Птиц.
     Рахедон побледнел и как был, в одних  только  запорожских  шароварах,
которые он в  прошлом  году  выменял  у  заезжего  пилигрима  на  фонарик,
бросился во двор.
     Прекрасно!
     Посвистывая от возбуждения,  Птиц  подскочил  к  занимавшей  половину
кухни печке и, выворотив из нее кирпич, поглотил.
     Прелесть!
     Он прищелкнул от удовольствия языком. Потом проглотил следующий,  еще
один.
     Блеск! Вкуснотища! А ну-ка следующий...
     - Ах ты, подлец! - пропыхтел вернувшийся со двора Рахедон-очаровашка,
бросаясь на Птица с кочергой.
     - А в чем дело? - спросил Птиц и, выхватив у  него  из  рук  кочергу,
моментально ее слопал.
     - Да я же тебя, стервеца!  -  ошалело  прошипел  Рахедон,  кидаясь  к
стене, на которой висел старинный мушкетон.
     - Фи, как вы дурно воспитаны, - произнес  Птиц  и,  мгновенно  скинув
лапсердак, бросился к выходу.  Выскочив  на  улицу,  он  с  ужасом  увидел
бегущую ему навстречу толпу.  Впереди,  размахивая  своей  старой  шашкой,
несся дед Пахом. Увидев Птица, толпа взвыла:
     - Вот он, подлец! Бей его, заразу! Всю деревню без печей  оставил!  А
ну, как зима?!
     - Мне странно это с важней стороны, - пробормотал Птиц  и,  сорвав  с
себя шапку, кинул ее деду Пахому в лицо. Дед споткнулся и  упал.  Те,  кто
бежал  за  ним,  тоже  споткнулись  и  упали.  Получилась   "куча   мала".
Воспользовавшись этим, Птиц бросился наутек.
     На бегу он бормотал:
     - Как же, оставил без печей. А мне с голоду помирать?
     Сзади шумела нагонявшая толпа. Возле Птица засвистели камни,  вилы  и
хомуты. А он бежал, мечтая только о том, чаи добраться до леса. Там-то  им
его не взять. Вот и окраина. Птиц обрадованно подпрыгнул и в  этот  момент
из-за деревьев и домов хлынула другая толпа.
     Засада! Попался!
     Чувствуя, что теперь уже влип по-настоящему, Птиц заметался,  пытаясь
найти хоть малейшую лазейку, а вместе с ней шанс на спасение...
     Бесполезно.
     А люди, сообразив,  что  наконец-то  его  поймали,  возликовали.  Они
кричали Птицу обидные слова, улюлюкая,  показывали  ему  "козу",  а  потом
кто-то предложил показать ему заодно еще и кузькину мать. За ней сейчас же
побежали, а сам Кузька, стоявший неподалеку, застенчиво  хлопнул  себя  по
щекам фиолетовыми ушами и потупился.
     Птиц был в полном отчаянии. Ему не хотелось  глядеть  кузькину  мать,
так как было известно,  что  увидевшие  ее  птицы  или  животные  навсегда
становились домашними. Нет, это Птицу ничуть не  улыбалось.  Люди  к  тому
времени уже взяли его в плотный полукруг и прижали  к  ближайшему  забору.
Правда, слишком близко никто подходить не  хотел.  Уж  больно  здоровый  и
острый был у Птица клюв.
     А он, затравленно озираясь, все пытался найти возможность ускользнуть
и не мог. Толпа  же  тем  временем  веселилась  и  больше  всех  радовался
Рахедон-очаровашка, размахивавший над головой  старым  хомутом  и  всем  и
каждому объяснявший, что он сделает с этим пожирателем кирпичей. Он просто
купит одноколесную тележку и будет запрягать  в  нее  этого  Птица,  чтобы
возить на нем по  воскресеньям,  на  местный  базар,  приносящих  сгущенку
голубых жуков и свежие ростки консервированного перца.
     - Фигушки, - отчаянно закричал Птиц. - Не будет этого!
     - Будет, будет, - злорадно отвечала ему толпа. - Еще как будет!
     А неподалеку уже слышалось пыхтение кузькиной матери. Чтобы  оттянуть
момент, когда на нее придется смотреть, Птиц повернулся клювом к забору  и
замер, не веря своим глазам... Тем временем кузькина мать остановилась  за
его спиной и весело затараторила:
     - Ну что, попался голубчик? Сейчас я тебе покажу себя, а если это  не
поможет, то - где раки зимуют. На  них  давно  уже  никто  не  смотрел,  а
неплохо бы - обленились. Даже на гору свистнуть, взбираются раз  в  месяц,
стервецы, хотя положено раз в день.
     А Птиц этого не слышал. Он смотрел на пространственную дыру,  ползшую
перед самым его носом по забору.  Только  бы  она  не  исчезла!  Тщательно
прицепившись,  он  ударил  по  дырке   своим   тяжелым   клювом,   и   она
расплеснулась, раскрылась, как цветок. Славно!
     Птиц облегченно вздохнул.
     - Пока, толпа, я еще вернусь! - не оборачиваясь, крикнул он и прыгнул
вперед...


     У входа в комплекс  стояло  три  человека  с  транспарантами.  Первый
гласил: "Сегодня, когда наша переделка входит в  заключительную  фазу,  не
являются  ли  роскошью  сомнительные,   не   приносящие   никаких   плодов
исследования?" На втором было написано:  "Ученые,  у  вас  в  распоряжении
сотни миров. Неужели вы не  можете  накормить  свой  народ?"  На  третьем:
"Берегитесь, народ не простит вам того,  что  вы  оставили  его  во  время
очередной переделки!"
     Велимир пожал плечами.
     Ну правильно, они требуют, чтобы их пустили в другие миры. И это  при
том, что свой собственный  они  загадили,  разграбили,  довели  до  ручки.
Теперь подавай им следующий - свеженький. Неужели не понятно,  что  прежде
чем соваться в чужой мир, надо научиться управлять хотя бы своим? И все же
они требуют. Подай! Хорошо, если только эти. Вот  пистолетчики  -  гораздо
хуже. А они комплексом интересуются уже давно.
     Мухобой на КПП  был  новенький  и  проверял  документы  так  долго  и
тщательно, что у Велимира лопнуло терпение.
     - И долго ты думаешь копаться? До будущего вторника?  -  спросил  он,
задумчиво разглядывая еще не обмятую форму мухобоя.
     - Сколько надо, столько и буду, - ответил тот и посмотрел на Велимира
белесыми, пустыми глазами. - И  вообще,  диспетчер  Велимир  Строкх,  срок
действия  вашего  пропуска  заканчивается  через  три  дня.  Не   забудьте
продлить.
     Козырнув, он вернул пропуск.
     - Проходите!
     - Понавезли вас тут, молокососов, - бормотал Велимир, миновав  КПП  и
направляясь к главному корпусу. -  От  горшка  два  вершка  и  туда  же...
сопляк!
     Белый песок успокаивающе шуршал  под  ногами.  Опрокинутый  полумесяц
солнца висел точно в зените. На ближайшем газоне два голубеньких  смерчика
танцевали вальс-каприз. Саблезубый тигр охотился за пятном ржавой плесени,
прятавшемся в кустах беленики.
     Удивительно, надо сказать, живучая штука - ржавая плесень. Как ее  не
уничтожали, что только не делали, а ей - все хоть бы  хны.  Правда,  когда
завели саблезубого,  стало  немного  легче.  А  то  раньше  -  не  успеешь
опомниться, как она наскочила. Бах - и все железное рассыпается в прах.
     Настроение у Велимира было паршивое. И не только  из-за  мальчишки  с
КПП.
     Лето в разгаре! Сейчас самое время валяться где-нибудь  на  пляже.  А
вместо этот дежурство, салага-мухобой с  амбициями...  Кроме  тою,  Инесса
сказала, что  с  нее  хватит.  Завтра,  наверняка,  появится  в  ближайшем
ресторане в обществе какого-нибудь седою пузана, увешанного  золотом,  как
рождественская елка - игрушками. И от мамы писем нет  уже  вторую  неделю.
Вообще, будь его воля, он бы вернулся домой и, отключив телефон,  набрался
как последняя скотина.
     А что?
     На следующий день он бы проснулся в насквозь прокуренной квартире  и,
опохмелившись, сходив в душ, долго  лежал  бы  на  диване,  чувствуя,  как
что-то в его душе отслаивается,  снимается,  как  чешуйки  слюды,  обнажая
оставшиеся в подсознании воспоминания детства и юности...
     Вот только - дудки! Работать надо! Если все будут  пить,  то  что  же
тогда получится?
     Он повернул  направо.  Теперь  комплекс  был  близко.  Остроконечный,
похожий на перевернутый цветок-колокольчик. У входа дежурили два  мухобоя.
Один, рыжий и  веснушчатый,  заинтересованно  поглядывал  на  саблезубого,
уничтожившего очередное пятно  ржавой  плесени  и  теперь  заинтересованно
обнюхивавшего старую газету, с заголовком на первой странице "Переделку во
главу угла!" Другой мухобой, с тупым квадратным  лицом,  лениво  глядя  на
Велимира, двигал нижней челюстью, что-то пережевывая.
     Проходя мимо, диспетчер случайно коснулся мыслей жующего и  прочитал:
"Ну вот, еще один из этих бездельников. Обмундирование - высший сорт, жрут
- хорошо, спят в свое удовольствие и к  тому  же  получают  кучу  денег...
сволочи!"
     - От такого и слышу, - угрюмо сказал мухобою Велимир, открывая  дверь
в главный корпус.
     Он шел по широкому коридору, мимо бесчисленных лабораторий,  складов,
кабинетов. Два дорожника тащили ему навстречу зачем-то  взятый  из  архива
реабилитационный аппарат. Один из них, поминая недобрым  словом  какого-то
Зюзю, рассказывал товарищу, что имрики,  будь  они  неладны,  не  получили
розовых галет и из-за этого  преждевременно  облиняли.  А  так  как  синий
цветок распустится еще не скоро, на кислородных станциях - полный завал. И
теперь...
     Они скрылись за поворотом. Велимир пошел быстрее. Он любил по  дороге
в диспетчерскую прощупывать мысли сменщика. Это позволяло быстрее  входить
в курс дела. Но сейчас он никак не мог настроиться. Ничего. Пустота.  Куда
же делся Лапоног? Вышел. Не должен бы.
     Велимир даже не заглянул в комнату дороги миров, хотя обычно  заходил
перекинуться несколькими словами с ее стражем Мироном.  Они  уважали  друг
друга. Чем-то неуловимым их работа была похожа. Однако сейчас было  не  до
разговоров.
     Вот и лестница. Двадцать ступенек вверх, последняя дверь. Два мухобоя
по бокам. Кастрюли на головах начищены, пуговицы сияют свежим лаком, ремни
из чертовой кожи новейшие, у каждого  в  ухе  парадная  серьга,  швабры  с
примкнутыми штыками плотно прижаты к груди.
     Мимо них Велимир уже  пробежал.  Миновав  дверь  с  цифровым  замком,
ввалился в следующий коридор. Вперед! Склад  оружия,  класс  теоретической
подготовки, класс  тренажеров,  комната  отдыха  дорожников,  дежурка,  за
стеклянной дверью которой виднелся Сизоносен.  Двери,  двери,  двери  и  в
самом конце - диспетчерская.
     Он ворвался в нее и сейчас же попал в густой, как  кисель,  временами
вспыхивающий золотистыми искрами туман. Машинально сделав два шага вперед,
Велимир остановился. С той стороны, где должны были быть  экраны  красных,
оранжевых, желтых и зеленых миров, слышались странные звуки.
     Скрип, хриплое дыхание, протяжный свист.
     - Эй, что здесь происходит? - удивленно крикнул Велимир.
     Он шагнул вправо. Туман перед ним расступился, и стали  видны  желтые
квадратики паркета, ряд экранов и под ними, в углу, лежало что-то длинное,
свернувшееся кольцом. Пытаясь понять, что это такое,  Велимир  наклонился.
Над клубком тела поднялась прозрачная головка на длинной, сверкающей шее.
     Хрустальная гадюка! Не может быть!
     Самурайский меч свистнул над головой Велимира. Второй удар должен был
с ним покончить, но диспетчер успел отскочить в бок.
     Похоже - попался!
     В третий раз увернувшись от бешено размахивающего  мечом  и  воющего,
как разъяренный кот, самурая, Велимир метнулся  к  выходу.  Но  не  тут-то
было. С дверью  происходило  что-то  странное.  Она  извивалась  наподобие
червяка  и  сворачивалась  в  спираль.  Из  получившегося  свертка   вдруг
высунулись несколько десятков ножек, и  дверь,  оставив  за  собой  чистую
стену, убежала в туман. Где-то за спиной Велимира копошился потерявший его
из виду самурай, а  он,  оцепенев,  стоял  и  думал,  что  догонять  дверь
бессмысленно. Он  знал,  что  попал  в  иллюзию  гадюки.  Для  нет  она  -
реальность. И если его сейчас убьют, это будет по-настоящему. А  учитывая,
что гадюка создавала свои иллюзии на основе инстинктивных страхов  жертвы,
дело было - швах. Он понимал, что  самурай  только  начало.  Дальше  будет
хуже.
     Слева послышалось рычание тигра.
     Велимир прыгнул  вправо,  на  непонятно  откуда  взявшийся  лужок  и,
споткнувшись о корень росшего на его краю дуба, покатился. Сделал  он  это
удачно. Два получившихся ката были и в самом деле недурны. Мускулистые,  с
веселенькими сверкающими топориками в руках. Едва появившись на свет,  они
тотчас же двинулись к Велимиру.
     - Чтоб вас комар забодал, - испуганно крикнул им Велимир. -  Вы  что,
сдурели? Я же ваш катитель!
     - А! - разочарованно сказали каты и, круто развернувшись, скрылись  в
тумане.
     Велимир знал, что чем скорее он выберется из диспетчерской, тем будет
лучше. Но как это сделать?
     Хорошо же! Они его еще узнают!
     Он смело пошел навстречу тигриному рыку. Стелившиеся по  пластиковому
полу лианы хватали его за ноги, справа слышалось зловещее щелканье  зубов,
а он все шел...
     Плевать! Все равно он в это не верит. Не ве...
     Морда у тигра была добродушная и чуть-чуть ехидная. Вот только  клыки
у него совсем не настраивали на шутливый лад. Серьезные были клыки.
     - Я это... - сказал Велимир, пытаясь осторожно податься  назад.  -  Я
тут ошибся направлением и, пожалуй, я вообще...  передумал...  собственно,
надо сказать...
     Щелкнул затвор винтовки, и холодное дуло уперлось ему в  спину.  Тигр
изготовился к прыжку.
     И вот тут-то на Велимира навалился настоящий страх.  Он  накрыл  его,
словно огромная  волна,  и  понес,  понес,  оглушенного,  захлебывающегося
противной, не дающей дышать слюной. Его  швыряло  из  стороны  в  сторону,
тащило, тащило... а потом выкинуло...
     Велимир приподнялся с четверенек и судорожно глотнул влажный  воздух.
Лицо у него болело, словно он получил несколько пощечин, на  правом  плече
сочились кровью три  параллельные  линии  -  следы  когтей,  а  на  левом,
неизвестно откуда,  появился  двадцатилетней  давности  шрам  от  пулевого
ранения. Тщательно его ощупав, Велимир вздохнул и  неожиданно  понял,  что
ему - все равно.
     А действительно, чего бояться? Страшнее не будет!
     Окончательно это осознав, он пошел дальше, потому хотя бы, что стоять
на месте - тоже действие. Так какая разница?
     И шагов через пять наткнулся на невидимый барьер. Иронически хмыкнув,
Велимир стал его  исследовать  и  неожиданно  нащупал  дверную  ручку.  Не
испытывая ничего, он повернул ее и открыл дверь, за которой виднелся самый
настоящий коридор. Чувствуя, как яркий  свет  ламп  режет  глаза,  Велимир
вышел, нажал видневшуюся неподалеку кнопку тревоги и сейчас же  провалился
в беспамятство...
     Он очнулся.  Все  еще  ревела  сирена.  Аварийщики  в  полиасбестовых
костюмах тащили  мимо  огромную  стиральную  машину,  из  сливного  шланга
которой стекала желтая жидкость. Слышался крик: "Кран, перекрой  кран!  А,
стерва, кусается!" Потом ч