Александр Волков
   РИМЛЯНЕ Драма в трех действиях Действующие лица Крушинин Андрей Нико-
лаевич - писатель, 68 лет.
   Крушинина Александра Николаевна - его сестра, 65 лет.
   Максим - ее сын, скульптор, 47 лет.
   Татьяна - жена Крушинина, библиотекарь, завотделом, 38 лет.
   Антон - ее сын от первого брака, 20 лет.
   Виктор Чирвинский - бывший муж Татьяны, 38 лет.
   Факир, Алим - бандиты, на сцене не появляются.
   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
 
   Веранда загородного дома Крушининых.  Меблирована  скупо  и  довольно
безвкусно разномастной бросовой мебелью. Сразу чувствуется, что  хозяева
не уделяют быту ни малейшего внимания и пользуются вещами  до  тех  пор,
пока они не приходят в полную негодность. Центр веранды занимает широкий
прямоугольный стол на четырех тонких и шатких ножках.  Посередине  стола
небольшая керамическая ваза, из которой торчит несколько засохших зонти-
ков борщевника. Рядом с вазой электрический самовар, увенчанный завароч-
ным чайником, и три пустых чайных чашки от разных сервизов.
   Вдоль левой глухой стены веранды  стоит  старый  продавленный  диван,
чуть подалее, слева от широкого дверного проема, соединяющего веранду  с
низким и просторным холлом, - громоздкий телевизор на тумбочке.  В  углу
над телевизором помещена большая застекленная икона "Богоматерь  с  мла-
денцем", почти сплошь закрытая тусклым окладом. По правую сторону проема
обшарпанный буфет со стеклянными полками, уставленными тяжелым  монумен-
тальным хрусталем - шеренгами бокалов, кратерами ваз, рюмками.  Впрочем,
хрусталь тоже не составляет единого ансамбля, а являет, скорее, вид хоть
и подтянутой, но изрядно поредевшей армии, составленной из различных ро-
дов войск. На средней, наружной полке буфета - черный  эбонитовый  теле-
фонный аппарат, на верхней деке - широкогорлая китайская ваза,  покрытая
местами выщербленной перегородчатой эмалью, и  высокие  часы  в  простом
темном деревянном корпусе с неподвижно замершим в нижнем окошке  маятни-
ком. Из вазы торчит несколько засохших облетевших еловых веток, все  еще
украшенных новогодними игрушками - большим пыльным шаром, серебряным ди-
рижаблем и двумя витыми морковками. Между засохшим лапником  и  корпусом
часов висит на выцветших обоях фотография в овальной раме - усатый крас-
ноармеец в буденовке и девушка с цветком в прическе и брошью,  скалываю-
щей треугольник скромного декольте.
   Фотография изрядно выцвела и порыжела от времени. Правая стена веран-
ды застеклена и со стороны сада вся оплетена засохшими  стеблями  дикого
винограда, сквозь которые просвечивает редкая прозрачная зелень  оживаю-
щего после зимней спячки сада. Со стороны сада веранду опоясывает  неши-
рокая дощатая терраса, соединенная с верандой облупленной одностворчатой
дверью. Слева, на краю террасы, у подгнивших перил кресло-качалка с бро-
шенным на спинке клетчатым шерстяным пледом.  В  глубине  сцены  широкий
холл, заставленный столь же беспорядочно, но  гораздо  более  экзотично,
что даже придает ему некое подобие стиля. Здесь и фортепиано с укреплен-
ными на передней крышке бронзовыми канделябрами, и открытый, приколочен-
ный к голой бревенчатой стене бар в виде  половины  бочки,  заставленной
пустыми и початыми бутылками, и большой бильярд в центре, освещенный ко-
нусом слабого света из-под потолка, и сложенный из  небольших  гранитных
валунов камин у задней стены. Потолочные балки холла оставлены  открыты-
ми, и на них тускло поблескивают стволы и приклады нескольких охотничьих
ружей. Над камином вдоль стены широкая лестница, ведущая на второй этаж.
Справа в полумраке угадываются очертания письменного  стола  и  еще  ка-
кой-то небольшой столешницы, служащей,  по-видимому,  для  приготовления
кофе и коктейлей.
   В глубине сцены раздается протяжный мерный скрип половиц, и по  лест-
нице начинает спускаться в холл Александра Николаевна.
   Старая седая женщина в длинном халате из темно-синего шелка, в глубо-
ких ниспадающих складках которого теряются разрозненные детали  вышитого
традиционного китайского пейзажа "Горы и воды". Прихрамывая, опираясь на
палку, она пересекает холл, веранду и выходит на галерею.
   Александра Николаевна  (трогает  рукой  брошенный  на  спинке  кресла
плед). Cовсем отсырел...
   Прислоняет палку к стене и неловкими  движениями  пытается  разложить
плед на перилах.
   Из сада на веранду поднимается Максим, светлокожий мулат.
   Одет в брезентовый комбинезон, перепачканный глиной и гипсом.
   Максим. Только не здесь, мама... Перила и так едва держатся.
   Забирает у нее плед. Осторожно трогает рукой темный от сырости  стол-
бик веранды.
   Александра Николаевна (тяжело опускается в кресло). Яблони  цветут...
В прошлом году вот так же цвели, цвели, а яблок не было.
   Максим (очень удивлен). Разве?.. А мне кажется, что были, и  довольно
много...
   Александра Николаевна. Да что ты говоришь?.. А, впрочем, может быть и
были, не помню...
   Пауза.
   Максим. Странное время весна... Смотришь на  эти  цветы,  на  молодую
траву, и поневоле начинает казаться, что и в  твоей  жизни  тоже  должно
случиться что-то светлое и радостное... А на деле выходит шиш... (Смеет-
ся. Александре Николаевне). Как ты себя чувствуешь?..
   Александра Николаевна (отмахивается). А... Принеси  мне  лучше  газе-
ты...
   Максим (перебрасывает плед через плечо). Если их еще не сперли.
   Уходит.
   Александра Николаевна (негромко, сама себе). Старая... Беспомощная...
Больная...
   Смешно.
   Небольшой балкончик над  галереей,  огороженный  резными  перильцами,
шершавыми от выгоревшей, полопавшейся на солнце краски.
   Появляется Андрей Николаевич. Крупные, грубоватые черты.
   Широкая грудь, сильные руки. Большой покатый лоб, лицо изрезано  глу-
бокими морщинами, седые усы прокурены до рыжины, серые от седины  волосы
падают почти до плеч. Одет в клетчатую рубашку  и  джинсы,  подпоясанные
широким ремнем.
   Слышит бормотание снизу, перегибается через перила.
   Андрей Николаевич. Доброе утро, Шурочка!.. Ты что-то сказала?
   Александра Николаевна (вздрагивает от неожиданности). Я?.. Я нет... Я
ничего...
   Андрей Николаевич. Не могло же мне послышаться!..
   Александра Николаевна. Почему это тебе не могло послышаться?
   Андрей Николаевич. Что ж, все возможно... Все возможно... Сейчас слы-
шал по радио, что где-то на Алтае пастухи поймали  снежного  человека  в
тот момент, когда он пытался подоить яка. Навалились, скрутили, связали,
затолкали в багажник "Жигулей" и повезли в милицию... (рассказывая,  на-
бивает трубку).
   Александра Николаевна. И что?
   Андрей Николаевич (раскуривает трубку). Ничего... Сбежал по дороге.
   Александра Николаевна. Господи, какая чушь!..
   Андрей Николаевич (курит, смотрит на цветущий сад). Может быть... Все
может быть... (видит идущего от калитки Максима). Максим, доброе утро!..
Почта есть?
   Максим (останавливается перед галереей). Хелло, Джей!..  Нет.  Только
газеты и повестка из военкомата... А ты что, ждешь каких-нибудь вестей?
   Андрей Николаевич. Нет, я так, по привычке...
   Максим. Тебе принести газеты?
   Андрей Николаевич. Нет. Оставь на бильярде. Я скоро спущусь... А  что
за повестка? Антону?..
   Максим. Антону.
   Андрей Николаевич. Что ж, придется служить...
   Максим. Конечно, придется. Куда же он денется?..
   Александра Николаевна. Дай мне газету!..
   Максим. Какую?
   Александра Николаевна. Все равно.
   Максим. Такой ответ поставил  бы  тупик  самого  Сократа!  (Смеется.)
Александра Николаевна (с легким раздражением). Но мне действительно  все
равно! К тому же я забыла наверху свои очки.
   Максим. Я принесу.
   Хочет пройти мимо нее.
   Александра Николаевна. Оставь мне все газеты!
   Максим. А как же очки?
   Александра Николаевна. Пока ты ходишь за ними, я буду читать заголов-
ки. Надо же как-то убивать время...
   Максим оставляет ей пачку газет, проходит через веранду, холл, подни-
мается по лестнице на второй этаж.
   Александра Николаевна (просматривает газеты, чуть шевеля губами, нег-
ромко). Мы уже не можем позволить себе выписывать  такие  дорогие  газе-
ты... Но он не хочет этого понимать, не хочет.
   Андрей Николаевич. Кто не хочет понимать? Чего?
   Александра Николаевна. Я говорю: Антон не хочет понимать, что с арми-
ей шутки плохи.
   Андрей Николаевич (энергично затягивается трубкой). Антон многого  не
хочет понимать! Но приставить ему свою голову я не могу, а слова...  Что
слова?..
   Александра Николаевна. С твоей головой тоже не все в порядке...  Осо-
бенно в последнее время.
   Андрей Николаевич. В каком смысле?
   Александра Николаевна. Жили в нормальной стране, так ведь  черт  дер-
нул...
   Андрей Николаевич. Я никогда не считал, не считаю и не  буду  считать
наше возвращение ошибкой. Этого очень хотела мама, решение мы  принимали
вместе, и ты прекрасно помнишь, как это было и  что  творилось  на  ули-
цах...
   Александра Николаевна (без всякого раздражения, буднично). Но  нас-то
все это никак не касалось, Джей...
   Андрей Николаевич (выбивает трубку о перила). То-то и оно, что не ка-
салось...
   Чужаки. Иммигранты. Изгнанники. Беглецы. Русская... э-э...  не  фрак-
ция... не община...
   Александра Николаевна. Партия?
   Андрей Николаевич.  Да  при  чем  тут  партия?..  Группа  эмигрантов,
объединившаяся по языковому, этническому  и  прочим  культурным  призна-
кам?..
   Александра Николаевна. Мафия.
   Андрей Николаевич. Вот-вот, мафия!.. Совсем ум за разум  зашел!  Рас-
суждаешь, как тетки в очереди... Тем тоже везде мафия  мерещится:  ларек
по пьянке спалили - мафия, сахара нет в магазине - опять мафия... Перво-
бытное мышление. Пещерная логика.
   Александра Николаевна. Весь твой пепел на мне!..
   Андрей Николаевич. Извини... Это ветер.
   Александра Николаевна. Не чувствую никакого ветра.
   Андрей Николаевич. Потому что ты сидишь внизу и защищена  кустами,  а
здесь, наверху, гуляют легкие сквознячки... Партия?.. Нет... Каста?..
   Александра Николаевна. Диаспора.
   Андрей Николаевич.  Диаспора!..  Словечко-то  какое  зоологическое!..
Спора.
   Мицелий. Трутовик. Трутень... Смачное словечко!
   Александра Николаевна (пародируя интонацию брата). Слова, слова...
   Андрей Николаевич (смеется). Русская диаспора!.. У гриба,  оказывает-
ся, тоже может  быть  национальность!..  Испанский  мухомор!  Английский
груздь - полезай в кузов!
   Громко, заразительно хохочет.
   Александра Николаевна. Конечно, что нам еще остается?.. Только  хохо-
тать!..
   Швейцарская поганка - какая чушь...
   Прыскает смехом. Возвращается Максим с очками.
   Максим (подозрительно). Что это вы тут заливаетесь?
   Андрей Николаевич. Бельгийский... (смеется) опенок!..
   Александра Николаевна. Молодость вспомнили...
   Достает из складок халата платок, вытирает слезы.
   Максим. Вот твои очки.
   Александра  Николаевна.  Спасибо,  дорогой...  А  теперь  помоги  мне
встать. Я, пожалуй, выпью чаю... (Громко.) Джей, ты будешь чай или кофе?
   Андрей Николаевич. Кофе.
   Александра Николаевна с помощью Максима выбирается из  кресла,  берет
палку и уходит на веранду.
   Александра Николаевна (Максиму). Принеси воды.
   Максим. Сейчас.
   Уходит.
   Андрей Николаевич (громко). Я ни о чем не жалею, Шура,  ни  о  чем!..
(Тише.) Это было бы слишком глупо.
   Александра Николаевна. Ничего не слышу... Совсем глухая стала...
   Составляет чашки и блюдца на небольшой  поднос,  подвигает  поднос  к
краю стола, берет его одной рукой и, опираясь  на  палку,  уходит  через
холл куда-то в глубь дома, дребезжа чашками.
   Сверху спускается Андрей Николаевич.
   Проходя мимо бильярда, машинально берет кий, бьет раз,  другой,  тре-
тий, забивает шар, кладет кий поперек бильярда. Подходит к бару, достает
початую бутылку коньяка, идет на веранду, ставит бутылку на стол.
   Входит Максим с ведром. Большим ковшом заливает воду в самовар.
   Андрей Николаевич молча втыкает вилку в розетку  где-то  за  буфетом,
попутно достает две большие пузатые рюмки и ставит их на стол.
   Андрей Николаевич (берет бутылку, Максиму). Присоединишься?..
   Максим. Лей.
   Андрей Николаевич разливает коньяк по рюмкам.
   Андрей Николаевич (держит рюмку). Сейчас стали говорить: удачи  тебе!
Эдакое простецкое бытовое напутствие с легким флибустьерским акцентом...
Пусть, мол, тебе повезет! Стивенсон. Майн Рид. Фенимор Купер.
   Максим. А пить тебе...
   Андрей Николаевич. Не занудствуй! Твое здоровье!..
   Максим (усмехается). Удачи тебе!
   Пьют.
   Андрей Николаевич. Будем считать,  что  я  выкарабкался...  Последняя
кардиограмма показала вполне приличную динамику, так что еще поживем.
   Максим. Да уж куда-куда, а в гроб мы всегда успеем!
   Оба смеются.
   Андрей Николаевич. Никак не могу привыкнуть к мысли, что мне  чего-то
нельзя:
   колоть дрова, скажем...
   Максим. Перед приступом ты как раз этим и занимался.
   Андрей Николаевич. Да, я помню.
   Максим. И если бы не Таня...
   Андрей Николаевич. Н-да!..
   Максим. Пойду еще поработаю.
   Уходит. Андрей Николаевич наливает рюмку коньяка, выходит на галерею,
ставит рюмку на перила, садится в кресло и, слегка  покачиваясь  в  нем,
начинает неспешно набивать трубку.
   В глубине холла появляется Александра Николаевна с трясущимся, громы-
хающим чашками подносом. Доходит до стола, ставит поднос на угол.
   Александра Николаевна (достает из буфета банку кофе). Тебе подать ко-
фе на веранду?
   Андрей Николаевич. Да.
   Александра Николаевна готовит кофе.
   Андрей Николаевич раскуривает трубку.
   Александра Николаевна (идет на веранду с чашкой). Ты совершенно опре-
деленно хочешь вогнать себя в гроб!
   Ставит чашку рядом с рюмкой.
   Андрей Николаевич. Иногда я думаю, что все, что я мог сделать в  этой
жизни, я уже сделал!..
   Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!
   Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это - реализм. Вот (стучит
себя по лбу костяшками пальцев) - пусто! Ни одной мало-мальски приличной
идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да  еще
на пустом месте, я не умею!
   Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею  Ни-
колаевичу спиной). Учись.
   Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!
   Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать раз-
говор на эту душеспасительную тему.
   Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..
   Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой  ты  смешной  иногда
бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.
   Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это
какое-то другое чувство...
   Александра Николаевна. Какое?
   Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра...  А  может
быть, просто... страх, а?..
   Александра Николаевна. Страх?
   Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала
онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто  за-
текло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...
   Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что пригово-
рены к смерти. Кто это сказал?
   Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.
   Александра Николаевна надевает очки, разворачивает газету, углубляет-
ся в чтение.
   Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со
стороны:
   неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих
на поварские...
   Александра Николаевна. Что?
   Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.
   Александра Николаевна (не отрываясь от газеты).  У  каждого  человека
бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я  была  в
те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится  грустно.  Ве-
рится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.
   Андрей Николаевич. Я утром вспомнил, как мы в Брюсселе по крышам ухо-
дили от особистов из репатриационной комиссии. Как они подстрелили  тан-
киста на пожарной лестнице, как он цеплялся за мокрые от дождя  железные
прутья, а потом все-таки оборвался и молча полетел вниз, на дно двора...
Я видел все из чердачного окошка, слышал глухой удар тела об  асфальт...
А ведь человек всю войну прошел.
   (Допивает кофе, коньяк, выколачивает трубку о перила, встает.) Прогу-
ляюсь до телефонной станции, спрошу, что у нас с телефоном.
   Проходит в холл, надевает кожаный пиджак.
   Александра Николаевна. Возьми Дика.
   Андрей Николаевич. Да, конечно...
   Проходит через веранду, спускается в сад, кричит: "Дик!..  Дик!..  Ко
мне!.." В ответ слышится заливистый радостный лай.
   Александра Николаевна углубляется в газету, шевелит губами, покачива-
ет головой.
   Неподалеку слышится скрип калитки, шаги по садовой дорожке.
   На веранду поднимается Татьяна.Она в трауре: строгое  черное  платье,
тонкая кружевная шаль, один конец которой перекинут через плечо.
   Устало опускается на ближайший стул.
   Александра Николаевна откладывает газету, снимает  очки,  смотрит  на
Татьяну.
   Александра Николаевна. Все?
   Татьяна (глядя куда-то в пространство). Да, Саша,  все.  (Пауза.)  По
первому разряду... Митрополит, двенадцать архиереев, хор -  как  христи-
анского мученика...
   Александра Николаевна. Народу много было?
   Татьяна. Много, полная церковь, и еще на паперти... Телевидение прие-
хало.
   Александра Николаевна. Покажут, наверное, в вечернем выпуске...
   Татьяна. Наверное, покажут... Он был довольно известным в городе  че-
ловеком.
   Александра Николаевна. Пусть земля ему будет пухом.
   Татьяна. Тридцать восемь лет... Вдова осталась с  четырьмя  детьми  -
куда они пойдут? что с ними будет?!
   Александра Николаевна. А церковь? неужели они не позаботятся?..
   Татьяна. Церковь нищая. Они даже нормальное следствие оплатить не мо-
гут.
   Александра Николаевна (крайне удивлена). Как это - оплатить?..
   Татьяна. Очень просто... Как такси. Как вызов телемастера или  водоп-
роводчика.
   Александра Николаевна. Подумать только!..
   Татьяна. Нечего тут думать, Саша, нечего... Отпели, зарыли, поставили
крест - и все, как не было человека... И даже если они вдруг - о,  чудо!
- найдут убийцу - что из этого?.. Ему заплатили сколько там у них  поло-
жено платить за такие дела - он пошел и убил... Сволочи,  подонки!..  (У
нее на глазах появляются слезы, она вытирает их концом шали.) И ведь  за
что!.. За какую-то кирпичную двухэтажную коробку под дырявой крышей...
   Александра Николаевна. Через год-полтора  ее  отремонтируют,  откроют
магазин, ресторан, гостиницу, казино; хозяин возведет особняк на  берегу
залива, личный причал, купит яхту...
   Татьяна. Иногда мне так хочется взять ружье...
   Александра Николаевна. Глупости все это.
   Татьяна. Да, конечно... (Вытирает слезы. Встает.)  Поднимусь  наверх,
переоденусь... Вся пропахла свечами, землей, хвоей,  ладаном  -  ужасный
запах.
   Александра Николаевна (тянет носом воздух). Ничего не чувствую.
   Татьяна. В нашем военном городке о покойнике в доме узнавали по разб-
росанному вокруг подъезда еловому лапнику... Любой мог войти в  подъезд,
подняться в квартиру и посмотреть, кто умер. Знакомый, незнакомый  -  не
важно... Заходи и смотри, если тебе  интересно...  Некоторым  это  очень
нравилось, особенно старухам...
   Проходит через холл, стягивая на ходу шаль с головы.  Поднимается  по
лестнице.
   Александра Николаевна опять надевает очки и принимается за газету.
   Из сада на веранду стремительно вбегает Антон.
   Антон (не переводя дыхания). Отец дома?..
   Александра Николаевна (глядя на него поверх очков). Пошел на телефон-
ную станцию.
   А что?
   Антон. Мне машина нужна!..
   Александра Николаевна. А что электричка? Опоздал?
   Антон. Хуже. Ночью ветром на провода повалило сосну - все поезда  от-
менили.
   Александра Николаевна. Догони Андрея, спроси... Он  тебе  никогда  не
отказывал.
   Антон собира