Кит ЛОМЕР

                             ЖИЛ-БЫЛ ВЕЛИКАН




     На расстоянии в полмиллиона миль Вэнгард был похож на шар  из  серого
чугуна,   полуосвещенный,   желтовато-белый   на   освещенной    половине,
угольно-черный   на   противоположной.    Вдоль    терминатора    тянулась
ржаво-красная полоса. Горные хребты, как непричесанные космы черных волос,
свисали с белых мглистых полюсов, веером расходясь все дальше и  дальше  в
стороны, в то время как между ними вырастали новые мелкие хребты,  образуя
неровную сетку, покрывающую почти всю  поверхность  планеты,  напоминающей
из-за этого тыльную сторону кисти пожилого человека.
     Я следил за тем, как изображение на экране становилось  все  более  и
более подробным, до тех пор, пока не появилась возможность сравнить его  с
тем, что было у меня на навигационной карте.
     Только после этого я сорвал пломбу со своего Y-излучателя и послал  в
эфир свой "Мэйдей" - сигнал бедствия.
     - Дядюшка-король 629! Всем, всем, всем! Я в опасности!  По  аварийной
траектории приближаюсь к Р-7985-23-Д, но шансов  очень  мало.  Координаты:
093  плюс  15  при  19-0-8  стандартного!  Жду  указаний  и,  если  можно,
побыстрее! Все станции, прием!
     Я включил автоматический маяк, который тут же принялся выплевывать  в
пространство мой призыв по тысяче раз в миллисекунду, а сам  тем  временем
переключился на прием и выждал 45 секунд. Это  как  раз  столько,  сколько
нужно гиперсигналу, чтобы достигнуть излучательной станции возле  Кольца-8
и привести его в действие.
     Все произошло точно так, как по расписанию. Прошло еще с полминуты, и
моей спины как будто коснулся чей-то холодный палец. Затем голос, который,
казалось, был недоволен тем, что его разбудили, произнес:
     - Дядюшка-король 629, с  вами  говорит  Мониторная  Станция  Зет-448,
качество приема три на три. Вам запрещается,  повторяю  -  запрещается!  -
посадка на планету. Доложите подробно о том, что произошло...
     - Перестаньте городить чепуху! - довольно-таки резко отозвался я. - Я
скоро поцелуюсь с этим булыжником, и  от  вас  зависит  только,  насколько
крепок будет этот поцелуй! Сначала посадите меня, а уж бумажными делами мы
займемся потом!
     - Вы находитесь  в  территориальной  зоне  карантинного  мира  пятого
класса. Существует официальный навигационный запрет приближаться...
     - Довольно умничать, 448! - отрезал я. - 700 часов назад я вылетел  с
Доби со спецгрузом на борту! Может, вы думаете, я нарочно выбрал эту  дыру
для  посадки?  Мне  нужны  технические  указания  по  посадке,   и   нужны
немедленно!
     Теперь снова небольшое ожидание. Мой  собеседник,  казалось,  говорит
уже сквозь зубы:
     - Дядюшка-король, передайте данные бортовых систем.
     - Непременно, непременно. Но только шевелитесь  там  побыстрее,  -  я
постарался придать голосу  выражение  взволнованности  и  нажал  несколько
кнопок, в результате чего он получил в свое распоряжение данные  приборов,
которые будут неопровержимо свидетельствовать, что положение мое еще хуже,
чем я его себе представляю. И в этих данных подделки не было ни на грош. Я
постарался на совесть, чтобы эта посудина поднялась в космос  в  последний
раз.
     - Все в порядке, Дядюшка-король. Вы  слишком  поздно  послали  сигнал
бедствия. Теперь  вам  придется  катапультировать  груз  и  действовать  в
следующей навигационной последовательности...
     - Я же, кажется, ясно сказал: у меня на  борту  специальный  груз!  -
заорал я в ответ. - Категория 10! По контракту с медицинской службой Доби!
Я везу 10 анабиозных камер!
     - Послушайте, Дядюшка-король, - отозвалась станция. Теперь голос стал
вроде бы менее уверенным. - Я так понимаю, что у вас  на  борту  10  живых
людей, видимо, пострадавших, и они  находятся  в  анабиозе.  Подождите,  -
снова пауза. - Да, нелегкую задачу вы мне подкинули, 629, - добавил голос,
став окончательно похож на человеческий.
     - Да, - ответил я. - Но все же нужно поспешать. Булыжник-то все ближе
и ближе.
     Я сел и принялся слушать, как перешептываются звезды.  А  в  полутора
световых годах от меня привели в действие станционный  компьютер,  который
тут же принялся пережевывать посланные  мною  данные  и  вот-вот  выплюнет
ответ. А между тем сообразительный парнишка-дежурный заодно и проверит мою
версию. Это хорошо. Мне того только  и  надо.  Моя  легенда  непробиваема.
Пассажиры,  лежащие  в  грузовом  отсеке,  были   вахтерами,   получившими
тяжелейшие ожоги при взрыве на Доби три месяца  назад.  Доби  был  суровым
небольшим мирком, на  котором  не  было  почти  никаких  возможностей  для
лечения.
     Если я доставлю  их  в  сносном  состоянии  в  медицинский  центр  на
Республике, то получу 40 тысяч. Предстартовые инспекционные данные,  равно
как и маршрут полета были представлены на рассмотрение станции, а  из  них
следовало, что самой экономичной траекторией была та, что  проходила  мимо
Вэнгарда, и любой мало-мальски смыслящий оператор проложил  бы  ее  именно
так. Все это следовало из моих данных.  Я  был  абсолютно  чист  -  просто
жертва стечения обстоятельств.  Теперь  их  очередь  ходить.  И  если  мои
расчеты хоть чего-то стоили, то сходить они могли только  так,  как  нужно
было мне.
     - Дядюшка-король,  ваше  положение  более  чем  серьезно,  -  наконец
возвестил мой невидимый консультант. - Но я могу предложить вам приемлемый
вариант спасения. Можно ли отделить ваш грузовой отсек? - он сделал паузу,
словно ожидая ответа, затем продолжал: - Вам нужно снизиться, затем ввести
грузовой отсек в атмосферу на крыльях. После этого у вас  останется  всего
несколько секунд для того, чтобы оторваться и уйти. - Понятно? А сейчас  я
передам вам необходимые данные.
     И в  память  моего  корабля  полился  поток  чисел,  которые  тут  же
автоматически записывались и вводились в систему управления.
     - 448, вас понял, - ответил я, когда поток  информации  иссяк.  -  Но
посудите сами - ведь внизу совершенно дикая местность. А если  холодильное
устройство  при  падении  будет  повреждено?  Может,  мне  все-таки  лучше
остаться и попробовать сесть вместе с грузом?
     - Это невозможно,  Дядюшка-король!  -  голос  потеплел  на  несколько
градусов. Ведь как-никак я все же был отважным, хотя и  мелким  торговцем,
твердо решившим исполнить свой долг до конца, даже если это может для него
плохо  кончиться.  -  Честно  говоря,  даже  то,  что  вам  предложено,  -
крайность. И ваш единственный шанс  -  и  вашего  груза  тоже,  кстати,  -
неукоснительно соблюдать мои инструкции!  -  добавлять,  что  неподчинение
навигационным  распоряжениям   мониторной   станции   является   настоящим
криминалом, он уж не стал. Да ему это было и ни  к  чему.  Я  знал  это  и
рассчитывал на это.
     -  Что  ж,  полагаюсь  на  вас.  На   грузовом   контейнере   имеется
навигационное устройство, - я позволил себе небольшую паузу,  без  которой
бедному,   но   честному   космическому   торговцу   с   его    умственной
медлительностью было просто невозможно придти к простейшему умозаключению,
затем выпалил: - Но послушайте! Сколько времени понадобится вашим  парням,
чтобы добраться сюда на вспомогательном судне?
     - Оно уже отправлено. Полет займет... что-то около трехсот часов.
     - Но ведь это больше двенадцати стандартных дней! А если  морозильная
установка разобьется, изоляция не удержит концентрацию кислорода на нужном
уровне! А... - еще одна пауза, необходимая для того, чтобы  сформулировать
следующее самоочевидное соображение: - А что же будет со мной?  Как  же  я
сам продержусь там, внизу?
     - Давайте сначала окажемся там, внизу, капитан.
     Из голоса улетучилась часть симпатии ко мне, правда, небольшая.  Даже
герою позволительно проявить небольшую заботу о себе, после того,  как  он
позаботится о благополучном отходе своих войск.
     Разговор продолжался еще некоторое время, но, в принципе, все главное
было уже сказано. Я следовал указаниям, делал то, что мне было сказано, не
более и не менее. Примерно через час все, кто смотрел трехмерные программы
в Секторе, будут знать, что беспомощный госпитальный корабль находится  на
поверхности Вэнгарда и жизнь десяти - или одиннадцати, если считать меня -
человек  висит  на  волоске.  После  этого  окончательно  проникну  сквозь
оборонительные линии своего подопечного, готовый приступить к  фазе  номер
два.
     На высоте десяти тысяч миль появился  звук:  печальный  вой  одиноких
молекул воздуха,  расщепляемый  тысячетонной  тушей  воздуха  престарелого
бродяги-торговца, входящего в атмосферу на слишком большой  скорости,  под
неправильным углом и  без  тормозных  двигателей.  Я  принялся  наигрывать
мелодию на том, что осталось от рулей высоты, разворачивая корабль хвостом
вперед, приберегая остатки топлива до того момента, когда оно больше всего
пригодится. И когда я и мой  корабль  достигли  точки,  которая  мне  была
нужна, мне оставалось осилить всего-навсего восемь тысяч миль  гравитации.
Я еще раз сверился с пультом управления, прикидывая будущий район посадки,
а тем временем корабль  двигался  и  бился  подо  мной,  издавая  стоны  и
рычание, как дикий зверь, которого ранили в брюхо.
     На высоте двести миль включились  главные  двигатели,  и  вся  кабина
осветилась мерцающим красным светом, появившимся у меня в глазах.
     Я почувствовал себя жабой, угодившей под сапог.
     Это продолжалось достаточно долго, так  что  я  успел  отключиться  и
вновь придти в себя раз шесть, не меньше. Затем внезапно корабль перешел в
свободное падение, и у меня в  запасе  оставались  уже  считанные  минуты,
вернее, даже секунды.
     Положить руку на рычаг катапультирования грузового  отсека  оказалось
ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице.
Я почувствовал толчок,  возвестивший,  что  грузовой  отсек  отделился  от
корабля.  После  этого  я   занял   соответствующее   положение,   опустил
противоударное устройство и  набрал  полную  грудь  затхлого  корабельного
воздуха. Палец мой коснулся кнопки  катапультирования  пилота.  Тотчас  же
прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я  провалился  в
мир иной.


     Я медленно всплыл на  поверхность  бескрайнего  черного  океана,  где
дурные сны начали медленно отступать, и им на смену пришли чуть окрашенные
светом размытые картины полубессознательности, так что  я  успел  заметить
похожие на акульи зубы горы, окружающие меня со всех сторон.
     Вершины их были укутаны  вечными  снегами,  и  бесконечные  ряды  гор
исчезали за далеким горизонтом.
     Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент
я увидел перед  собой  только  один  пик,  несущийся  мне  навстречу,  как
взбесившаяся волна. Когда я очнулся  в  третий  раз,  я  уже  стремительно
спускался на парашюте, несясь к чему-то, что было похоже на  широкое  поле
застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва,  темно-зеленая,  густая,
стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило  только  на
то, чтобы заметить,  как  засветился  зеленым  светом  сигнал  пеленгатора
грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут
в глазах у меня снова померкло.
     Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое  мое  сознательное
ощущение.  Вторым  была  головная  боль.  А  вообще-то  болело  все  тело.
Некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим
наследником становилось общество эвтаназии, потом выпутался из  креплений,
раскрыл капсулу и выполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным
горным воздухом. Я сверил все мои боли и неприятные ощущения и понял,  что
кости и суставы целы.
     Тогда я включил термостат своего скафандра на обогрев и почувствовал,
что тепло мало-помалу просачивается в тело.
     Я стоял на сосновых иглах, если  только  бывают  сосновые  иглы  трех
футов в длину  и  толщиной  с  палочку  для  помешивания  коктейлей.  Иглы
образовывали упругий ковер, покрывающий сплошь землю у подножия  деревьев,
высоченных, как ионические колонны, и уходящие вершинами  в  темно-зеленые
сумерки крон. В отдалении между стволами я заметил белые отсветы островков
снега. Было тихо, совершенно тихо, и ни малейшего движения среди веток над
моей головой.
     Приборы скафандра сообщили мне, что давление  воздуха  16  фунтов  на
квадратный дюйм, содержание кислорода -  51%,  температура  воздуха  -  10
градусов Цельсия, как мне и обещали.
     Из данных локатора следовало, что груз мой опустился милях  в  ста  к
северо-западу от того места, где я стоял сейчас. И, насколько я мог судить
по показаниям разных штук, имеющихся в пряжке  моих  хитроумных  доспехов,
все приборы там работали нормально. И если информация, которую я  получил,
была так же хороша, как уплаченные за то, чтобы  ее  получить,  деньги,  я
находился в десяти милях от того места, куда собирался попасть, примерно в
половине  дневного  переходе  от  пристанища  Джонни  Грома.   Я   включил
энергопривод своего скафандра, сверился с компасом и отправился в путь.
     Слабое притяжение делало ходьбу  неутомительной  даже  для  человека,
буквально  измочаленного  несколькими  тысячами  миль  атмосферы.   Да   и
скафандр, надетый на мне, тоже был хорошим подспорьем. Хотя по нему  этого
никогда не скажешь, но обошелся он мне, примерно, во столько  же,  сколько
стоил бы роскошный отпуск на одном  из  этих  родиево-стеклянных  миров  с
управляемым климатом  и  великолепными  оргиями,  проходящими  при  резкой
перемене температур.  Кроме  стандартных  устройств,  регулирующих  состав
воздуха и температуру, и сервоустройства, позволяющего мне сейчас идти без
неприятных ощущений при  ходьбе,  скафандр  был  дополнительно  оборудован
всеми рефлексными  цепями  и  усилителями  реакций,  которые  были  только
известны черному рынку. Среди этих хитрых штучек было и  несколько  таких,
на которые ребята из отдела безопасности Лиги были бы  не  прочь  наложить
лапы. Один метаболический монитор чего стоил!
     Идя по компасу, я постепенно поднимался по склону, и  примерно  через
час добрался до линии вечных снегов. Деревья  тянулись  еще  на  несколько
тысяч футов; и край леса был как раз там, где начинался совершенно морской
голубизны ледник.
     Здесь я впервые увидел небеса Вэнгарда: они были темно-голубые, а над
снежными   пиками   принимали   фиолетовый   оттенок,   как   бы   оттеняя
величественных владык этого мира.
     После  часа  ходьбы  я  сделал  привал,  задал  себе  корм   в   виде
питательного раствора и нескольких глотков воды, и немного  послушал,  как
мимо меня шелестела секундами, уносясь в небытие, вечность.
     Я представил себе, как корабль с колонистами,  который  давным-давно,
на заре космической эры, девять долгих лет  странствовавший  в  безбрежном
пространстве, о котором они знали меньше, чем в свое время знал Колумб  об
Америке, наполовину  рухнул,  наполовину  опустился  на  поверхность  этой
планеты. Я представил, как они впервые выходят из  корабля  и  попадают  в
величественное  молчание  этого  холодного  мира  -  мужчины,  женщины  и,
возможно, дети - зная, что для них никогда не будет возврата. Я представил
себе их, оказавшихся лицом к лицу с безысходностью своего положения и  все
же продолжавших жить. Да, это были  мужественные  люди,  и  в  наше  время
подобного мужества уже не встретишь. Люди  теперь  стали  совсем  иными  -
такими,  как  я.  Те  принадлежали  к  мужественному   племени   пионеров,
покорителей границ, полных несбыточных надежд, целеустремленных и питающих
большие надежды на будущее.
     Во мне же были только  качества  городского  хищника,  расчетливость,
крысиная отвага, и жил я только сегодняшним днем.
     - Это все тишина, - вслух сказал я. - Она действует мне на нервы.
     Но собственный голос показался мне маленьким и ничтожным на фоне этой
величественной тишины.  Я  поднялся  на  ноги  и  направил  свои  стопы  к
следующему хребту.


     Часа через три солнце все еще пребывало на прежнем месте  -  зеленого
цвета пятно там, где сходились  кроны,  то  и  дело  пробивающееся  своими
холодными лучами сквозь чащу леса, чтобы тут и там осветить  ржаво-красные
иглы. Я легко, как птица, покрыл  уже  40  километров.  Нужное  мне  место
теперь  было  недалеко.  Несмотря  на  слабое  притяжение,  я  уже   начал
испытывать  чувство  легкой  усталости,  хотя  сложные  устройства   моего
скафандра  вдвое  облегчали  каждое  мое  усилие,  а   автомед   регулярно
впрыскивал мне в руку стимулятор. Хоть в  этом  мне  повезло.  Дома  после
подобного  приключения  мне  пришлось  бы  провести  на  больничной  койке
недельки две, как минимум. Я утешал  себя  этой  мыслью,  прислонившись  к
дереву и вдыхая обогащенную воздушную смесь, прописанную  мне  скафандром.
Приятные мысли вообще были прекрасным средством  от  начинающих  понемногу
появляться у меня перед глазами искорок. Я все  еще  блаженствовал,  когда
вдруг услышал звук...
     Ей-богу,  до  чего  забавно,  что   после   жизни,   прожитой   среди
разнообразных звуков, несколько часов, проведенных  в  абсолютной  тишине,
могут  изменить  отношение  человека  к  колебаниям  воздуха  в   слышимом
диапазоне. А ведь услышал я всего-навсего смутный далекий зов, похожий  на
призывный крик какой-нибудь одинокой морской птицы, ищущей  свою  подругу.
Но он заставил меня отшатнуться от дерева так, словно оно в мгновение  ока
раскалилось  докрасна,  и  встать,   пригнувшись,   напряженно   определяя
возможную природу этого звука. А он тем временем стал  громче,  значит,  и
ближе,  причем  скорость  его  приближения  ко  мне  свидетельствовала   о
бесплодности каких-либо попыток ретироваться. Я огляделся в надежде  найти
подходящее для укрытия дерево, но все они, похоже, с самого  рождения  уже
были старыми - самые нижние ветви находились на высоте не менее пятидесяти
футов  от  земли.  Единственным  укрытием  для  меня  могли  бы  послужить
несколько тысяч стволов. Но какое-то шестое чувство  подсказало  мне,  что
опасность, какова бы она ни была, лучше встретить лицом к лицу на открытом
месте. Во всяком случае, мы увидим друг друга одновременно. Я  чувствовал,
что это что-то живое, и что оно питается мясом - это подсказывал  мне  еле
слышный безапелляционный голос своего самого  древнего  предка.  Я  сделал
кистью руки движение, которое бросило мне в пальцы  рукоятку  запрещенного
законом  небольшого  кратерного  пистолета,  и  стал  ждать,  а  зов   все
приближался и приближался, становясь все громче и мучительнее, как мычание
овцы, страдающей от неразделенной любви,  как  рев  отвергнутого  подругой
быка, как стон гибнущего лося. Теперь до меня доносился и  топот  огромных
лап, переставляемых с такой скоростью, что  даже  при  местном  притяжении
было ясно, каковы габариты их обладателя. И, наконец, оно появилось  из-за
деревьев, полностью подтвердив все худшие опасения  моего  пра-пра...  Это
была ни собака, ни гиена даже, а то, чем была бы гиена, если бы рост ее  в
холке достигал семи футов, если бы лапы у нее были толщиной с мое бедро  в
самом узком их месте, голова - величиной с кабину одноместного геликеба, а
челюсти такие, что в них она смогла бы  нести  человека,  как  ученый  пес
несет домой вечернюю газету. И, возможно, эта  последняя  мысль  только  и
удержала меня от того, чтобы нажать на спуск. Чудовищный пес замедлил свой
бег, подняв в воздух тучу хвои, взвыл последний раз и предъявил мне  почти
ярд  ярко-красного  языка.  Сам   же   он   был   коричневый   с   черным,
гладкошерстный, с обвисшей кожей. У него были большие зубы,  но  никак  не
больше шести дюймов от основания до верха. Глаза его были  ярко-черными  и
небольшими, примерно  со  слоновьи,  с  красными  полукружьями  внизу.  Он
медленно приблизился, как бы желая разглядеть то, что сейчас будет есть. Я