ьно песок, чтобы предоставить  своим
детям возможность делать то же, что теперь  делал  он?  И  еще  завидовали
этому их невинному занятию? Вот Ройланд и занимался этим вполне невинно  и
только после того, как грузовик приехал за урожаем в шестой раз со времени
его прихода в деревню, он впервые стал  ощущать,  как  в  нем  просыпается
вожделение. Находясь на грани голодной смерти (только кто это осознавал  -
все жители деревни находились на  этой  грани),  разум  его  отупел,  чего
нельзя было сказать о нижней части тела. Она вся полыхала пламенем,  и  он
стал озираться по сторонам, работая в поле, и первую же  девушку,  которая
не показалась ему отталкивающей, он полюбил безо всякой меры.
     Смущенно поведал он об этом Ли По, который  по  совместительству  был
еще и сватом в деревне Угецу. Сказитель в восторге закатил глаза.  Он  тут
же побрел вперевалку за необходимой информацией и вскоре вернулся.
     - У моего господина очень  разумный  выбор.  Рабыня,  на  которой  он
изволил остановить свой божественный взгляд, известна как Вашти, дочь Хари
Босе, самогонщика. Она - седьмой  ребенок  в  семье,  и  поэтому  вряд  ли
следует  ожидать  с  нее  хорошего   приданого   (я   запрошу   пятнадцать
сорокалитровых бочонков самогона, но соглашусь и  на  семь),  однако  всей
деревне известно, что она искусна в ремеслах и очень работящая как в поле,
так и дома. Боюсь, что у нее характерная для индусов  привычка  все  время
хныкать и горестно сокрушаться по всяческой причине,  но  дюжина  -  и  не
больше - хороших взбучек заставит ее сохранить эту привычку для подобающих
случаев - таких, как например, посещение матери или сестер.
     Вот так, в полном соответствии  с  мудрыми  обычаями  деревни  Угецу,
Вашти в тот же вечер перешла в хижину, которую Ройланд делил с  Ли  По,  а
китаец отправился спать к своим  закадычным  дружкам,  искренне  удивляясь
странному распоряжению своего господина. Он униженно молил Ройланда о том,
чтобы тот разрешил ему остаться, поясняя свою просьбу тем,  что  в  хижине
будет совершенно темно, и поэтому любые  ссылки  на  отсутствие  уединения
являются по самой меньшей мере ничем не оправданной блажью.
     Однако Ройланд был неумолим, и поскольку Ли По по сути в общем-то  не
возражал, то сразу же повиновался.
     Это была удивительная и  странная  ночь,  за  время  которой  Ройланд
познал все, что касалось главного индийского национального  развлечения  и
наиболее  развитого  вида  искусства.  Вашти,  даже  если  и  считала  его
слабоватым по части теории, в общем-то не жаловалась. Совсем напротив, ибо
когда Ройланд проснулся, то обнаружил, что она то и дело что-то непонятное
делает с его ногами.
     - Еще? - недоверчиво подумал он. - Ногами?
     Вслух же робко попытался выяснить смысл ее манипуляций.
     - Поклоняюсь большому пальцу ноги моего повелителя - будущего мужа, -
покорно ответила она. - Я - женщина набожная, и чту обычаи старины.
     Она намазала его большой палец красной краской и обратилась к нему  с
молитвой,  после  чего  приготовила  завтрак  -  острый   овощной   салат,
оказавшийся очень вкусным. Пока он ел, она молча глядела  на  него,  затем
скромно облизала миску с его объедками. Затем  дала  ему  одежду,  которую
перестирала, пока он спал, и, умыв его, помогла одеться.  Ройланд  подумал
недоверчиво: "Невероятно! Наверное, это для видимости, чтобы  набить  себе
цену  перед  женитьбой".  Однако  тут  же  увидел,  как  она  без  всякого
промедления, сразу же после того, как  одела  его,  стала  полировать  его
деревянные грабли. В этот день, работая в поле, он окольными  путями  стал
расспрашивать других жителей деревни и узнал, что она  будет  ему  служить
точно  так  же  всю  оставшуюся  жизнь  после  свадьбы.  Если  же  женщина
обленится, то ему следует поколотить ее, но такое может произойти не более
одного-двух раз в год. Здесь у нас, в деревне Угецу, девушки очень  хорошо
воспитаны.
     Таким образом, крестьянину-мужчине Угецу жилось по-своему даже лучше,
чем кому-либо из "его" эпохи, если только он не был миллионером.
     Ройланд настолько отупел от недоедания, что уже стал не  в  состоянии
уразуметь той простой истины, что это  касается  только  мужской  половины
населения деревни Угецу.
     Подобным же образом, к нему пришла и вера. Однажды он зашел к  одному
из  жителей  деревни,   который   по   совместительству   был   таоистским
священником. Зашел, в основном, из-за того, что ему наскучили  бесконечные
послеобеденные сказания Ли По. Вместо того, чтобы слушать вместе со  всеми
(и  столь  же  безразлично)  непрекращающуюся  повесть  о  великом  желтом
императоре,  о   прекрасной,   но   порочной   принцессе   Изумруд   и   о
добродетельной, но простодушной принцессе Лунный  Цветок,  он  заглянул  к
служителю таоистского культа и сейчас же попался на крючок.
     Довольно приятный с виду старичок,  днем  занимавшийся  изготовлением
нехитрых орудий крестьянского труда, заронил в его душе несколько жемчужин
мудрости,  некоторые  Ройланд  своим  затуманенным  голодом   разумом   не
воспринял как перлы неописуемой ерунды, и продемонстрировал Ройланду,  как
нужно погружаться в состояние медитации  -  сосредоточенного  размышления.
Это сработало с  первого  же  захода.  Ройланд  тотчас  же  закупорился  в
непрошибаемое  состояние  "самадхи"  -  восточную  версию   самовнушаемого
озарения - что вызвало у него потрясающее ощущения и не оставило  похмелья
после того, как он  вышел  из  этого  состояния.  В  колледже  он  свысока
поглядывал на всех студентов, которые ходили на лекции  по  психологии,  и
поэтому сам в ней совершенно не разбирался. Ему ничего не было известно  о
самогипнозе, которому его научил этот очень приятный старичок.  В  течение
нескольких дней он был всецело охвачен религиозным пылом, однако когда  он
пытался заговорить о путях господних с Ли По, то  китаец  неумолимо  менял
тему разговора.
     Понадобилось убийство, чтобы он сумел высвободиться из  пут  любви  и
религии.
     В сумерки они все сидели и  слушали  как  обычно  сказителя.  Ройланд
пробыл здесь всего лишь один месяц, но, насколько он понимал,  теперь  ему
суждено было оставаться здесь до конца дней  своих.  Скоро  он  официально
возьмет себе жену... Он уже  был  уверен  в  том,  что  познал  истину  об
окружающей его Вселенной путем таоистского самосозерцания. Чего же ему еще
недоставало? Чтобы  хоть  что-то  здесь  изменить,  нужно  было  затратить
чудовищное количество энергии, а ее-то в таких масштабах у него и не было.
Ему приходилось размеренно тратить свои силы, деля их поровну между днем и
ночью: днем нужно было как  можно  больше  приберечь  энергии  для  ночных
любовных утех, но и ночью нужно было столь же бережно расходовать энергию,
чтобы сэкономить для завтрашней работы в поле. Он был бедняком  и  не  мог
себе позволить ни малейшего отклонения от раз и навсегда заведенного ритма
жизни.
     Ли По как раз  дошел  до  довольно  пикантного  места,  когда  желтый
император провозгласил, весь сгорая от  страсти:  "Так  пусть  она  умрет!
Каждый, кто осмелится противиться нашей божественной  воле...",  когда  по
лицам  слушателей  сверкнул  луч  карманного  фонарика.   Все   сразу   же
сообразили, что это  самурай  -  в  кимоно  и  с  мечом,  и  стали  спешно
кланяться, но самурай раздраженно (все самураи непрерывно  были  в  крайне
возбужденном состоянии) закричал:
     - А ну сидите спокойно, болваны! Я  хочу  посмотреть  на  ваши  тупые
лица. До меня дошел слух, что в этой  вонючей  навозной  яме,  которую  вы
называете деревней, есть одно весьма примечательное лицо.
     Что ж, теперь Ройланду было совершенно ясно, что ему следует сделать.
Он встал и, потупив взор, произнес:
     - Благородный покровитель ищет меня, недостойного?
     - Ага! - взревел самурай. - Значит, это правда! Большой нос!
     Он с яростью отшвырнул в  сторону  фонарик  (все  самураи  к  простым
предметам быта относились с  благородным  высокомерием),  схватился  левой
рукой за ножны, а правой выдернул из них длинный искривленный меч.
     Вперед вышел Ли По и нараспев произнес:
     - Если небеснорожденный соизволит выслушать слово своего покорного...
     И тут случилось то, что он обязан был предвидеть.  Небрежным  взмахом
клинка наотмашь самурай обезглавил его. Долг Ли По был оплачен им сполна.
     Туловище  сказителя  еще   продолжало   стоять   какие-то   несколько
мгновений, затем как полено рухнуло вперед.
     Самурай  слегка  пригнулся,  чтобы   вытереть   клинок   о   лохмотья
несчастного китайца.
     Ройланд позабыл многое из своей прежней жизни, но не все. Он рванулся
вперед мимо рассыпавшихся перед ним во все стороны жителей деревни  и  изо
всех сил нанес самураю удар ногой снизу  вверх.  Японец,  несомненно,  был
обладателем коричневого пояса, как мастер дзю-до. Поэтому ему некого  было
винить, кроме себя самого, за то,  что  не  проявил  должной  бдительности
перед лицом забитых обитателей Угецу. Ройланд же, нанося удар ногою в лицо
самураю, начисто позабыл о  том,  что  он  босой  и  поэтому  сломал  свой
обожествляемый  невестой  большой  палец.   Однако,   несмотря   на   это,
несрезанный затвердевший ноготь выцарапал у воина глаз,  после  чего  все,
что произошло позже, уже никак нельзя было назвать поединком. Ройланд  так
и не позволил самураю подняться. Второй глаз он выбил рукояткой грабель, а
затем стал методично вышибать дух из японца руками и  ногами,  а  устав  -
прибегнул к традиционному оружию угнетенных - ржавой цепи. На  это  все  у
него  ушло  добрых  полчаса,  причем  последние  минут  двадцать   самурай
непрестанно поминал свою мать. Он испустил дух, когда на  западе  сверкнул
последний луч заходящего  солнца.  В  наступившей  темноте  Ройланд  стоял
совершенно один, а рядом с ним лежали два трупа.  Жители  деревни  исчезли
все до единого.
     Ему казалось (во всяком случае, он делал вид, что  ему  кажется,  что
они в состоянии его услышать, и поэтому вопил, что было мочи:
     - Простите меня, Вашти. Простите меня, все  остальные.  Я  ухожу.  Вы
можете меня понять? Послушайте! Разве вы  живете?  Это  же  не  жизнь!  Вы
ничего не производите, кроме детей, вы не меняетесь, вы  не  растете,  как
положено людям. Но ведь этого недостаточно! Вам нужно научиться  читать  и
писать. Разве можно полагаться только на передаваемые из уст уста  детские
сказочки о желтом императоре? Деревня растет. Скоро ваши поля сомкнутся на
западе с полями деревни Сукоси, и  что  тогда  произойдет?  Вы  не  будете
знать, что делать, и поэтому станете драться с жителями деревни Сукоси.
     Ваша религия?  Это  дурман,  просто  еще  один  из  видов  опьянения.
Предрасположенность к ней обусловлена вашим извечно голодным состоянием, а
затем, когда вы впадаете в "самадхи" и чувствуете себя чуть-чуть лучше, то
вам кажется, что на свете для вас больше уже нет ничего непонятного.  Нее!
Это не так! Вам нужно научиться делать и вещи,  и  поступки.  Если  вы  не
повзрослеете, то неизбежно погибнете. Погибнете все до единого!
     А ваши женщины! Здесь все  неверно.  Для  мужчин,  разумеется,  разве
может быть что-либо лучше. Но ведь это несправедливо. Половина  из  вас  -
рабы, вы это хоть понимаете? Женщины тоже люди, но вы пользуетесь ими, как
животными, и убеждены в том, что для них счастье  становится  старухами  в
тридцать лет и что их нужно выбрасывать  вон  ради  очередной  молоденькой
девочки. Ради всего святого, неужели вы не в состоянии представить себя на
их месте?
     Размножение, безудержное размножение - его необходимо прекратить. Вас
азиатов,  считают  бережливыми!  Но  вы  такие  же  растратчики,   как   и
обезумевшая пьяная матросня. Вы пустите по миру всю вашу  планету.  Каждый
рот, который вы плодите, должна кормить Земля, а ведь Земля не бесконечна.
     Я надеюсь на то, что некоторые из вас поймут это.  Ли  По  понял  бы,
пусть хоть частично, но он мертв.
     А  теперь  я  ухожу.  Вы  были  добры  ко  мне,  а  я  доставил   вам
неприятности. Простите меня.
     Он пошарил рукой по земле и нашел фонарик самурая. С его  помощью  он
обыскал окрестности деревни, пока не  обнаружил  автомобиль  с  деревянным
кузовом, на котором приехал самурай. О скрежетом завелся  мотор,  и  через
минуту грузовик грохоча покатился по грязному поселку в направлении шоссе.


     Ройланд  мчался  на  запад  всю  ночь.  Карту  Южной  Калифорнии   он
представлял  себе  весьма  смутно,  но  надеялся  все-таки  добраться   до
Лос-Анжелеса.  В  большом  городе  гораздо  больше  шансов  на  то,  чтобы
затеряться. Надежду на то, чтобы повстречать современных  двойников  своих
прежних сокурсников  наподобие,  например,  Джимми  Икимура,  он  отбросил
начисто. Они, очевидно, просто перевелись. Да и как же могло  быть  иначе?
Обстоятельства сложились так, что войну выиграли солдатня и политиканы,  а
потому им и вся власть! Опираясь на древнюю формулу - от добра не  ищут  -
Тодзио и его клика решила: раз войну выиграл фанатичный  феодализм  совсем
неплохая штука, из чего со всей очевидностью  следовало,  что  чем  глубже
фанатизм и чем сильнее феодализм, то тем лучше. Вот  и  появились  деревня
Сукоси и деревня Угецу, деревня Ики и деревня Ни, долина Сан и долина  Ши,
образовав ту часть Великой Японии, которая  когда-то  называлась  Северной
Америкой и в которой теперь процветал добрый старый феодализм с  внутренне
присущей  ему  враждебностью  всяким  мыслям  и  нововведениям,  от   чего
оставалось только волком выть. Что он, собственно, и сделал.
     Единственная маленькая фара за всю  ночь,  проведенную  Ройландом  на
шоссе, высветила всего лишь несколько других машин - настоящая  феодальная
деревня сама снабжала себя все необходимым для своей жизни.
     Бензин кончился к тому моменту,  когда  за  его  спиной  небо  начало
сереть. Ройланд столкнул машину в кювет  и  побрел  дальше  пешком.  Когда
стало совсем светло, он уже был в полуразрушенно, хаотически разбросанном,
провонявшим тухлыми отбросами и ржавым железом городе,  название  которого
было ему неизвестно. Похоже было, что никто не обращал внимание на то, что
он - "белый". Для того, чтобы выяснить, по-видимому, нужно было хорошенько
к нему присмотреться. Месяц работы в поле стал причиной того, что кожа его
покрылась темно-коричневым  загаром,  а  месяц  художественно  оформленных
овощных блюд оставил на нем лишь кожу да кости.
     Улицы города были как  бы  устланы  живым  ковром  из  пробуждающихся
людей. Казалось, они были вымощены распростертыми  на  земле  жемчужинами,
женщинами и  детьми,  которые  начинали  понемногу  шевелиться,  зевать  и
протирать заспанные глаза. Время от времени кто-либо из них отправлял свои
естественные нужды в сточные канавы, которые  тянулись  по  осевым  линиям
каждой из улиц, и люди делали это, как страусы - пряча глаза - пряча глаза
и отворачивая голову.
     Какие только исковерканные варианты английского языка  не  звучали  в
ушах Ройланда, пока он брел между телами уличных обитателей этого города!
     Но здесь должно быть не только это, уговаривал  он  себя.  Это  всего
лишь убогие промышленные окраины, районы проживания поденщиков и люмпенов.
Где-то в городе ведь должны еще существовать красота, наука и культура!
     До самого полудня он бесцельно шатался по городу, но ничего подобного
не обнаружил. Все эти горожане были потребителями пищи,  продавцами  пищи,
разносчиками пищи. Они брали друг у друга одежду в стирку и продавали друг
другу жареные бобы. Они изготовляли автомобили. (Да! Здесь были мастерские
по производству автомобилей, в которых работала одна семья и где, по  всей
вероятности,  делали  не  более  шести   пикапов   за   год,   обрабатывая
металлические  детали  вручную  напильниками!)  и  ящики  для  апельсинов,
корзины и гробы, счеты, гвозди и башмаки.
     Таинственный Восток вновь явился миру во всем  своем  великолепии,  с
горечью подумал Ройланд. Индусы,  китайцы  и  японцы  завоевали  для  себя
прекрасное жизненное пространство. Они могли бы прекрасно  обустроиться  в
нем  и  сделать  жизнь  приятной  для  всех,  а  не  только  для   горстки
аристократов, которых он оказался не в силах  обнаружить  в  этом  людском
месиве...  Да,   азиаты   своего   добились   вновь.   Со   все   той   же
безответственностью,  что  и  прежде,  они  занялись  размножением  и   не
остановятся теперь уже до тех пор, пока ими не заполнится вся планета.
     Ему удалось найти только одно  здание,  вокруг  которого  сохранилось
свободное пространство и которое пережило и землетрясения, и  непотушенные
окурки. Это было германское консульство.
     "Я подарю бомбу немцам", подумал он. "А почему-бы и нет? Этот мир для
меня совершенно чужой. А взамен я потребую определенный комфорт и уважение
на всю оставшуюся жизнь. Пусть они взрывают друг друга".
     Он поднялся по ступенькам консульства и охраннику в  черной  форме  у
массивных дверей с бронзовыми  накладками  продекламировал  все,  что  ему
удалось запомнить из учебника оптики Ламберта на немецком  языке.  Он  еще
знал несколько строк из Гете,  но  они  были  рифмованными,  и  это  могло
вызвать подозрение у охранника.
     Немец, разумеется, стал по стойке "смирно"  и  произнес  извиняющимся
тоном:
     - Я не говорю по-немецки. Что вы хотели сказать, сэр?
     - Проведите меня к консулу, - с напускной строгостью сказал Ройланд.
     - Да, сэр. Сейчас же, сэр. Вы... э... разумеется, агент, сэр?
     - Зихерхайт битте! - сухо  бросил  Ройланд,  подразумевая  под  этими
словами - Исполняйте то, о чем я вас попросил.
     - Да, да. Сюда, пожалуйста, сэр.


     Консул оказался человеком воспитанным и на удивление чутким.  Он  был
несколько изумлен правдивым рассказом Ройланда, но, тем не менее, время от
времени повторял:
     - Понимаю. Понятно. Вполне возможно. Продолжайте, пожалуйста.
     В заключение Ройланд сказал:
     -  Эти  люди  на  серном  руднике,  я  надеюсь,  не  были   типичными
представителями рейха. Одни из них, во всяком случае, жаловался мне на то,
что его заела тоска от службы в таком захолустье. В своих  рассуждениях  я
исхожу  из  предпосылки,  что  в   вашем   рейхе   должен   быть   высокий
интеллектуальный уровень общества. Я прошу  вас  о  том,  чтобы  мне  была
представлена возможность переговорить в течение... хотя бы двадцати  минут
с настоящим физиком. Вы, мистер консул, никогда не будете  раскаиваться  в
этом. Я в состоянии перевернуть  все  имеющиеся  у  вас  представления  об
атомной... энергии, - он до сих пор не осмеливался  произнести  вслух  это
слово. Бомба все еще была для него чем-то вроде  запрещенного  удара  ниже
пояса.
     - Все это  очень  интересно,  доктор  Ройланд,  -  серьезно  произнес
консул. - Ну что ж, я рискну. Что я потеряю от того,  что  при  встрече  с
нашим ученым выяснится, что вы просто умеющий внушать доверие  лунатик?  -
Он  улыбнулся,  чтобы  несколько  смягчить  сказанное.   -   В   общем-то,
практически ничего. А что я приобрету зато, с другой  стороны,  если  ваша
необычная история окажется правдой? Очень многое. Я согласен поставить  на
вас, доктор. Вы сегодня ели?
     Ройланд испытывал ни с чем не сравнимое облегчение. Позавтракал он на
кухне в подвале  консульства  вместе  с  охранниками  -  завтрак  оказался
плотным и весьма... гадким. Тушенное легкое под острым соусом и пара чашек
кофе. В конце завтрака один из охранников закурил вонючую  тонкую  сигару,
вроде тех, которые в "свое" время он видел только на  карикатурах  Джорджа
Гроджа, изображавших нацистов различных мастей. Перехватив его  удивленный
взгляд, охранник предложил ему точно такую же.
     Ройланд сделал глубокую затяжку и умудрился не поперхнуться. Вонь тот
час же пропитала весь рот и забила жирный привкус  тушенки.  Вот  одна  из
привлекательных черт третьего рейха, подумал он, и одна из  очень  смешных
сторон его. Обитатели его были, в