слышал, как при движении хрустят его суставы. При каждом шаге его  футовой
толщины лапы глубоко утопали в покрытой хвоей земле. Я ощутил, что  колени
мои мелко дрожат, а волосы стоят дыбом. Теперь чудовище было от меня всего
в десяти футах, и я видел, как от его дыхания колеблются края его ноздрей,
в каждую из которых свободно вошел бы мой кулак. Я твердо знал,  что  если
он приблизится еще хоть на шаг, я нажму на спуск.
     - Лежать, малыш! - выдавил я из себя, как мне показалось, решительным
тоном приказания.
     Он остановился, убрал, а затем  снова  вытянул  язык,  потом  бережно
опустил на землю свою  задницу,  как  старая  дева,  садящаяся  в  любимую
машину. И вот теперь он сидел и смотрел на меня, а я смотрел  на  него.  А
пока мы были заняты этим, появился сам великан.
     Он приблизился почти бесшумно, появившись из-за деревьев.  Я  заметил
его только когда он был уже не далее пятидесяти футов - ведь он  просто  в
два раза выше обычного человека, и больше  ничего.  Просто  очень  высокий
человек, и можно даже пройтись насчет размера его обуви.
     Но при этом забываешь, что при двойном росте он  заслоняет  в  четыре
раза больше неба, нависая над тобой, что на себе он  носит  в  восемь  раз
больше мяса и костей. При земном притяжении  он  весил  бы  верных  тысячу
шестьсот фунтов. Здесь, на этой планете, он весил не более  полутонны,  но
даже при этом каждая из его ног несла на себе по пятьсот  фунтов.  У  него
были толстые, увитые мышцами ноги, которые были под стать рукам,  груди  и
шее, похожей на кусок ствола дуба, поддерживающей голову. Но, несмотря  на
всю его массивность, в фигуре его не было никакой  диспропорции.  Если  бы
его сфотографировать так, чтобы  на  снимке  было  невозможно  представить
масштаб, он выглядел бы самым обыкновенным мистером Покорителем  Вселенной
- стройным, сильным,  с  хорошо  развитой  мускулатурой,  и  больше  ничем
особенным не выделяющимся. У него были черные  курчавые  волосы,  довольно
неровно подстриженные, но подстриженные ничуть не хуже, чем это удалось бы
любому человеку, живущему вдали от парикмахеров.  Он  носил  бородку,  под
густыми черными  бровями  покоились  широко  расставленные  бледно-голубые
глаза. Кожа  его  была  выдублена  непогодой  и  приобрела  цвет  вытертой
телячьей кожи. У него были правильные черты лица, и если вам нравятся лица
в стиле Зевс-Посейдон, то вы могли бы назвать его  даже  симпатичным.  Все
это я рассмотрел, пока он приближался ко мне, двигаясь настолько же легко,
насколько тяжело передвигался его  пес.  Он  остановился  рядом  с  ним  и
беззаботно потрепал его по голове ладонью, размером  с  добрую  лопату,  и
принялся разглядывать меня. Тут я на какой-то миг вновь почувствовал  себя
ребенком, снизу вверх глядящим в мир на взрослых, как  Гулливер  в  стране
великанов. Мысли теснились в моей голове, призрачные образы мира, тепла  и
любви, полной безопасности - смутные воспоминания  детства,  теперь  давно
забытые. Я отогнал их и напомнил себе, что я - Бэйрд Улрик,  профессионал,
выполняющий задание в мире, где просто не может быть места фантазии.
     - Ты человек, которого зовут Джонни Гром, - сказал я.
     Он ничего не ответил. Кажется, только чуть-чуть улыбнулся.
     - Я Паттон, Карл Паттон. Свалился сюда на корабле, - я  указал  рукой
на небо.
     Он кивнул.
     - Я знаю, - голос его был глубоким и звучным, как  орган,  недаром  у
него была такая широченная грудь. - Я слышал, как падал твой корабль, - он
окинул меня взглядом и, не заметив никаких внешних повреждений, продолжал:
- Я рад, что ты приземлился благополучно. Надеюсь, Вула не испугала  тебя,
- его  лингва  звучала  немного  старомодно  и  чуть-чуть  высокопарно,  с
каким-то легким незнакомым мне акцентом.
     Лицо мое, закаленное в бесчисленных партиях  в  покер,  должно  быть,
все-таки вытянулось при этих словах, потому что он улыбнулся. Зубы у  него
оказались ровными и белыми, как мрамор.
     - С чего бы это? - ответил я, стараясь  не  пищать.  -  Да  даже  моя
трехлетняя племянница потрепала бы по ноге датского дога. Выше  ей  просто
было бы не дотянуться.
     - Пойдем со мной к моему дому. У меня есть пища, огонь.
     Я немного опомнился и начал входить в роль.
     - Мне необходимо добраться до грузового отсека. В нем... в общем, там
есть пассажиры.
     На лице его отразился безмолвный вопрос.
     - Они живы... пока, - ответил  я.  -  У  меня  есть  прибор,  который
сообщил  мне,  что  отсек  приземлился  благополучно.  Ячейки  оборудованы
противоударными устройствами, так что если уцелел  пеленгатор,  то  и  они
тоже целы. Но остальное оборудование может быть повреждено. Если это  так,
то люди могут погибнуть.
     - Все это очень странно, Карл Паттон, - сказал он после того,  как  я
закончил объяснения. - Как можно заморозить живых людей?
     - Они долго не протянули бы, если бы не низкое содержание  кислорода,
ответил я.  -  Они  сплошь  покрыты  ожогами  третьей  степени.  И  вполне
возможно, что изнутри тоже ожоги.  В  медицинском  центре  их  поместят  в
восстановительные камеры и нарастят им новые шкуры. Когда  они  проснутся,
то опять будут как новенькие, -  я  многозначительно  посмотрел  на  него.
Выражение моего лица должно было  убедить  его  в  том,  что  я  собираюсь
исполнить свой долг до конца. - Если я доберусь туда вовремя - все будет в
порядке. Если нет, то... -  я  не  договорил,  давая  этим  понять,  какой
ужасный  конец  ждет  несчастных.  Затем  я  демонстративно  взглянул   на
указатель пеленгатора на своем запястье. - Отсек приземлился где-то в  той
стороне, - я указал рукой на север. - Только вот не знаю, насколько далеко
отсюда.
     Я исподлобья взглянул  на  него,  пытаясь  определить,  какой  эффект
возымели мои действия и слова. Чем меньше  я  ухитрюсь  выдать  себя,  тем
лучше. Тем более, что он не показался мне таким простачком,  как  пытались
представить его те, кто готовил меня к заданию. Малейший промах может  все
испортить. Я произнес:
     - Может, миль сто, а, может, и больше.
     Он немного подумал, глядя на меня сверху. Глаза его  были  достаточно
дружелюбны, но, казалось, смотрели куда-то  сквозь  меня.  Они  напоминали
свечу, горящую за окном незнакомого дома.
     - Там, куда они упали, нехорошие места, - наконец, сказал он. - Башни
Нанди очень круты.
     Я знал это. И  место  выбирал  очень  тщательно.  Я  бросил  на  него
мужественный, исполненный беззаветной решимости взгляд.
     - Там находится десятеро, и я отвечаю за их жизни. Я  обязан  сделать
все, что в моих силах.
     Его взгляд встретился с моим. И в первый раз с момента нашей  встречи
в его взгляде промелькнул какой-то теплый огонек.
     - Сначала ты должен поесть и отдохнуть.
     Я хотел сказать что-нибудь, чтобы он поглубже  захватил  наживку,  но
как раз в этот момент мир начал медленно крутиться вокруг меня.  Я  сделал
шаг, чтобы  восстановить  равновесие,  но  тут  пространство  вокруг  меня
заполнили какие-то светящиеся хлопья, затем окружающее стало ускользать от
меня, и я соскользнул туда, где меня терпеливо  все  это  время  поджидала
тьма...


     Я проснулся и увидел,  как  над  моей  головой  на  гладком  потолке,
сделанном из какого-то дерева, пляшут оранжевые  отблески  света.  Потолок
находился на высоте футов двадцати.  Свет  исходил  из  очага,  в  котором
запросто можно было зажарить целого быка. Очаг был сложен из глыб,  вполне
годящихся на целое надгробие каждая. Я возлежал  на  постели,  не  намного
более обширной, чем теннисный корт, а воздух был наполнен запахом супа.
     Я подполз к краю постели и рискнул спрыгнуть на пол с высоты в четыре
фута. Ощущение было такое, что у меня не ноги,  а  переваренные  макароны.
Ребра ныли - возможно, оттого, что я долго лежал на плече великана.
     Он взглянул на меня из-за высокого стола, за которым сидел.
     - Ты был измотан, - проговорил он. - И у тебя много ушибов.
     Я оглядел себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.
     - Где мой скафандр? - рявкнул я.
     И моя грубость была вызвана не просто слабостью.  Я  представил  себе
свое  снаряжение,  стоимостью  в  шестьдесят  тысяч  кредитов,  и   сделку
стоимостью в миллион небрежно брошенными у утилизатора - или в огонь  -  и
ожидающий меня вместо них комплект теплой одежды.
     - Вот он, - мой хозяин указал на край постели.
     Я схватил скафандр, проверил. Как будто все было о'кей.  Но  все  это
было не по мне. Мне не нравилось то, что  человек,  с  которым  мне  позже
придется иметь дело, ухаживает за мной, совершенно беспомощным.
     - Ты отдохнул, - сказал великан. - Теперь поешь.
     Я уселся за стол, положив под себя стопку сложенных одеял, и принялся
за настоящий котел густого варева из  каких-то  очень  вкусных  зеленых  и
красных овощей и кусков нежного белого мяса.
     Был и хлеб - твердый, но вкусный, с привкусом  орехов,  было  вино  -
самодельное, красное вино, которое, однако, показалось мне  гораздо  более
вкусным, чем любое коллекционное из погребов Арондо  на  Плезире-4.  После
трапезы  великан  разложил  на  столе  карту  и   указал   на   местность,
представляющую собой горный массив, изрезанный вершинами и пропастями.
     - Если отсек здесь, - сказал он, - будет  трудно.  Но,  возможно,  он
упал вот сюда, - он  указал  на  сравнительно  более  ровную  местность  к
юго-востоку от непроходимых гор.
     Я сверился с индикатором, определяя азимут.  Направление,  которое  я
указал ему ранее, отклонилось от  истинного  всего  градуса  на  три.  При
расстоянии в 113.8 миль - а именно такое расстояние указывали приборы - мы
промахнулись бы всего миль на 10.
     Великан  стал  прокладывать  линию  нашего  маршрута  на  карте.  Она
пролегала вдоль края того, что он называл Башнями Нанди.
     - Возможно, - произнес он. Он явно  относился  к  людям,  которые  не
любят сорить словами.
     - Сколько еще будет длиться день? - спросил я.
     - Часов пятьдесят или около того.
     Это означало, что я провел в забытье почти шесть часов. Это мне  тоже
не понравилось. Время - деньги, да и к тому же  мой  график  был  довольно
напряженным.
     - Ты связался с кем-нибудь?
     Я бросил взгляд на  большой  старомодный  экран  у  стены.  Это  была
стандартная  модель,  работающая  в  Y-диапазоне  с  радиусом   охвата   в
полмиллиона световых лет. Значит, контакт со станцией  Кольцо-8  занимает,
примерно, четыре часа.
     - Я сообщил мониторной станции, что ты  благополучно  приземлился,  -
ответил он.
     - А что ты еще сообщил им?
     - Больше сообщать было нечего.
     Я поднялся.
     - Тогда можешь снова связаться с ними, - заявил я. - И скажи им,  что
я нахожусь на пути к грузовому отсеку.
     На лице я старался сохранить выражение беззаветности героя-скромняги,
который не нуждается в проводах со слезами. Уголком глаза я  заметил,  как
он кивнул, и  тогда  я  на  какое-то  время  даже  усомнился  в  том,  что
знаменитая способность Улрика к анализу характеров подвела его,  если  это
средоточие  мужественности  намерено  было   поберечь   свою   задницу   и
представить маленькому бедняжке одному проделать весь путь.
     - Дорога будет нелегкой, - заметил он. - На перевалах сильные  ветры.
А на вершинах Куклэйна лежит снег.
     -  Ничего  страшного.  Надеюсь,  что  обогреватель  скафандра  вполне
справится со всем этим. Вот если бы ты одолжил мне немного воды и пищи...
     Он  подошел  к  полкам   и   снял   мешок,   размерами   напоминающий
климатическую установку  для  пятикомнатного  полевого  купола.  Теперь  я
наверняка знал, что жертва попала в мою западню.
     Он сказал:
     - Если ты ничего не имеешь против, Карл Паттон, то я пойду с тобой.
     Я немного поотнекивался, как положено в таких случаях,  но,  в  конце
концов, позволил ему убедить себя.
     Через полчаса мы отправлялись в путь  -  после  того,  как  известили
станцию Кольцо-8, что выходим к отсеку.


     Джонни Гром шел впереди легкой походкой, покрывая расстояние с вполне
приличной скоростью.
     Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит.
     Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он нашел  меня.
Единственным его оружием был окованный сталью посох.
     Его чудовищный приятель трусил сбоку  от  нас,  не  отрывая  носа  от
земли.
     Я просто шел  следом  за  Джонни.  Моя  поклажа  была  легка:  гигант
заметил, что чем меньше я буду нести  за  плечами,  тем  лучшее  время  мы
покажем. Я ухитрялся не отставать, плетясь в то же время  немного  позади,
чтобы все это выглядело натуральнее.
     Кости мои все еще немного ныли, но в общем-то я чувствовал себя почти
как жеребенок при этой гравитации.
     Целый час мы шли молча, поднимаясь по длинному склону между огромными
деревьями. Когда мы достигли вершины, здоровяга  остановился  и  подождал,
пока я не подойду к нему, немного запыхавшись, но,  в  принципе,  выдержав
первое испытание.


     Он сказал:
     - Здесь мы отдохнем.
     - Черта с два, - ответил я. - Для тех бедняг, может быть, все  решают
как раз минуты.
     - Человек должен отдыхать, - резонно заметил  он  и  уселся,  положив
обнаженные руки на колени.
     Сев, он оказался на одном уровне со мной стоящим. Мне это пришлось не
по душе, и я тоже сел.
     Чтобы продолжить разговор, ему понадобилось еще минут десять.
     Вообще, как я заметил, Джонни Гром был человеком,  который  не  любил
заводиться. Он умел выбирать оптимальный темп.
     Видимо, мне придется попотеть, чтобы загнать его  до  смерти  на  его
собственном поле.
     Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности.
     Было холодно, деревья росли здесь гораздо более редко, да и размерами
они были значительно меньше из-за морозов.
     Стволы их были искривлены ветрами  и  походили  на  скрюченные  руки,
вцепившиеся в утесы.
     На прогалинах  кое-где  лежал  снег,  а  кое-какие  признаки  в  небе
свидетельствовали о том, что скоро может выпасть еще, и весьма скоро.
     Не то, чтобы я мог ощущать резкие порывы ветра, свирепо  бросающегося
на нас с вершины  гор,  но  ведь  великан-то  воспринимал  холод  и  ветер
обнаженными руками!  В  отличие  от  меня,  имевшего  такой  замечательный
скафандр.
     Я решил при первой же предоставившейся  мне  возможности  разговорить
великана, пытаясь поподробнее узнать его слабые места и болевые точки.
     - Разве у тебя нет куртки? - начал  я  разговор  на  нашем  следующем
привале.
     Мы расположились  на  скальном  уступе,  со  всех  сторон  обдуваемом
ветром,   скорость   которого,   по   моим   подсчетам,   приближалась   к
сорокамильному галопу.
     - Здесь у меня плащ, - он похлопал по мешку. - Я надену его позже.
     - Ты сам шьешь себе одежду? -  я  смотрел  на  дубленую  кожу,  мехом
внутрь, скрепленную крупными парусными стежками.
     Он внезапно помрачнел и замолчал.
     - Эти одеяния мне изготовила женщина, - наконец  ответил  он.  -  Это
было очень давно,
     - Что верно, то верно, - отозвался я.
     Я попытался представить его с женщиной, представить себе его подругу,
как она движется, как выглядит. Женщина, десяти футов ростом...
     - У тебя есть ее изображение?
     - Нет, ее образ хранится в моем сердце.
     Он сказал это как само собой разумеющееся, будто  это  была  какая-то
ритуальная фраза. Интересно,  подумал  я,  каково  это  -  быть  последним
представителем своего народа. Но спрашивать его об этом  не  стал.  Вместо
этого я спросил:
     - Но зачем тебе это нужно? Жить здесь в одиночестве?
     Он уставился на ледяные скалы.
     - Здесь мой дом, - наконец, сказал он.
     Еще один машинальный ответ, за которым не скрывалась  никакая  мысль.
До него просто никогда бы не дошло. Ему даже и в голову никогда не  пришло
бы, как  он  мог  бы  заставить  доиться  слезами  и  наличными  несколько
миллиардов голодных до сенсаций обывателей.
     Самая  настоящая  невыдуманная  мыльная  опера.  Конец  пути.  Тупик.
Бедняжка Джонни Гром, такой отважный и такой одинокий...
     - А тебе зачем это нужно... то, что ты делаешь? - вдруг спросил он.
     Я почувствовал, что внутренности мои как будто сжала невидимая рука.
     - Что ты имеешь в виду? - я выдавил это сквозь зубы, а  в  это  время
моя рука уже сжимала кратерный пистолет, мгновенно выскочивший из рукава.
     - Ведь ты  тоже  живешь  один,  Карл  Паттон.  Ты  правишь  кораблями
космоса. Ты постоянно в одиночестве и постоянно испытываешь трудности. Вот
хотя бы сейчас - ты готов отдать жизнь за своих товарищей.
     - Никакие они мне не  товарищи,  -  огрызнулся  я.  -  Они  -  просто
оплаченный груз, и только. Не доставишь - ничего не получишь. И я вовсе не
собираюсь отдавать жизнь. Я просто совершаю прогулку для моциона.
     Некоторое время он испытующе глядел на меня.
     - Мало кто решился бы подняться на Куклэйн  в  это  время  года.  Тем
более, не имея на то веских причин.
     - У меня-то причина достаточно веская. Целых сорок тысяч причин.
     Он как-то слегка улыбнулся.
     - Ты многолик, Карл Паттон, так мне кажется. Но ты отнюдь не глуп.
     Я сказал:
     - Давай-ка трогаться. Прежде, чем я получу  свои  законные,  нам  еще
ходить и ходить.
     Теперь Джонни Гром шел легким шагом, который казался  ему  приемлемым
для меня.
     Собака, казалось, начала нервничать, то и дело задирая нос к  небу  и
принюхиваясь, а затем снова уносилась вперед. Я с  легкостью  поспевал  за
ним,  сопя  и  отдуваясь  на  подъемах  и  довольно  естественно  стараясь
отдышаться на привалах.
     Все это я делал очень осторожно, чтобы не показать, как мне на  самом
деле легко, и в тоже время стараясь не наводить великана на мысль, что мне
такой темп не под силу.
     Мало-помалу я стал прибавлять шагу и, наконец, мы  уже  двигались  со
скоростью более четырех миль в час. Такая скорость  хороша  для  небольших
прогулок при земном притяжении и по ровной дороге.
     Здесь, чтобы выдержать такой темп в течение даже  недолгого  времени,
нужно было бы быть настоящим атлетом. В то  же  время  для  меня  с  моими
пьезоэлектрическими  мускулами,  принимающими  на   себя   основную   долю
нагрузки, такая скорость была нипочем.
     Мы остановились перекусить. Здоровяк извлек  из  мешка  хлеб,  сыр  и
бурдюк с вином и отвалил мне порцию, которой вполне хватило бы на двоих. Я
съел большую часть, а остальное отправил в специальный карман для отходов,
расположенный на плече скафандра, когда мой сотрапезник отвернулся.  Когда
он расправился со своей порцией - ненамного большей, чем моя - я  поднялся
на ноги, давая понять, что того же жду и от него. Он даже не пошевелился.
     - Теперь мы должны отдохнуть часок, - заявил он.
     -  О'кей,  -  отозвался  я.  -  Только  отдыхать  тебе   придется   в
одиночестве. Меня ждет дело.
     Я пошел прочь, шагая по пятнистому  снегу,  и  отошел  уже  шагов  на
десять, когда мимо меня галопом промчалась гигантская шавка,  развернулась
и преградила мне дорогу. Я попытался обойти ее справа, но пес снова  встал
на моем пути. То же самое произошло и при левом повороте.
     - Отдохни, Карл Паттон, - произнес сзади Голиаф. Он улегся на спину и
заложил руки под голову, закрыв глаза. Что ж, ладно, если я могу не давать
ему заснуть. Я вернулся и сел рядом с ним.
     - Глухомань здесь,  -  сказал  я.  Он  ничего  не  ответил.  -  Такое
впечатление, что здесь отродясь никто не бывал, - добавил я. - Даже  мятой
жестянки из-под пива не видно.
     Это тоже не возымело успеха.
     - Чем, интересно, ты кормишься здесь? - спросил я. - Из чего  делаешь
сыр и хлеб?
     Он открыл глаза.
     - Из сердцевины дерева-друга. Ее или размалывают в  муку  или  делают
массу и сквашивают.
     - Неплохо, - заметил я. - Но уж вино-то наверняка привозное.
     - Вино нам дают плоды того же самого дерева, - он  так  произнес  это
"нам", словно до