шь, я
понял назначение поля всего месяц назад, когда ко мне зашла твоя сестра. Я
познаю мою Базу, и они вернутся. Все, кто сейчас в Белом городе, вернутся!
   Торопливая речь ввергла Денниса в смятение. Смысл добирался до сознания
медленно, но неприятный холодок непроизвольно потек по спине под
белоснежной рубашкой. Точно такой же, как много лет назад здесь, при
первой встрече с Базой данных.
   - Алексей, пожалуйста, не быстро. Я плохо понимаю. Что такое Белый
город?
   Желтоватое лицо программиста вспыхнуло от возбуждения.
   - Люди уходят в Белый город. Мы с тобой всегда знали, уходят навсегда.
Но это ошибка. Error! Понимаешь? Моя бабка и мать, твоя сестра, они были в
Базе. Мы с тобой видели записи: линия 156-144, линия 54-129 и тысячи
других. Это временные адреса. Третье поле скажет, где и когда их ждать
вновь!
   - What are you talking about? - от неожиданности Деннис заговорил на
привычном языке. - Your grandmother and my elder sister are dead!** - Что?
А! Понимаю. Да, они умерли. Но База возродит их всех. Я создал эту Базу. Я
сам скачал ее у себя. Тогда, в 2000-ом, она уже жила в моем компьютере!
Видишь! - Алексей вскочил и беззастенчиво потянул иностранца к монитору. -
Вот этой записью База заканчивалась. Линия 999-999. Даже разрядность не
позволяла ввести следующие адреса. А знаешь, почему?
   999-999 - это 998001 адресов! Я думал, больше не понадобится. Но теперь
я ее доработал! Смотри, - он схватил скомканный лист и продемонстрировал
потрясенному зрителю кривые карандашные строчки. - Я собираю все данные о
новых жителях Белого города. Скоро моя База вернет всех. Вернет сюда, в
наш мир!
   - You're mad, man. *** - Нет, ты только представь! Помнишь, как нас
пугали, мол, через n-е количество лет у нас в России останется только 80
тыс. человек. Черта с два! Все, кто ушел, вернутся!
   Он осекся и внимательно посмотрел на друга детства.
   - А вот ты не вернешься, Дэн. Ты променял нас на свою Европу. Или
Америку? Где ты там сейчас двигаешь недвижимость? Жаль. Мне тебя жаль.
   Деннис выдавил из себя тоскливую мину, но, поразмыслив, решил не
оставлять сумасшедшего наедине с его идеей.
   - Алексей, - он дружелюбно водрузил потную руку на костлявое сутулое
плечо и медленно, подбирая русские слова, начал: - я могу поверить, что ты
сделал этот файл.
   - Она - База!
   - Да-да, Базу. Я не специалист про это, но с такими разработками
работает? занимается мой brother-in-low**** для моей фирмы. Он мне
объяснял много полезного. Для optimisation поиска любая сильная? мощная
система автоматически создает special field (5) Твое "третье поле" это
special field. Чтобы пользователь имел возможность смотреть и добавлять
большой объем данных. Ты добавил номера - система добавила коды в special
field. Я удивлен, почему ты это не понимаешь. Ты должен знать новое в
программировании. Improve your qualification (6).
   - Мне жаль тебя, Дэн, - искренне вздохнул Алексей. - Ты не вернешься.
   - Ты ждешь, когда будут вернуться мертвые? Зачем мне вернуться как
мертвый? Я рад, что живу прекрасно. Я имею большую фирму и хороший дом.
   Когда будет мой конец, мое дело продолжит мой старший сын. Через много
лет - его сын. Я оставлю им свой business. А что и кому оставишь ты? Ты
был хороший специалист. У тебя были будущее? перспективы. Но ты замер,
застыл?
   закопал талант. Твоя База useless (7)! Не имеет пользы. Я сожалею,
Алексей. Ты не старый человек. Ты можешь начать снова! Попроси, я помогу
тебе начать business.
   Деннис замолчал, заметив, что все его старания, как капли воды в
пустыне, бесследно исчезают в раскаленном песке.
   - Извини, Дэн. База хочет новых данных, - Алексей сел за компьютер и
бережно погладил ладонью клавиатуру. - Видишь, ей нравится, когда я
работаю руками. Голосовой ввод она отвергла. Не любит пустые звуки.
   Извини?
   В дверях Деннис еще раз оглянулся на сутулую спину бывшего приятеля.
   - Прощай, Алексей.


   * * * * * *


   Ворота звали на свидание с вечностью. Белый город. Белые линии улиц.
   Белые дома. Закрытые дома.
   Высокий худой мужчина в жалких обносках медленно брел между старых
надгробий. Возле каждого он останавливался, трижды стучал сухими
костяшками пальцев в могильную плиту и повторял одно и то же.
   - Возвращайся. Подходит твой срок. Вставай. Она обещала отдать мне
формулу, а ты собирайся. Скоро надо возвращаться?
   Молодая женщина, заметив сгорбленную фигуру возле могилы, торопливо
подтянула к себе зазевавшуюся девочку лет пяти.
   - Мама, а что этот дяденька говорит?
   - Неважно, он больной человек.
   - Мама, он хочет, чтобы мертвый встал из могилы? Это будет очень
страшно?
   - Тише, милая. Пойдем отсюда поскорее. Вон автобус наш идет.
   - Мам, а деда тоже вернется?
   Женщина остановилась и доверительно присела на корточки перед дочкой.
   - Дедушке не нужно возвращаться, он всегда с нами. Мы ведь помним его,
правда? И поступаем, как он нас учил. А когда ты станешь большая, ты
расскажешь своим детишкам, какой хороший был твой деда, и частичка
дедушкиной души поселится в них. Видишь, хорошие люди никуда не уходят и
живут вечно? - поднялась, и посмотрела вдаль, где сливался с безоблачным
небом могучий лесной массив, - испокон веков.


   июль 2001 г.



Крупеникова И.В.

                   КОГДА ДЫШАЛ МОРОЗОМ МЕСЯЦ МАЙ


   Посвящается всем растениям северо-запада и средней полосы России,
   пострадавшим от небывалых холодов 2-11 мая 1999 г.


   Солнце взошло. И ветер сегодня теплый. Эй, просыпайся, молодежь, пора
утро встречать. Нынче май славный - все по закону: ночью зябко, а день
добрый.
   Воды у матушки-земли вдоволь, пей - не хочу. Водица родимая по жилкам
гуляет, благолепье! Люблю я эту весеннюю пору. Каждый год новый лист
раскрываю, будто первый раз, когда только-только из-под земли ростком
выбился. Вы, молодняк, годков через двадцать это оцените, а пока щурьтесь,
щурьтесь, да не забудьте ветру поклониться да листочки на восток обратить.
Солнце ждать не станет, лучом как кистью махнет, и за горизонт. А для нас
солнышко - сама жизнь. Это лишь кажется, весна и лето не спешат. Траву
перерасти не успеете, а они нам сентябрьский поцелуй, и след простыл.
   А вот и соседи пробудились. Здравия всем и долгих лет! Как
самочувствие, Дубок?... Увлекся, последние сплетни впитывает. Подрос,
окреп, выкормыш человеческий. Мы тут в сквере так его зовем. Он не
обижается, смеется.
   Никто до него у нас смеяться не умел. Видать, от людей перенял. Славный
он малый.
   Позапрошлый год его в сквер в кадке принесли. Человек-мужчина - большой
шаг - я сразу определил: взрослый. И человек-женщина - росток совсем,
ребенок то есть.
   Родитель и его отпрыск. Не спрашивайте меня, как я людей угадываю.
Слышу, чую - это мне от предка досталось, Лесной Березы. Я его память по
сей день храню.
   Человек-мужчина начал землю тревожить, прямехонько над моими корнями.
   Я уж грешным делом чуть не завопил, а ну как подрубит. Но нет. Он ко
мне своего выкормыша подсаживает и говорит. Ласковое что-то он говорил,
нежное. До сих пор диву даюсь: странные существа - люди. Собак, кошек в
домах приживают, знаю. Птиц в клетки запирают, рыб в банках с водой
держат, даже цветы у них на окнах живут.
   А тут - деревце. Причем любили его не меньше, чем кошку или щенка. Я
это по их теплу угадал. Точь-в-точь то же тепло, что у человека-женщины,
которая каждое утро здесь проходит, и рядом с ней собака.
   Дубок хилый был, хуже и придумать нельзя. Где ж ему здоровым расти! В
кадке-то да в четырех стенах, без солнца, без родни. Добре, что людям
хватило смекалки настоящей земле его отдать. Мы с Липой долго выкормыша в
чувство приводили. Он ведь даже говорить не умел и нас понимал с трудом.
Но ничего, выжил. И прошлый май выдержал.
   Здесь его корешки, рядом. В моих корнищах запутались. Ничего, тесно не
будет. А когда он в великана-дуб превратится, я уступлю. Время мне придет
уступить. Нет, мне не жаль, напротив. Знаю, доброе дерево мое место на
земле займет.
   Послушаю, как там брат-Липа... Молчит. Э-эх. Сам я уж полвека на земле
стою, а ведь как поросль несмышленая жду чуда: вдруг очнется друг, ответит.
   Напрасно.
   Мертвы корни, мертв прошлогодний срубок. Но все-таки где-то глубоко
жизнь теплится. Одна почка набухла. Земля позволит, так следующей весной
вытянется росток.
   Молодняк, который нынче земное чрево покинул, память впитывает жадно,
что воду. Уж не раз меня просили не таить, поведать о злой беде, о том,
как одолели ее, устояли. Никто другой рассказывать не берется. Сок в
ветках стынет, когда вспоминают. Я б тоже, верно, спрятал былое в самой
сердцевине корней, да тревожатся молодые. Чуют боль, а причину уразуметь
не могут. Особливо те, кого люди недавно в нашу землю поселили. Как раз на
аллее, где юные клены погибли. И я решил - открою сокровенное, пусть знают
и не страшатся.
   Ранняя выдалась тогда весна. Проснулись мы после зимних холодов и себе
не поверили. Шутка ли - середина апреля, а тепло, хоть цветом цвети.
Солнце нас ласкало, будто перед летним яром. Вода - вот она, рядышком, и
сок в ветвях струился сам собой. Дубок шутил: житуха как в кадке у
человека-девочки - никаких забот, никаких усилий. Липа не замедлил свое
слово сказать: "Эх ты, желудь! Пока половодье идет, земля тебе воду щедро
предлагает. Погоди, наступит июль, будешь ты капельки вытягивать и за
каждую благодарить".
   Мы принялись почки напитывать. Каждый норовил перещеголять других и
первым листья развернуть. Я осторожничал. Хотя что греха таить, угнаться
за молодежью нелегко. Пока каждую веточку соком порадуешь, пока засохшие
посчитаешь, глядь - весь сквер в зелени стоит. Зато Липа старался без
устали . Молод он был.
   Кора загрубеть не успела еще, а крона раскинулась на диво густая да
статная.
   Листья свежие, росой умытые, благоухали по утрам, и люди случалось
останавливались, любовались красавцем.
   Сварливая Сирень долго отмалчивалась в углу у ограды, и вдруг выпустила
шапку бутонов. То-то мы удивились. Сирень, она милая, теплом добрая. Да
только люди ветки ее ломают. Нравится им ее ароматные кисти. Не понимают -
не живет оторванный цветок, гибнет. Вот и ворчит старая подруга, жалуется.
   Дубок отворял почки медленно, как я его учил. Он вроде бы стеснялся
своих кудрявых листьев. Я уж было хотел вразумить малыша, но пришла
человек-девочка - она частенько навещала выкормыша - и принялась говорить.
Мне показалась, беспокоится она: тепло ее нежное трепетало. И я сказал
Дубку: человек тебя любит, волнуется, что листочки твои кажутся меньше
других. Наш юный друг насупился. До полудня оленьим мхом молчал. А как
дневная жара миновала, предстал перед нами весь в зеленом кружеве, веточки
расправил, за солнцем потянулся.
   Клены издали поглядывали да завидовали. На годок младше их Дубок, а уже
соперник. Им-то в красе первыми хотелось быть. Не зря ж по осени люди их
листья в букеты собирают. Да того мало - им бы круглый год великолепием
своим тешиться.
   В садах у людей яблони и вишни цвет стали набирать. С утра до ночи
трудились, спешили. Сирень на них из-за изгороди косилась и ворчала: кто ж
в начале мая завязь вскармливает - ну как черемуха о холодах возвестит. А
человек-старая-женщина радовалась. Смотрела на юный цвет и таким теплом
исходила, что я даже взгрустнул: не в саду расту и нет у меня хозяйки.
   Нашел бы чем одарить за доброту да любовь.
   Двенадцать солнечных восходов мы в весенних ветрах купались. Зима
забылась, лето, казалось, на пороге стоит. И вдруг заползла в наши края
тревожная весть:
   холод приближается. Липа отмахнулся - мол, попусту балаболят лесные
Елки.
   А меня тревога взяла. С чего это наши собратья в лесу забеспокоились и
травяным корням о морозе наговорили? Им ли печалиться - стоят себе зимой
зеленые под снегом, дремлют, лишь маковками покачивают. Решил я
расспросить Лесовиков. Трава мои слова понесла, а сама корешки взялась
убаюкивать - поверила сплетням.
   Жил в лесу один мой знакомый. Родственник, вернее сказать. Частенько мы
переговаривались - благо лес недалече от человеческого поселка стоял. Вот
Береза и откликнулся, поведал: пришла злая весть из северных лесов. Мороз
на нас надвигается лютый, непомерный по маю мороз. Лишь два дряхлых лесных
старца нечто подобное помнили. Страшная это напасть - говорили они, -
засыпать надобно, как на зиму засыпаем, иначе не выжить ни поросли, ни
молодняку; и матерым не сдобровать: ветвям да кроне худо придется.
   Знал я, не будет Лесная Береза пустое болтать. Передал его слова
соседям.
   Заспорили собратья. Одни кричали: эка невидаль - майские холода, не
саженцы мы одногодки, нас не напугаешь. Елки возле дома, куда человеческий
молодняк каждый утро толпой валит, им вторили - какие там холода,
глупости! Другие призадумались. Липа принялся Дубок учить, как сок
останавливать, а Сирень подобралась вся, и Яблоням нагоняй - вот, говорили
вам! Те, беззаботные, не уразумели и знай свое - цветут. Клены меня на
смех подняли. "Никак испугался, дядя Береза! Тебе бы в печке погреться!
Огонь, что солнышко, славно от мороза бережет!"
   Я обиделся. Испокон не принято у нас про печку шутить, то всякому
дереву с малолетства ведомо. Огонь солнцу сродни, уважать его надобно, да
остерегаться.
   Жадный он: дашь лист сухой - ветку отнимет, а коли ветка в его пасть
попала, так жди конца. Уж лучше тело свое людям отдать, чтобы жилище
строили.
   Не разговаривал я с кленами в тот день, хотя они мои корни долго
всякими колкостями щекотали, резвились. Что взять-то с них? Из семечек
возросли, в человеческом питомнике. Ни родительской памяти, ни науки
природной не ведали. Им бы у нас, старших, уму-разуму набираться, да гонор
не дает.
   А холодный ветер уже мою верхушку гнуть принялся, пичуг с веток согнал.
   Тополя забеспокоились, поросль свою обильную наставлять принялись.
Слышу, и Липа спешно сок в глубокие корни погнал. "День другой потерпим, а
там опять цвет в силу пустим," - оправдывался.
   Затаились мы. Кто с любопытством, а кто и со страхом ночи дожидались.
   И пришла первая мерзлая ночь. Ударил по ветвям недобрый ветрище,
закружил.
   Промозглый дождь из туч брызнул. Дубок ерохорился, поначалу посмеивался:
   "Слышь, дядя Береза, как у человека-девочки в кадке! Она, глупышка,
меня однажды ключевой водицей помыла. Ух, и мерзко я себя чувствовал!"
"Помолчи, балагур, - остерег его Липа. - Кадка твоя в тепле стояла, высох,
и лады. Завтра тебе долго греться придется, на солнышко только и уповай".
Страшно им обоим было.
   Чуяли - корешками своими, нутром, что не скоро солнце увидят.
   К утру ближе дождь легким сделался. Я и не догадался сразу, почему.
   Дубок меня разбудил.
   "Дядя Береза, что это вокруг? Это Тополя семена сбрасывают? Такие
холодные?"

   Я листья свои послушал, да так и оторопел. Снег! Что зимой, летели на
нас с небес морозящие хлопья. И падали, падали на ветки, на свежие листья,
на теплые стволы.
   "Воду земле верни, - велел я Дубку. - Да смотри, чтобы в ветвях не боле
капли осталось, иначе отмерзнут."
   "Как же так, Дядя Береза! Ведь листочки завянут, а почек новых мне уже
не вскормить".
   "Солнце воротится, оживут твои первенцы. А пока ветки да корни береги.
   В них вся сила твоя."
   Занялся рассвет. Тусклый туманный. Светило наше родное из-за туч не
показалось и тепла не дало. Глядело на нас грустно из-за сизой дымки и
редкими лучами поглаживало верхушки тех, кто повыше стоял. Как будто
успокаивало, жалело. А снег носился в мерзлом воздухе, ложился на листья
плотнее, плотнее.
   Скоро все мы стояли точно яблони в белом цвету. Только цвет этот был
сродни смерти.
   Человек-женщина прошла мимо меня, и ее собака комель мой оросила.
   Весело было псу - прыгал, сугробы на траве лапами разбивал. А человек
грустила.
   Маленькое солнце, что внутри ее ствола спрятано, особую теплоту
излучало.
   Я никогда раньше подобного не чувствовал.
   "Нас жалеет, - подсказал мне Липа. - Она коснулась моей ветки. Ей плохо
потому, что плохо нам."
   Проходили по скверу и другие люди. Тусклое у них тепло, невнятное. Я
лишь шаги корнями ощущал. Спешат туда, где их ждут заботы. До наших бед им
дела нету.
   Но я пожелал им хорошего дня. Я всегда желаю людям хорошего дня, хоть
наверняка знаю - не услышат. Старый родитель мой, от чьих корней меня
ростком оторвали да в сквер принесли, всю память мне передать успел. Порой
мерещилось мне, будто мои ветки рыдали, когда со всех сторон летел
металлический дождь. И стоны развороченной земли будто сам я слышал. И
уходящее тепло упавшего человека будто бы я провожал, и сок его тела по
моей коре разливался. Мудрая Береза говорил:
   люди злое время называли войной. Их тепло в ту пору было для старого
дерева как паводок весенний - впитывай, принимай тайные силы круга
земного. Теперь и я умею человеческое тепло прочитывать. И Липа умел...
   В небесах холодные тучи гуляли, снег сыпал, как зимой. Одно неладно:
   зимой страшиться снега не надобно - листья сброшены, корни да поросль
под сугробами согреты, и сок тонюсенькой струйкой тянется. Нынче же нам
напасть лютая грозила.
   Тяжело мокрый снег на листьях держать. Крона моя уже поникла, сплошь в
холодных липких лепешках. Сила из ветвей уходила. Больно. А Дубок - тот
совсем пригнулся к земле. Но не жаловался, терпел. Липа молодцом держался,
другие наши собратья сурово молчали. Сирень лениво переругивалась с
товарками из сада человека-старой-женщины. Я было хотел призвать ее к
спокойствию, но не стал, догадался: опытная соседка не позволяла Яблоням
духом упасть. И вот чистила их почем-зря, гордость щипала, заставляла в
ответ хорохориться, о горе забыть. Ведь нам здесь, в сквере, давно понятно
стало, что завязь свою милые кумушки потеряют безвозвратно.
   Застонали Тополя. У одного огромная ветвь под снежным бременем
захрустела.
   Липа корешки растопырил и своими соками Дубок окружил. И я по его
примеру.
   Не ко времени было нашему юному другу слышать вопль раненого товарища.
   Снегопад на убыль пошел и вскоре иссяк. Но Тополь еще долго голосил,
проклинал тучи и ветер, а оторванная ветвь отчаянными стенаниями наши
корни мучила. Не одно солнце прошло по небосводу прежде, чем она зачахла,
жизнь до капли землице отдала.
   Я к Дубку обратился и вдруг осознал, что его, беднягу, та же участь
ожидает.
   Гибкость юных ветвей до сих пор ему устоять помогала, но если солнце
вскорости снег не растопит, не мороз ночной, а мокрая тяжкая масса убьет
мальца, сломает пополам. Ужас просочился во все мои волокна.
   "Кошка. Фу, опять эта жирная кошка!" - воскликнул меж тем Липа.
   Посетил нас самый нежеланный гость. Жила хитрая откормленная бестия
где-то поблизости, а в сквере развлекалась: охотилась на маленьких серых
птичек.
   Я ее более всех не любил. Кошка когтями в мою кору вцеплялась и по
самым тонким веточкам пробиралась прямехонько к птичкам. К счастью, до сих
пор смертоубийство обходило стороной. Но я - грешно, знаю - не мог
удержаться от ярого желания как-то да сбросить вредное животное на землю.
   "Эй, сосед, кажется, у нас не ладно, - испуганно зашептал Липа. -
Гляди, она сейчас стряхнет с меня снег".
   "Так радуйся," - Дубок силился веселым казаться.
   "Глупый желудь! Снег свалится на тебя!"
   Признаюсь честно, растерялся я. Широка крона у Липы, так широка, что
наши ветки порой встречались. А Дубок аккурат под ними рос. Чем тут другу
подсобить?
   Нежданно-негаданно помощь предложила Осина. Издавна славилась она у нас
несокрушимым равнодушием, и уж от нее, единоличницы, мы никак не чаяли
подмогу получить.
   "Пожалуй, я сумею согнать Существо, - вяло изрекла она. - Белостволый,
дай-ка тронуть твои корешки, а ты, Красавчик, ожидай меня в гости".
   Я не раздумывая открыл ей самые сокровенные пути в корнях. Тотчас сок
ее в мои волокна влился и потек, потек. Меня аж озноб пробрал. Показалось,
что выпьет она сейчас всю мою жизнь целиком. Липа вздр