стены и люди, ставшие похожими друг на друга, почти безликими.
     "В лагере все в полосатом, здесь все в белом... - мелькнула мысль.  -
Действительно,  как  в   саванах..."   Происходящее   казалось   Белецкому
причудливым сном, где все возможно, где нужно ожидать любых неприятностей,
где спецодежда падает сверху,  неведомо  каким  образом  проникнув  сквозь
потолок.
     - Козлы недоделанные, - проворчал смуглый парень, тоже облачившийся в
белое. - Сортира-то нет у сволочей. Прямо на пол отливать, что ли?
     -  Построиться  вдоль  стен!  -  вновь  приказал  Петрович.  -  Будем
разбираться с численным составом. Дамочка, положите, наконец, свой  халат.
Никто его отсюда не унесет,  не  беспокойтесь.  Построились,  построились,
поживее!
     "Все-таки иногда хорошо, когда за тебя думает какой-нибудь  Петрович,
а тебе остается только выполнять команды..." - Белецкий усмехнулся и вслед
за другими направился к стене.
     Но дойти  не  успел,  потому  что  в  дальнем  конце  зала  раздались
возбужденные голоса. Он посмотрел в ту  сторону  и  увидел,  что  торцевая
стена зала исчезла и там появился выход.



                                    3

     Виктор выпрямился, потер ноющую поясницу, со вздохом  провел  рукавом
по взмокшему лбу. Вокруг, присев на  корточки  или  согнувшись,  трудились
соседи по микрорайону, медленно продвигаясь, каждый вдоль  своей  борозды,
по необъятному полю, уходящему за горизонт. То  тут,  то  там  раздавалось
тихое пощелкивание. Низкое небо было затянуто сплошной облачной пеленой, в
воздухе со странным сладковатым привкусом не чувствовалось никакого намека
на ветерок. Было душно как перед грозой, и если  бы  не  остававшаяся  все
такой же прохладной одежда, сил для  работы  хватило  бы  ненадолго.  Хотя
работа была не из самых тяжелых - не картошку копать, и не готовить огород
к зиме, как приходилось Белецкому на  даче  у  тещи.  Всего-то  и  дела  -
расчистить  кисточкой  мелкую  лунку,  дно  которой   покрывает   какая-то
стекловидная полупрозрачная масса с сиреневыми прожилками, а потом  тереть
жесткой губкой это стекло до  тех  пор,  пока  прожилки  не  исчезнут.  До
щелчка. И переходить к следующей  лунке.  Очень  похоже  на  "секреты",  в
которые играли в детстве: выкопаешь ямку, положишь туда  цветок,  этикетку
или красивую пуговицу из  маминой  коробки,  закроешь  осколком  стекла  и
засыпаешь  землей,  отметив  место  "секрета"  каким-нибудь  только   тебе
известным знаком. А потом придешь, докопаешься пальцем до стекла, протрешь
окошко - и смотришь, любуешься сокровищами... Только здесь, на этом  поле,
сквозь стекловидную массу была видна всего лишь серая земля, и  лунки  шли
одна за другой с полуметровым интервалом, прокопанные в неширокой борозде,
оставленной каким-то здешним плугом.
     "Старики на уборке хмеля, или  Трудовой  десант  по  оказанию  помощи
местным колхозникам в выращивании  рекордного  урожая",  -  думал  Виктор,
размеренно и с  нажимом  водя  губкой  по  дну  лунки.  Иронизировать  ему
совершенно не хотелось, потому  что  из  головы  не  выходила  одна  очень
печальная  мысль:  их  действительно  захватили  в  качестве  обыкновенной
рабочей силы. И если это "десант" - полбеды,  трудовые  десанты  рано  или
поздно возвращаются к месту основной работы; а вот  если  это  пожизненное
рабство...
     Виктор оглянулся на зал метро, оказавшийся снаружи серым  сооружением
внушительных размеров наподобие аэродромного ангара, сравнил пройденный  в
приседаниях-вставаниях путь  с  тем  расстоянием,  которое  оставалось  до
застывшей вдалеке белой фигуры, и вновь со  вздохом  вытер  пот.  Хотелось
пить, хотелось есть, и тоскливо было чувствовать себя рабом на плантации.
     В однообразной работе притупилось ощущение  времени,  и  было  трудно
определить, час, два или все четыре прошли с того момента, когда  им  дали
возможность покинуть "ангар".  Белецкий  вышел  в  числе  последних  и  по
царящей в толпе тишине  понял,  что  ничего  особенно  страшного  люди  не
обнаружили. Но и  ничего  особенно  веселого  тоже.  Поле  раскинулось  от
горизонта до горизонта, в каждой  борозде,  вытягиваясь  в  ровную  линию,
лежали нехитрые орудия труда - кисточка с длинной ручкой  да  бесформенная
губка - и  в  нескольких  метрах  от  первого  ряда  пленников  возвышался
безликий Кубоголовый в плащеподобном белом облачении.
     - Мать честная, сейчас же он нас всех постреляет! - крикнул кто-то из
вышедших последними. - Назад-то уже никак!
     Белецкий обернулся. Ничего похожего  на  двери  или  ворота  в  стене
ангара уже не было.
     - Кончай орать, в душу тебя колом! - взвился над толпой  простуженный
голос командира Петровича. - Сейчас нам будут ставить задачу. Женщины,  не
толпитесь, не на рынке.  Станьте  посвободнее,  места  хватает.  Послушаем
здешнего начальника.
     Но "здешний начальник" не стал ничего говорить. Он просто наклонился,
протянул выскользнувшую из-под плаща длинную руку и взял кисточку и губку.
Поднял над своей странной головой ("Может быть, это не живые  существа,  а
какие-нибудь кибернетические  устройства?"  -  подумал  Белецкий),  поводя
рукой из стороны в сторону, словно демонстрируя, а потом  резко  согнулся,
как  будто  переломился,  и  показал,  как   пользоваться   инструментами:
кисточкой  смахивать,  губкой   тереть.   Раздался   щелчок,   Кубоголовый
выпрямился  и  перешел  к  следующей  лунке.  Вновь  при  полном  молчании
наблюдающих последовала  демонстрация  приемов  труда.  Затем  Кубоголовый
положил инструменты на место и  быстро  зашагал  прочь  от  ангара,  будто
потерял всякий интерес к столпившимся людям.
     - Куда это он? - растерянно спросили из первых рядов, но никто ничего
не ответил. Все молча провожали глазами удаляющуюся зловещую фигуру.
     Дошагав чуть ли не до горизонта, Кубоголовый,  наконец,  остановился,
резко взмахнул руками и застыл, словно превратился в  памятник  повелителю
этих неярких мест.
     "Господи, какой-то сюр в пролетарском районе..."  Белецкий  поежился.
Однако он уже понял, что никакой это не сюр. И Кубоголовый -  не  памятник
повелителю, а надсмотрщик. Надзиратель.
     Сообразили  это  и  другие,  потому  что  в  толпе  раздался   чей-то
удрученный голос:
     - Поздравляю вас, господа! Отныне мы - рабы.
     - А пошел  бы  ты  в  задницу,  -  отозвался  стоящий  неподалеку  от
Белецкого протрезвевший копатель погреба. - Хрена я  ему  вкалывать  буду!
Пусть удавится, падла безмордая!
     - Ироды окаянные! - запричитали в передних рядах. - И тут горбатиться
заставляют!
     - Отставить! - вмешался Петрович, выйдя  вперед,  туда,  где  недавно
стоял Кубоголовый, и повернувшись лицом  к  толпе.  -  Товарищи,  не  надо
делать непродуманных заявлений. Надо выполнять то, что от нас  требуют,  и
ждать,  что  будет  дальше.  Сопротивляться,  не  подчиняться,   не   зная
возможностей противника, есть занятие бессмысленное и пагубное. Пока  надо
подчиняться и пытаться сориентироваться в обстановке. Вот так.
     - Бежать надо отсюда, а не плясать под их дудку! Прямо сейчас!
     - Куда? - Петрович приподнялся на носках, цепким  взглядом  выискивая
оппонента. - Думаю, если  бы  в  данный  момент  существовала  возможность
побега или какого-либо сопротивления, нас не оставили бы здесь просто так.
А  если  вокруг  что-нибудь  вроде  минного  поля?  Нет,  товарищи,   пока
необходимо подчиняться. По крайней мере, мы  теперь  знаем,  чего  от  нас
хотят. А дальше  будем  действовать  по  обстановке.  Предлагаю  разобрать
инструменты и начать. Пока к нам не приняли меры.
     Рубанув напоследок воздух рукой, Петрович поднял кисточку и  губку  и
склонился над лункой. И бросил через плечо:
     - Кстати, кто не будет работать, того, возможно, не будут и  кормить.
Неужели непонятно?
     Слова  Петровича  произвели  впечатление:  толпа  колыхнулась,  глухо
забормотала - и вот уже  от  нее  неуверенно  отделились  первые  группки,
разбрелись по сторонам, подбирая с  земли  орудия  производства.  Кое-кто,
последовав примеру Петровича, начал работать, другие  вертели  в  руках  и
разглядывали кисточки и губки. Однако основная масса  все  еще  продолжала
нерешительно топтаться на месте.
     - Могли бы, козлы, и сортир поставить!  -  Смуглый  парень  плюнул  и
направился за ангар.
     -  Внимание!  -  мгновенно  среагировал  Петрович.  -  По  нужде,  во
избежание конфузов,  будем  ходить  группами,  мужчины  отдельно,  женщины
отдельно. Сейчас идут мужчины, затем пойдут женщины.
     И постепенно  прекратились  причитания,  вздохи  и  разговоры.  Люди,
длинной цепочкой растянулись по полю,  принялись  за  работу  -  и  воздух
наполнился тихим  пощелкиванием.  Лишь  пяток  непокорных,  среди  которых
оказались копатель погреба и  босоногий  плевальщик,  остались  сидеть  на
земле у  стены  ангара.  А  на  горизонте  все  так  же  неподвижно  белел
Кубоголовый.
     Белецкий переходил от лунки к лунке, расчищал и тер, тер и  расчищал,
и снова расчищал, и снова тер, и раздумывал над словами Петровича.  В  них
был резон: наверное, действительно глупо сопротивляться, не зная,  на  что
способен противник, и что последует за неповиновением. Правда,  на  головы
"сачков" у ангара пока не сыпались громы и молнии, но кто его  знает,  как
там будет дальше? Может быть, на самом деле  оставят  с  голодным  брюхом?
Подойдет этот Кубоголовый и заявит на манер святого апостола Павла:  "Если
кто не хочет трудиться,  тот  и  не  ешь".  Если  он  способен  что-нибудь
заявлять... Нет, не это главное. Главное - если в планы захватчиков вообще
входит кормежка стариков на уборке хмеля. А вдруг там, за полем, овраг - и
всех туда, вниз головой?..
     Энтузиазма подобные размышления  отнюдь  не  прибавляли,  и  Белецкий
попытался  думать  о  чем-нибудь  другом.  Завтра  вот  Танюшка  вернется.
Усталая,  но  довольная.   Как   всегда   привезет   своему   ненаглядному
какой-нибудь полезный сувенирчик. Порх  в  комнату,  порх  на  кухню  -  а
муженька-то и нет. Кавардак на балконе, супчик гороховый,  не  убранный  в
холодильник, прокис на плите... Знать, ускользнул муженек прямо в тапочках
брать интервью  у  местной  знаменитости  -  поэтессы  или  там  художницы
очередной новой волны - и задержался до утра... А муженек-то на самом деле
вовсе не у  поэтессы-художницы,  а  неизвестно  где,  на  каких  задворках
Вселенной, помогает звездным братьям выполнять  местную  продовольственную
программу. А братишки его потом в качестве  благодарности  -  в  расход...
Черт побери, опять о том же!
     Белецкий  досадливо  поморщился  и  ожесточенно   заработал   губкой.
Попробуй тут о  другом!  "Все  будет  хорошо,  только  не  думай  о  белой
обезьяне". А если во-он она, эта белая обезьяна кубоголовая, торчит в поле
пугалом, и Бог знает, какие у нее планы на будущее? Или какая программа  в
нее заложена...
     И вот ведь какая штука получается - пороптали, поохали, посетовали на
тяжкую долю, как при очередном повышении цен, да и принялись за работу.  И
он, журналист Виктор Белецкий, центрист,  интеллигент,  какой-никакой,  но
все же, ценитель духовного наследия и сторонник реформ,  автор  статей  по
проблемам  возрождения  национальной  культуры,   в   студенческой   своей
молодости не уклонявшийся от острых ситуаций - он тоже  здесь,  бредет  по
своей борозде и покорно возится с этими проклятыми марсианскими лунками. И
другие возятся. Никто не желает сыграть роль  подопытного  кролика,  героя
Великой Отечественной или супермускулистой кинозвезды, ударом кулака мигом
решающей все проблемы. Что-то не видно желающих...



                                    4

     Уже начали сгущаться  сумерки,  когда  самые  "ударные"  труженики  -
молодая женщина с роскошными черными волосами,  перехваченными  поясом  от
халата,  и  высокий  сухощавый  парень  -   поравнялись   с   замороженным
Кубоголовым. Надзиратель, сразу  оттаяв,  взмахнул  рукой,  приблизился  к
насторожившейся  паре,  забрал  инструменты  и  положил  на  землю.  Затем
неторопливо  отошел  и  вновь  замер  перед  неровной  цепочкой   медленно
передвигающихся по полю людей.
     - Хоть бы слово промолвил, идолище поганое, -  с  ненавистью  сказала
сноровисто  работающая  по  соседству  с   Белецким   остроносая   женщина
бальзаковского возраста, знакомая ему  по  стихийному  базарчику  напротив
автобусной остановки, где она торговала семечками и  сигаретами.  -  Машет
ручищами, скотина, а сам как Муму глухонемое. Эй, ты! - внезапно закричала
она, распрямившись и подбоченившись. - Ты нам жрать-то думаешь давать,  а?
Мы тебе что, роботы, без еды горбатиться?
     Кубоголовый  стоял,  не  шевелясь,  и  совершенно   непонятно   было,
воспринимает  он  каким-то  образом  или  нет  это  энергичное  обращение.
Равнодушие Кубоголового словно подхлестнуло остроносую  торговку.  Ругаясь
себе под нос, она быстро закончила свою  борозду,  отшвырнула  кисточку  и
губку и, выставив перед собой руки, бесстрашно двинулась на Кубоголового с
явным  намерением  потрепать   его   за   плащ.   Ее   не   остановил   ни
предостерегающий окрик Петровича, ни испуганные возгласы женщин.
     - Ты жрать нам будешь давать, остолоп? Ты жрать нам будешь давать?  -
гневно восклицала она, решительно приближаясь к инопланетному надзирателю.
     - Валентина, не трогай его, он же всех нас сейчас  укокошит,  а  тебя
первую! - крикнула, отползая за лунку, какая-то женщина.
     Не дойдя двух шагов до Кубоголового отчаянная Валентина вдруг коротко
взвизгнула и резко остановилась, словно с размаху наткнулась на прозрачное
толстое стекло. Стоявший неподалеку Белецкий видел, что  надзиратель  даже
не шелохнулся, но женщина, прижав руки к груди, начала медленно оседать на
землю, заваливаясь  на  бок.  Несколько  мгновений  над  полем  висела  не
нарушаемая щелчками испуганная тишина - все, бросив  работу,  смотрели  на
первую жертву, - а потом Валентина зашевелилась,  встала  на  четвереньки,
молча отползла от  Кубоголового,  села  и  так  же  молча  перекрестилась.
Поморщилась, внезапно произнесла: "А ну его к черту, током бьет,  зараза",
-  и  стала  деловито  отряхивать  свою  спецодежду.   Все   вздохнули   с
облегчением.
     Этот эпизод вызвал у Белецкого двойственное и противоречивое чувство:
уныние, смешанное с оптимизмом. Уныние - потому что Кубоголового оказалось
невозможно взять голыми руками, да что  там  взять  -  даже  приблизиться.
(Силовое  поле?  Экстрасенсорное  воздействие?)  Оптимизм  -  потому   что
безликий страж не убил безрассудную женщину Валентину,  а  просто  оградил
себя от ее  посягательств.  А  значит,  в  планы  захватчиков  не  входило
уничтожение пленников. По крайней мере, пока, до окончания страды на  этой
марсианской или там альтаирской плантации. А  значит  -  оставалось  место
надежде. Что-то можно было придумать, "сориентироваться в обстановке",  по
выражению Петровича, и перейти к действиям. Главное - оставалась надежда.
     Ободренный Белецкий, забыв об усталости от  непривычного  труда,  что
называется, на одном дыхании прикончил оставшиеся лунки и тоже оказался  в
числе передовиков, которые, сбившись в кучку, утомленно  лежали  и  сидели
посреди бесконечного поля. Белецкий не стал присоединяться  к  ним.  Вновь
пробудившееся  журналистское  любопытство,  усохшее  было  от   монотонной
работы, так и подталкивало его к Кубоголовому.
     Памятуя о печальном опыте торговки Валентины, он действовал не спеша,
всем своим видом стараясь продемонстрировать миролюбие. Аккуратно  положил
на  землю  губку  и  кисточку  и  медленно   направился   к   безучастному
Кубоголовому, опустив руки и развернув их ладонями  к  надзирателю,  чтобы
тот убедился: никаких кастетов или лазерных пушек у землянина нет  и  быть
не может, а идет землянин  для  того,  чтобы  просто  мирно  побеседовать,
пообщаться с долгожданным братом по разуму. Сколько же  годочков  ждали-то
мы вас, братаны вы наши ненаглядные, все  глазоньки-то  свои  в  телескопы
проглядели,  все  радиошумы  космические-то  прослушали  -  голосочек  ваш
пытались разобрать, и посланьица-то вам посылали, и в Туманность Андромеды
информацию направили, и "Пионер" с картиночками запустили, все  мечтали  о
вас, книжечки писали, бредили вами, язык  космический  разработали,  чтобы
покалякать с вами по-доброму, за чашкой чая или за кружкой  пива,  или  за
стаканчиком настоечки горькой,  "Степной",  ноги  вяжущей,  мозги  напрочь
отшибающей... А вы? Налетели  яко  половцы  или  хазары  некрещенные,  как
нечисть  татарская  и  в  полон  угнали.   Аль   у   вас,   нехристей,   с
сельхозтехникой напряженка, аль у вас вообще  аграрному  вопросу  должного
внимания не уделяется? Так закупайте, черт вас всех побери, договорчики  с
нами заключайте, у нас ведь в городе  завод-то  во-от  текущий  имеется  -
бывший флагман сельхозмашиностроения бывшего Советского Союза...
     Поймав себя на этих мыслях Белецкий понял, что, кажется, оправился от
нокаута похищения. Впрочем, тут же поправил  он  себя,  похищение  еще  не
нокаут. Нокдаун. Еще можно подняться, оклематься  до  последнего  возгласа
рефери. Нокаут - это если их используют, а потом зароют  прямо  здесь,  на
поле. В большой братской могиле. Нехорошо, коли так. На Земле и без всяких
пришельцев-налетчиков хватает любителей больших братских могил...
     Приблизившись  к  Кубоголовому,  Белецкий  остановился  и   осторожно
вытянул руку перед собой. ("Еще  один  придурок  нашелся!"  -  раздраженно
прокомментировали  из  группы  передовиков.)  Пальцы  его  наткнулись   на
невидимую пружинящую  преграду,  и  он  напрягся  в  ожидании  болезненных
ощущений. Но боли не было. Надзиратель  если  и  не  поощрял  эксперименты
Белецкого, то и не препятствовал пока их  проведению.  Воспрянувший  духом
Белецкий нажал посильней - и почувствовал, как упругий барьер  выталкивает
его руку. Противодействие, как и учили в школе, оказалось равным действию.
     "Мужик, не дразни гусей!" - крикнули сзади  и  Виктор  опустил  руку.
Кубоголовый оставался неподвижным как столб. Вблизи  он  выглядел  так  же
внушительно и безлико, как и на расстоянии: ростом  под  два  с  половиной
метра, широкоплечий, облитый своим белым, скрывающим руки плащом,  похожим
на застывшее на морозе сгущенное молоко. Голова его представляла  из  себя
идеально ровный матово-белый куб без каких-либо намеков на глаза, нос, рот
или любые другие  признаки  живого  существа.  "Конечно,  с  точки  зрения
землян", - подумал Виктор. Потому что, возможно, с  точки  зрения  марсиан
или альтаирцев, глаза, нос или рот на лице человека отнюдь не являют собой
признаки  живого  существа.  Скорее,  наоборот.  "Может  быть,   они   нас
действительно  за  механизмы  считают?  -  мелькнула  мысль,  показавшаяся
Белецкому любопытной. - За эту самую  сельхозтехнику?"  Обидной,  конечно,
была такая мысль, но и  обнадеживающей:  вряд  ли  есть  резон  уничтожать
сельхозтехнику  -  еще  пригодится  в  очередную  посевную  или  уборочную
кампанию... Или все-таки Кубоголовый - кибернетическое устройство, а то  и
какой-нибудь там биоробот, беспрекословный и в меру сообразительный  слуга
неведомых хозяев? А где же хозяева? Ждут урожая, готовят закрома?
     - Послушайте, - негромко сказал Виктор, глядя на белый куб и стараясь
вообразить, что это нормальное человеческое лицо. -  Мы  все,  захваченные
вами и доставленные сюда, являемся разумными живыми существами. Разумными,
понимаете? Мы - представители цивилизации, сообщества разумных существ,  с
давних времен населяющих планету  Земля.  Мы  способны  мыслить,  способны
своим  трудом  преобразовывать   окружающую   среду,   приспосабливать   к
собственным потребностям.
     Он старался говорить внятно и  убедительно,  хотя  его  не  оставляло
ощущение, что он держит речь перед  столбом.  Сзади  никаких  комментариев
больше не раздавалось - народ, вероятно, при