Сирил КОРНБЛАТ

                               ДВЕ СУДЬБЫ




     Стоял май, до начала лета  еще  было  три  недели,  однако  в  крытых
гофрированным  железом  бараках  исследовательской   лаборатории   "Проект
Манхэттен" в Лос-Аламосе послеполуденный зной с каждым днем становился все
более невыносимым. За девять  месяцев  пребывания  в  пустыне  совсем  еще
молодой доктор Эдвард Ройланд похудел не менее, чем на  семь  килограммов,
хотя до этого вовсе не был полным. Изо дня в день, когда  в  без  четверти
шесть вечера столбик термометра поднимался к  своей  наивысшей  точке,  он
задавал себе один и тот же вопрос: а не совершил ли он ошибку,  о  которой
будет раскаиваться всю оставшуюся  жизнь,  согласившись  работать  в  этой
лаборатории вместо того,  чтобы  предоставить  свое  тело  в  распоряжение
начальников из окружного призывного пункта - и пусть они делают с ним все,
что им заблагорассудится. Его сокурсники из чикагского  Университета  пока
что во всю добывали себе орденские  ленты  и  ранения  по  всему  миру  от
Сайпана до Брюсселя. А один из них,  первоклассный  математик  по  фамилии
Хэтфилд, больше  уже  никогда  не  будет  заниматься  высшей  математикой.
Бомбардировщик, на котором он летал, рухнул, объятый пламенем,  нарвавшись
на сплошной заградительный огонь где-то на севере Франции.
     - А что, папа, делал ты во время войны?
     - Видите ли, детки, это довольно трудно объяснить.  Была  тогда  одна
довольно глупая затея, из которой  так  ничего  и  не  вышло  -  соорудить
атомную бомбу, и поэтому многих из нас, молодых ученых, загнали в  забытую
богом дыру в штате Нью-Мексико. Мы производили всякие расчеты  и  чертили,
очень легкомысленно обращались с такой штукой, как уран,  и  некоторые  из
нас получили лучевые ожоги, а затем война кончилась, и  нас  разогнали  по
домам.
     Такая перспектива вовсе не устраивала Ройланда. Он нетерпения у  него
чесались  руки,  пока  он  ждал,  когда  Отдел  вычислений  перешлет   ему
результаты его расчетов, касавшихся протекания стадии 56-с, что было кодом
(все  это  чертовски   напоминало   детские   забавы)   расчета   времени,
необходимого  для   соединения   элементов   бомбы.   Стадия   56-с   была
собственноручным детищем  Ройланда.  Работал  он  под  началом  Ротшмидта,
заведовавшего Направлением  дельта-3  Создания  Оружия,  сам  же  Ротшмидт
подчинялся  непосредственно  Оппенгеймеру,  который  и   руководил   всеми
работами. Время от времени появлялся генерал Гроувз,  мужчина  с  отменной
воинской выправкой, а однажды из окна Ройланд увидел  самого  преподобного
Генри Смитсона, военного министра, когда тот, опираясь на трость, медленно
шествовал по пыльной улице в окружении молодых  штабных  офицеров.  Вот  и
все, что довелось увидеть Ройланду, что имело хоть  какое-то  отношение  к
войне.
     Лаборатория! Слово это должно было означать  прохладное,  наполненное
людьми, но вместе с тем тихое помещение. На самом же деле все  эти  месяцы
Ройланд каждое утро пулей вскакивал со своей  койки  в  каморке  общежития
ровно в семь,  с  боем  проталкивался  к  туалету,  чтобы  принять  душ  и
побриться, так же, как и остальные  37  ученых-холостяков,  говоривших  на
восьми языках, жадно проглатывал дрянной завтрак в кафетерии и  шел  через
окруженную колючей проволокой зону в "свой" кабинет  -  еще  одну  каморку
размером в спичечный коробок, душную и шумную, наполненную голосами  людей
и трескотней окружавших его со всех сторон пишущих машинок и арифмометров.
     И все же, несмотря на все  это,  он  считал,  что  потрудился  совсем
неплохо. Разумеется, он не испытывал особого удовлетворения от  того,  что
вся деятельность его ограничивалась выполнением всего лишь одной небольшой
задачи - расчетами стадии 56-с, но  тем  не  менее,  ему  повезло  гораздо
больше, чем Хэтфилду, бомбардировщик которого получил прямое попадание.
     Понимая во  внимание  обстоятельства...  Сюда  входило  и  совершенно
немыслимое оборудование для выполнения большого объема вычислений.  Вместо
респектабельного дифференциального анализатора  у  них  была  неисчислимая
масса девушек-расчетчиц, крутивших настольные арифмометры.  Девушки  время
от времени кричали "Банзай!" и брали приступом дифференциальные уравнения,
побивая их простым количеством. Похоже, они умерщвляли  их  треском  своих
малюток-арифмометров. С тайным  вожделением  Ройланд  мечтал  об  огромном
великолепном аналоговом дифференциаторе  Массачусетского  Технологического
Института. По всей вероятности, на  нем  проводились  сейчас  расчеты  для
загадочной "Лучевой лаборатории". У Ройланда было серьезное  подозрение  в
том, что эта лаборатория имела такое же отношение к какому-либо излучению,
какое его собственный "Проект Манхэттен" имел к застройке Манхэттена. И  к
тому же мир, казалось,  был  уже  на  пороге  революции  в  вычислительной
технике, рядом с достижениями которой даже монстр из Массачусетса  казался
допотопным и которые опирались на применение электрических реле, радиоламп
и двоичного кода, вычисления в котором  выполнялись  с  головокружительной
скоростью по сравнению с неспешно вычерчивавшим кривые на экране  выходной
электронно-лучевой  трубки  тугодумом  из  МТИ.  Ройланду  такое   решение
проблемы расчетов казалось  еще  менее  привлекательным,  чем  девушки  со
своими трещотками, которым периодически приходилось, не  выпуская  из  рук
рычагов арифмометров, резким кивком головы  отбрасывать  спадающие  прямые
волосы со своих покрытых влажной испариной бровей.
     Он вытер собственные брови мокрым платком  и  позволил  себе  бросить
взгляд на часы, затем на термометр. 17.15 и 39 градусов по Цельсию.
     В голову его пришла шальная мысль о  том,  чтобы  с  целью  вырваться
отсюда, так напутать в своих расчетах, чтобы его  отстранили  от  работ  и
призвали в армию. Нет. Не стоило забывать о послевоенном времени, о  после
военной карьере. Он отметил про себя, насколько был неукротим Теллер,  эта
одна из важных шишек, выплывшая на волне военных заказов. Он раз за  разом
проваливал все, что ему поручалось, пока Оппенгеймер не разрешил ему уйти.
Теперь Теллер работал над чем-то в Беркли у  Лоуренса,  и  хотя,  как  все
считали, было это нелепой  затеей,  обошлась  она  казне  уже  в  четверть
миллиона долларов...
     Раздался стук в дверь, и внутрь вошла девушка в хаки.
     - Ваши материалы из Отдела Вычислений, доктор Ройланд. Проверьте их и
распишитесь вот здесь, пожалуйста.
     Он перечитал дюжину  листов,  подписал  протянутый  ему  бланк  и  на
тридцать минут с головой погрузился в бумаги.
     Когда он через полчаса откинулся к спинке стула, он даже  не  заметил
того, что пот залил ему веки. Руки его немного тряслись, но он и этого  не
замечал. Наконец-то стадии 56-с - направления дельта-3 - создания Оружия -
была завершена, притом завершена успешно. Суть ее  заключалась  в  вопросе
"Могут ли отдельные куски урана-235 быть собраны  в  критическую  массу  в
течение физически осуществимого времени?" Ответом было: "Да".
     Ройланд в отличие от Уинстона или лорда Кельвина был теоретиком.  Ему
нравились числа сами по себе, и он не испытывал  особого  рвения  схватить
обрывки проводов, слюду и кусочки графита и немедленно воплотить  в  жизнь
то, о чем свидетельствовали числа, - в удивительное новое устройство.  Тем
не менее, он уже сейчас  был  в  состоянии  представить  себе  действующую
модель атомной бомбы, не выходя за рамки работ, связанных со стадией 56-с.
Да, имелось достаточное количество микросекунд для того,  чтобы  составить
из  отдельных  кусков  критическую  массу,  не  превратив  все  устройство
преждевременно в пар. Ее можно было набирать строго размеренными порциями.
На этом экономилось немало микросекунд, и  способ  становился  практически
гарантирующим устройство от преждевременного срабатывания. И только  после
этого происходил Большой Взрыв!
     Раздалась характерная сирена -  сигнал  об  окончании  рабочего  дня.
Ройланд продолжал сидеть в  своей  клетушке.  Ему,  разумеется,  следовало
пойти  к  Ротшмидту  и  рассказать  о  полученных  результатах.   Ротшмидт
наверняка похлопает его по спине  и  нальет  полный  бокал  Женевского  из
высокого глиняного кувшина, хранившегося у него в  сейфе.  Затем  Ротшмидт
отправится к Оппенгеймеру. Еще не успеет зайти солнце, как  всему  проекту
будет дано новое направление. Направление дельта-1, Направление  дельта-2,
Направление дельта-4 и Направление дельта-5 будут сняты с повестки дня,  а
люди, ими занимающиеся, будут переброшены на Направление дельта-3, как  на
единственное, ставшее золотоносной жилой! Всему проекту  будет  дан  новый
импульс - в течение последних трех месяцев он фактически был  в  состоянии
застоя. Пока что результаты вычислений, связанных со  стадией  56-с,  были
первой обнадеживающей новостью после того, как один тупик  стал  возникать
вслед за другим на пути решения задачи. Последнее время у генерала Гроувза
было весьма кислое и подозрительное лицо.
     По всему прожаренному  солнцем  зданию  с  крышей  из  гофрированного
железа было слышно, как хлопают ящики письменных столов и двери  клетушек.
Кто-то в коридоре негромко рассмеялся. Проходя мимо двери Ройланда  кто-то
нетерпеливо воскликнул по-немецки:
     - ...ради чего все это?
     Ройланд погрузился в мучительные раздумья. Он знал  ради  чего  -  он
думал о Большом Взрыве, о Жутком Большом Взрыве и о пытках - о тех  пытках
в средневековом суде, когда растягивали сухожилия, ломали кости, прижигали
кожу, раздробляли пальцы и ступни. Однако  даже  во  время  этих  зверских
средневековых пыток тщательно избегали повреждения наиболее чувствительных
частей тела - органов размножения, хотя повреждение их или реальная угроза
покалечить их могли привести к быстрому и полному  признанию.  Нужно  было
совсем свихнуться, чтобы подвергать кого-либо подобным  мукам.  Человек  в
здравом уме даже не подумает о такой возможности.
     Капрал из военной полиции потрогал дверь Ройланда и заглянул внутрь.
     - Пора заканчивать, профессор.
     - Хорошо, - отозвался Ройланд. Он машинально запер ящики  письменного
стола, закрыл окно на шпингалеты и выставил в коридор корзину  для  бумаг.
Дверь щелкнула. Еще один день, еще несколько долларов.
     Возможно,  как  раз  в  это  время  проект  уже  прикрывается.  Такое
случалось, и не один раз. Грандиозный провал в Беркли был  одним  из  тому
доказательств. Да и сейчас в общежитии, где жил Ройланд, не  досчитывались
двух  физиков:  их  каморки  пустовали  с  тех  пор,  как  их  перевели  в
Массачусетский Технологический для работ,  каким-то  образом  связанных  с
противолодочной защитой. Когда в последний раз показывался здесь Гроувз, у
него было очень недовольное лицо. Может быть, он уже принял решение.  "Дам
им еще месяца три, а уж затем..." Может быть, лопнет терпение у  Смитсона,
и он прекратит ненужные расходы, прикрыв "Проект". Может быть  сам  ФДР  -
Франклин Делано Рузвельт - спросит на заседании кабинета министров: "Между
прочим, Генри, что там получилось у?.." После чего  наступит  Конец,  если
только Генри не скажет, что ученые вроде бы с оптимизмом  рассчитывают  со
временем  на  получение  положительных  результатов,  господин  президент,
однако есть основания полагать, что пока еще ничего конкретного не..."
     Под неослабным наблюдением лейтенанта военной полиции он  проследовал
через обнесенную колючей проволокой зону  и  побрел  по  улице,  по  обеим
сторонам  которой  стояли  бараки  общежитий.  Он  направлялся  к   гаражу
обслуживавшей поселок воинской части. Ему нужны были джип и  пропуск.  Ему
захотелось  пообедать  у  своего  старинного   приятеля   Чарлза   Миллера
Нахатаспе, знахаря в соседней с поселком резервации индейцев племени хопи.
Антропология  была  хобби  Ройланда.  Ему   захотелось,   воспользовавшись
случаем, выпить немного - он надеялся на то, что алкоголь прояснит его ум.


     Нахатаспе радушно встретил его в своей  хижине.  Казалось,  улыбаются
все бесчисленные морщинки его лица.
     - Ты  хочешь,  чтобы  я  на  какое-то  время  стал  осведомителем?  -
ухмыльнулся он. Он побывал в Карлайсле еще в восьмидесятые  годы  прошлого
века и с тех пор не прекращал насмешек над белыми. Он  соглашался  с  тем,
что физика - довольно  забавная  наука,  но  особую  пищу  для  его  шуток
составляла антропология.
     -  Хочешь  услышать  что-нибудь  остренькое  об  узаконенном  у   нас
гомосексуализме?  Или,  может  быть,  зажарить  тебе   на   обед   собаку?
Присаживайся на одеяло, Эдвард.
     - А куда подевались все ваши стулья?  И  смешной  портрет  президента
Мак-Кинли? И... и все остальное?
     Хижина была совершенно пустой, если не считать нескольких горшков для
приготовления пищи, которые стояли на выложенном из камня очаге  в  центре
хижины.
     - Я повыбрасывал весь  хлам,  -  небрежно  произнес  Нахатаспе.  Вещи
ужасно утомляют.
     Ройланду показалось, что он понимает, что все это  значит.  Нахатаспе
уверовал в то, что довольно скоро умрет.  Эти  индейцы  верят  в  то,  что
обладание разными пожитками может повлечь  более  скорую  смерть.  Обычай,
разумеется, запрещает всякие разговоры о смерти.
     Индеец изучающе посмотрел на лицо  Ройланда  и,  как  бы  прочтя  его
мысли, сказал:
     - О, тебе об этом можно говорить сколько угодно. Пусть  это  тебя  не
смущает.
     - Вы неважно себя чувствуете? - обеспокоено поинтересовался Ройланд.
     - Просто ужасно. Мою печень пожирает  змея.  Забралась  туда  и  ест.
По-моему, ты сам тоже чувствуешь себя не очень-то хорошо, правда?
     С  трудом  укоренившаяся  привычка  во  всем  соблюдать   секретность
принудила Ройланда уклониться от прямого ответа на вопрос.
     - Когда вы говорите о змее, вы на самом деле так считаете, Чарлз?
     - Разумеется, - кивнул старый индеец. Выудив из горшка горячую тыкву,
он стал дуть на нее. - Что знает необразованное дитя природы о всяких  там
бактериях, вирусах, токсинах и опухолях? Что  я  могу  знать  о  том,  что
раскалывает небо?
     Ройланд резко поднял брови. Индеец продолжал спокойно есть.
     - Вы слышали какие-то разговоры о чем-то, что раскалывает небо?
     - Какие уж там разговоры! Эдвард, мне это несколько  раз  снилось,  -
индеец повернул подбородок в сторону лаборатории. - Вашим ребятам  там  не
следовало бы только этим и бредить. Это проникает наружу.
     Ройланд молча  попробовал  протянутую  ему  похлебку.  Она  оказалась
весьма неплохой, гораздо вкуснее того, чем их потчевали в кафетерии, и ему
не нужно было гадать об источнике мяса для ее приготовления.
     Миллер успокаивающе произнес:
     - Все это просто детские  бредни,  Эдвард.  Не  стоит  расстраиваться
из-за этого. У нас есть одно длинное и нудное  предание  о  рогатой  жабе,
которая объелась дурманом и вообразила, что она - бог с неба. Она налилась
вся гневом и попыталась разломать небесный свод,  но  ей  это  не  удалось
сделать, и она уползла в свою нору, стыдясь глядеть в глаза всем остальным
зверям. От этого наша несчастная и подохла. Но, что в этом самое главное -
это то, что звери так ничего и не узнали  о  том,  что  она  вознамерилась
разломать небо.
     Не в силах себя перебороть, Ройланд все же спросил:
     - Что вам известно о ком-нибудь еще, кто раскалывал небо? - руки  его
опять задрожали,  в  голосе  появились  истерические  нотки.  Оппи  и  все
остальные намеревались расколоть небо, лягнуть человечество прямо в пах  и
спустить с цепи чудовище, которое будет денно  и  нощно  рыскать  повсюду,
заглядывая во все окна всех домов, какие только есть в мире, и  заставлять
любого, кто еще совсем не выжил из ума, опасаться за свою судьбу,  за  всю
свою жизнь и жизнь родных и близких.  Стадия  56-с,  черт  ее  побери,  не
оставляет на сей счет никаких сомнений.  Что  ж,  славная  работа,  доктор
Ройланд!
     Ты честно отработал сегодня свой сребреник - доллар!
     Старый индеец решительно отложил в сторону свою тыкву.
     - У нас есть поговорка о том,  что  хорошим  бледнолицым  может  быть
только мертвый бледнолицый, но я сделаю  для  вас  исключение,  Эдвард.  Я
раздобыл одно сильное средство из Мексики, благодаря которому  вам  должно
стать легче. Мне больно смотреть на то, как мучаются друзья.
     - Пейот? Я уже его пробовал. От того, что я увижу всякие разноцветные
пятна света, мне лучше не станет, но и за это спасибо.
     - Нет, это не пейот. Это Пища Богов. Сам бы я не стал  ее  пробовать,
не подготовившись заранее к этому в течение хотя бы  месяца.  Не  то  боги
тотчас же изловят меня своею сетью. Потому что у моих соплеменников зрение
ясное, а твои глаза затуманены. - Старый индеец стал  деловито  перебирать
содержимое плетенной корзины, пока в руках у него не  оказалось  небольшое
накрытое блюдо. - У вас же, бледнолицых,  Пища  Богов  должна  всего  лишь
немного прояснить зрение, и поэтому она для вас безвредна.
     Ройланду  показалось,  что  он  знает,  о  чем  это  толкует  старик.
Нахатаспе часто любил шутить, утверждая, что дети  индейцев  племени  хопи
начинают разбираться в теории  относительности  Эйнштейна  сразу  же,  как
только научатся разговаривать - и в этом была определенная доля истины.  В
языке хопи - так же, как и в их мышлении - отсутствовали времена  глаголов
и  соответственно  не   было   понятия   времени   как   чего-то   реально
существующего. В нем не было ничего похожего на  подлежащее  и  сказуемое,
как в индоевропейских  языках,  и  поэтому  в  их  мышлении  отсутствовала
присущая этим языкам причинно-временная связь. В языке хопи и в их  образе
мыслей все было навечно скреплено в одном  всеобъемлющем  взаимоотношении,
представлявшем      из      себя       выкристаллизованную       структуру
пространственно-временных событий, которая существовала просто потому, что
была как таковая. Вот что означали слова Нахатаспе о "ясном  видении"  его
соплеменников. Однако Ройланд был твердо убежден в том, что и он, и  любой
другой физик обладает столь же ясным видением, когда  приходится  работать
над проблемой четырехмерного пространства, в  котором  икс,  игрек  и  зэт
являются пространственными координатами, а Т - временной.
     Он мог бы лишить эту шутку старика всякой прелести,  указав  на  это,
но, разумеется, этого не сделает.  Нет,  нет,  он  отведает  это  народное
зелье, пусть даже от него потом  будет  страшно  болеть  голова,  а  затем
отправится к себе домой, в свою клетушку с так и неразрешенной собственной
проблемой: Быть или Не Быть.
     Старик начал бормотать что-то на языке хопи, затем  прикрыл  дверь  в
свою хижину  рваным  одеялом.  Оно  перекрыло  последние  лучи  заходящего
солнца, вытянувшегося и  выкрасившего  пустыню  и  неказистые  глинобитные
кубики индейского поселка в багрово-красный цвет.
     Прошло не менее минуты, прежде чем глаза  Ройланда  адаптировались  к
мерцающему огню очага и темно-фиолетовому квадрату  дымового  отверстия  в
потолке хижины. Теперь Нахатаспе "танцевал", шаркая ногами по голому  полу
хижины, держа перед собою на вытянутых руках накрытое блюдо. Не сбиваясь с
ритма, всего лишь уголком рта, он бросил Ройланду:
     - Выпей сейчас горячей воды.
     Ройланд отпил немного из одного из стоявших на  очаге  горшков.  Пока
что ритуал был такой же, как и при употреблении пейота, однако  чувствовал
он себя намного спокойнее.
     Нахатаспе издал громкий  клич,  добавив  к  нему  тут  же  извинение:
"Прости, Эдвард", и склонился перед ним, одновременно быстрым жестом  сняв
полотенце с блюда, как хорошо вышколенный официант. Пища  Богов  оказалась
сушенными черными грибами - жалкой и сморщенной мелочью.
     - Проглоти это все и запей горячей водой, - велел Нахатаспе.
     Ройланд послушно протолкнул  себе  внутрь  грибы  и  запил  водой  из
кувшина. Старик снова принялся причитать, пританцовывая.
     Старый  добрый  малень