нь, не командир, понял? Военрук я из профтехучилища.
     - Вы вчера призывали действовать по  обстановке,  все  так  же  тихо,
сказал Виктор. -  Может  быть,  есть  какие-то  наметки?  Надо  бы  как-то
собраться, подумать, попробовать что-то...
     - Вон, уже попробовал. - Петрович хмуро кивнул в сторону неподвижного
тела  Жеки.  -  Присмотреться  надо  сначала,  молодой  человек,   оценить
ситуацию. Может быть, они нас и задействуют-то всего на неделю-другую,  на
период обработки полей. Горячку  порть  не  надо,  много  мы  уже  горячки
напороли.
     Белецкий молча прикончил "холодец". Что ж, военрук,  вероятно,  прав.
Каждое необдуманное действие может кончиться печально, поэтому нужно  пока
собирать  информацию  и   подчиняться   сценарию,   разработанному   этими
касторианами. Спешить-то действительно некуда. Там,  на  Земле,  наверное,
уже позаботились об оставшихся без родителей детях,  ну  а  мужья  и  жены
подождут. Танюшка подождет, побольше соскучится - побольше  любить  будет.
Если будет, кого  любить.  Если,  действительно,  попользуются  касториане
бесплатной рабсилой да и вернут назад.
     Хотя почему "бесплатной"? Кормят же, и не пустым  бульончиком,  и  не
перловкой какой-нибудь, и жилплощадь вот предоставили. Еще бы не конуру  в
полплевка от стенки до стенки, а хорошую комнату... Чтобы письменный стол,
чтобы машинка пишущая, чтобы полка с любимыми  книгами...  А  за  окном  -
березовая роща.  Или  зеленая-зеленая  лужайка,  а  под  горой  речушка  с
песчаным дном. А дальше - сосновый лесочек... нет, не  лесочек  -  лес,  с
грибочками да ягодками...  Эх,  давно  мечталось,  еще  когда  с  Танюшкой
мыкались по общежитиям...
     Вновь дважды рявкнул гудок.
     - А вот и карета подана, - повернувшись к  выходу,  сказал  Петрович.
Встал из-за стола, скомандовал зычно: - Подъем! Нас приглашают на  работу.
Во избежание нежелательных последствий прошу не уклоняться.
     Напротив ангара распростерлась в полуметре от земли  длинная  широкая
платформа с  низкими  бортами.  Нигде  незаметно  было  никаких  признаков
мотора,  но  происходящие  события  убедительно  показали,   что   техника
касториан  на  несколько  порядков  выше  земной.  Кубоголовый  уже  занял
очередную позицию на горизонте. Судя по всему, работа  предстояла  та  же,
что и вчера.
     Забирались на платформу без особого ропота - роптать было  бесполезно
и, возможно, небезопасно. Желающих уклониться на  сей  раз  не  оказалось.
Курящие заняли угол,  пустив  сигарету  по  кругу  -  каждому  по  две-три
затяжки, - остальные рассредоточились по всей платформе, держась, впрочем,
подальше от бортов: вдруг полетит - костей не соберешь.
     - Засекал вчера -  вкалывали  шесть  часов  без  передыху,  -  громко
говорил бородач с собранными на затылке в пучок  волосами.  -  Ужин,  сон,
завтрак - еще девять. Итого пятнадцать.  Или  здесь  в  сутках  пятнадцать
часов, или сегодня будем пахать дольше.
     - Или отдохнуть побольше дадут, - добавил кто-то.
     -  Ага,  -  отозвался  Толик,  выбросив  совсем  уж   непригодный   к
употреблению "бычок". - А потом догонят и еще дадут.
     Белецкий высмотрел в толпе светловолосую знакомую, пробрался  к  ней,
встал рядом.
     - Доброе утро, - сказал он и улыбнулся. - Как спалось на новом месте?
     Девушка посмотрела на него с легким удивлением и промолчала. Глаза  у
нее были очень невеселые.
     - Вы, возможно, дуралеем меня считаете, - продолжал Белецкий,  -  но,
ей-Богу, лучше не будет, если все мы начнем хмуриться  и  рычать  друг  на
друга. Ничего  ведь  не  изменится,  а  еще  тошнее  станет.  Так  давайте
веселиться. Гаудэамус игитур.
     Платформа плавно тронулась с места, неторопливо поплыла  над  землей,
направляясь в сторону Кубоголового.
     - Где бы мы еще покатались  на  такой  посудине,  а?  -  Белецкий  не
отступал от намерения завести беседу. -  Во  всяком  плохом  нужно  искать
хорошее и оно всегда найдется.
     - И что же вы здесь нашли хорошего?  -  наконец  поддержала  разговор
девушка.
     - А хотя бы то, что не надо давиться в автобусе. Вы ведь тоже с нашей
окраины? Приходится по утрам в центр выбираться?
     - Нет. - Девушка вздохнула. - Я в гости шла, на новоселье, а живу как
раз в центре, возле Дома обуви.
     - Ну вот, - сказал Белецкий. - Подтверждение моего тезиса о плохом  и
хорошем. Живете в центре - плохо, потому  что  если  бы  жили  у  нас,  на
окраине  -  не  ехали  бы  в  гости,  а  давно  сидели  за  столом,  тосты
произносили.
     - А что же тогда хорошо? - заинтересовалась девушка.
     - А хорошо то, что  я  с  вами  познакомился.  А  не  случись  такого
происшествия - и не довелось бы, меня-то ведь на новоселье не  приглашали.
Кстати, напомню, с вашего позволения: меня зовут Виктор, профессия у  меня
журналист, не судим, в выборные органы не  избирался,  ученых  степеней  и
званий не имею, а вот за границей бывал и довольно  часто  -  у  сестры  в
Саратове.
     Белецкий отнюдь не считал себя ловеласом, но и моногамию не  принимал
за самый правильный и самый лучший вариант. Держался, конечно,  в  рамках,
однако при возможности  не  прочь  был  делать  виражи  -  с  обязательным
возвращением в прежние рамки. Не зарываясь...
     Платформа не успела проплестись еще и ста метров, а он уже узнал, что
собеседницу зовут Анной, что она этим летом закончила  институт,  работает
аналитиком-референтом  в  независимом  информационном  центре   (благодаря
папиному знакомству, конечно), любит вязать,  слушать  музыку  и  смотреть
латиноамериканские  телесериалы.  Она  считала,   что   забрали   их   для
пожизненной работы и ни о каком возвращении не стоит и  мечтать.  Впрочем,
Белецкий понял, что она боится всерьез подумать о будущем, не хочет о  нем
думать и все-таки надеется на лучшее.
     Платформа  плыла  над  обработанными  накануне  лунками,  и  Белецкий
заметил, что стекловидная масса изменилась:  из  полупрозрачной  сделалась
коричневой, вспучилась, словно распираемая изнутри, и покрылась трещинами.
     - Интересно, что же тут такое должно уродиться?  -  задумчиво  сказал
он, кивая на уползающую назад борозду. - Хорошо, если простая инопланетная
картошечка. А  если  не  картошечка,  а  какие-нибудь  чудища  семиглавые,
десятихвостые, с железными зубами?..
     Анна с испугом посмотрела на него и Белецкий осекся.
     Прибыв на место люди безропотно разобрали так и лежавшие на земле  со
вчерашнего дня кисточки и губки  и  приступили  к  работе.  Не  командовал
Петрович, не возмущался  Толик,  молча  согнулась  над  лункой  остроносая
Валентина. Никто не хотел превращаться в лягушку, закупоренную в  банке  с
формалином.
     Белецкий  выбрал  борозду  по  соседству  с  Анной,  смерил  взглядом
расстояние до Кубоголового и ободряюще улыбнулся девушке.
     - Вперед, покой нам только снится. В  конце  концов,  это  не  канаву
копать.
     В первой же лунке Белецкий  провел  задуманный  с  утра  эксперимент.
Натянув рукав свитера на ладонь, он взял кисточку и расчистил лунку, затем
принялся орудовать губкой. Шло время, а прожилки не исчезали,  и  не  было
щелчка. Он поддернул рукав и хмыкнул. Все было ясно: нужный эффект  давало
только непосредственное, так сказать, взаимодействие руки  и  инструмента.
Непосредственный контакт, которому препятствовала ткань свитера. А значит,
все они, похищенные с Земли, не просто рабсила, а НЕОБХОДИМАЯ  рабсила.  И
неважно, в чем тут причина: в особенностях ли кожного покрова человеческой
руки; в химическом ли составе кожных выделений; в  строении  ли  ладони...
Важно то, что эту работу, в результате  которой,  по-видимому,  похитители
весьма  заинтересованы,  не  может  выполнить  какой-нибудь  механизм.  И,
возможно, не могут  выполнить,  например,  не  земляне,  а  марсиане.  Или
выполнить-то могут, да урожай будет не тот.  А  самого  рекордного  урожая
можно добиться только с помощью землян. Можно строить только предположения
о  том,  как  захватчики  пришли  к  такому  выводу:   экспериментировали,
рассчитывали, искали по всей Вселенной наиболее подходящих для данной роли
существ?.. Опять же, не это самое главное. Главное - эта работа ИМЕННО для
землян. Намерены ли касториане эксплуатировать одну группу  пленников  или
наладят работу посменно? И сколько урожаев они думают собрать?  И  сколько
полей на этой планете? Может быть, группа  землян  здесь  не  одна,  может
быть, таких групп сотни. Что если сейчас на звездных плантациях  касториан
уже трудится половина земного населения? Судя по всему, захватчики  видели
в землянах только рабочий  скот  и  не  собирались  вступать  ни  в  какие
контакты. Не нужны им  были  контакты.  Собственно,  людям  ведь  тоже  не
приходит в голову попытаться обмениваться взглядами на  жизнь  с  лошадьми
или ослами...
     Виктор окинул унылым  взглядом  необъятное  поле:  опасаться,  что  в
ближайшее время можно остаться без работы, пока не приходилось.
     ...Борозда все тянулась и  тянулась,  и  все  ближе  был  неподвижный
Кубоголовый, и все чаще Белецкому вспоминался вкусный "холодец"  и  мягкий
топчан в каморке. Господи, как же мало надо человеку! Какая  там  рыбалка,
какой Бодлер, какие там полки на балконе, какие телепередачи? "Холодец" да
топчан - вот и  все,  что  нужно  для  счастья.  Только  как  же  он  свою
каморочку-то узнает, двери ведь все на одно лицо?.. Хоть бы вишенки  какие
наклеили или там слоника - как  на  шкафчиках  в  детском  саду.  Конечно,
каморки-то, наверное, одинаковые, но все-таки хотелось  бы  лечь  на  свое
место, а не там, где лежал кто-то  другой.  И  комнатку,  в  общем-то,  не
мешало бы попросторней. Небось,  им  это  было  бы  запросто,  касторианам
проклятым...
     Вероятно, мысли о "холодце" пришли в голову не одному Белецкому: люди
работали молча и сосредоточенно, лишь изредка разгибаясь,  чтобы  вытереть
пот и прикинуть оставшееся до Кубоголового расстояние. Виктор старался  не
обгонять Анну и, передвигаясь от лунки к лунке, то и дело смотрел на  нее,
надеясь получить ответный взгляд - но тщетно.
     Лишь  закончив  работу  и  заняв  места  на  платформе  люди  немного
оживились. Платформа сразу же заскользила в сторону ангара.
     - Сегодня за пять пятьдесят  шесть  уложились,  -  заявил  бородач  с
пучком волос на затылке, постучав пальцем по наручным часам. - Втягиваемся
помаленьку.
     - А после кормежки еще на шесть часов запрягут, - буркнул Толик. -  И
будем вкалывать как папы Карлы.
     - Не вешай нос,  ребята,  -  раздался  от  борта  простуженный  голос
Петровича. - Нам что, привыкать вкалывать?
     Толик поскреб в затылке и со вздохом сказал:
     - Привыкать-то не привыкать,  но  не  за  просто  же  так.  Согласен,
земляк? Хоть бы курева, гады, подкинули, ведь хана без курева.
     -  И  культурно-массовых  мероприятий  организовать,  -   с   ехидцей
подхватил кто-то из сгрудившихся у борта.
     - А что - и мероприятий, - с вызовом отозвался Толик. - Самым  важным
из всех искусств для нас является  кино,  вино  и  домино.  Что,  не  так?
Классики иногда и кое-что путевое говорили.
     - Какой же это классик, Брежнев, что ли?
     - А хоть и Брежнев - плохо тебе жилось при Брежневе? Уж не хуже,  чем
сейчас. Довели народ, заразы!
     - А кто довел-то? Кто?
     - Господа, не надо о политике - и так тошно.
     Закружился обычный автобусно-гастрономный  общий  разговор  глухих  с
глухими, и под этот разговор платформа благополучно прибыла к ангару.
     На этот раз никаких препятствий при входе не обнаружилось,  и  Виктор
вместе с товарищами по труду благополучно вошел  в  ангар.  На  столе  уже
поджидал "холодец". Виктор бросил взгляд на вереницу дверей - и замер.  Их
одноликость, а  вернее,  безликость,  кое-где  была  нарушена:  коричневым
пятном выделялась обитая дерматином дверь с  блестящей  табличкой;  другая
была  желтой  и  полированной;  третья  -  с  круглым  окошком   наподобие
иллюминатора в корабельной каюте. А еще одна - со  светлой  наклейкой,  на
которой  красовались  две  ярко-красные  вишенки,  чуть  прикрытые  сверху
зеленым листочком. Как в детском саду...
     Виктор, не веря своим глазам, подошел к этой двери, взялся за круглую
гладкую ручку, открыл - и вновь замер. Не было тесной каморки с  топчаном,
лишенного индивидуальности  места  для  сна.  Была  просторная  комната  с
диваном, двухтумбовым столом с пишущей машинкой и  стопками  бумаги,  было
кресло и полка с бритвенным прибором и зеркалом, ковер на  полу  и  люстра
под потолком, и настольная  лампа,  и  была  приоткрытая  дверь,  ведущая,
кажется, в другую комнату, и занавешенное  окно,  за  которым  угадывались
деревья...
     "Принимают к  сведению...  Разбираются...  Выполняют...  Принимают  к
сведению... Разбираются... Выполняют..." - заезженной пластинкой крутилось
в голове ошеломленного Белецкого.
     Да, они были не простыми пленниками. Они были очень ВАЖНЫМИ  и  очень
НУЖНЫМИ пленниками.
     - Вот это апартаменты! - восхищенно сказали сзади. - А у меня?  Маша,
посмотри, что там у меня? И у себя проверь, ты же хотела, чтобы биде...



                                    7

     Красное заходящее солнце застыло над кромкой  далекого  леса,  воздух
был неподвижным и теплым. Березы на  холме  возвышались  подобно  колоннам
эллинского  храма,  бросая  длинные  тени  на  траву,  усыпанную  золотыми
монетками  сухих  листьев.  Тропинка,  стекая   с   холма,   вливалась   в
раскинувшееся почти до  горизонта  поле  и  терялась  во  ржи.  В  детстве
Белецкий любил вместе с ребятами мчаться вниз по этой  тропинке,  раскинув
руки как крылья и изображая гудящий самолет. Их детский сад вывозили летом
на дачу - подъезжали большие автобусы, мамы  целовали  на  прощание  своих
малышей, и  малыши  с  веселым  визгом  устраивались  на  сиденьях,  держа
корзинки с разными сладостями.
     Эта березовая роща на холме была постоянным местом их игр на даче.  А
чуть дальше, за березами, тянулся глубокий овраг, промытый талой  водой  и
летними ливнями; в нем они под руководством воспитательницы Нины  Ивановны
добывали глину и лепили разных зверюшек... Овраг и сейчас был  там,  слева
от Белецкого. И хотя многое стерлось в памяти за четверть века,  он  сразу
узнал березовую рощу детства.
     Анна сидела рядом с ним на поваленном гладком стволе и тоже  молчала,
глядя на разметавшийся по краю неба закат. Белое платье делало ее  похожей
на молоденькую березку -  гибкую,  тонкую,  задумчивую...  Анна  была  его
гостьей, его спутницей здесь, в этом мире, созданном из его воспоминаний.
     Они сидели и молчали, отдыхая, зная, что никуда не  надо  торопиться.
Ужин закончился совсем недавно и до начала рабочего дня  оставалось  целых
десять часов.
     А  вообще  продолжительность  здешних  суток  и   установленный   для
пленников распорядок дня стали окончательно  ясными  довольно  быстро:  из
двадцати трех часов  шесть  и  даже  меньше  (в  зависимости  от  быстроты
проходки отмеченного Кубоголовым участка) отводились на работу,  остальное
время, кроме завтрака, обеда и ужина, состоящих из все того же  "холодца",
предоставлялось каждому в свободное  и  безраздельное  пользование.  Время
отбоя не  регламентировалось  -  гуляй  хоть  до  утра,  -  а  вот  подъем
производился по гудку. Жека продолжал ужасным памятником торчать у  входа,
и желающих поспать подольше и не выйти на работу не находилось.
     Шла уже четвертая неделя их жизни в чужом мире.


     Однообразная  работа  стала  привычной,  она  не   требовала   особых
физических усилий и превратилась в необходимое мероприятие по  поддержанию
хорошего тонуса. Кубоголовый не увеличивал норму,  день  за  днем  отмеряя
совершенно одинаковые площади, и отстающих вскоре  не  осталось:  все  шли
ровно, в одну линию, а если кто-то и вырывался чуть вперед, нарушая строй,
его осаживал окрик  Петровича.  Работали  хоть  и  без  песен,  но  и  без
обреченного уныния первых дней. Поле постепенно  преображалось:  в  лунках
возле ангара появились всходы, и с каждым днем все  дальше  тянулись  ряды
странных то ли растений, то ли грибов,  то  ли  плодов  с  тремя  толстыми
мясистыми короткими ножками цвета  моркови  и  плоской,  слегка  волнистой
пятнистой шляпкой, похожей на подгоревший блин. Их прозвали "блинчиками" и
не трогали после  того,  как  доминошник  дядя  Вася  Чумаченко  попытался
выдернуть из лунки один "блинчик"  и  получил  чувствительную  оплеуху  из
пустоты. Впрочем, касториане,  как  про  себя  называл  неведомых  чужаков
Белецкий, без необходимости не наказывали забранный с Земли  "ограниченный
трудовой контингент" (это уже  по  определению  Петровича),  а,  напротив,
заботились о поддержании его в работоспособной форме. Все убедились в этом
после  случая  с  приемщицей  обуви  Екатериной  Михайловной,  которая  на
четвертый или пятый день пребывания в трудовом лагере  еле-еле  встала  по
утреннему гудку, скрученная приступом радикулита.  Кое-как  добравшись  до
двери  своего  жилища,  она  убедилась,  что  дверь   заперта.   Екатерина
Михайловна толкала дверь, стучала, кричала, но тщетно - сидящие за  столом
в зале не слышали ее. Потом женщина, испуганная тем, что  может  разделить
участь Жеки, обнаружила у своей постели тарелку с  "холодцом".  Сообразив,
что  "прогул"  ей  не   засчитают,   Екатерина   Михайловна   успокоилась,
позавтракала и подчинилась  невидимой  силе,  придавившей  ее  к  постели.
Невидимые мягкие руки гладили ее страдающую поясницу,  легкое  покалывание
сменялось волнами тепла, растекавшимися по всему телу, и в итоге, к обеду,
повеселевшая женщина, избавившись от боли, не вышла, а выпорхнула к  столу
и рассказала всем о пройденном ею курсе лечения.
     Подобным  же  образом  было  ликвидировано  осеннее  обострение  язвы
желудка у тощего бородатого мужичка лет сорока, которого знакомые называли
"Батей".
     После того, как пленники поняли, что, выполняя их желания, касториане
вместо каморок могут предоставить  им  любую  жилплощадь,  внутренний  вид
жилищ  совершенно  изменился.  За  входными  дверями  теперь   размещались
просторные многокомнатные квартиры  с  полным  набором  мебели,  коттеджи,
виллы и даже дворцы  с  десятками  залов,  фонтанов,  колонн,  с  висячими
садами, бассейнами, зеркалами, мраморными лестницами и ажурными  галереями
-  все  зависело  от  воображения  заказчика.  Рядом  с   этими   чудесами
архитектуры зеленели  полянки  или  простирались  парки,  текли  реки  или
тянулась  пустыня  с  египетскими  пирамидами  -  опять  же,  по   желанию
проживающих. И после обеда, и после ужина можно было сколько  душе  угодно
бродить по своим владениям и, если захочется, устроиться на  ночлег  не  в
своей квартире или дворце, а  где-нибудь  на  берегу  озера,  в  лесу,  на
скирде, в высокой степной траве... Даже уйдя очень далеко  от  жилища,  не
стоило тревожиться о том, что не успеешь вернуться к началу рабочего  дня:
сразу же  после  утреннего  гудка  рядом  с  жильцом  из  легкого  облачка
возникала дверь - единственное, что оставалось неизменным изнутри во  всех
бывших каморках, - ведущая в зал ангара с длинным  столом  для  совместной
трапезы. Кстати, выход из самого ангара тоже  стал  беспрепятственным,  не
закрытым  невидимой  прочной  стеной  силового  поля,  и  желающие   могли
прогуляться   вдоль   подрастающих   "блинчиков"   под   неизменно   серым
беспросветным чужим небом.
     Изменились не только каморки. Неведомые исполнители желаний сработали
и одежду по вкусу заказчиков. Куда там "Бурда-моден", куда там  всем  этим
Карденам вкупе с  Юдашкиными!  К  обеду  выходили  в  самых  разнообразных
нарядах, хотя  для  работы  одевались  поскромнее  -  не  очень-то  удобно
возиться у лунок в длинном полупрозрачном платье  или  замшевых  брюках  в
обтяжку и ежеминутно  откидывать  узкий  серебристый  галстук...  Наиболее
приемлемой для работы оставалась выданная  "спецоде