Есть у нее кто-то - пусть, я не против, но ты встреть ме-
ня по-человечески!.. Потрясающие люди... А сколько их гибнет!.. Чуть что
случилось в отсеке: дымком потянуло или еще что - команда одна: задраить
отсек наглухо!..
   Татьяна. А как же люди?
   Виктор (зло). Люди?.. Какие люди?.. Для кого -  люди?..  Если  бы  ты
знала, в какие пловучие гробы нас загоняли!.. Мы как-то шутки ради натя-
нули в трюме трос, до упора, как струну, а когда опустились на сто  мет-
ров - он провис до пола, до сланей... А как эта банка трещит при  погру-
жении: симфония!.. Шенберг - "Просветленная ночь"! Только и радости, что
раз в шесть дней выпить полтора литра сухого вина...
   Татьяна. Как это - раз в шесть дней?..
   Виктор. Я рассказывал - ты разве не помнишь?
   Татьяна. Я забыла...
   Виктор. Все очень просто: за столом шесть человек, в обед каждому по-
ложено по стакану вина, и вот сегодня  один  пьет  все  шесть  стаканов,
завтра другой, и так далее...
   Татьяна (безразлично). Да, я вспомнила, ты говорил...
   Виктор. От радиации, говорят, помогает... Чушь, наверное...
   Пауза.
   Виктор (продолжает). А может, и правда... Вот (отделяет прядь  волос,
передает Татьяне) подергай!.. (Она наматывает  на  палец  прядь  волос.)
Смелее, дергай!..
   Ну, давай, не бойся!..
   Татьяна (отстраненно, печально). Зачем,  Вик?..  Не  надо...  (Делает
слабое движение пальцами.) Виктор (настойчиво). Cильнее,  не  бойся,  не
вырвешь!..
   Татьяна (смотрит в пространство). Тебе будет больно.
   Виктор (блаженно). Господь с тобой, милая!.. Разве ты можешь  сделать
мне больно?
   Татьяна резко, неожиданно дергает прядь так, что Виктор вскрикивает.
   Виктор (поворачивает голову, смотрит на нее снизу). Да что с тобой?..
   Татьяна (стараясь не встречаться с ним взглядом). Прости, я не  хоте-
ла... Прости меня...(Проводит ладонью по его лицу, как бы  непроизвольно
прикрывая глаза.) Виктор (отводит ее руку, приподнимает голову). Ты  так
странно меня встретила...
   Как будто даже испугалась...
   Татьяна. Тебе показалось...
   Виктор. Показалось?.. Может быть... Все может быть... (Встает, уходит
в холл, громко.) Конечно, чего тебе здесь бояться? (Кивает на ружья  под
потолком.) Вон у тебя сколько стволов!.. (Кричит.) Как у Робинзона  Кру-
зо!.. (Меняет тон, жестко.) А где же  наш  Пятница?..  Наш  венецианский
мавр?.. Где он?..
   Татьяна (сквозь зубы, негромко). Прекрати этот балаган!.. И перестань
орать!..
   Виктор („рничает). А что я такого сказал?.. Я  не  против,  отнюдь...
Это Костя говорит, что ему становится тошно от мысли, что каждый четвер-
тый человек на Земле - китаец, а каждый второй или китаец или негр, -  а
я нет!.. Напротив, мне даже нравится, что  человек  может  быть  разным:
желтым, черным, красным, белым!..
   (Через губу.) Только голубых не люблю...  Не  понимаю,  как  это  они
страдают, мучаются... И, главное, из-за чего?.. Нет,  не  понимаю...  Не
разделяю этих возвышенных чувств!..
   Татьяна. Ну что ты несешь!.. Что за бред!.. Какие стволы? (Показывает
на ружья.) Ты же знаешь, что у них у всех спилены бойки, что это  просто
палки... из них даже воробья не убьешь...
   Виктор (бессильно припадает к дверному косяку, бормочет). Да-да,  ко-
нечно, мы же такие правильные, такие законопослушные, нам сказали, что в
доме нельзя держать боеспособное оружие в готовом к  употреблению  виде,
так мы его малость подпортили... Но это я знаю, а если кто не знает? Вон
их тут сколько понавешано
   - страшно, аж жуть!.. На кого, интересно?.. Не знаешь?.. Еще не  пос-
вятили?..
   Смотрит на Татьяну.
   Она молча выдерживает его взгляд.
   Татьяна. Может быть, ты все-таки сначала поешь?..
   Виктор (отворачивается). Я не голоден...
   Отступает в холл, встает на табуретку, снимает с балки одно из ружей,
спрыгивает на пол, переламывает стволы, осматривает бойки, негромко раз-
говаривает как бы сам с собой.
   Виктор. Он ведь так любит эту страну, ее народ, ее законы...  Еще  бы
ему ее не любить!.. Там он был кто?.. Да  никто  -  автослесарь,  чужак,
черная кость, работяга... А здесь... (Загибает пальцы.) Писатель, лауре-
ат, ветеран войны - знаменитость!.. Причин для патриотизма более чем до-
статочно... (Смотрит на Татьяну сквозь ружейные стволы.) Ты согласна?..
   Татьяна. Нет.
   Виктор (щелчком складывает ружье). Что ж, дело твое... Может быть,  я
и не прав, кто знает?.. Может быть, он там и в самом деле недобитых эсэ-
совцев выслеживал - кто знает?.. Тайная миссия. Пятая колонна.
   Кладет ружье поперек бильярдного стола, идет на веранду.
   На Татьяну не смотрит, но она не сводит с него глаз.
   Виктор. А почему я не могу свободно продавать людям то, что  им  нра-
вится?.. Не порнографию, не наркотики -  гипсовые  копии  распятий,  где
изображен господь наш Иисус Христос в момент принятия им величайших  мук
и высочайшего страдания?.. Я ведь их не украл, я их сделал вот этими ру-
ками. (Вытягивает руки, смотрит на них.) И по какому такому праву  любой
хам в свинцовой шинели может свести меня в кутузку, где меня могут  уде-
лать так, что крестные муки рядом с этой процедурой  покажутся  семечка-
ми?!
   Татьяна. Ты и в милиции так объясняешься?
   Виктор. Как?
   Татьяна. Величайшие муки? Высочайшее страдание?..
   Виктор. Конечно. Они ведь тоже в каком-то смысле люди...
   Татьяна. Жаль, Костя тебя не слышит...
   Виктор. Костя - святой человек. Костю в эти дела впутывать не надо.
   Пауза.
   Виктор. Где он сейчас?
   Татьяна. Костя?
   Виктор. Конечно, кто же еще?.. Папа римский?..
   Татьяна. На Соловках.
   Виктор. Н-да... Впрочем, естественно... Лето... Где ему еще быть, как
не на Соловках...
   Татьяна. В фольклорной экспедиции...
   Виктор (опускаясь в кресло, потягиваясь). Чудесно!.. Поморы... Старо-
веры...
   Никаких двойных стандартов. Край земли, человек с  собакой,  северное
сияние и Господь Бог!.. Без посредников... Рерих.  Рокуэлл  Кент...  Как
много все-таки на свете хороших людей!..
   Откидывает голову, замолкает, закрывает глаза.
   Татьяна. Ты очень устал?..
   Виктор (улыбается, не открывая глаз). Еще бы... Все время в  напряже-
нии... Макс здесь, конечно, тоже не в потолок плевал, но  я  бы  с  удо-
вольствием поменялся с ним местами: один, в мастерской, никто не суется,
за руки не хватает, льешь себе, красишь - благодать!
   Татьяна. Для него это халтура, главное - другое...
   Виктор (подхватывает). Искусство - не спорю... Но... (Щелкает пальца-
ми в воздухе.) Любовь приходит и  уходит,  а  кушать  хочется  всегда!..
(Смеется.) Как мы с Андреем Николаевичем высчитали,  искусство  в  нашей
стране начинает кормить лет после сорока... Кого-то раньше, кого-то поз-
же, бывают, конечно, исключительные случаи, но в среднем примерно так...
Про него я не говорю - это просто вне всяких  правил,  причем  все,  вся
жизнь..
   Татьяна (смотрит перед собой сияющими глазами). Удивительный человек!
   Виктор (не обратив внимания на ее  интонацию,  вдохновленно).  Ты  со
мной согласна?.. Пишет он, правда, несколько суховато, я бы даже сказал,
не совсем свободно, но это понятно: почти  пятнадцать  лет  вне  родного
языка, страны, народа...
   Татьяна (сдержанно). А мне нравится...
   Виктор. Вы библиотекари, начетчики,  вам  приходится  читать  столько
всякой дряни, которая может совершенно испортить вкус...
   Татьяна. Да что ты говоришь?..
   Виктор (смеется). Прости, я не имел в виду... (Смеется.) Я так, вооб-
ще... У каждой профессии есть своя оборотная сторона, своя, так сказать,
профессиональная болезнь... Я знаю одного  скрипача,  который  ненавидит
музыку!
   (Смеется, покачиваясь в кресле.) Татьяна. Кто это, интересно?
   Виктор (шепотом, как великую тайну). Жека Поспелов!..
   Татьяна (тоже шепотом). Жека?..
   Виктор. Во-во!.. Лихо, да?.. Солист, дипломант, лауреат, да и  просто
музыкант от бога - и вот такое!.. Только ты тихо (прикладывает  палец  к
губам, шепотом) никому!..
   Татьяна (серьезно). Могила.
   Виктор опять откидывается в кресле, закрывает глаза.
   Виктор (блаженно). Так хорошо, что хочется жить вечно...
   Татьяна молча смотрит на него.
   Виктор (не открывая глаз). Подойди ко мне!..
   Татьяна (оставаясь на месте). Может быть, ты поднимешься наверх, пос-
пишь немного?..
   Виктор. И наверх поднимемся, не все сразу... Подойди, что ты там усе-
лась?.. Как чужая, ей-богу!.. Отвыкла, да?.. Ну, это ничего,  это  прой-
дет... Иди ко мне!..
   Татьяна (смятенно). Сейчас, сейчас... только пуговицу пришью...
   Виктор. Ах, пуговицу... (Смеется, не открывая глаз.) Да плюнь  ты  на
эту пуговицу!.. К тебе муж приехал, а ты - пуговицу!..
   Татьяна торопливо шьет.
   Татьяна (бормочет). Сейчас, Вик!..  Сейчас...  Иду...  Не  сердись!..
(Укалывает палец, вскрикивает.) Ой!..
   Виктор (вскакивает). Что с тобой?.. Укололась?.. (Подходит к ней, ус-
покаивает.) Не плачь, мой чижик!.. Не плачь, мой  хороший!..  Мой  люби-
мый... (Опускается перед ней на колени, целует уколотый палец.) Тебе хо-
рошо со мной?..
   Татьяна (смотрит в пространство поверх его головы, перебирает его во-
лосы).
   Хорошо, очень хорошо...
   Пауза.
   Виктор. Все?.. Не больно?..
   Татьяна. Немножко...
   Виктор. Ничего, скоро пройдет... (Обнимает ее, не вставая  с  колен.)
Для тебя, конечно, две недели не срок, ты меня с корабля три  года  жда-
ла...
   Татьяна. У тебя отпуск был.
   Виктор (хмыкает). Отпуск!.. Им бы такой отпуск!.. Десять суток -  раз
в три года...
   Татьяна. И на том спасибо...
   Виктор. За что?.. За то, что мы кругосветку сделали  без  всплытия?..
Как вспомню, до сих пор тошно делается...
   Татьяна (отстраненно). Но кому-то ведь надо было это сделать.
   Виктор (смотрит на нее снизу вверх). Но ты ведь была не одна... У те-
бя был Антон...
   Татьяна молчит. По ее щекам текут слезы, но Виктор этого не замечает.
   Виктор. Правильно мы сделали, что родили его сразу после школы,  пра-
вильно, да?..
   Татьяна (с трудом, коротко). Да.
   Виктор. Говорили: куда вы спешите?.. ранние браки редко бывают  удач-
ны!.. Какая чушь!.. (Замолкает, прижимается щекой к ее  животу.)  Пойдем
наверх?..
   Татьяна (вытирает слезы рубашкой). Не спеши... Потерпи немножко.
   Виктор (в его  голосе  появляется  нотка  подозрения).  Боишься,  что
кто-нибудь придет?.. Пусть приходят... Я понимаю, нас пустили  на  лето,
дали комнату, бесплатно - но ведь мы как будто друзья?!  Я  говорю:  как
будто - слишком уж мы разные люди... Как там у классика?.. Земля и небо,
луна и солнце, лед и пламень?..
   Татьяна (медленно, по слогам). Волна и камень... Стихи и проза...
   Виктор. Ладно, проехали... (Короткая пауза.) Мы муж и жена,  молодые,
и я полагаю, что не следует делать вид, что мы в постели ведем себя  по-
добно героям наших целомудренных кинолент?..  В  отутюженных  фланелевых
пижамках, ручки поверх одеяла?..
   Татьяна молчит. Он вдруг все понимает, резко встает, отходит, отвора-
чивается.
   Виктор (коротко, голос его срывается). Где они все? Где Антон?
   Татьяна. На озере.
   Виктор. Все?
   Татьяна. Кроме Макса... Он в мастерской.
   Виктор. А ты почему не с ними?.. Почему ты осталась?.. (Оборачивается
к ней.) Меня ждала?.. (Смотрит на нее.)  Ну,  говори,  говори  (кричит),
соври мне что-нибудь напоследок!..
   Татьяна молчит.
   Виктор. Макс?
   Она отрицательно качает головой.
   Виктор (ошарашенно). Так вот оно что!.. Вот, значит, какие пироги!..
   Смотрят друг на друга.
   Виктор. Пойдем наверх... (Она молча, как сомнамбула,  поднимается  со
стула, кладет рубашку на стол.) Иди первая, я за тобой. (Она поворачива-
ется, идет.) Иди, иди...
   Идет за ней. Медленно, друг за другом, на дистанции трех-четырех  ша-
гов, проходят через холл, поднимаются по лестнице на второй этаж. Из са-
да через галерею на веранду входит Максим. Видит рубашку на столе,  бро-
шенный на пол рюкзак.
   Некоторое время стоит молча.
   Максим (кричит во весь голос). Спасибо за рубашку!..
   Подходит к пианино, перебирает клавиши,  садится,  начинает  негромко
петь "Мишель".
   Освещение меняется.
   На галерее в сгущающихся сумерках опять стоит Виктор и смотрит сквозь
стекло на веранду, где так же сидят по разные стороны  стола  Татьяна  и
Александра Николаевна.
   Андрей Николаевич и Антон играют на бильярде.
   Максим негромко напевает "Yellow submarine", сидя за пианино при заж-
женных свечах. Постепенно заводится сам и заводит  окружающих  так,  что
они тоже начинают подпевать, не отрываясь от своих занятий.
   Максим (поет). Sky of blue and sea of green on the yellow  submarine!
We all live on the yellow submarine... (Кричит.) Everybody! (Выбрасывает
два пальца "V", кричит.) Два раза!..
   Все (подхватывают). Yellow submarine!.. Yellow submarine!..
   Максим (один). We all  live  on  the  yellow  submarine!..  (Кричит.)
Everybody!..
   Все (оглушительно). Yellow submarine!.. Yellow submarine!..
   Антон в этот момент загоняет победный шар.
   Общая овация по поводу окончания песни и личное ликование победителя.
   Антон (высоко подпрыгивает на месте, кричит). Победа!.. Победа!..
   Хватает с балки одну из двустволок, выбегает на галерею и вдруг палит
из обеих стволов в вечернее небо. Общая пауза. Все смотрят  на  галерею,
где стоят друг против друга Антон и Виктор.
   Антон. Извините, я вас разбудил?..
   Виктор. Я не спал... (Смотрит на него.) Ты - Антон?
   Антон. Да... А откуда вы знаете?..
   Виктор. Я старый друг вашей семьи... Меня зовут Виктор Георгиевич!..
   (Протягивает руку, Антон пожимает ее.) Можно просто Виктор, даже  Ви-
тя...
   Антон. Антон Андреевич. Можно просто Антон...
   Оба смеются.
   Антон. А что вы здесь стоите?.. Идите в дом!..
   Виктор. Спасибо.
   Переступает порог веранды.
   Антон идет следом с ружьем в руках.
   Андрей Николаевич (смотрит на них, негромко). Все это, конечно, хоро-
шо, но что означает эта пальба?.. Антон?..
   Антон (небрежно). Да это холостые...
   Андрей Николаевич (повышает голос). Холостые, говоришь?..  Да  почему
оно вообще стреляет?..
   Антон (потирает лоб ладонью, смущенно). Понимаешь, отец, тут пока  ты
ездил в Германию за этим архивом в... Штеттин... Шметтин...
   Андрей Николаевич (сухо). Шпремберг - дальше!..
   Антон. Я отнес одному мастеру, он посмотрел, сказал, чтобы я  оставил
и зашел через пару дней, я зашел, он старый такой старичок...
   Андрей Николаевич. Короче - сколько раз ты ходил к  этому...  старич-
ку?..
   Антон. Два... Точнее, четыре... (В  ответ  на  вопросительный  взгляд
Андрея Николаевича.) Вот это (поднимает ружье) и еще "манлихер"...
   Андрей Николаевич. А "зауэр"?.. "франкот"?..
   Антон. Не успел... Ты вернулся, ну и... сам понимаешь...
   Андрей Николаевич (строго, жестко). Но почему ты молчал?.. Почему  ты
мне ничего не сказал?.. (Сквозь зубы.)  Мальчишка,  дурачок  безмозглый!
Неужели до тебя еще не дошло, что ружье - это не елочная  хлопушка,  что
оно убить может?!
   Антон (в сторону, закусив губу). Я боялся... Сначала боялся, а  потом
забыл...
   Андрей Николаевич (рассеянно). Значит, боялся?.. Ну-ну...
   Антон (продолжает, глядя в сторону, в темное окно). Я тебя всегда бо-
ялся, с самого начала... Ты всегда был сильнее, во всем: в шахматах,  на
охоте... Про остальное я не говорю, бокс, каратэ, кик-боксинг - это не в
счет, я  просто  моложе...  Мышечная  реакция...  А  вот  разные  языки,
бильярд, про твою биографию я просто молчу - она подавляет своим величи-
ем... А сегодня я выиграл на бильярде - первый раз за всю жизнь...
   Андрей Николаевич  (сдержанно).  Отвоевал,  значит,  одну  позицию...
Поздравляю!..
   Общая пауза.
   Андрей Николаевич (негромко, ни к кому не обращаясь). Биография, зна-
чит, угнетает... Интересная мысль. Логики ни малейшей, а мысль  интерес-
ная, эдакий умственный ход, ребус для господина Зигмунда Фрейда... (Сме-
ется.) Тоже великий путаник был, но он хоть не скрывал: если чего-то  не
знал, так и говорил - не знаю!.. Не знаю!.. (Набивает трубку.) А  что  -
биография?! Жизненный путь.
   Жизнеописание. Curriculum vitae. Ave, Caesar!.. (Достает из бара  бу-
тылку коньяка, большую стопку, наливает.) Идущие на смерть  приветствуют
тебя!..
   (Смеется, пьет.) Биография... Фикция.  Мираж.  Миф...  (Напевает.)  Я
много лет пиджак ношу... Давно потерся и не нов он...  А  давайте  споем
Окуджаву, все вместе!.. Макс, изобрази!..  (Запевает.)  Пока  Земля  еще
вертится, пока еще ярок свет... (Максим неуверенно, нерешительно  подби-
рает мелодию.) Дай же ты, Господи, каждому... Ну, Макс, давай!..  Все!..
Дружно!.. Everybody! Вспомним славные шестидесятые!.. (Кричит.) Макс, ты
что, уснул?.. Тебя, что, тоже угнетает моя биография?!. (Хохочет.)  Мак-
сим (негромко, но достаточно отчетливо). Мне вполне достаточно собствен-
ной, дядя!..
   Андрей Николаевич (восхищенно). Браво, Цезарь!.. Ай да  Пушкин!..  Ай
да, сукин сын! (Хохочет.) Его смех постепенно затихает. Все молчат.
   Андрей Николаевич раскуривает трубку.
   Андрей Николаевич. Меня самого иногда угнетает... Как вспомню все эти
картины:
   конюшню с конскими скелетами, немцев на Курском вокзале... Мы там за-
жигалками, сигаретами торговали, и надо ж было какому-то гаду спереть  у
офицера чемодан...
   А у немцев разговор был короткий: взяли нас с другом, заперли в  вок-
зальной кутузке, если, говорят, к вечеру чемодана не будет -  повесим...
На привокзальной площади, при всем народе - пусть видят, что есть немец-
кий порядок!.. Нашли чемодан, слава Богу, там денщики  что-то  перепута-
ли... (Короткая пауза.) А когда Днепр форсировали... Из всего  батальона
пять человек на другой берег выплыли, на бревнах, под обрыв, немцам  под
ноги, еле живые... Так они нас еще обшарили, у двоих  нашли  партбилеты,
расстреляли тут же, на обрыве, а нас погнали в лагерь...
   А потом бомбежки начались; мы на военном заводе работали, вот по  нам
и лупили...
   Сбежал. Могли, конечно, поймать, пристрелить, но все  же  лучше  так,
чем от своей бомбы... Да и шансов больше, у немцев тогда уже своих проб-
лем хватало - не до  нас...  (Курит  трубку,  наливает  стопку  коньяка,
пьет.) В Аргентине...
   Автослесарь... Мы там двоих раскололи: врача из Треблинки и комендан-
та из Руана
   - редкая сволочь, антикварную лавочку открыл и мастерскую по  ремонту
ювелирных украшений... Выманили. Дали объявление в газету: продам старые
монеты... Пришел.
   С парабеллумом... Ничего, управились -  пятая  колонна,  как-никак...
(Смеется.) У меня и крест Почетного легиона есть, французы  прислали  со
Степаном Самцовым, когда он из Парижа на такси ехал. (Смеется.)  Пригла-
шали. Наивные люди. Я был невыездной. Закрытый. Я даже крест свой в тай-
нике держал, вот здесь... (Подходит к бару, сдвигает его в сторону, дос-
тает из тайника маленькую коробочку, вынимает орден  Почетного  легиона,
пытается прикрепить его к рубашке.) Антон. Отец, давай я сделаю!..
   Андрей Николаевич. Давай, давай, сынку!..
   Передает ему орден, Антон быстро прикрепляет.
   Андрей Николаевич. А теперь давайте все нальем и выпьем за нашу Побе-
ду!..
   Наливает себе, передает бутылку Антону, он обходит холл, веранду, на-
полняет все рюмки.
   Андрей Николаевич (поднимает стопку). За Родину!..
   Все пьют.
   Андрей Николаевич (негромко декламирует,  стоя  в  световом  конусе).
Здесь лежит легионер под грубым кварцем. Он в сражениях Империю  просла-
вил... Сколько раз могли убить - а умер старцем. Даже здесь не существу-
ет, Постум, правил.
   Стоит как памятник.
   Андрей Николаевич. А Степан был прав - умирать надо вовремя. На своих
условиях.
   А то все эти инфаркты, инсульты... Такая дрянь...  Не  хотел.  Боялся
умереть до смерти, до полной, когда голова уже умерла, а тело еще  живет
- эдакая туша весом сто тридцать килограммов!.. Живой труп.
   Татьяна. У него же был третий инфаркт...
   Андрей Николаевич. Вранье... Вам говорят, а вы верите... Он себе вены
вскрыл, в своей  огромной,  роскошной  мраморной