л  Метьюена  на  следующий  день
после  его  заключения в Нью-Хевенский госпиталь.  В разговоре
Метьюен произвел впечатление  вполне  нормального  человека  и
охотно признал, что все шутки - его рук дело. Он объяснил: - Я
окрасил ваши с Далримплом лица при помощи мощного  игольчатого
распылителя.   Я   его  сам  изобрел,  восхитительная  штучка.
Умещается  в  ладони,  а  форсунка  сделана  в  виде   кольца,
надеваемого   на  палец.  Другим  пальцем  можно  регулировать
количество ацетона,  подмешиваемого  к  воде  с  краской,  это
изменяет  поверхностное  натяжение  раствора,  а  тем  самым и
положение точки,  в которой  струя  разобьется  на  мельчайшие
капельки.  Я  сделал так,  чтобы струя распылялась перед самым
вашим лицом.  Ну и видик был у вас,  Кук,  особенно  когда  вы
поняли,  что у вас не все в порядке. Вы выглядели почти так же
смешно,  как и в тот день, когда я подменил ваши галоши своими
с  нарисованными  ступнями.  Знаете,  вы  всегда  были надутым
ослом.
    Кук надул щеки и сдержался. В конце концов, этот бедняга -
сумасшедший,  а  абсурдные  выпады  насчет   Кука   это   лишь
подтверждают.
    - Завтра вечером Далримпл  уезжает,  -  печально  произнес
Кук.  -  Он  был  весьма разозлен эпизодом в краской,  а когда
узнал,  что вы теперь под наблюдением психиаторов,  то сказал,
что  ему  здесь  больше  не  для чего оставаться.  Боюсь,  что
пожертвования нам  не  дождаться.  До  тех  пор,  пока  вы  не
соберетесь  и  не  расскажете,  что с вами случилось и как вас
вылечить.
    Метьюен рассмеялся.  -  Соберусь?  Уверяю  вас,  я  сейчас
целее,  чем за всю свою жизнь. Я скажу, что со мной произошло,
раз уж вы интересуетесь. Я ввел себе собственный препарат. Что
же касается лечения,  то я все равно бы ничего не сказал, даже
если  бы знал.  Ни на что не променяю свое нынешнее состояние.
Наконец-то я  понял,  что  все  на  свете  -  ерунда,  включая
пожертвования.  Теперь  обо мне будут заботиться,  а я займусь
тем, что стану развлекаться так, как мне нравится.
                          *   *   *
    Джонни весь день вертелся возле оффиса Кука  и  перехватил
президента, когда тот возвращался из госпиталя.
    Кук рассказал Джонни обо всем и  добавил:  -  Кажется,  он
совершенно  неспособен  отвечать за свои действия.  Надо будет
связаться с его сыном и оформить его опекуном. А заодно решить
что-нибудь насчет тебя, Джонни.
    Джонни очень не понравилось это "что-нибудь". Он знал, что
с   точки  зрения  закона  он  всего  лишь  прирученное  дикое
животное. То, что им чисто номинально владел Метьюен, было его
единственной   защитой   от   любого,  кому  придет  в  голову
застрелить его в охотничий сехон.  К тому же  он  недолюбливал
Ральфа  Метьюена.  Ральф  был  весьма  посредственным школьным
учителем,  и не обладал ни  научной  проницательностью  своего
отца,  ни  его своеобразным юмором.  Попади Джонни в его руки,
тот в лучшем случае отправил бы его в зоопарк.
    Он положил  лапы  на  стол мисс Прескотт и спросил:  - Эй,
кррасавица, не позвонишь ли Бррюшу Ингррхаррту из "Куррьерра"?
    - Джонни,   -   отозвалась  секретарша  президента,  -  ты
становишься все нахальнее с каждым днем.
    - Дуррное   влияние   штудентов.   Так  пожвонишь  Бррюшу,
пррелешть моя?
    Мисс Прескотт,  которуя  вряд ли можно было назвать чей-то
прелестью, набрала номер.
    Когда Брюс  Игнлхарт  приехал в особняк Фелпса,  он застал
Джонни в ванной комнате.  Джонни стоял под душем и извергал из
себя душераздирающие звуки.  - Уааааааааа!  - взвыл Джонни.  -
Хоооооооооо! Уррррррррр! Уаааааааааааааа!
    - Что ты делаешь!? - завопил Инглхарт.
    - Прринимаю душ, - отозвался Джонни. - Ууууууууууу!
    - Ты что, заболел?
    - Нет.  Просто пою.  Многие люди поют под душем,  а шем  я
хуше? Иаааааааааа!
    - Ради всего святого, перестань! Это звучит так, словно ты
перерезаешь  себе  глотку.  А  для  чего  ты разбросал по полу
банные полотенца?
    - Шейчаш увидишшь.
    Джонни вышел  из ванной комнаты,  плюхнулся на полотенца и
начал по ним кататься.  Более или менее обсохнув,  он  скомкал
полотенца  передними лапами и зашвырнул их в угол,  потому что
аккуратностью Джонни не отличался.
    Он расказал  Инглхарту  о  ситуации,  в  которой  оказался
Метьюен.  - Пошлушай, Бррюш, - сказал он, - думаю, я жнаю, как
прривешти его в шувство, но ты долшен будешь мне помошшь.
    - Согласен. Можешь на меня рассчитывать.
                          *   *   *
    Хлоп!
    Дежурный оторвался от газеты.  Ни одна из кнопок вызова не
светилась.  Значит,  никто из пациентов,  вероятно, не требует
внимания. Он стал читать дальше.
    Хлоп!
    Звук чем-то   напоминал   лопнувшую   лампочку.   Дежурный
вздохнул,  отложил газету и  отправился  в  обход.  Подойдя  к
палате номер 14,  гле обитал сумасшедший профессор,  он почуял
запах лимбургского сыра.
    Хлоп!
    Звук, несомненно,  доносился  из   палаты   14.   Дежурный
заглянул внутрь.
    Возле стены  сидел  Айра  Метьюен.  Он   держал   странную
конструкцию из стеклянного стержня и разнокалиберных проводов.
На полу возле другой стены лежали кусочки сыра. Из тени в углу
выполз  таракан  и  шустро  направился  к  лакомству.  Метьюен
прицелился в него стеклянным стержнем и нажал на кнопку. Хлоп!
Блеснула вспышка, и таракан исчез.
    Метьюен нацелил стержень на дежурного.  - Ни с места, сэр!
Я Бак Роджерс, а это мой дезинтегратор!
    - Эй,  -  слабым голосом выдавил дежурный.  Может,  старый
хрыч и псих,  но после  того,  что  стало  с  тараканом...  Он
захлопнул дверь и вызвал на подмогу санитаров.
    Но сражаться с профессором не пришлось. Он небрежно бросил
аппаратик на кровать и сказал: - Если бы меня это хоть немного
волновало,  то  я  поднял  бы  скандал   из-за   тараканов   в
учреждении, которое называет себя госпителем.
    - Но я уверен,  что у  нас  нет  ни  единого  таракана,  -
запротестовал санитар.
    - В таком  случае  как  вы  назовете  вот  это?  -  мрачно
вопросил  Метьюен,  указав  на  бренные останки одной из своих
жертв.
    - Должно  быть,  их  привлек  с  улицы  запах сыра.  Ф-фу!
Джадсон,  подметите пол.  А что э т о такое,  профессор?  - Он
взял  в  руки  стеклянный  стержень  с  прикрепленной  к  нему
батарейкой от фонарика.
    Метьюен небрежно махнул рукой. - Ничего особенного. просто
одно устройство,  которое я  изобрел.  Если  поместить  чистое
оптическое    стекло    в    электромагнитное    поле   нужной
интенсивности,  то можно весьма сильно  увеличить  коэффициент
преломления  стекла.  В  результате проходящий по стержню свет
замедляется настолько,  что ему требуются недели,  чтобы дойти
до   другого   конца.  Уловленный  таким  образом  свет  можно
высвободить,  создав вблизи стекла  искру.  Поэтому  я  просто
кладу  стержень  на  полдня  на подоконник,  чтобы он впитывал
солнечный свет,  и высвобождаю  часть  его,  делая  искру  при
помощи  этой кнопки.  Тем самым за очень малую долю секунды из
переднего   конца   стержня   вырывается   световая   энергия,
накопленная   за   час.   Естественно,   когда  луч  встречает
непрозрачную преграду,  он поднимает ее температуру.  Вот я  и
развлекался,  заманивал  сюда  тараканов,  а потом взрывал их.
Можете это забрать, заряд полностью истощился.
    Санитар нахмурился.  -  Это  опасное  оружие.  Мы не можем
позволить вам так развлекаться.
    - Да неужели?  Мне, вообще-то, все равно, но учтите, что я
остаюсь здесь только потому, что меня тут обслуживают. А выйти
отсюда я смогу в любое время, как только захочу.
    - Не сможете, профессор. Вы под постоянным наблюдением.
    - Верно,  сынок.  И все же я смогу выбраться отсюда, когда
мне захочется. Просто мне все равно, хочу я этого, или нет.
    И Метьюен  принялся  крутить  ручку  настройки стоявшего у
кровати  радиоприемника,  не  обращая  на  санитаров  никакого
внимания.
                          *   *   *
    Ровно двенадцать часов спустя,  в десять утра, палату Айры
Метьюена обнаружили пустой.  Единственным намеком на  разгадку
его исчезновения оказался распотрошенный радиоприемник. Лампы,
провода и конденсаторы небрежными кучками валялись на полу.
    Полицейские машины  Нью-Хевена  получили  приказ разыскать
высокого  худого  человека  с  седыми  волосами   и   козлиной
бородкой,     возможно     вооруженного     лучами     смерти,
дезинтеграторами и прочими реальными или  вымышленными  видами
оружия.
    Несколько часов   полиция    со    включенными    сиренами
прочесывала  город.  Наконец  смертельно  опасный  маньяк  был
обнаружен с газетой в руках на  скамейке  в  скверике  в  трех
кварталах  от  госпиталя.  Он  улыбнулся  полисменам,  даже не
пытаясь сопротивляться, и взглянул на часы.
    - Три  часа сорок восемь минут.  Неплохо,  ребята,  совсем
неплохо, особенно если учесть, как тщательно я прятался.
    Один из   полицейских   заметил,   что  карман  профессора
оттопытивается.  В нем оказался еще один аппаратик,  состоящий
из   мешанины   проводов.   Метьюен   пожал   плечами.  -  Мой
гиперболический соленоид.  Дает коническое  магнитное  поле  и
позволяет  управлять  железными  предметами  на расстоянии.  Я
вскрыл им замок двери перед лифтом.
    Когда около   четырех   часов  Брюс  Инглхарт  появился  в
госпитале,  ему сказали,  что  Метьюен  спит.  Брюс  настолько
удачно поднял скандал, что вскоре узнал, что Метьюен проснулся
и через несколько минут он  сможет  к  нему  пройти.  Войдя  в
палату, он увидел облаченного в халат профессора.
    - Привет,  Брюс,  - сказал Метьюен. - Они завернули меня в
мокрую простыню как египетскую мумию. Знаешь, я чуть не уснул,
потому что здорово расслабился.  Я сказал им,  пусть делают со
мной все, что им нравится. Кажется, мой побег их разозлил.
    Инглхарт немного смутился.
    - Да ты не волнуйся,  - продолжил Метьюен,  - я никакой не
сумасшедший.  Просто я понял,  что ничто  на  свете  не  имеет
значения,  включая всякие там пожертвования.  А здесь я просто
весело  провожу  время.  Вот  посмотришь,   какой   поднимется
переполох, когда я снова удеру.
    - Но разве вас не волнует будущее?  - спосил  Инглхарт.  -
Ведь  вас  могут  перевести  в  Миддлтон,  в  обитую  войлоком
палату...
    Метьюен небрежно махнул рукой.  - А мне все равно. Я и там
смогу развлечься.
    - А что станет с Джонни, с пожертвованием Далримпла?
    - Чихать я на них хотел.
    В этот момент  приоткрылась  дверь  и  в  палату  заглянул
санитар, дабы убедиться, что непредсказуемый пациент на месте.
В госпитале не хватало служителей,  и за профессором не  могли
установить постоянное наблюдение.
    - Я вовсе не говорю, что не люблю Джонни, - сказал Метьюен.
- Но когда к тебе приходит реальное чувство пропорции, как это
случилось со мной,  то начинаешь понимать,  что человечество -
всего лишь пленочка  плесени  на  поверхности  слепленного  из
грязи  шара,  и  что никакие услилия,  за исключением питания,
крыши над головой и развлечений,  не стоят потраченной на  них
энергии.  Первые  два  пункта  мне  пожелали обеспечить власти
штата Коннектикут,  а мне остается позаботиться о третьем. Что
у тебя там такое?
    Они правы,  поумал Инглхарт,  он  стал  научным  гением  с
безответственностью  ребенка.  Повернувшись  спиной  к  двери,
репортер вынул из кармана семейную реликвию:  большую  плоскую
серебряную   фляжку,   верно   послужившую   еще   во  времена
знаменитого сухого закона.  Она досталась ему в наследство  от
тети Марты, а сам он собирался завещать ее музею.
    - Абрикосовое   бренди,    -    прошептал    он.    Джонни
проконсультировал его о вкусах Метьюена.
    - Ну вот,  Брюс,  это уже нечто осмысленное. неужели ты не
мог  произнести этого раньше,  а не взывать понапрасну к моему
чувству долга?
                          *   *   *
    Фляжка была пуста.  Айра Метьюен откинулся на спинку стула
и вытер со лба холодный пот. - Не могу поверить, - пробормотал
он.  - Не могу поверить,  что я был таким,  как ты сказал.  О,
боже, что же я натворил!
    - Много чего, - сказал Инглхарт.
    Метьюен  вовсе  не  был похож на пьяного. Напротив, он был
полон тех  угрызений  совести,  на  которые  способен   только
трезвый человек.
    - Я помню все - и те изобретения,  что сами выскакивали  у
меня из головы,  все.  Но мне было все равно. Но как ты узнал,
что алкоголь способен нейтрализовать действие моего препарата?
    - Это  заслуга Джонни.  Он изучил последствия его приема и
обнаружил,  что при приеме в больших дозах он свертывает белки
в   нервных   клетках.   Он   предположил,   что   это  снизит
электропроводность между нервными окончаниями и ликвидирует то
ее повышение, которое вызвано вашим препаратом.
    - Выходит,  - сказал Метьюен,  - что когда я трезв,  то  я
пьян,  а  когда  пьян,  то  трезв.  Но  что  же  нам  делать с
пожертвованием...  и с моим новым факультетом, с лабораторией,
со всем этим?
    - Не знаю.  Далримпл уезжает сегодня вечером; ему пришлось
задержаться  из-за  других  дел.  А  вас  отсюда  пока  что не
выпустят,  даже если узнают о  действии  алкоголя.  Попробуйте
лучше  что-нибудь  быстро придумать,  а то время посещения уже
кончается.
    Метьюен задумался,  потом сказал:  - Я помню, как работают
все мои изобретения,  хотя,  наверное, вряд ли смогу изобрести
что-то  новое,  пока  не  вернусь  в  другое  состояние.  - Он
содрогнулся. - Попробуйте тихоговоритель...
    - Что это такое?
    - Что-то  вроде  громкоговорителя,  только  он  не  звучит
громко.  Он  выбрасывает сверхзвуковой луч,  промодулированный
голосом человека,  и когда этот луч касается другого  уха,  то
создает   эффект   слышимых   звуковых   частот.  А  поскольку
сверхзвуковой луч можно направить  столь  же  точно,  как  луч
фонарика,  то им можно нацелиться на другого человека, который
при  этом  услышит  негромкий  голос,  доносящийся   непонятно
откуда.  Я как-то испробовал его на Дьюгане,  и все сработало.
Сможете для чего-нибудь приспособить этот прибор?
    - Не знаю. Может быть.
    - Надеюсь,  что сможете.  Просто  ужасно.  Мне  все  время
казалось,  что  я  полностью сохраняю рассудок и нормальность.
Может,  я был...  Может, ничто  и  в  с а м о м   д е л е   не
важно. Но теперь я так не считаю,  и не хочу снова стать таким
же.
                          *   *   *
    Вездесущий плющ,   которым  так  гордится  университетский
городок,  предоставлял прекрасную возможность  карабкаться  по
стенам.   Брюс   Инглхарт,   высматривая   краем   глаза,   не
приближается ли полисмен,  влез  на  вершину  большой  угловой
башни Бингем-Холла. Внизу в темноте его дожидался Джонни.
    Сверху спустился болтающийся конец бельевой вервки. Джонни
вдел крюк на конце веревочной лестницы в завязанную на веревке
петлю.  Инглхарт втянул лестницу наверх и  закрепил,  желая  в
душе,  чтобы  они  с  Джонни  на  время поменялись телами.  Он
порядком понервничал,  карабкаясь вверх по плющу.  Но  он  мог
влезть наверх, а Джонни нет.
    Лестница затрещала под пятисотфутновым весом Джонни. Через
пару минут она медленными рывками поднялась по стене,  похожая
на гигантскую сороконожку.  Инглхарт,  Джонни,  лестница и все
остальное оказались на вершине башни.
    Инглхарт достал тихоговоритель и  направил  приделанную  к
нему  подзорную трубу на окно комнаты Далримпла в отеле "Тафт"
на перекрестке Колледж-Стрит и Чепел-Стрит.  Он отыскал желтый
прямоугольник  окна,  за  которым  виднелась примерно половина
комнаты.  Через несколько взволнованных ударов сердца  в  поле
зрения появилась массивная фигура.  Далримпл еще не уехал,  но
уже складывал пару чемоданов.
    Инглхарт передвинул   ларингофон   передатчика  на  шею  и
закрепил его на гортани.  Когда Далримпл очередной раз  прошел
мимо  окна,  Инглхарт  навел перекрестье трубы на его голову и
произнес:  "Хэнсом Далримпл!" Он увидел,  как человек внезапно
остановился и повторил: "Хэнсом Далримпл!"
    - Что?  - спросил Далримпл.  -  Что  за  чертовщина?  Где,
дьявол вам в глотку, вы спрятались? - Конечно, Инглхарт не мог
его слышать, но мог догадываться.
    - Я твоя совесть, - торжественно произнес Инглхарт.
    Теперь возбуждение Далримпла было заметно  даже  с  такого
расстояния. Инглхарт заговорил снова: - Кто надул всех простых
держателей  акций  "Гефестус   Стил"   после   той   фальшивой
реорганизации? - Пауза. - Это сделал ты, Хэнсом Далримпл!
    - Кто подкупил сенатора, чтобы тот протащил законопроект о
повышенных  стальных  тарифах?  Кто  дал  ему  пятьдесят тысяч
вначале и пообещал еще пятьдесят  потом,  но  не  заплатил?  -
Пауза. - Это сделал ты, Хэнсом Далримпл!
    - Кто обещал Уэнделлу Куку деньги на строительство  нового
корпуса  лаборатории  биофизики,  а потом из жадности пошел на
попятную,  прикрывшись тем  хилым  оправданием,  что  человек,
который должен был возглавить факультет, пострадал от нервного
расстройства?  - Пауза,  во время которой Инглхарту пришло  на
ум,  что  "нервное  расстройство"  -  всего  лишь более мягкий
эквивалент "помешательства". - Это сделал ты, Хэнсом Далримпл!
    - Знаешь,  что  станет  с  тобой,  если  ты не раскаешься,
Далримпл?  После смерти твоя душа перевоплотится  в  паука,  и
тебя  наверняка  поймает  оса,  парализует  и  пустит на живые
консервы для своей личинки. Как тебе это понравится, хе-хе?
    - Что  можешь  ты сделать,  дабы раскаяться?  Не распускай
нюни. Позвони Куку. Скажи, что ты передумал и восстанавливаешь
свое предложение!  - Пауза. - Ну, чего же ты ждешь? Скажи ему,
что ты не просто восстанавливаешь его,  но удваиваешь сумму! -
Пауза. - Скажи ему...
    Но в этот момент Далримпл быстро подошел к телефону. - Вот
так-то  будет  лучше,  Далримпл,  - сказал Инглхарт и выключил
аппарат.
    - А как ты ужнал прро него фсе оштальное? - спросил Джонни.
    - О его вере в реинкарнацию  я  узнал  из  некролога,  что
заготовлен  у  нас  в  редакции.  А  остальное  мне  рассказал
приятель-журналист,  который когда-то работал в Вашингтоне,  и
где все про него знают.  Только опубликовать эти факты нельзя,
пока у тебя нет доказательств.
                          *   *   *
    Они спустили веревочную лестницу и повторили всю  операцию
в  обратном  порядке.  Внизу  они  собрали вещи и направилсь к
особняку Фелпса.  Свернув за угол Бингем-стрит,  они  внезапно
едва  не  наткнулись  на  знакомую долговязую фигуру,  занятую
установкой другого, уже нового аппарата.
    - Привет, - сказал он.
    Человек и медведь уставились на него, разинув рты.
    - Вы снова сбежали, профессор? - выдавил Инглхарт.
    - Угу.  Как только протрезвел и снова обрел ясность мысли.
Дело   оказалось   проще   некуда,  хотя  у  меня  и  отобрали
радиоприемник.  Я изобрел гипнотизатор из лампочки и реостата,
который  сварганил из проволоки,  выдранной из матраса.  Потом
загипнотизировал санитара и велел ему отдать мне свою форму  и
открыть все двери. Черт побери, это было здорово!
    - А что вы делаете сейчас?  - Инглхарт заметил, что черная
фигура Джонни растворилась во мраке.
    - Это?  А,  я   заскочил   домой   и   быстренько   собрал
усовершенствованный   тихоговоритель.  Он  способен  проникать
лучом сквозь кирпичные стены.  Хочу усыпить всех  студентов  и
внушить  им,  что  они обезьяны.  Вот будет потеха,  когда они
проснутся  и  начнут  бегать  на  четвереньках,   чесаться   и
запрыгивать  на  люстры.  А  в  принципе,  они и так почти что
обезьяны, так что это будет нетрудно проделать.
    - Но  вы  не должны этого делать,  профессор!  Мы с Джонни
только что с большим трудом заставили  Далримпла  восстановить
свое  предложение.  Вы  ведь  не  станете рушить все,  что нам
удалось?
    - То,  что делаете вы с Джонни, ни в малейшей степени меня
не  касается.  Меня  вообще  ничто   не   касается.   Я   хочу
повеселиться,  а  на остальное мне чихать.  И не пытайтесь мне
помешать,  Брюс.  -  Метьюен  направил   в   живот   Инглхарт