о, и у него есть
деньги,  он  пойдет  на  все,  чтобы ему не мешали. В таких случаях даже
скупердяи бывают щедры.

Попросить   съездить  туда  Генри  Клевинджера?  Абсурдная  идея.  Можно
отбросить  ее  сразу  же.  Он  ничего не поймет. Ему ничего нельзя будет
объяснить. Его слишком хорошо знают.

Послать  Николаса  Дани?  Это  значит  подвергать  опасности человека, с
которым  связаны  планы  на  будущее.  Если кто-нибудь и может совершить
налет  на  Нову,  то  это  телеразбойники. К тому же, пока Ники хранит у
себя оригиналы фото и пленки, у меня есть хоть какая-нибудь надежда.

Остается   Первая   Всеобщая.   Если  я  вознесу  молитву  Машине,  она,
безусловно,  тут  же распорядится, чтобы просьба моя была выполнена. Мне
не  хотелось  этого делать. Дело в том, что я уже два с половиной месяца
не  вознес  ни  одной  информационной  молитвы. За исключением последних
двух  дней,  я  и  не мог бы этого сделать. Просто... Впрочем, не совсем
просто.  И  дело  вовсе не в сомнениях. Обязательные сомнения предписаны
Алгоритмом.  В жизни каждого прихожанина Первой Всеобщей бывают периоды,
когда  он  выпадает  из Гармонии. И это предусмотрели отцы-программисты.
Дело  было  в  другом.  Один  из  важнейших  принципов  налигии  гласит:
стремление  к  налигии не менее важно, чем сама налигия. Так вот, у меня
больше  не было ни налигии, ни стремления к ней. Оставалось лишь чувство
потери чего-то очень привычного. Но оно не тяготило меня, это чувство...

И  все-таки  нужно  было  вознести  молитву.  Я набрал в легкие побольше
воздуха  и  позвонил.  Я  назвал себя, сообщил, где я, коротко объяснил,
почему  не  на предписанном месте в общежитии помонов, и попросил, чтобы
какой-нибудь   помон   осторожненько   проверил  в  "Сансет  вэлли",  не
интересовался  ли  кто-нибудь  мною  или  Оскаром  Клевинджером.  Машина
молитву  приняла, сообщила ее регистрационный номер и попросила спокойно
подождать.

Что  я  и  сделал,  снова  погрузившись  в  продавленное кресло Ники. На
мгновение  меня  охватило  ощущение, что я уже погружался в продавленное
кресло.   Совсем   недавно.   И  вдруг  я  вспомнил.  Вестибюль  дрянной
гостиницы,   в   которой   я   нашел  убитого  стражника.  Вязальщица  с
необыкновенным  голосом.  Я  утонул  в кресле и ждал полицию. Но тогда я
был  спокойнее.  Я  ни  от  кого не прятался. Я еще не знал, что уже был
мишенью. Теперь я знал.

Я  встал  и подошел к окну. С вечерней улицы сквозь плотно закрытые рамы
доносился  обычный  городской гул. В комнате было жарко, и стекло слегка
запотело.  Я  провел  по  нему  пальцем  и  вдруг  увидел красный фургон
"Перевозка  мебели.  Филипп Чейз". И серенький приземистый "джелектрик".
Они остановились около дома. Из легковой машины быстро вышли двое.

В голове у меня кувыркалось одно слово: "быстрее". Больше не было ничего.

- Оскар! - крикнул я. - Быстрее! Быстрее!

Я  буквально  вытащил  его из квартирки, успев по дороге сунуть в карман
пистолет.  Лифт был занят. Скорей всего, ими. Они, должно быть, деловито
проверяют  пистолеты  и  перекладывают  их  в  карманы  пальто.  Лица их
напряжены.  Но,  в  общем,  будничны. Работа. Обычная работа. Ну, может,
немножко опасная, но ведь и платят неплохо.

Бежать  по  лестнице  вниз?  А  если  и  там ждут? Возникнуть в подъезде
идеальной мишенью? Из "Перевозки мебели" так удобно заранее прицелиться....

Оставался  один  путь  - наверх. На каждом из двух верхних этажей по три
квартиры.   Где-нибудь  закрыто,  куда-нибудь  не  пустят.  И  правильно
сделают,  потому  что  люди  Филиппа Чейза привыкли ходить по квартирам.
Они ведь перевозят мебель. Они знают, как разговаривать с людьми.

Ну  что  ж,  может  быть, их остановит то, что я скажу им про оригиналы?
Вряд ли. Они, наверное, из тех, что сначала стреляют, а потом думают.

Последний  этаж.  Есть  ли  чердак? Отцы-программисты... Есть. Только бы
дверь была не заперта.

Она была заперта.

-  Пусти,  -  прошептал  Оскар.  Он  ничего  не  спрашивал.  Он держался
молодцом. Он ударил в дверцу плечом и вышиб ее.

Мы  побежали по мягкой пыли почти в полном мраке, натыкаясь на трубы, на
какой-то  хлам.  Единственное  окошко  вспыхивало  оранжевыми отблесками
рекламы.

-  Куда  мы  бежим? - пробормотал Оскар, и я вдруг сообразил, что бежать
нам  некуда.  Хорошо,  если бы к окошку вела пожарная лестница. Что было
бы, если бы ее не было, я подумать не успел, потому что услышал голос:

- Я посмотрю на чердаке. Тут как будто дверь открыта.

Другой ответил:

- Давай, а я закончу с квартирами.

Молча я придавил Оскара вниз. В пыль. В грязь.

Он понимал. Он знал, что такое страх и как нужно притаиться.

-  У,  черт, - пробормотал голос, и я понял, что он ударился обо что-то.
- Хорошо бы фонарик...

Голос  был  хриплый,  сонный,  спокойный.  Голос  охотника. Не жертвы, а
охотника.

Он  щелкнул  зажигалкой,  и я увидел его лицо. В желтом пятнышке слабого
света   оно   показалось   мне   задумчивым   и  сосредоточенным.  Почти
привлекательным. Лицо человека, думающего, как бы убить себе подобного.

Он  приподнял  зажигалку,  чтобы  лучше  было  видно, и я понял, что еще
два-три  шага, и он увидит нас. Теперь мишенью был он. Я медленно поднял
пистолет.  Нас,  помонов,  учат  употреблять  оружие  как можно реже, но
когда нужно его употребить, мы знаем, как это делать.

Я  затаил  дыхание  и  плавно,  не  дергая,  нажал на спуск. Выстрел был
оглушительным. Выстрелы всегда звучат особенно громко в тесном помещении.

- Эй, что там? Они? - послышался голос с лестничной площадки.

- Они, - сдавленно крикнул я.

Дверной  прямоугольник  осветился,  и  тут  же  свет заслонила фигура. Я
выстрелил.  Удивительно,  как  охота  на  человека притупляет у охотника
чувство  опасности.  Этим  двум,  наверное, и в голову не приходило, что
намеченные жертвы могут поменяться с ними ролями.

-  Помоги  мне,  -  шепотом  попросил  я  Оскара.  - Поищи около первого
зажигалку. Он держал ее в руке. Где-нибудь около него. А я займусь вторым.

Чердачное  окошко  по-прежнему ритмично освещалось оранжевыми сполохами.
Я переступил первого и осторожно пошел на светлый прямоугольник двери.

- Нашел зажигалку, - громко прошептал Оскар. - Вот она.

- Хорошо. Зажги ее.

- Как?

- Ну, нажми кнопку. Посмотри сам.

- Зажег.

- Человек умер? Ты ведь теперь знаешь, что такое умереть?

- Да, Дин. У него дырка во лбу.

Что  делать  дальше?  Красный  фургон  все еще внизу. Они, наверное, уже
нервничают.  Скоро  два-три человека поднимутся наверх. Теперь они будут
напуганы.  Они  будут  прислушиваться к каждому шороху. Они будут знать,
что  мы  здесь,  в  этом  ноевом  ковчеге,  потому  что в нем только что
исчезли  двое  их  товарищей.  Они  оставят  коллег  у  подъезда и будут
действовать  методично  и  неторопливо.  В  конце концов они придут и на
чердак. С фонариками.

Мне  пришла в голову дурацкая мысль. Переодеться в одежду убитых и нагло
спуститься  вниз,  рассчитывая, что они не сразу определят, кто мы. Увы,
так  бывает  только в фантазиях. Оставалось чердачное окошко. Я пошел на
рекламные  сполохи.  Стекло едва пропускало свет. Я дернул изо всех сил,
и   рама   со  скрипом  распахнулась.  Ворвался  холодный  воздух,  и  я
постарался  вдохнуть  поглубже,  чтобы хоть как-то успокоиться и оценить
наши шансы.

Окно  выходило  на  крышу.  Я  положил  руки на подоконник, подпрыгнул и
оказался  на  крыше,  обнесенной  проржавевшим  металлическим парапетом.
Ветер  пронизывал  меня  без  малейших  усилий,  я с трудом унял дрожь и
огляделся  в  поисках  пожарной  лестницы. Я знаю, как устроены пожарные
лестницы  в старых домах. Мое детство прошло на такой лестнице. Она была
клубом,  цирком  и  кафе. С нее я хотел прыгнуть, когда жизнь показалась
мне невыносимой. Около нее я впервые увидел пактора Брауна.

Справа  от себя сквозь гребенку парапета с выломанными зубьями я заметил
рожки пожарной лестницы, загибавшиеся внутрь, на крышу.

- Оскар, - позвал я, всунув голову в окошко, - вылезай.

Он  держался  молодцом.  Ни  паники,  ни  лишних  вопросов.  Может быть,
потому,  что  он плохо понимал, что происходит. А может быть, он понимал
это лучше меня.

Мы  подошли  к  лестнице.  Она  выходила во двор. Ветер принес откуда-то
мелкую водяную пыль.

- Ты не побоишься спускаться? - спросил я Оскара.

- Нет. Дин. Не побоюсь.

Он  боялся.  Я  почувствовал  это  и  по  его голосу, и по легкой дрожи,
которую ощутил, коснувшись его руки. Однако он пересиливал страх.

-  Я  полезу  первым,  ты  за  мной.  Что бы ни происходило, не отпускай
лестницу.  Если со мной что-нибудь случится, позвони Генри Клевинджеру в
Хиллтоп. Придется тебе тогда остаться Оскаром...

-  Нет,  - прошептал Оскар, - с тобой ничего не может случиться, ты ведь
мой... мой покровитель.

Я  взялся  руками  за  лестницу. Ржавое железо было холодным и мокрым. Я
отпустил  одну  руку  и  посмотрел на ладонь. Она была темно-коричневой.
Ржавчина.

Я  опускался  осторожно, тщательно нащупывая ногой каждую перекладину. Я
особенно  не  боялся,  что меня кто-нибудь заметит из окон - было темно,
шел  дождь  -  какой идиот будет смотреть в окно? Зато смотрел я. Сквозь
неплотно  задернутые  занавески  в  теплых светлых мирках я видел людей,
которые сидели у телевизоров, ели, разговаривали.

Вдруг   я   не  обнаружил  очередной  перекладины,  очевидно,  она  была
выломана.  А  может  быть, лестница обрывалась... Я поднял голову. Оскар
спускался медленно, так же, как и я, нащупывая ногами перекладины.

-  Оскар,  -  тихо  позвал  я, и он замер надо мной. - Осторожнее. Одной
перекладины не хватает.

Я  крепко  сжал  руками  перекладину,  за  которую держался, и попытался
дотянуться  ногой  до следующей опоры, но не мог. Оставался один способ.
Я  обхватил  боковую стойку, всем телом прижался к ней и начал осторожно
спускаться.  Мне  показалось,  что  вот-вот  руки соскользнут с мокрого,
ржавого металла, и я на секунду коснулся стойки щекой, уловил ее запах.

Наконец  я  нащупал перекладину. Я перевел дух. Удивительно избирательно
все-таки  работает  мозг,  подумал  я.  Опуститься с лестницы - и больше
ничего. А ведь опасность могла подстерегать нас и сверху и снизу.

Вот,  наконец,  последняя  перекладина.  Я  огляделся.  Двор  был  пуст.
Освещенные окна отражались в мокром асфальте.

Я  спрыгнул  и  подождал  Оскара.  Даже  в  полумраке  двора  видна была
потемневшая  от  влаги  пыль  на его лице. Да и я, наверное, выглядел не
лучше.  Я  быстро  намочил платок в лужице, вытер лицо и протянул платок
Оскару.

И  снова надо было решать. Попытаться спрятаться где-нибудь во дворе или
рискнуть  выбраться  на  улицу?  Все зависело от того, нашли ли уже люди
снизу  своих  двух  товарищей.  Этого  я не знал. Я автоматически поднял
голову  и  в  рекламной  оранжевой  вспышке увидел человека на крыше. Он
смотрел вниз.

Я  схватил  Оскара  за  руку,  и  мы кинулись к выходу - небольшой арке.
Каждая  клеточка  моего тела напряглась, ожидая, что сейчас, в следующее
мгновенье, тишина двора взорвется грохотом выстрелов.

Мы  нырнули  под  арку  и оказались на улице. Я знал, что бежать нельзя,
нельзя  привлекать внимание, но ноги не слушались. Мы бежали минут пять,
не  меньше.  Я  широко  открытым  ртом  хватал  воздух,  но его никак не
хватало,  чтобы  наполнить  легкие.  Сердце  колотилось так, что вот-вот
должно было разбиться.

И  тут  возникло  такси.  Подарок  судьбы.  Самый  желанный в ту секунду
подарок.  Островок  безопасности. Крепость на четырех колесах, в которой
можно перевести дух.

-  Смотрю,  бегут,  -  показал  головой водитель, когда мы в изнеможении
рухнули на заднее сидение. - Промокли или от нарка дали деру...

- Их там, по-моему, и не один был, - пробормотал я. - Будьте добры к "Оку".

-  Хоть  и не выезжай с темнотой. Никто на улицу носа не кажет. За целый
час вы одни...

Охранник  в  штаб-квартире  "Ока"  с  сомнением  оглядел  нас и хмыкнул.
Должно быть, мы выглядели не слишком элегантно.

Ники только ахнул, увидев нас.

- Что случилось? - спросил он. Я рассказал о том, что произошло.

-  Но  как  они  узнали,  где  вы?  -  недоуменно  пожал Ники плечами. -
Клянусь,  я не проговорился ни одному человеку. Вы не выходили на улицу?
Никому не звонили?

-  Я  звонил, - сказал я. - Я вознес молитву Машине. Ты ведь знаешь, как
мы  молимся в Первой Всеобщей... Я просил, чтобы она послала кого-нибудь
в  "Сансет  вэлли",  не  интересовались ли там нами... Я сообщил Машине,
где мы.

Я  замолчал.  Меня  охватило  оцепенение.  Я  слышал,  как  Ники  вышел,
захлопнул  дверь  и  щелкнул  замком.  Я  слышал,  как скрипнул стул под
Оскаром.  Я слышал свое дыхание - оно все еще не могло успокоиться. Но я
не  мог  собрать  свои мысли. Они не слушались меня, не подчинялись моим
жалким попыткам собрать их в послушное стадо.

Никто  не  знал,  кроме  Машины.  И  людей Филиппа Чейза. Сначала узнала
Машина,  а  потом  люди  из красного фургона и серенького "джелектрика".
Вот  над  логическим соединением этих двух фактов и бился безуспешно мой
парализованный мозг.

Я  знал,  я чувствовал, что соединить эти два звена совсем не трудно, но
мозг  выставлял  свою охрану. Он не хотел расставаться с тем, во что еще
совсем   недавно  верил.  Он  храбро  сражался  против  фактов  и  бился
безуспешно, мой мозг.

Я  чувствовал  странную,  холодную пустоту. Сначала узнала Машина, потом
люди  Филиппа  Чейза.  Так  же,  как  два  с половиной месяца тому назад
Машина  знала,  что  я  буду  разыскивать  стражника  ОП-Семь.  Знала  и
предупредила  тех,  кому  не  нужно  было,  чтобы  я  его нашел. Знала и
предупредила Генри Клевинджера.

Отцы  программисты! Машина, мозг налигии и центр Первой Всеобщей Научной
Церкви,  сообщала  об  инлитвах  прихожан банде корыстных убийц... Ей же
свято  верят  сотни  тысяч людей... Священный Алгоритм... Информационные
молитвы,   которыми   торгуют...   Сколько,   интересно,   должны   были
перечислить  люди Филиппа Чейза на счет Священного центра за информацию,
где я? Впрочем, какое это имело значение...

Отцы-программисты  были  правы.  Вера  живет, пока есть сомнения. У меня
уже не было сомнения.

Я  вдруг  увидел грустную улыбку пактора Брауна и услышал его голос: "Не
слишком старайся, запасая себе идеалы. Товар это скоропортящийся..."

Я,  должно  быть,  задремал  сидя.  Я  чувствовал,  как затекла шея, как
голова  клонилась  на  грудь. Я вздрагивал, распрямлялся и снова начинал
клевать  носом.  Я знал, что дремлю, что надо встать и разогнать сон, но
здесь,  в  дремоте,  был  еще  старый, привычный мир, мир обжитый, а явь
принесет холодное непоправимое сознание утраты этого мира.

Наконец  я  окончательно  проснулся.  По  затекшей  ноге бегали марашки.
Оскар спал, положив голову на стол. Лицо его подрагивало.

Щелкнул замок, и вошел Ники.

- Ну-ка, убийца, - радостно крикнул он мне, - включи-ка телевизор.

Новости "Ока" уже начались. Голос диктора дрожал от возбуждения:

- ...полагают, что убийца или убийцы скрылись через пожарную лестницу...

В  кадре появилась покачивающаяся мокрая крыша. Она по-прежнему отражала
оранжевые рекламные сполохи.

-  ...Есть основание считать, что убийство представляет обычное сведение
счетов   двух   враждующих   шаек.  "Око"  сообщит  зрителям  дальнейшие
подробности, как только они станут известны.

-  Как?  -  спросил  горделиво  Ники.  - А если бы ты видел начало... Мы
втащили на чердак свет. Кровь на серой пыли выглядит почти черной...

- Какого цвета, интересно, твоя кровь?

-  У нас нет крови. Мы на транзисторах... Вот что. Дин, у меня появилась
идея,  как узнать у Клевинджера координаты Новы. Надо сказать ему, что у
Оскара  резко  ухудшилось  состояние.  Если  он будет сомневаться, можно
устроить им свидание. Это я беру на себя...
                                ГЛАВА 23

Доктор  Халперн, - сказал Грейсон, - я просил вас прийти, чтобы обсудить
создавшееся положение...

Голос  Грейсона  звучал  тускло,  веки набрякли, он то и дело потирал их
пальцами. Он выглядел на десять лет старше, чем обычно.

-  Какое положение? - настороженно спросил Халперн. С доктором Грейсоном
никогда  не  знаешь,  что  он  имеет в виду. В лагере, слава богу, все в
порядке.  Через  день-другой  предстоит  рождение.  На  следующую неделю
намечены две операции: пересадка почки и полная.

-  Я  только  что  получил  отчет  оттуда.  До  сих пор Дина Дики и Лопо
ликвидировать не удалось.

- Не может быть... Филипп Чейз не такой человек, чтобы...

-  На  этот  раз  он оказался таким человеком... Сначала все шло хорошо.
Они  остановились  в  "Сансет  вэлли", как мы им рекомендовали, и вскоре
отправились  в  Хиллтоп к Генри Клевинджеру. Если вы помните, мы просили
Чейза,  чтобы  он  ничего не откладывал и постарался ликвидировать их на
обратном  пути.  Перед  самым  выездом  на  шоссе  они  вдруг  повернули
обратно.  Чейз  клянется,  что  они ничего не могли узнать, что все было
подготовлено самым тщательным образом.

- Но они как то выбрались из Хиллтопа или сидят там до сих пор?

- По видимому, они вызвали аэротакси.

-  Но  они  вернулись,  черт  их  драл,  в гостиницу? - Халперн набрал в
легкие  побольше  воздуха  и медленно выпустил его. Он всегда делал так,
когда хотел успокоиться.

-  Они  не  вернулись  в  гостиницу.  Чейз  связывался  с Машиной каждые
полчаса,   но  Дики  не  возносил  ни  одной  инлитвы...  Так,  что  ли,
называется  у  них  информационная  молитва...  Вместо  них  в гостинице
появился  какой-то  врач.  Идиот видел встречу Лопо с Генри Клевинджером
по  телевидению,  он  знал, в каком состоянии был Оскар Клевинджер после
катастрофы. Хотел увидеть чудо исцеления. Его убрали.

-  Неужели их так и не нашли? Почему Дики не возносил инлитвы? Не мог же
он  знать,  что  Чейз  абонирован  на справочную службу Машины. Ему это,
кстати, влетает в полмиллиона в год.

-  В  конце концов Дики все-таки вознес инлитву. Он действительно что-то
подозревал  и  просил,  чтобы  Машина  послала  кого-нибудь  в гостиницу
проверить, не интересовались ли им...

-  Я  уж  начал  было волноваться, - признался Халперн. Напряжение разом
покинуло  его. Он откинулся на спинку кресла и привычным жестом скрестил
на животе толстые пальцы.

-  И  рано  перестали, - сухо сказал доктор Грейсон. - Чейз был на месте
через  десять  минут.  Но  Дики и Лопо удрали через чердак, убив сначала
двух  человек...  В  квартире,  где  они  скрывались,  нашли  фото Новы,
слепков и магнитную пленку.

- Слава богу!

-  Не богу! - вдруг крикнул Грейсон. - Вам! Кто должен был проследить за
досмотром их вещей? Кто? Вы отвечаете за это! Вы! Вы!

- Но ведь фото и пленка в наших руках...

-  Копии!  Понимаете,  вы, идиот, - ко-пи-и! И знаете ли вы, кретин, где
оригиналы?  По-видимому,  у  "Ока".  Разбойники "Ока" были на чердаке со
своими  камерами  раньше  полиции.  Им  мог  сообщить  только  Дики.  Вы
понимаете, что это значит?

-  Они  не  рискнут,  -  неуверенно  пробормотал Халперн. - Они не знают
наших координат...

- Знают, Генри Клевинджер дал им.

-  Что же делать? Что же делать? - Халперн судорожно вздохнул и подумал:
"Завертелся  наш  гений...  Сколько  у меня уже в банке? Почти четыреста
тысяч...  Надо  подумать, как смотать отсюда удочки... В общем, неплохо,
что  я  не  стал  обыскивать Дики при отлете... Как чувствовал. В случае
чего,  это  тоже  сыграет  свою  роль..." - Как же мы ошиблись в Дики, -
пробормотал он вслух.

-  Мы?  И  вы  еще  осмеливаетесь  говорить  "мы"?  Это  была ваша идея.
Ускоренный метод промывания мозгов! Промыли, нечего сказать!

- Но ведь вы одобрили эксперимент. Вы вывели его из сурдокамеры.

-  Послушайте,  Халперн, - тихо, с угрозой в голосе сказал Грейсон, - вы
забываетесь.  Вы  забыли,  кем  вы  были. Я вас вытащил из тюрьмы и там,
видно,  вы  все-таки  окончите  сво