Ну, пой,- сказала мама.
 - Шурка открыла рот и запела тонко и противно :
- Ой, девочка Надя... чиво тебе на-ада... Ничего ни нада... Кроме
шикала-ада...
 - Мама зажала уши руками. Шурка остановилась.
- Это вульгарно! Вульгарно! - сказала мама.
 - Шурка смотрела в пол.
- Я слышала, как ты во дворе поешь,- сказала мама.- У тебя есть данные.
Хочешь, я тебя буду учить?
- Ой... - простонала Шурка и задохлась.- Хочу...
- Ты хорошая девочка,- грустно сказала мама.- Они мужики. Они нас не
понимают. Я мечтала о дочке. Буду учить тебя по-настоящему. Никаких "Надь".
Только классика. Вот послушай...
 - Мама проиграла вступление и запела грудным
интеллигентным голосом:
- Л-любовь свободна, мир чар-руя... законов всех она сильней... Меня не
любишь, но люблю я... так бер-реги-ись любви-и мо-ей.
 - Она остановилась. Шурка зачарованно смотрела на нее.
- Поняла? - спросила мама. Шурка сглотнула и сказала:
- Поняла.
 - Мама выпрямилась и с торжеством распахнула дверь.
 - На кухне хохотал отец. Я, как всегда, таращил глаза.
Костя да Винчи говорит, что у меня и сейчас такие же умные глаза.



Глава 4.

СКАЗКИ ВЕНСКОГО ЛЕСА.

- Вот и все,- сказал я.- Больше сказок я не знаю.
- Нет, не все,- сказала Катя. Мы шли молча. Ветер качал фонари. На стенах
домов взлетали и опускались арки теней.
- Опять вы за свое?.. - сказала Катя. Опять я за свое. Она права. Я шел и
думал, почему я все это рассказываю? Почему меня с такой силой потянуло на
воспоминания?.. Ну конечно, общая атмосфера Благуши, ну конечно, девушка
Катя, ну конечно, желание доказать себе, что, несмотря на мой провал... Что
я хотел доказать себе, я сам точно не знал. Что-то надвигалось на меня.
Хорошее или плохое - неизвестно, только чувствовал, что надвигается.
"Только бы хорошее,-думал я.-Господи, только бы хорошее!" Была у меня одна
догадка, но я даже боялся думать о ней. Это была странная ночь.
- Подумаете, какой трезвый прозаик! - сказала Катя. - Может, сказка только
еще начинается.
- Давайте вести взрослый разговор, ладно? - сказал я. - Ну, договорились?
 - Это была странная ночь. Я начинал понимать Митю. Мне
очень хотелось быть Митей и действовать в его духе.
- Кто-то бежал, топая ногами, как бегемот. Я
обернулся. Нас догоняла Анюта. Сегодня я ничему не удивлялся. Она
остановилась, задыхаясь, и оглядела Катю.
- Понятно,- сказал я.- Мне надо срочно идти.
- Ага,- сказала Анюта.
- Курьеры, курьеры,- сказал я.- Сто тысяч одних курьеров. Сейчас я вам
скажу - познакомьтесь... Катя... Анюта... А вы хором скажете: "Никогда!"
- Катя,- сказала Катя и протянула руку.
- Анюта,- сказала Анюта.- Вы на него не обращайте внимания. Он каждый вечер
такой, они все такие.
- Все - это я и еще двое приятелей. Мы очень популярны в узких кругах. Мы
очень популярны среди Анюты,- сказал я.
- Значит, так,- сказала Катя.- Видите это здание?
- Ну и что? - сказал я.- Это школа, где я учился. Ну и что?
- Уже начался вечер. Сегодня вечер всех выпускников.
- Да знает он,- сказала Анюта.- Еще с утра заводится. Вы ненадолго.
Полчасика, ладно? Алексей Николаевич, а меня без вас пустят?
- Пустят,- сказал я.- Через полчаса мы придем.
- Она могла бы меня и не разыскивать,- говорю я ворчливо.- Это же чистая
случайность, что она меня разыскала.
- А она ничего!
- Она мой друг. У меня все друзья настырные.
- Слушайте...- говорит она.- Вы же все равно пойдете на вечер. Зачем вы
себя обманываете?
 - Идем. Молчим.
- Случайность! - говорит она.- Вы знаете, что такое теория вероятности?
- Понятия не имею,- говорю я искренне.
- Ну вот!.. А ведь если человек есть, то вероятно и то, что два человека
могут встретиться. В общем нужно только, чтобы произошел перевес шансов в
одну сторону, вызванный случайными причинами. Понятно?
- Ага.
- Бывает, шансов почти никаких, но ведь почти каждая встреча - это
случайность. Случайная встреча - это такая, у которой нет никаких
последствий. Тогда мы ее не замечаем, не помним. А если помним - это уже
какая-то закономерность. Понимаете?
- С большим трудом. У меня всегда по физике была тройка,- сказал я.
- Напрасно,- сказала она.- Сейчас без физики не проживешь.
 - Откуда ей знать, дурехе, что сейчас без поэзии не
проживешь! Была бы поэзия, а остальное приложится. Когда есть поэзия, люди
горы сворачивают. И в области физики тоже.
- Откуда вы знаете физику? - спрашиваю я.
- Я знакома с одним крупным физиком.
- Их сейчас как собак нерезаных,- говорю я.- Молодой, старый?
- Моложе вас, но такой, знаете,- она неопределенно помотала рукой.- Не
такой, как мы с вами... Сверхсекретный.
- Я же не спрашиваю фамилии!
- Я вообще.
 - Я повеселел. "Ни черта,- подумал я,- плохи его дела,
если о нем так говорят".
- Катя, хотите я вам расскажу про случайную любовь без последствий?
- Только если про себя. С самого начала. Как все это случилось.
- Ну да,- сказал я.- Только про себя. Это случилось как удар грома.

 - Послышался удар грома.
 - Первые капли дождя упали на асфальт, и люди кинулись в
подворотни. Я поспешил в подъезд.
 - И тут я увидел девочку. Я никогда не встречал таких.
Она была моих лет. Лет шестнадцати. Блондинка с голубыми глазами. Как на
картинке.
 - Девочка, стоявшая в подъезде, почувствовав мой
пристальный взгляд, обернулась.
 - Она была не такая, как все. Все девочки, которых я
знал, отворачивались, если на них смотрели.
 - Девочка смотрела на меня открыто и дружелюбно. Я хотел
что-нибудь сказать, но не сказал. Девочка улыбнулась мне приветливо, вышла
из подъезда и, спокойно перейдя под дождем улицу, скрылась в парадном
противоположного дома. Я проводил ее взглядом, потом кинулся за ней вслед.
Вбежал в парадное, но только услышал, как где-то хлопнула дверь.
 - Много дней я слонялся около подъезда, надеясь
встретить ее еще раз, но девочка не появлялась больше. Наверно, она в тот
раз вышла через черный ход.
 - Но однажды мама вошла в комнату и положила на стол
портфель с чернильной кляксой и устало поправила волосы.
- Алеша, обедал? - спросила она меня.
- Ага.
- Устала. Шесть часов сегодня. Пятые классы самые тяжелые... За квартиру
заплатил?
- Ага.
- Ага...- сказала она грустно.- До чего ты неотесанный. Вот что. Я сейчас
пойду сдавать зачеты по языку - пойдешь со мной.
- Куда? - удивляюсь я.
- Пойдем к нашему Краусу на дом. Он австриец, преподает у нас на заочном.
Два года всего, как приехал... Переодень рубаху. Посмотришь на культурного
человека. Хоть манерам поучишься.
 - Я поднимаюсь из-за стола.
- Чего это я пойду? - начинаю я бубнить. Но с мамой разговоры были короткие.

 - Мы шли по переулку, булыжная мостовая которого убегала
вниз под уклон. На одной стороне стояли деревянные дома среди деревьев, на
другой - одинаковые четырехэтажные корпуса, покрытые розовой штукатуркой.
Угловые балконы конструктивистского типа выкрашены в белый цвет.
 - Мы с мамой сворачиваем в зеленые ворота и идем к
корпусам по песчаной дорожке. Песок скрипит у нас под ногами. Проплывают
зеленые палисадники, за которыми ничего не растет. С деревянных ящиков на
балконах свешиваются анютины глазки.
 - Мы подходим к подъезду, и мама озабоченно поправляет
мне ворот новой рубахи.
- Держись как следует,- говорит мама. - Не отвечай "ага". Руки в карманах
не держи.
 - Я отстраняюсь от руки матери и вхожу в подъезд.
 - Мы поднимаемся по ступенькам на площадку второго
этажа, и мама звонит в дверь. Дверь открывает высокий человек, похожий на
артиста Жакова. Сухое лицо. Чуть вздернутый нос с длинными ноздрями. Трубка
во рту. Куртка на "молниях". Тогда еще никто таких не носил.
 - Узнав маму, он вынул трубку изо рта и приветливо
улыбнулся.
- Пожалуйте, пожалуйте,- сказал он и, пропустив ее в дверь, поцеловал у нее
руку. Мама торжествующе посмотрела на меня.
- Это мой сын,- сказала она,- Алеша.
- Очень приятно,- ответил он и, как равному, пожал мне руку.- Краус.
 - Мы прошли в большую светлую комнату, где стояли тахта,
письменный стол с вращающимся креслом и длинная полка с книгами в ярких
обложках. Мама и Краус начали разговаривать по-немецки, в соседней комнате
нестройный хор голосов, мужских и женских, бубнил глаголы в инфинитиве, но
я ничего не слышал.
 - Я смотрел на фотографию над столом. На ней была снята
та самая девочка, и глаза ее смотрели спокойно и печально. - Познакомься,
Алеша, это моя дочь,- как в тумане, донесся до меня голос Крауса.
 - Я побагровел, отвернулся от фотографии и покраснел еще
больше.
 - Прямо передо мной стояла та самая девочка и смотрела
на меня весело.
- Катарина,- сказала она и протянула руку.- А вы Алеша?
- Ага,- ответил я.
 - Я вцепился в ее руку и тряс ее до тех пор, пока
девочка тоже не покраснела.
- Идите в наш институт. Там интернациональный вечер,- сказал Краус.

 -  - ...Мальчишки плакали по ночам
из-за Испании. В одесском порту таможенники ловили школьников, которые
пробирались на пароходы, чтобы ехать сражаться. Пароходы привозили
эмигрантов со всего света. Репродукторы ревели "Катюшу". По сходням
спускались черноволосые дети. И женщины с горящими глазами укутывали детей
в клетчатые пледы и поправляли волосы худыми руками.
 - На интернациональном вечере хор пел "Красный Веддинг",
хор пел "Болотные солдаты", хор пел: "Товарищи в тюрьмах, в застенках
холодных... Вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах..."
- Я им еще покажу,- говорю я.
- Кому?
- Фашистам.
- Если б ты знал, какие они,- говорит Катарина, и в голосе у нее
отвращение.- Если б ты знал!
 - А как я ее ревновал! Боже мой, как я ее ревновал! Мы
были одногодки, но я был мальчишкой, а она взрослой девушкой. Нам уже было
по семнадцать лет. На нее обращали внимание все, а на меня только она одна.
Я до сих пор не понимаю, что она нашла во мне. Мы любили друг друга. Это
выяснилось, когда мы готовились к экзаменам за девятый класс.
 - В этот день мы с учительницей Анастасией Григорьевной
должны были повторять пройденное. Но я не стал повторять пройденное, а,
услышав свист за окном, пробежал по партам и выскочил в окно со второго
этажа прямо на кучу угольного шлака. Я сам научил Катарину свистеть в два
пальца.
 - Мы пошли в Измайловский парк, где в летнем кинотеатре
еще шел "Большой вальс". Катарина его очень любила. Особенно то место, где
вдруг странный, гибкий, как хлыст, человек в клетчатом сюртуке пролетал по
столикам кафе на эстраду и взмахивал длинными руками.
Я люблю тебя, Вена! -
вскрикивал он высоко и пронзительно. И в ответ ему вскрикивали смычки.
...Горячо, неизменно...
 - Взметывались на экране белые рукава. Летели в танце
высокие женские ноги. Пол качался, как в бурю, и волны юбок плескались
пеной кружев. А высокий певец на эстраде все махал руками и пел, пел,
сверкая из-под усов белыми зубами, и хищно изгибался в такт Большому
вальсу.
Мое чувство нетленно. Я в Вену влюблен...
 - И горячие женские глаза оглядывались с экрана хмельно
и тревожно. Потом толпа вываливала из дверей кинотеатра на горячий асфальт,
толкаясь и смеясь, и гремел в репродукторах старый гимн веселой Вены, где
еще и слыхом не слыхали о фашистах.
 - Мы вышли из толпы на песчаную дорожку, которая вела
туда, где среди зелени деревьев искрился и плавился Измайловский пруд и
колыхались лодки.
 - Мы услышали крики издалека.
- Лешка!..- кричали.
 - Группа ребят и девочек стояла на дорожке с
велосипедами и махала руками.
- Это наши,- сказал я.- Пойдем к ним. Мы подошли к ребятам.
- Мы твой велосипед пригнали,- сказали они.
 - И унеслись по шоссе.
 - Мы с Катариной пошли по дорожке. Она погладила
никелированный руль.
- Как покататься хочется! - сказала она.
- На.
- Я не умею.
- Эх, ты!
- У меня никогда не было велосипеда.
- А-а.
 - Мы пошли, держа велосипед с двух сторон.
- Знаешь что,- говорю я.- Прости меня, я дурак... Знаешь что, давай я тебя
на раме покатаю, хочешь?
 - Катарина радостно кивает головой.
 - Я подвожу велосипед к скамейке. Она встает на скамейку
и садится на раму, свесив ноги в одну сторону. Я разгоняю велосипед.
Катарина вцепляется в руль и смотрит вперед. Я вскакиваю в седло и выезжаю
на дорогу.
 - Мы не сообразили. Катарина оказалась в моих объятиях.
Рядом с моей щекой - горящая щека девушки.
 - Шоссе идет чуть-чуть в гору, и я с усилием кручу
педали. Вероятно, поэтому я начинаю тяжело дышать. Велосипед движется
медленно. Мы едем молча.
- Катарина, я тебя...- говорю я,-...давно хочу спросить.
 - Дорога ползет нам навстречу.
- О чем? - спрашивает Катарина.
- Откуда ты знаешь русский язык? - спрашиваю я бодрым голосом и совсем не о
том.
- А-а...- говорит Катарина и переводит дух.- Его мой папа знает с молодости.
- Как с молодости? - Удивляюсь я с облегчением.
- Он в России в плену был. А потом в Интернациональной бригаде.
- Это же в Испании,- говорю я,- Интернациональная бригада.
- Нет. Сначала в России была.
- Я не знал,- говорю я.- Значит, первая?
- Нет,- говорит Катарина.- Первая в Парижскую коммуну была. В ней русские
участвовали.
 - Я с трудом верчу педали. Мы поднимаемся в гору.
- Ты все знаешь,- говорю я.- А я ни фига. Учусь-учусь - и все ни фига...
Ну, теперь буду читать только нужное. К черту всякую технику!
- Не смей,- говорит Катарина и поворачивает ко мне лицо.- Если ты меня...
уважаешь, не смей!
 - Лицо Катарины очень близко от моего лица, и мне трудно
управлять велосипедом.
- Ты очень много знаешь,- говорит Катарина.- Это я ни... ни фига не знаю...
 - Вы бы послушали, как она осваивала новые слова.
Помереть можно, до чего у нее это здорово получалось.
- Тебя даже ученый профессор знает,- говорит она.
- Владимир Дмитриевич? Это он отца знает.
- Ну и что же? Раньше отца, теперь тебя. Он же тебя хвалил, думаешь, я не
знаю? Если б не ты, я бы радисткой не стала... второго класса.
- Радисткой,- говорю я.- Это для детей. Она сразу отворачивается.
- Все где-нибудь участвовали,- говорю я.- Видели стоящую жизнь. Один только
я как пентюх.
 - Я перестаю вертеть педали, гора окончилась, и
начинается спуск.
 - Велосипед набирает ход.
- Знаешь, как я тебе завидую...- говорит Катарина.- Эх, ты!
- Прости меня,- говорю я привычно.- Я дурак.
 - Мы мчимся под гору по ровному Измайловскому шоссе,
которое, вообще-то говоря, называется шоссе Энтузиастов. Деревья и зеленые
заборы дач проносятся мимо, сливаясь в мутную полосу.
- Я тебя люблю,- говорю я.- А ты? Шоссе летит на нас серой лентой.
- А ты?..- говорю я.
 - Волосы Катарины отдувает ветром мне в лицо, и я плохо
вижу.
 - Она слышит над ухом мое тяжелое дыхание и делает
движение соскочить с велосипеда. Но она сидит в кольце моих рук, лежащих на
руле. Руль начинает вихлять, и объятие становится сильнее. Впереди
показываются ребята и девочки, стоящие у дороги.
- А ты...- говорю я,- скорей...
 - Катарина дрожит и нащупывает носком туфельки переднюю
вилку.
 - "Дзинь" - вылетают четыре спицы. Я жму на тормоз.
Велосипед останавливается на самом краю кювета. Я отпускаю руки, и она
соскальзывает на землю. Мы стоим, тяжело дыша и не глядя друг на друга.
 - Подбегают ребята.
- С ума сошли! - кричат они.- Чуть не расшиблись!
 - Девочки окружают Катарину. Парень наклоняется к колесу.
- Четыре спицы,- говорит он.- Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз
отказал?
- Да,- говорю я.
 - Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по
дорожке, ведя в руках велосипеды.
 - Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы
молчим.
- Ты мне ничего не сказала,- наконец говорю я.
- Я тебе потом скажу.
- Когда?
- Приходи сегодня вечером к нам, - говорит Катарина.

 - Краус открыл дверь и увидел меня, нарядного и
приглаженного.
- А-а,- сказал он,- это ты...
- Здравствуйте.
- Здравствуй.
 - Я протягиваю руку. Краус пожимает ее. Я напряжен,
взволнован и поэтому не замечаю сдержанности Крауса. Я вхожу в комнату и
вглядываюсь.
- А Катарина где?
- У себя,- говорит Краус.- Погоди... Опять раздается звонок в дверь, и
Краус идет открывать.
 - Оставшись один, я отворяю дверь в соседнюю комнату и
останавливаюсь на пороге.
 - Катарина в новом платье, в туфлях на высоком каблуке
поправляет шелковый чулок на высокой ноге. Она быстро поднимает голову, и
две секунды мы смотрим друг на друга. Потом она резко опускает платье, и я
отступаю назад, прикрывая дверь.
 - Плохо соображая, я слышу голоса и поднимаю голову. В
комнату входят Краус и незнакомый светловолосый мужчина лет тридцати. Он
одет в элегантный костюм. Плащ висит у него через руку.
 - Встретив мой смятый и настороженный взгляд, он
кланяется. Я нехотя отвечаю.
- Катарина готова? - спрашивает блондин.
- Переодевается,- отвечает Краус. Блондин смотрит на часы.
- Извините меня,- говорит он.- Я чертовски аккуратен. Это моя слабость.
 - У него крошечные усики и твердый рот. Он не только
чертовски аккуратен, он чертовски красив. Я чувствую, как у меня от гнева
начинают округляться глаза.
 - Прерывая молчание, входит Катарина. Я оборачиваюсь к
ней. Но это не прежняя Катарина. Это красивая, нарядная, немного бледная
молодая женщина. Совсем чужая. Она проходит мимо меня, и блондин,
улыбнувшись, пожимает ее протянутую руку.
- Катарина... - говорю я. Все оборачиваются ко мне. На меня, видимо, тяжело
смотреть.
- Разве ты не сказала ему, что уходишь? - сурово спрашивает Краус.
- Я же не знала,- тихо отвечает Катарина.
- Она не знала,- подтверждает блондин. Никто теперь не смотрит на меня.
- Катарина...- говорю я.- Разве ты забыла?
- Мы опаздываем,- мягко говорит блондин.
 - Я оборачиваюсь к нему. Я смотрю на его отвратительные
усики.
- Вы не опоздаете,- говорю я.- Вы всюду успеете. Как пишут в плохих
романах... вы чертовски аккуратны.
- Ну-ну, малыш...- улыбаясь, говорит блондин, но глаза у него холодные. Я
делаю шаг вперед.
- Алеша! - громко говорит Катарина.
 - Я смотрю на нее. Глаза у нее отчаянные.
 - Я выбегаю в дверь.
 - Я сбегаю по лестнице и выскакиваю из парадного.
 - Остановившись у ворот, я затравленно оглядываюсь по
сторонам. Сумрачный вечер в переулке. Черная "эмка" стоит у ворот.
Булыжники мостовой текут вниз по переулку и сворачивают за угол.
 - Я слышу скрип песка под ногами идущих и стискиваю
кулаки.
 - Из ворот выходят Краус с Катариной и блондин. Блондин
подходит к черной "эмке", отворяет дверцу, и Катарина, не глядя на меня,
садится в машину.
 - Ко мне подходит Краус.
- Того, о чем ты думаешь, не бойся,- говорит он.- Я тебя в обиду не дам. Ты
мне веришь?
 - Я смотрю в землю.
- Красавец мужчина,- говорю я.- Кто этот тип?
- Случайный знакомый,- говорит Краус. - - Проездом на
один день. Надо его сводить в театр.  - Будь молодцом.
 - Он пожимает мне локоть и идет к машине. Я иду по
переулку и слышу, как, фырча, отъезжает в противоположную сторону машина,
увозящая Катарину.
 - Потом раннее утро. Деревья стоят в росе. Школа еще
пустая.
 - Дверь в радиоузел, где я вожусь с радиолой,
отворилась, и вошла Катарина. Я поднял голову.
- Здравствуй,- сказала она.- Не сердись на меня. Я не хотела.
 - Она пришла ко мне в это раннее утро свежая и веселая.
Попросила завести "Я люблю тебя, Вена". Закружилась по комнате.
 - Мне больно смотреть на нее - так она хороша, и я
отвожу глаза.
 - Она останавливается.
- Я бы этот вальс до смерти танцевала,- говорит она.- Самый мой любимый
вальс... А твой?
- Конечно,- отвечаю я.
- Обещай мне одну вещь,- говорит она.
- Какую?
- Если ты когда-нибудь приедешь в Вену, приди на кладбище к памятнику
Штрауса.
- А ты?
- Что?
- Разве мы не вместе приедем? - спрашиваю я.- Когда произойдет мировая
революция...
- Конечно,- быстро отвечает Катарина.- Знаешь что?
- Что?
- Хочешь меня поцеловать? - спрашивает она.
 - Я не сразу понимаю услышанное и смотрю на нее почти
испуганно.
- Ну?..- говорит она.
 - Я поднимаюсь и медленно иду к ней непослушными ногами.
 - Она закрывает глаза.
 - Я обнимаю ее за шею, и голова у нее откидывается.
 - И тогда мы целуемся долго-долго, пока не задыхаемся...

 -  - ...Раздается удар колокола, и мы
отрываемся друг от друга.
 - Слезы катятся у нее из глаз.
 - Мы стоим на платформе вокзала, и вагоны уходят в
легкий туман. Пе