оя  Лиз  всегда  была  как  подросток.
Оказывается  она  могла  быть  весьма  хороша и в образе зрелой
женщины.
     -- Ты меня впервые увидел? -- она  присела  на  постель  и
склонилась над моим лицом. Конечно, я изучал ее. Она была живой
иллюстрацией к тому, в чем я был прав по жизни, а в чем -- нет.
     Я  подумал  о том, что сейчас происходит в этой же комнате
на другом конце вселенной.
     Женщину, которая была  моей  женой  десять  лет,  я  любил
сейчас  так,  как если бы сложить первую в жизни любовь и самую
сильную. А лучше перемножить их.
     Я обнял Лиз, и мы снова занимались любовью  --  все  утро.
Впервые  я  ни  о чем не думал -- да и не было в мире ничего, к
чему можно было бы обратить мысли.
     Мы лежали  обнявшись,  когда  в  комнату  вошла  дочка.  Я
набросил  халат  Лиз, присел рядом с ней на корточки и потрепал
по волосам.
     -- Знаешь, -- сказал я ей, --  я  тебя  так  люблю!  Даже,
наверное, больше, чем нашу маму.
     -- Я знаю, -- серьезно ответила она. -- Я тебя тоже люблю.
     Лиз  занялась  завтраком,  а  я подошел к книжным полкам у
себя в кабинете. Одна из  них  была  целиком  занята  томиками,
которые  я постоянно перечитывал от корки до корки, поэтому они
всегда валялись в проходе между кроватями... которого,  кстати,
здесь  не было. Я взял одну книгу -- она ничем не отличалась от
известных мне -- кроме фамилии. Можно  было  бы  удивиться,  но
разве не за этим я здесь оказался?
     На  сегодня  было запланировано много дел. Не все такие уж
срочные, но мне самому не терпелось узнать все. Свою роль здесь
я знал заранее, а  какая  у,  например,  господина  В.Москвина?
Почему  он  тоже,  пусть  бессознательно,  бывал на нейтральных
территориях?
     За завтраком Лиз отметила, что я необыкновенно изменился.
     -- По-моему, я это слышал еще  вчера,  --  буркнул  я,  но
бурчания  не  получилось,  уж  очень  я  был  переполнен чем-то
светлым.
     -- По-моему, я вчера это и говорила.  Хотя  в  виду  имела
другое, -- ответила Лиз. -- Что ты собираешься делать сегодня?
     --  Сейчас  съезжу  по  одному  маленькому  делу.  Часа на
два-три. А потом поработаю.
     -- Мы куда-нибудь сходим вечером?
     Я подумал, что ослышался. Время  уже  подходило  к  обеду,
когда  я вернусь, будет уже вечер, а если буду еще писать (если
получится), то закончу ближе к ночи. Куда пойти? Но  тут  же  я
сообразил,  что  двойника  писательство не обременяло. Когда мы
встретились в первый раз,  он  взял  дискету.  Неужели  дискеты
можно  перетаскивать  через  измерения?  И  я  не помнил других
случаев, чтобы во  сне  работал  за  компьютером.  Значит,  ему
все-таки  приходилось  тратить  время  хотя  б на переписывание
очередного фрагмента... конечно, меньшее время.
     -- Посмотрим, -- ответил я Лиз. Впрочем, почему бы и  нет?
Дела мои здесь в порядке, нужно только попробовать...
     И я решил узнать главное прямо сейчас.
     Включив  компьютер,  я  с  трудом  отыскал  свое последнее
произведение -- ведь на  моем  компьютере  его  не  было  --  и
заглянул  в конец. Повествование обрывалось на середине первого
абзаца из написанных во  время  сна  в  метро.  Двойник  честно
пытался  написать сам, но бросил. При следующей встрече спрошу,
что помешало.
     Пальцы запрыгали по  клавишам,  с  легкостью  воспроизводя
(уже  в  третий  раз!)  надписи  на белых стенах. Приближаясь к
черте, за которой источником станут исключительно мои мысли,  я
подумал,  как  все  здесь  хорошо  началось,  и  может  вот-вот
закончиться -- все.
     Нет, возразил я  себе,  продолжая  машинально  отстукивать
текст,  не  все.  У  меня есть Лиз -- и я люблю ее. У меня есть
дочь -- и я люблю их обеих. У меня есть все, и даже этот чертов
двойник,  с  которым  можно  получить  сверх  того.  Вместе  мы
личность  выдающаяся,  и нам надо быть вместе. Всем надо, чтобы
мы были вместе. Даже Господу Богу, который вертит нами, пытаясь
составить в одно, как детали замысловатой  головоломки,  потому
что  из-за  нас  с  нашей  выходкой  мироздание  дало  трещину,
протекает  где-то,  как  проржавевшая  водопроводная  труба,  и
оттого,  что  упал  напор,  каждый из потоков времени бледнее и
беднее, чем, если бы они слились воедино...
     Как  обычно,  пока  половина  мозга  занималась   текучкой
(сейчас   это  были  досужие  размышления,  а  не  стучание  по
клавишам! А раньше -- наоборот), вторая сочиняла, и теперь руки
подчинялись ей. Уж не знаю,  может,  вселенная,  где  я  сейчас
находился,  являлась  зеркальной  по  отношению  к  другой, но,
определенно, все здесь было наоборот. И это при  том,  что  мир
этот, в общем, представлял собой полную копию другого.
     Я  перечитал  написанное  и  даже  не сразу заметил "место
склейки": во сне  двойник  оборвал  меня  на  середине  абзаца.
Короче, эта вселенная опять стала для меня лучшей.
     Оставалось переговорить с Виталием Москвиным.
     Только на улице я вдруг сообразил, что не знаю, куда идти.
Вчерашние  поиски ничем не закончились -- отпала необходимость.
И мне пришло  в  голову  повторить  попытку:  вряд  ли  в  этой
"Августе"  я  буду  встречен так же, как в той. Откуда мне было
знать, что в своем издательстве я никогда не был?
     Подходя  к  зданию,  большую   часть   которого   занимала
"Августа",   а  оставшуюся  --  какие-то  рога-и-копытообразные
конторы, я вспомнил, что у меня нет пропуска.  Как  постоянному
работнику  мне  выдали  яркий  квадратик  картона, без которого
проникнуть  в  издательство  было  непросто,   особенно   после
какой-нибудь  кражи  или  утечки  информации,  когда охрану как
следует вздрючивали. Разумной, однако, показалась мысль,  какую
я теперь роль для них играю.
     Охранник  меня  знать  не  мог  --  и  не узнал. То, кем я
назвался, вынудило его говорить со мной вежливее и связаться  с
начальством.  Торопливая  секретарша проводила дорогого гостя в
кабинет одного из редакторов, -- возможно, этот человек занимал
специальную должность: встречать меня, если я вдруг появлюсь  у
них;  во  всяком  случае  он  ничем  не  занимался  и никуда не
торопился.
     Торопился я.
     Я открыл было рот, и только тут до  меня  дошло,  какой  я
болван.  Никакого  писателя Москвина в этом мире нет и не было.
Здесь есть я, этого достаточно. (Мне припомнилось, что  Москвин
-- тот Москвин -- в свое время что-то, вроде, пописывал, отчего
и   появлялся  на  "рыбных  четвергах",  но  для  "Августы"  --
издательства  номер  один  во  всех   мирах   --   этого   было
недостаточно.  Благотворительность, которую они себе позволяли,
распространялась лишь на классиков.)
     Все-таки я спросил, нет ли  у  издательства  в  какой-либо
базе  данных  такого  вот молодого одаренного писателя и поэта;
клянусь    богом,    секретарша    проверила    списки     всех
зарегистрированных  творческих  союзов, даже по Москве -- ну не
было такого в природе. Если бы я знал, как  в  итоге  обернется
дело,  долгие  вечера  над  моими  книгами  под его ненавистной
фамилией не отняли бы у меня  нескольких  лет  жизни.  Впрочем,
есть теория, что зависть укрепляет нервную систему.
     Тогда я попросил разрешения сделать звонок -- надо было из
той комнаты,  куда  я  годами  носил сделанную работу, и откуда
звонил вчера. Номер Димы Александрова почему-то запал в память,
-- цифры и имена я, как правило, благополучно  забываю,  --  но
никто не снимал трубку. Придется подождать до вечера. Тут мне в
голову   пришла   хорошая   идея;  я  ускоренно  распрощался  с
начальником отдела по приему меня и помчался домой.
     Лиз с дочкой гуляли чуть в стороне от метро.
     -- Ты сказал --  часа  через  два-три,  мы  и  пошли  тебя
встречать.
     Сейчас  мне  было  не  до того, часто ли они так встречали
двойника. Меня -- никогда.
     -- Это здорово. Ведь сегодня четверг? Поехали прямо сейчас
к "Бальмонту"!
     Но  час  оказался  еще  довольно  ранний,  и   мы   решили
прогуляться.  Купили веточку бананов и пошли, стараясь выбирать
улочки потише.
     -- А зачем мы к нему идем, -- спросила вдруг  Лиз.  --  Ты
его не видел года два.
     Два года назад я еще не знал его.
     -- Ты думаешь, он не пустит нас на порог?
     -- Я думаю, он не поверит своим глазам. А что тебе от него
нужно?
     -- Ничего. Я надеюсь застать там Виталия Москвина.
     -- А это кто такой?
     --  Понимаешь,  --  неожиданно меня потянуло рассказать ей
все, -- этот человек сыграл в моей судьбе некоторую мистическую
роль. Но он не закончил, и мне нужно тактично подтолкнуть  его.
Не  знаю, как все объяснить, ты поверила бы в параллельный мир,
моего двойника и прочие атрибуты фантастических романов? И я  в
самом центре этого столпотворения.
     Лиз не смотрела на меня. Она помолчала минуту и сказала:
     -- Ладно. Расскажешь потом и мы вместе посмеемся.
     --  Почему  не  посмеяться  сейчас?  --  Я произнес вопрос
машинально, без выражения; это было похоже на пароль.
     -- Потому что сейчас не смешно.
     Мы надолго замолчали. Дочка то забегала вперед, то плелась
сзади,  собирая  камешки  и  веточки  и  набивая  ими  карманы.
Несколько  человек прошли навстречу, и было ощущение, будто они
идут  задом  наперед,  хотя  ничего  подобного  не   было.   Не
повредился  ли  я  действительно  в  уме  --  такое  раздвоение
ощущений,  когда  все  казалось  одновременно  собой  и   своей
противоположностью,  существующим  в  двух  направлениях, -- не
станет ли в итоге фатальным переход из одного потока времени  в
другой?  Но диалог произошел наяву, -- зачем бы Лиз подыгрывать
моему сумасшествию?
     Я остановился, и она остановилась тотчас же,  будто  ждала
этого.  Или  знала.  Я  обнял  ее плечи и принялся говорить нам
обоим, что все будет хорошо. И  все  действительно  становилось
вроде как получше.
     Дима  Александров -- "Бальмонт" -- что называется, выпал в
осадок. И другие, подходившие на "рыбный  четверг",  тоже.  Мое
присутствие   смяло   им   запланированную   программу  --  они
собирались  читать  стихи  и  говорить  декадентским  языком  о
судьбах  изящной  словесности. Слава, хоть бы и заслуженная, но
свалившаяся снегом на голову, двойное  испытание  для  молодого
автора,  --  отметил  я со стариковской брюзгливостью. Впрочем,
большинство  присутствующих  усердно  делало   вид,   что   мои
бестселлеры не относятся к их настоящей литературе.
     Пришел   на   сборище   и  Москвин  со  своей  женой.  Они
познакомились в этой компании  и  поженились  до  того,  как  я
впервые  поприсутствовал  там. Тогда он еще не был автором моих
книг, и они очень гармонировали: оба такие  тихие,  невзрачные,
даже не надеющиеся достать пресловутых звезд с неба.
     При   первой   же   возможности   я   втянул   Виталия   в
непринужденную беседу tete-a-tete. Мне он показался куда  более
серой  личностью,  чем  тот, которого я знал раньше, хотя стихи
были лучше. Или такими же? -- те я и не пытался помнить.
     Нам все время мешали, так что поговорили мы недолго,  едва
успев  перейти на "ты". Ничего полезного для себя я не узнал. К
тому же у меня опять начался  приступ  "это  уже  было,  только
наоборот", и я поспешил закруглиться:
     --  К  сожалению,  мне  надо спешить; как-нибудь увидимся.
Передавай привет супруге.
     -- Кому? -- вяло отреагировал он.
     "Стоп! -- подумал я. -- Вот  то,  чего  ты  искал.  Дальше
действуй очень осторожно".
     -- Это я так. Счастливо!
     "Черт!  --  сердился  я на себя по дороге обратно. -- Надо
было копнуть эту кучу дерьма. Кого из них стукнуло, когда время
раскололось? И когда это вообще случилось?"
     Чтобы выяснить последний вопрос, мне пришлось копнуть свою
кучу дерьма. Впрочем,  Лиз  оказалось  приятно  вспомнить  годы
нашей совместной жизни.
     Перед тем, как заснуть, я мысленно подготовился ко встрече
с двойником.
     Сказать,   что   он   появился   в  ничейном  пространстве
рассерженным, разъяренным или взбешенным, значило бы ничуть  не
передать  главного в его состоянии. Он принес твердое намерение
восстановить status quo ante, это стало ясно с самого начала. И
меня какой-то черт все  время  подзуживал  испытать,  насколько
прочно я застрял во втором мире.
     -- Ну, как тебе понравилось на моем месте?
     --  Разве  это  не  мое место? Там очень много моих вещей;
например, полка с моими книгами...
     Я чувствовал, что у него нет никакого плана; как на  своем
месте  он не мог работать головой над книгой, так по инерции не
удосужился  поразмыслить   над   следующей   главой   в   наших
отношениях.
     --  Вообще-то  у  меня не нашлось времени расслабляться --
пришлось заняться исправлением  последствий  твоего  нехорошего
поведения. А ты как провел время?
     --  Я  трахнул  твою  жену, сукин сын! -- судя по энергии,
которая выделилась с этими словами, он начал игру с козырей.  И
ему явно хотелось драки.
     Я  придал  голосу  интонации  терпеливого баптиста -- если
такие бывают:
     -- Разве для того ты был послан  в  этот  мир?  И  чем  ты
хочешь  меня  удивить?  Или  тебе  не  известно,  что  оба мира
преимущественно параллельны; что делаешь ты в одном, то делаю я
в другом?
     С налившимся кровью лицом он схватил меня за грудки.
     -- Подожди! -- крикнул я властно, и он замер. Похоже, сила
моего влияния выходила за пределы выбора, в каком из  временных
потоков   проснуться.   Словно   загипнотизированный,   двойник
выслушивал мои  основательные,  подробные  указания.  Что  надо
объяснить  Москвину,  что  лафа  для  него  кончилась. Что надо
научиться работать самому ("ты ведь тоже попробовал это  делать
сегодня,  и у тебя все прекрасно получилось? А твоя лень -- это
как раз то, чем вселенная может пренебречь"). Но самое  главное
--  разобраться с Лиз. Привести свою, так сказать, личную жизнь
к тому образу, который  он  прекрасно  знал  по  другому  миру.
Конечно,  в  точности не получится, но я со своей стороны пойду
навстречу, и когда, наконец, мы придем  к  общему  знаменателю,
устраним различия в потоках -- мы сольемся.
     --   Знаешь,  я  довольно  быстро  разобрался,  когда  это
произошло. Я говорю о разделении времени. Я подбил твою Лиз  на
воспоминания,  и  все стало ясно как день. Это случилось, когда
мы залезли в постель в первый раз. Представляешь? А тут как раз
время споткнулось. И ты кое-что сделал не так, как я.  Не  будь
обстановка  столь  решающей,  ничего  бы  не произошло. Вряд ли
большое значение имеет, платил я в автобусе или  нет,  если  не
попался,  но  то,  что ты говоришь женщине, с которой проживешь
потом десять лет, занимаясь с ней любовью впервые -- это  может
перевернуть мир...
     Тут   он   вырвался   из   оцепенения;  лицо  задвигалось,
искаженный рот прошипел:
     -- Можешь засунуть  свои  паршивые  советы  в  собственную
задницу!  Сейчас  я  тебя выкину отсюда; ты проснешься первым в
своем дрянном мирке, и можешь сам делать там, что захочешь.
     Он плюнул мне в лицо, я закрыл глаза и отдернул голову,  и
тут же получил сильный удар в челюсть. Во рту что-то хрустнуло;
я пошарил языком и непроизвольно замычал от боли. Зажегся свет,
надо мной склонилось заспанное и встревоженное лицо Лиз. Второй
Лиз, которую я знал только один день.
     Плевок  все  еще  сидел  на переносице, я поскорее схватил
угол одеяла и отер лицо. Белье перепачкалось  кровью  --  ее  у
меня  был  полный рот. Лиз смотрела, как свидетели преступлений
невидимого Фредди с  улицы  Вязов.  Боясь  разомкнуть  губы,  я
помычал   успокаивающе   и   поспешил   в   ванную.   Остановив
кровотечение,   сполоснул   лицо   и    рассмотрел,    наконец,
повреждения.   Этот   сукин  сын  выбил  мне  зуб!  И  вдруг  я
возликовал: у него тоже не было одного зуба;  когда  он  кривил
свой  поганый рот, мое подсознание отметило это. Опухающее лицо
так  осветилось  радостью,  что   Лиз,   стоявшая   в   дверях,
растерялась  и  хихикнула.  Она  даже  не стала спрашивать, что
случилось.
     Своего двойника я видел  еще  только  один  раз,  примерно
месяц  спустя.  За  это  время была проделана большая работа. Я
дописал роман, и он готовился к печати, но не в  "Августе",  --
пришлось  подыскать  другое  издательство  из  соображений, что
двойнику окажется  непросто  сделать  скачок  от  наборщика  до
ведущего автора.
     Лиз  недолго пришлось упрашивать выступить в роли сводницы
и поправить личную жизнь Виталия Москвина, -- они так  подходят
друг другу...
     Во    время   последней   встречи   второй   я   полностью
соответствовал  слову  "двойник":   мы   выглядели   одинаково,
говорили  и  даже думали -- тоже. С одной стороны его гнул я --
мое наследие в  том  мире,  --  с  другой  --  Время.  На  меня
оказывалось  не менее ощутимое давление Пятой стихии; точно так
же нельзя идти прямо, если на пути гора --  или  вверх,  или  в
сторону...
     Примерно  через  полгода после этих событий мне захотелось
их описать. Работа над повествованием близилась к концу,  когда
я  понял  --  нет, совершенно определенно почувствовал, как оба
потока слились. Наверное, некоторые события и люди в каждом  из
них  еще  немного  различались (в пределах допустимого, с точки
зрения Времени), потому что меня  здорово  тряхнуло.  Несколько
дней  мы  с  Лиз,  да  и многие наши знакомые, чувствовали себя
совершенно разбито. Потом выяснилось, что это  было  со  всеми:
астрологи    говорили   что-то   о   звездах,   ученые   --   о
непредсказуемом скачке магнитного поля... Целую неделю я  ходил
как  раздвоенный:  то тянулся одновременно за двумя предметами,
то мысли, похожие, но все  же  разные,  накладывались  одна  на
другую.  А  пытаясь в эти дни работать, я видел один текст, как
бы напечатанный на прозрачной пленке, положенной сверху на лист
бумаги с другим; оба они были мои, вроде  как  разные  варианты
или  редакции;  с каждым днем они становились все более похожи,
и, наконец, слились полностью.
     До последней запятой.