Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
мукой посылаю. Мука - четыреста рублей пуд. У
меня есть сто рублей.
Она вдруг вся выстволилась и, как теплый ствол, прижавшись к смягчев-
шему Северову, искусно выпила его губы.
- Хочешь?
- Не могу. Импотент.
- Как-нибудь... Я знаю... как...
- Я знаю, как это называется. Нет, деточка! А денег у меня нет. Ни-
когда не бывает. Я сейчас пойду и возьму для тебя у Калабухова. Триста
рублей. Подожди.
Он вернулся.
- На, золотая.
Бумажки пропали в ажурном чулке.
- Старо это. Со времен финикиян в чулок прячете. Хотя, чорт знает,
может быть тогда чулок не было. Но это возбуждает. Пойди, позови Сила-
евского. Можешь сказать ему, что в голове командующего зреют благие мыс-
ли.
Северов взглянул вдоль по коридору. Калабухов куда-то бежал и крикнул
издали назад:
- Я к телефону.
- Знаю, известия. Позови мне, детка, Силаевского.
И Северов поволочился в свой кабинет.
Силаевский вошел без френча, он не садился.
- В голове командующего благие зреют мысли, но помните, Силаевский,
что то, что я сейчас говорю, я говорю и допускаю в состоянии невменяе-
мости. У меня любопытство. Вы ничего не понимаете?
- Ничего! - гаркнул вдруг Силаевский.
- Вот, застегните брюки - "пусть молчат твои чакчиры", это батенька,
из Кузмина. Слушайте начальство!
Вместе с коридорным вихрем вошел, шатаясь, Калабухов. За ним дамы и
тапер.
- У-мер-ла.
- Я знаю, Алеша, - вдруг мягко промямлил Северов. - Товарищ Силаевс-
кий, слушайте распоряжения командующего армией.
Калабухов вытянулся, вытянулся Силаевский. На темном диване словно
черным пламенем, горел Северов.
- Садитесь и выпьем.
Дамы, видя что напряжение как будто разряжено и начинается их время,
обе, сев около Калабухова, обняли его.
- Милые барышни, - сказал Калабухов, - вы огорчены, что мы с Северо-
вым мало обращаем на вас внимания. Перед вами экземпляр дружбы. Но мне
хочется посмотреть - -
Он встал к окну и смотрел на разбросанные в котловине редкие огни го-
рода, которые заставляли думать о его призрачной грандиозности.
...............
- Сейчас же поезжай, Силаевский, - начал Калабухов, - в гостиницу и к
братве на вокзал. До утра пусть будет порядок. Иди.
- Товарищ Калабухов...
- Иди, - приказал Калабухов.
Словно раскололась рюмка, звякнули шпоры.
- На, Юрий Александрович. Это я написал в будке, когда звонил в
больницу о Елене. Лакеи... все там сидят около будки. Я им приказал не
приходить сюда, но пошли за ними девицу; надо расплачиваться.
Северов взял записку.
"Единственному земному другу Северову.
Ты изменил. Культура - гордость. Будем гордиться и фанфаронить".
Они вышли все вместе. Лакеи опасливо закрыли за ними дверь. На улицах
был сырой бархат. Одна девица села на извозчика. Другая пошла с Северо-
вым. Пройдя с ним несколько шагов, Калабухов отстал. Они шли, и лица их
оглаживал влажный бархат.
- Ты слышала выстрел? - спросил Северов костяным голосом.
- Кто идет? Стой!
Северов узнал голос Болтова. -
ЭПИЛОГ.
Дело революционного военного трибунала N-й армии о контр-революцион-
ном мятеже левых эс-эров, А. К. Калабухова, В. С. Силаевского, со-
чувствующего той же партии Ю. А. Северова и других заключает в себе око-
ло трехсот листов. В тексте повествования нам приходилось неоднократно
ссылаться на указанное дело Ревтрибунала. Оно же проливает свет на пос-
ледние дни наших героев.
---------------
Из стенограммы допроса председателем губернской чрезвычайной комиссии
т-щем Болтовым гражданина Северова.
С е в е р о в: Я мог бы не отвечать на все заданные Вами, гражданин
председатель, вопросы. Дело ясно и без моих показаний. Но меня увлекла
мысль сохранить для будущего всю выразительность нашей жестикуляции. У
меня есть утешительное в моем положении соображение о ценности нашей
эпохи в истории, а, стало быть, и о ценности тех, кто эту эпоху делал.
Вы спрашиваете, сочувствую ли я партии левых социалистов-революционеров
и какой партии сочувствую вообще?
Я знаю, что будет и социализм, и коммунизм, и, вышелушивая основное
ядро из мякоти всяких идеалистических и агитационных словоточений, пони-
маю, что большевики ведут Россию и человечество к иному, некапиталисти-
ческому, более совершенному хозяйствованию. Стало быть, я верю в неиз-
бежное ваше торжество и думаю также, что от этого торжества будет легче
и лучше большей части населения земного шара. Отвечу: Ну, и торжествуй-
те! Исполать вам.
Я бы с удовольствием принял участие в этом торжестве, но в настоящее
время у меня нет ни желания, ни сил, - я сознаюсь, - принимать участие
во всей этой, в сущности мышьей, грызне, которая, вероятно, называется
планомерным разрушением старых форм жизни, ибо меня лично ни в какой
степени не интересует судьба рабочего класса и им ведомого человечества.
Я назвал бы себя социалистом-индивидуалистом, бесплодным социалистом.
Вы разрешите, гражданин Болтов, слегка уклоняться мне, ибо я надеюсь,
что ваша стенографистка оставит мне в утешение до моей скорой смерти
несколько ценных мыслей. И кстати разрешите мне проверить стенограмму*1.
Тов. Б о л т о в: Пожалуйста, я слушаю. Копия стенограммы Вам будет
прислана в камеру.
С е в е р о в: Итак, мне глубоко безразлично устроение пролетарских
дел. Но в вас, в коммунистах, - привлекательная, прямо-таки волнующая
черта: очищенная воля к власти. Власти мешают национальные, имуществен-
ные и всякие иные скрепления, которыми человечество нелепо дробится на
мизерные, незавидные для настоящих честолюбцев куски. Если властвовать,
так над планетой. Вы меня извините, мне несколько смешно, что этот вели-
колепный материал о властнических тенденциях я развертываю перед предсе-
дателем провинциальной чрезвычайки. Это - следствие моей формальной при-
частности _______________
*1 Копия стенограммы, действительно, очень тщательно выправлена рукой
Ю. А. Северова. к партии, в коей равнодействующая похожа на большое чер-
нильное пятно.
Теперь - о себе лично, ибо на вашем лице я вижу законное нетерпение.
Физически я - развалина. Вероятно поэтому я попытался вытаскивать из ог-
ня каштаны чужими руками, вмешался в кашу, заваренную Калабуховым, и с
его помощью заканчиваю тридцатитрехлетнюю волынку, начатую синодским чи-
новником Александром Феофилактовым Северовым и его достоуважаемой супру-
гой, имя которой я забыл.
Я живу вспышками сознания. Один, не весьма грамотный поэт в каком-то
провинциальном сборнике, недавно мною прочитанном, написал:
Осталась одна отрада
Стихи, кокаин и шприц.
Ваш тюремный врач, который написал на моем свидетельстве morphinismus
et neurastenia знает, что у меня отрад, максимум - одна. Впрочем, мне
трудно говорить. Разрешите дать мне письменное показание и на это время
разрешите пользоваться мне моим средством.
Тов. Б о л т о в: У нас гражданин считаются недопустимыми письменные
ответы, но ваше дело ясно и нам требуются только объяснения очень "инте-
ресных" ваших поступков. Допустить вам ваше лекарство я не могу, но
пришлю врача. -
---------------
Из речи тов. Болтова на заседании Трибунала N-ой армии:
Мне было не так легко, товарищи, простому, неграмотному матросу, ра-
зобраться в этом деле. Положение города, когда я вступил председателем
чрезвычайной комиссии было такое, что надо было просто расстрелять всех
участников Калабуховского восстания. Это было очень легко сделать, това-
рищи. Но мне показалось необходимым посильно разобраться в деле, тем бо-
лее, что сам главный участник восстания и его предводитель, уйдя из рес-
торана, где он кутил целую ночь с проститутками и своими соратниками,
застрелился где-то под забором. Это давало возможность не опасаться ни-
каких вспышек.
Обстоятельства дела показали мне, товарищи, что и Калабухов был
только орудием в чьих-то руках.
На что опирался Калабухов? Выразителем чьих стремлений он являлся?
Он, товарищи, вел за собою, как, может быть, и вся его партия, ту
часть разнузданной солдатчины и матросни, - остатков войны, - которые
видят в войне легкую наживу. Мы, к сожалению, не можем допросить в Три-
бунале, перед всем этим тысячным собранием товарищей красноармейцев быв-
шего штабс-капитана Северова, второго, скрытого, но более ехидного гла-
варя налетевшей на наш город банды. Он сидит в сумасшедшем доме и дни
его сочтены. Но мне хочется показать яркую картину его душевных пережи-
ваний и вот, товарищи, разрешите мне прочитать одно из его писем ко
мне... (Читает.)
"...Я не верил в успех нашего сумасшедшего предприятия, я даже не
знал, что мы предполагаем делать. Остаться с нашей армией посреди
большевиков и чехо-словаков ни туда, ни сюда, - это значит быть смятым;
пробиваться на Туркестан и в Персию, - бесцельно, во-первых, во-вторых,
означало хотя бы временный блок с контр-революционным уральским каза-
чеством, что было совершенно неприемлемо прежде всего для Калабухова.
Перейти на сторону белых не хотел и я. У меня для этого не хватало пафо-
са. Говорить безграмотную чепуху с убеждением и убедительностью, - слуга
покорный. Я не генерал, я всего только штабс-капитан, т.-е. имею право
на присвоенный обер-офицерам здравый смысл. У меня его хватило как раз в
той степени, чтобы показать всю несостоятельность обычных предположений
о целях нашего восстания. Меньше же всего поймут в нем те, против кото-
рых оно направлено. Мне не хочется писать о вас резкостей..."
Вот, товарищи, какие мог дать объяснения своим поступкам этот чело-
век. Такие же мудреные слова он придумывает и для других. (Читает.)
"...Несчастный Калабухов. В мирное время он стал бы хорошим препода-
вателем русского языка и литературы в гимназии. Для этого у него были и
знания, и вкус, и мягкость, и прирожденный такт. Но этот человек был три
раза ранен в минувшую войну, а то обстоятельство, что в 12-м году он был
в гимназическом эс-эровском кружке, заставило его сосредоточить огромную
неразумную волю на продолжении своей политической карьеры. По милости
вашей, гражданин Болтов, я, вероятно, не буду рассказывать своим внукам
о том, как в памятную мне ночь уходил в темноту этот сгусток воли, я как
я, услышав вдалеке выстрел, на тридцать третьем году своей жизни понял,
что такое грех. Живи, сознавая и не действуй. Это, впрочем, учение гре-
ческой трагедии, истинный герой которой - неподвижность, о чем вам едва
ли известно. Неподвижен и я. И вы будете переставлять мои ноги, когда
поведете меня на расстрел.
Стоило Калабухову двинуться - он стал отцеубийцей, а после этого даже
сам не заметил, будучи слеп, как судьба, что умертвил свою невесту, Еле-
ну Александровну Карташову. Калабухов разыграл свои дни на кровавых под-
мостках войны и революции, и - ищите сами поучительные выводы для себя,
для друзей и потомства..."
Я бы ответил гражданину Северову, что все, кому нужно искать поучи-
тельные изречения, не обратятся к его письмам. Они обратятся к поступкам
его бывших, обманутых им, сообщников Силаевского, Григорова и других, в
самом начале суда над ними, до того еще, когда оказалось необходимым по-
садить их начальника по решению коллегии экспертов в сумасшедший дом,
заявивших о своем горячем желании искупить на фронте свою вину перед ре-
волюцией. А я, товарищи, могу рассказать вам о том, как этот Северов
елозил передо мной на коленях уже перед самой передачей дела в Трибунал,
умоляя не расстреливать его, не оставлять в одиночке, а перевести в об-
щую камеру и со слезами прося, чтобы я прислал к нему врача впрыснуть
морфий. Мне, товарищи, по роду своей работы приходится видеть много
страшных и гнусных вещей. Да и вы на войне видели тоже не одни только
цветочки и ягодки. Но, товарищи, за последнее свидание с Северовым я
содрогался, а он кричал: - "Не смотрите на меня, как на гада"!
---------------
Вырезка из газеты.
...Советская Республика крепнет. По решению нашей Губернской Чрезвы-
чайной Комиссии дело о контр-революционном мятеже Калабухова, Северова и
других было разрешено не слепо карающим мечем Чрезвычайной Комиссии, а
послужило материалом для законного судебного разбирательства Ревтрибуна-
ла N-й армии.
За четыре дня процесса перед тысячной аудиторией, главным образом,
красноармейской, прошли эти "герои" контр-революции. Вот перед вами Се-
веров, которого пришлось увезти в лечебницу для умалишенных, с первого
же заседания "заживо-разложившийся", по меткому выражению Председателя
Губернской Чрезвычайной Комиссии тов. Болтова, - тип кадрового офицера.
Вот вам группа обвиняемых, осознавших необходимость стать честными граж-
данами Республики труда, из которых только двоих, двух матросов знамени-
той седьмой роты карающая рука пролетарского правосудия наказала
смертью, несмотря на их внешнее якобы раскаяние. Они были пойманы во
время грабежа народного имущества. При взгляде на честное лицо бывшего
унтер-офицера Силаевского, изборожденное шрамами проклятой империалисти-
ческой войны, на мощные фигуры пролетариев и беднейших крестьян - Григо-
рова и других, становится ясно, что все они исполнят свой долг.
Мы создаем железную Рабоче-Крестьянскую армию. Мы одерживаем победу
за победой над наймитами иностранного капитала - чехо-словаками. Наши
красные бойцы, готовящиеся к утверждению торжества мировой революции,
многому научились на этом процессе.
Уходя, слышались речи:
- Вот так главари контр-революции!
И было презрение в этих словах.
Таков результат этого дела, в котором Советская Республика показала
свою мощь, уменье карать и миловать, отличать правого от неправого и
вселить уверенность в сердца всех честных граждан, что такие лоцманы,
как красный матрос тов. Болтов, сумеют вывести государственный корабль
Трудовой Республики к желанным берегам мировой революции.
1919-1922
Москва - Серебряный Бор.