Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
доедать что-то с тарелки.
Почувствовалось общее смущение и разброд. Вадим тоже встал и прошел
бесцельно несколько шагов туда и обратно. Вдруг он почувствовал, что тогда
ему указали его место, когда он взялся защищать их прошлое. Он остановился,
как вкопанный, от этой мысли и, оборачиваясь, услышал:
- Что мы там видели, в этой стране "хамов, варваров и воров", как
сказал один интеллигентнейший литератор под дворянской кличкой.
Вадим подошел ближе и сказал всем:
- Вы видели то, что вам здесь никакими деньгами не заработать!
Начался гам. Кто-то кричал быстро и неразборчиво, упало несколько
вилок, стукнула дверь за Анжелой, в негодовании вышедшей в другую комнату,
потом - за Иркой, побежавшей ее успокаивать.
- У вас, Вадим, аура такая агрессивная! - возмущенно воскликнула Оля и
пересела на другой стул.
- Да что там такого есть?! - выкрикнул Шустер.
- Ваша среда, - ответил Вадим.
Света закусила губу. Многие отвели глаза.
- Среда?! Это как Говорухин нам изобразил - среда?! - завопил Шустер не
сдерживаясь. - Сыты, сыты по горло такой средой! Да не верю я ни на минуту,
что вы по этой среде заскучали - вам правда глаза ест!
Вадим разволновался, дергая бороду:
- Господь с ним, с Говорухиным, с его ролью судии. Прежде всего этот
фильм - о его собственной душе. Но неужели ничего хорошего не было?! К
родному, близкому, к своей стране сострадания нет... доброты. Помните у
Достоевского: "В вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо".
- Нет нежности! Капитализм и... каждый за себя.
- Это хорошо сказано, - устало проговорил Вадим. - Все чужие друг
другу. Но мы- то из другого замеса слеплены! Другая психология! Возьмите
книги или кино. Сравните, какое кино делали в России...
- С человеческим лицом? - сунулся Шустер куражась.
- С человеческим лицом! - сказал, не моргнув глазом, Вадим.
Анжела, холодно щурясь на Вадима, с очевидной издевкой заговорила:
- Сейчас вы будете говорить, как бездарно здешнее кино. Еще - как умна
русская литература и как выхолощена западная. Наверняка вспомните, что
русские читали взахлеб, книжки шли нарасхват!
- Здесь тоже читают. Кулинария, скандалы среди богатых и детективы.
Постоянно читающий человек - что-то вроде академика.
- Именно этого я от вас и ждала! Не забудьте упомянуть, как русские
своей поэтической душой обожают стихи, а ведь на Западе поэзия никому не
нужна. И, наконец, - продолжала Анжела, - балет! Шахматисты! Музыканты!
Грандиозно, прекрасно, как все в этой стране!
- Что ж, давайте посмеемся над балетом, шахматами и ракетами! - Вадим
протянул полный бокал Анжеле и поднес свой, чтобы чокнуться. Зазвенел
хрусталь. - Давайте дружно, давайте хором, давайте все вместе издеваться над
своей страной!
Света с любопытством смотрела на Вадима.
- "Патриотизм - последнее прибежище негодяев"! - радостно осклабившись,
крикнул Шустер.
- Патриотизм - явление культуры, - сказал Вадим. - Помните, как у
Розанова: "Для немца - великая Германия, для англичанина - гордая Британия,
для француза - милая Франция и только для русского - проклятая Россия".
Извините... Лена, я пройдусь, - он вышел за дверь и канул в темноте.
- Вадим что-то стал быстро меняться... - заметил Шустер. - Может ему
КГБ платит.
Глава 5
Музыка, гам, чудная красота и сладость ночи развязывали языки и
желания. Гости изчезали из-за стола и вскоре небольшими группками кружили по
саду и дому, подливая вина, болтая и втягивая более трезвых в круговорот
праздника.
Перед Шустером стояла тонкая задача: в нужный момент сцапать Свету и
под шумок увезти к себе в спальню для дела, о котором он не мог ни на
секунду забыть и крутился по сторонам, ревниво выглядывая, куда же она
запропастилась.
Света, основательно захмелев, выбежала в сад и нашла скамеечку в
кустах. Голова кружилась, она чувствовала себя восхитительно, и лицо ее
горело счастливым светом. Одурманивающее марево и томительность южной ночи
обвалакивали тело, тонкими нитями пробегая по коже, неистовым стрекотанием
миллионов цикад и неистовым сиянием миллионов звезд очаровывая и оглушая.
Она прислушалась, насторожилась, как вдруг ветки раздвинулись, и в проеме
появился Илья, держа в одной руке початую бутылку, а в другой два бокала. Он
стоял над нею и вдруг произнес: "Я вас нашел, - совершенно без смущения
рассматривая ее, - красивый и уверенный в себе. - Вы знаете, что вы -
красавица?" Света засмеялась, как бы приглашая продолжить: этот парень был
вполне в ее вкусе - сексапильный и независимый. Правда, сломить
сопротивление таких, как Шустер, было проще, но здесь и победа была
несравненно интересней.
От ее интимного дрожащего смеха, от этого приглашения неистовая дрожь
пробежала по его телу. Он опустился около нее, стал целовать обнаженные
ноги. Легко и нежно провел пальцами по бедрам, прижимаясь, шалея. "Илья..."
- зашептала Света, дотрагиваясь до его плеч, как будто с намерением
оттолкнуть, но, в действительности, ее руки зарылись пальцами в его волосы и
остались там - в точности так, как это делают кинозвезды. Он поднял к ней
свое лицо. Сейчас оно горело, окрашенное желанием, и удивительно красивы
были его выразительные и сияющие черные глаза. Он тянулся к ней, и видно
было: он ни секунды не сомневается в том, что задуманное будет доведено до
конца. Она поняла это, запомнила, а затем засмеялась, волнуясь грудью,
наклонившись к его пылающему лицу. Илья стиснул ее, смял, не вынеся муки,
схватил на руки и впившись губами, поволок в самую темень кустов.
- Вкусная девочка! - причмокнул на соседней скамейке Боб, Иркин муж,
прислушиваясь к возне.
- Вкусный мальчик! - откликнулась Анжела и налила шампанского Ирке,
Бобу и себе. - Как приятно слушать чужую страсть, у меня мурашки... Но,
однако, мы не можем позволить этому зайти слишком далеко. Такой чудный
мальчик... Да, кстати, и Шустер может огорчиться, ведь он может случайно
что-нибудь узнать! Боб, пойди покашляй, да не совсем пугай! - прикрикнула
она, услышав, как он ломит сквозь кусты. Вскоре посланный вернулся, а
парочка, выбравшись из укрытия, зашелестела в другую сторону. В темноте,
прижав Свету к стволу дерева, Илья гладил ее ноги, перебирая и поднимая
тончайшую материю платья.
- Ты будешь моей, - шептал он ей в губы. - Поедем ко мне - прямо
сейчас!
- Идет кто-то... я голос Шустера слышала.
- Ты спала с ним? Ты ему что-нибудь обещала?
- Какие странные вопросы, нет, конечно!
- Но ведь ты с ним пришла, и, кажется, он тебя подарками заваливает?
- Ну и что! Хочет и заваливает, - легко отозвалась она, - я не
принуждала!
- Конечно, не принуждала, но ты... такая... - Илья прижался к ней всем
телом, - ты любого мужика склоняешь, понимаешь ты это? Моя будешь... ах, как
я тебя...
- Ну это еще неизвестно... - запела она.
- Как это неизвестно! Очень даже известно!
- Максик - между прочим, мой лучший друг!
- Ах, лучший, говоришь... - Илья совершенно распалился и, потеряв
голову, зашептал: - Еще не было такой бабы, чтобы я ее так хотел, а она мне
не дала! - сказал он и почему-то мгновенно пожалел о пророненных этих
словах.
- Ну теперь пусти... хватит! - зашептала Света погромче, но Илья
дрожащей сухой ладонью гладил ее живот, забыв все на свете. Она засмеялась
как-то нервно и довольно громко воскликнула: "Да отпустишь ты меня наконец!
- сделав попытку протиснуть руки между своими бедрами и его руками. - Пусти
же!" Как вдруг перед ними вырос темный силуэт и гневный голос Вадима
вскричал: "Ах ты, подлец, она же тебе говорит!" Света мгновенно отпрянула
назад, а Вадим, развернувшись, влепил любовнику ослепительную оплеуху. Илья
присел и хрюкнул. Внезапно Света повернула к Вадиму свое разгоряченное лицо
и, трепеща, звонко ударила его по щеке.
- Кто тебя сюда звал?! - загремела она, наступая на него. - Кто тебя
просил вмешиваться?! Защитник нашелся! - вопила она как-то грубо, широко
разевая рот.
Оба мужчины уставились на нее, выпучив глаза и ничего не соображая.
В ужасной наступившей тишине стукнула дверь, и внезапно веранда, с
прилегающими к ней дорожками, осветилась переливающимися огоньками, там и
сям спрятанными в листве. "Эй, ребята, где вы тут, в потемках!" - донесся
встревоженный голос Шустера. Послышались шаги, смех, кто-то чиркнул
зажигалкой, и лужайка наполнилась народом. Боб притащил коробку пива и
всучивал каждому по бутылке.
Вадим сидел, оглушенный, на траве. Невдалеке в такой же позе,
привалившись к дереву, сидел Илья и криво улыбался Вадиму.
Открывали бутылки. Шустер в смятении тряс Илью за плечо, заглядывая ему
в лицо, замирая от вихря внезапных, напугавших его предчувствий и быстро,
жестко застучавшего сердца.
Из дома донеслась лихая музыка, и появившаяся Ирка взахлеб закричав:
"Ну сколько вас всех собирать! Пошли, пошли, Анжела с Питером уже танцуют!",
- потащила народ в дом.
* * *
В маленькой комнатке на другом конце дома Илья горячо шептал Шустеру:
- Ну, давай, давай, соглашайся!
- Со школы такая зараза: вобьет себе что-нибудь в голову, так колом не
пробьешь!
- Это не настырность, а настойчивость. Благодаря этому я всего в жизни
добился, - заметил Илья высокомерно, со значением посмотрев на приятеля. -
Да и ты не дурак... Уж кто-кто, а я тебя знаю, старый друг! - блудливо
подмигнул он. Улыбка у него была какая-то неожиданная и не легкая: губы
слушались с трудом, и видно было, что для него она необычна и неудобна, как
досадное, но иногда необходимое действие.
- А зачем ты, собственно, со мной об этом говоришь? - Шустер зорко, с
опаской разглядывал лицо Ильи.
- Потому, что мы друзья уже семнадцать лет, и я могу говорить в
открытую. Ведь это именно та баба, которой ты снял квартиру?
- Ну, допустим.
- Так вот... откажись от нее.
Шустер вспыхнул и медленно проговорил:
- Это с какой же стати?..
- Просто так. Я прошу тебя об этом, понимаешь?
- Нет, не понимаю. Абсолютно не понимаю. - Шустер смотрел на Илью,
чувствуя ползущий из глубин панический страх.
- Эта баба будет моя! - слово "моя" Илья произнес надменно, гордо
вздернув голову и выставив вперед ногу.
- Кто тебе сказал?
- Я сказал!
- Нет, милок, - прошипел Шустер, - ты в школе всех девиц щупал... самый
удачливый! Эту бабу я для себя нашел, уйму денег на нее ухлопал, а теперь
приходишь ты и диктуешь, что мне делать?! - заорал он, остервенясь.
- Поскольку ты мой друг, я говорю заранее, ставлю тебя в известность,
понимаешь?
- Что же ты за друг! - яростно огрызнулся Шустер и вдруг завизжал,
плюясь: - Шкура ты, а не друг! - а в голове гремело: "Отберет! Отберет!"
- Вот тебе и на! - Илья рассмеялся жестким, холодным смехом. Видно
было, что он совершенно спокоен, уверен в себе и ни на йоту не изменит
принятого решения.
Шустер это знал и ненавидел его сейчас вдвойне. Потому что он сам
никогда не менял главных решений. А отношения с этой женщиной должны были
стать своего рода кульминацией его жизни. Не только потому, что здесь, в
Австралии, очень мало русских женщин и почти все они, конечно, замужем, и не
только потому, что ему, в силу его неказистой внешности и раньше было трудно
найти желающих, но еще и потому, что Света оказалась падка на деньги по
сравнению с другими, не понимающими выгод такого соглашения. И это самый
реальнейший шанс иметь, наконец, постоянную женщину. Но особенная точка -
была ее невероятная сексуальная привлекательность. Эта женщина состояла из
тела и одного, исключительно, тела. И мысли о ней, а, точнее, об этом теле,
выводили Шустера из всякого равновесия. Гладко выбритые щечки его тряслись,
а в маленьких юрких глазках отражалась бешеная работа: немедленно найти
выход, самый радикальнейший, спасительный. И он, этот выход, конечно
нашелся.
- Илюша, зачем нам ссориться из-за таких пустяков, - он хохотнул,
сально заблестел глазками, оценивающе рассматривая красивое, не знающее
сомнений лицо друга, и начал: - Послушай, дорогой, у меня к тебе
предложение. Таких баб вокруг - как грязи. Тебе, с твоей наружностью, ничего
не стоит любую иметь. Возьми себе другую, а я тебе дам денег. Сколько ты
хочешь? - широко ухмыляясь, щедро предложил он.
Илья надменно оглядел приятеля.
- Ну, Шустер, - начал он, - фу-ты, ну-ты, как ты до такого мог
договориться! Это нестерпимо пошло. Обыкновенным, недалеким дураком ты бывал
нередко, но пошляком! - он выдержал паузу, наслаждаясь смущением Шустера, а
в глазах его блестело удовольствие. В то же время было видно, что идея
застала его врасплох, и он, в действительности, еще не знает, как к ней
относиться. Но привычка выставить ближнего за глупца и, как правило,
виноватого, сработала мгновенно, как рефлекс, - задолго до того, как он сам
принял решение.
Заметив некоторое колебание в глазах Ильи, Шустер заметно повеселел,
оживился, заюлил и, наконец, конфузливо захихикал. На самом деле, он,
конечно, не был сконфужен ничуть.
- Елки-палки... а, впрочем, занятно, - тоже посмеиваясь, проронил Илья,
принимая обычную для него в отношениях со знакомыми и с чужими роль главного
и безусловно определяющего лица. - Просто смешно, забавно это пообсуждать...
Он прошелся взад и вперед, не без коварства поглядывая на приятеля.
Шустер весь подобрался. Привыкнув за многие годы играть роль ведомого,
что бывает часто в дружеских, так же как и в брачных парах, где более
сильный определяет и навязывает, а зависимый подчиняется, смиряя свою
гордость и желания, где, впрочем, каждая из сторон получает за это более или
менее щедрое вознаграждение в виде дополнительных удобств, Шустер, наконец,
почувствовал злобу. Не один раз за эти годы у него были поползновения
освободиться от диктата, надменной беспардонности дружка, но каждый раз
оказывалось, что Илья ему опять чем-нибудь да был нужен: то совместная
работа, активная и успешная, которую не так- то легко было прервать, да,
кажется, и было бы глупо, то присланное Ильей приглашение в Австралию,
составившее главное счастье Шустера. Все это витало в воздухе, и не дурак
был Шустер, чтобы плевать на кормившую его руку. Но это было, было и прошло,
а кто в здравом уме станет вспоминать прошлое? Добро, сделанное другими,
забывается особенно быстро.
Теперь же наступил чрезвычайный момент. Склонный к лирическим поступкам
только когда ему это ничего не стоило, сейчас Шустер должен был сделать все
возможное, чтобы переломить волю, монолит готового решения Ильи. Он должен
был сделать то, о чем он только изредка помышлял, то, что еще ни разу не
оформлялось в виде готового плана. Куш был сладок, а накопившаяся зависть,
приниженность и страстное желание однажды унизить соперника едва ли не слаще
самой награды.
- Денежки! Смешно пообсуждать! - в восторге завопил Шустер, кривляясь.
- Мы же с тобой всегда понимали друг друга!
- Максик, друг! - воскликнул Илья с восторгом ему в тон, - конечно,
понимали! И поэтому я хочу предложить тебе то же самое!
- ???
- Деньги!
- Мне... - растерялся Шустер.
- Ну да, тебе! Стал бы я другому предлагать! Я бы взял эту телку и -
дело с концом! Но ты как-никак друг, а между друзьями должны быть
благородные отношения.
- Ну и б... же ты, - скривился Шустер, чувствуя, что его козырная карта
бита.
- Берешь отступного? Деньги же, дурень!
- А... - Шустер сплюнул и ухмыльнулся, - я больше дам!
- Хм. Может, я больше дам... - задумчиво протянул Илья, почесываясь.
- Ну сколько ты мне можешь дать? - насупившись, встревоженно спросил
Шустер. - Что у тебя есть такого, чего у меня нет...
- Это, конечно, резонно... А слишком много я не дам, всего только
девочка...
- Ну вот видишь! - радостно ухватился за эту идею Шустер. - А я дам
много, в долгу не останусь.
- Давай, называй.
- Ну... это обдумать надо, вопрос не простой. Нужно время - решить, -
тянул Шустер, ужасно боясь прогадать. - А сколько ты хочешь?
- Я нисколько не хочу, но могу послушать, что ты предложишь.
- Ну, например, тысячи три...
- Что-о-о? И это ты называешь деньгами? - Илья грозно повысил голос. -
Ты что, не видишь, кто перед тобой?!
- ...Нет, нет, я хотел сказать, что четыре вполне могу!
- Ты обалдел совсем! - Илья легко встал и прошелся к окну, играя своим
великолепно сухощавым телом, затем, заложив руки в карманы элегантного
костюма, улыбаясь, повернулся на каблуках к Шустеру. Его встретил
ненавистнический взгляд. Илья содрогнулся, веки его задрожали, но он начал
спокойно, тонко улыбаясь красными губами:
- Я полагал, ты мне предложишь тысяч двадцать-тридцать, тогда мы бы
могли что- то обсуждать, - сказал он с неуловимым оттенком издевательства. -
Но твоя сумма звучит просто смехотворно.
- Такие деньги! Чтобы ты просто не трогал мою бабу! - взвизгнул Шустер,
испытывая острое желание вцепиться в это надменное лицо ногтями, как это
умеют делать женщины.
- А что, - с живым интересом повернулся Илья, - она уже твоя?
- Я подарками ее забросал, куда же она от меня денется... - масляно
пропел Шустер.
Илья приблизил к нему лицо и, с наслаждением расчитывая удар, зашептал:
- Я ее полапал немного, а после она, тепленькая, сказала, что не спала
с тобой. Если бы этого гуся не вынесло, я бы довел дело до конца - прямо на
травке!
- Падла ты! - убежденно сказал Шустер.
- От такого же слышу.
- Нет уж, извини, у меня есть какие-то принципы!
- Неужели? - с комизмом осведомился Илья. - Ты - ничтожество, -
невероятно оскорбительно-спокойно сказал он и задумчиво посмотрел на
приятеля. Шустер неожиданно для себя задрожал.
- Ладно, твою мать, кончилась наша дружба, - он сидел с помутившимся
взором. - Берегись, теперь я тебя накажу!
Илья брезгливо рассмеялся:
- Давай, попробуй! Все равно все будет так, как я хочу, - небрежно
бросил он и легкой походкой быстро направился к двери, но неожиданно
обернулся и, увидев опрокинутое лицо друга, доброжелательно сказал:
- Зря расстраиваешься! Подумай о нормальных деньгах - с тебя не убудет.
* * *
Стеная от раздирающего ее восторга, с трудом распрямляя затекшие
коленки, из смежной с комнатой кладовки выбралась Ирка. Подслушанный
разговор возродил в ней поистине страстные чувства. Она почувствовала бурю
"настоящей" жизни, которая обыкновенно обходила ее стороной, а сейчас влила
взаправдашний огонь в ее жилы. "Война из-за женщины! О-о-о!" - голова ее
кружилась. Давясь новостями, кипя пламенным нетерпением, так освежающими ее,
Ирка побежала к Анжеле. Томно раскинувшись на подушках, та излагала Оле и
Саше свою непростую теорию трансформации духовной материи, обильно посыпая
пеплом окружающие предметы. Молодая пара, ко всему в новой для них стране
относившаяся с умилением, разиня рот слушала монолог, изредка вставляя
легкие междометия. Ирка потопталась около них, но не осмелилась прервать
сестру.
В изнеможении от доставшейся на ее долю удачи, не в силах более
сдерживать гремевшую внутри бурю, она бросилась на розыски Светы, решив