известны трагические случаи, когда  дети  в
младенческом возрасте попадали в логово диких зверей. Если их возвращали
к людям позже шести-семилетнего возраста, они не могли  научиться  гово-
рить, как ни старались этому научить их терпеливые и добрые воспитатели!
Не могли!
   Еще пример. Может ли абсолютный музыкальный слух быть достоянием каж-
дого человека? Нам представить себе это трудно. Но вот жители Вьетнама -
все! - обладают поразительным  музыкальным  слухом.  Чудо?  Нет,  просто
вьетнамский язык четырехтональный, и, чтобы понимать друг  друга,  вьет-
намцы должны с младенчества точно отличать высоту звуков.
   С младенчества! Но ведь именно тогда - с первых дней жизни - и окуна-
ется маленький вьетнамец в стихию родной речи. С первых дней - вот в чем
дело!
   Подозреваем ли мы, что, говоря своему  несмышленышу  ласковые  слова,
напевая ему простые песенки, мы уже учим его говорить и  понимать  язык?
Нет, просто так принято, все так делают. Да и нам, взрослым, с  ним  так
интереснее, веселее, занятнее. И никто не думает о  перегрузке,  о  том,
что это рано, что ребенку тяжело, вредно, опасно.  Наступает  момент,  и
первое слово, еще до года, произносит сам малыш. Как просто! Но как неп-
росто все становится, если мы будем мало говорить с ребенком. Как задер-
живается сразу его развитие! В доме ребенка, где дети  воспитываются  со
дня рождения и на каждого взрослого приходится 20-25 малышей, дети могут
не заговорить и в два и в три года, с большим трудом  осваивают  речь  и
нередко долгие годы отстают потом в развитии.
   Итак, трудно осваивают язык (или не осваивают вовсе)  те,  кто  начал
изучать его слишком поздно (дети-Маугли), и те, языковое обобщение кото-
рых было очень бедно. Время начала и условия для развития - вот что  оп-
ределяет успешность овладения родной речью. Но почему  не  предположить,
что точно так же дело обстоит и с остальными способностями?
   Чрезвычайно распространено мнение, что способности наследуются, дают-
ся от природы. Но вот что утверждают последние работы  генетиков:  "...в
наши дни, после окончательной победы в генетике принципа ненаследуемости
благоприобретенных признаков, стало очевидным, что духовное развитие  не
записывается в генах. Оно фиксируется в  социальной  программе,  которая
передается путем воспитания усложняется и развивается с каждым новым по-
колением". Эти слова находим мы у академика Н. П. Дубинина * (подчеркну-
то нами - Б. П. и Л. А. Н.). Но в первый год  жизни  ребенка  эта  соци-
альная программа целиком в руках родителей. И от того как сумеют родите-
ли распорядиться этим временем Начала Всех Начал, будет во многом  зави-
сеть будущее развитие их ребенка.
 
* Дубинин Н. П., Шевченко Ю. Г., "Некоторые вопросы социальной проблемы 
природы человека." М.: Наука, 1976. с. 17. 
 
   Л. А.: Подробнее мы расскажем об этом во второй части книги, где речь
пойдет о детях постарше. Но начало нормальных (или ненормальных) отноше-
ний с ребенком закладывается очень рано - пожалуй, даже до его рождения.
Известно, что здесь  многое  зависит  от  общего  нравственного  климата
семьи. Но от чего зависит сам семейный климат?  Конечно,  на  него  воз-
действует многое, зависящее и не зависящее от членов семьи: от  жилищных
условий до личных настроений. И все это накладывает отпечаток на будущий
характер растущих в семье детей. Можно  ли  все  предусмотреть?  Нельзя.
Можно ли за все отвечать? По-моему, нужно! Часто  слышу,  с  какой  лег-
костью жалуются матери друг другу: "Мой такой неласковый", или "Такая уж
она у меня плаксивая", или "А мой упрямым растет, и в кого он такой?"  и
т. д. и т. п.  И  никакого  намека  на  то,  чтобы  поискать  причину  в
собственных своих родительских действиях! Такой, дескать, уродился...
   Я же не вспомню ни одного примера, чтобы какой-нибудь недостаток  на-
ших детей не находил своих истоков  в  непродуманных,  безответственных,
неправильных действиях окружающих, прежде всего родных, близких людей, и
особенно, конечно, нас, родителей. Спохватываешься, мучаешься,  думаешь,
анализируешь - н начинаешь все сначала, все по-другому. Не выходит. Сно-
ва и снова ищешь выхода. И находишь! Это уже завоевание,  открытие,  ма-
ленькая победа. Из многих таких достижений складывается опыт, опыт обще-
ния и... опыт ответственности. Хорошо, когда начинаешь накапливать  этот
опыт как можно раньше.
 
   БЕЗ МАМЫ ПЛОХО
 
   Однажды в скверике мы наблюдали такую трогательную сценку. На скамей-
ке оживленно разговаривают две молодые женщины. К одной из  них  нет-нет
да приковыляет малыш лет двух, ткнется ей в  колени,  постоит  так  нес-
колько секунд и топает назад к стайке  ребятишек  в  песочнице.  Она  не
спрашивает его ни о чем, просто положит сынишке руку на головку,  погла-
дит вихры, шепнет что-то на ушко, и он, словно глотнув живой воды, снова
возвращается к игре. Его никто не обижал, мама ему была хорошо видна  от
песочницы, но он упорно приходил и приходил к ней, чтобы просто  прикос-
нуться, почувствовать живое тепло ее рук, коленей - без этого он  просто
не мог играть спокойно.
   Вот эту жажду не просто видеть меня, но и ощущать близко физически  я
заметила у своих малышей, к сожалению, не сразу. Только постепенно я по-
няла, что это не каприз - видеть маму постоянно,  чувствовать  ее  рядом
или хотя бы слышать голос ее. Вначале я внимала не собственной интуиции,
а расхожей "истине": ребенка не балуй, а то он тебе на шею сядет (помни-
те: к рукам приучишь - руки свяжет). И первенца своего с  самого  начала
пыталась не баловать: плачет - не подходила, пока не  перестанет;  спать
уложу и нарочно уйду - пусть засыпает сам; баюкать, песни петь -  ни-ни,
а то привыкнет...
   Ну и что вышло? Из-за диатеза он плохо спал, часто плакал  по  ночам,
я, очень стараясь "выдерживать характер", не брала его на руки и...  из-
велась сама вконец. А потом, отчаявшись, махнула рукой на все "нельзя" и
"не положено" и положила сынишку спать рядом с  собой.  За  полгода  его
жизни это была первая ночь, когда мы оба выспались всласть. И все после-
дующие ночи перестали быть для нас проблемой.
   Именно после этого мы и днем стали брать чаще его на  руки,  а  потом
так же поступали со всеми остальными малышами. Нашего папу бабушки иног-
да даже "елкой" называли, потому что стоит ему  появиться,  как  на  нем
виснут все, кто может повиснуть, а кто не может, того он  сам  берет  на
руки и носит всех долго-долго или возится с малышами, пока все не  уста-
нут. Нет, это не было для нас обременительным. Мы видели, сколько радос-
ти приносит это ребятишкам, да и нам, взрослым, было хорошо.  А  поэтому
не огорчались, что нарушали какие-то запреты.
   И вот теперь в печати мы все чаще  встречаем  подтверждения  верности
своих "неразумных" действий. Оказалось, физический  контакт  с  близкими
людьми дает ребенку чувство защищенности и безопасности, что  необходимо
для нормального развития психики. Описание одного опыта особенно порази-
ло нас, хотя речь шла в нем не о людях, а об обезьянах. Биологи Харлоу и
Суоми рассказывают, что они изучали экспериментально, в  каком  возрасте
маленькие обезьянки лучше всего обучаются. Но для уроков обезьянок  при-
ходилось отнимать от матерей, чтобы те не мешали "учебе". Для  маленьких
обезьянок каждое расставание с матерью становилось  трагедией.  Это  так
подействовало на них, что остановилось их психическое развитие: шестиме-
сячные обезьянки остались на уровне трехмесячных (как раз тогда их и на-
чали отрывать от матерей). Картина эксперимента так исказилась, что  его
пришлось прекратить и начать второй.
   Во втором эксперименте обезьянок отняли от матерей сразу после рожде-
ния, а в клетку к каждой поставили по креслу с мохнатой обивкой, напоми-
навшей шерсть матери. В  спинку  кресла  встроили  бутылку  с  соской  и
вскармливали обезьянок искусственно. Обучение теперь шло прямо в клетке,
кресло ему не мешало, но, когда для пробы кресло уносили из клетки,  де-
теныш падал на пол, где оно стояло и горько "плакал" - визжал. Стоило же
вернуть кресло в клетку, как он прыгал на него, крепко впивался в мохна-
тую обшивку и несколько минут прижимался к нему, не  решаясь  его  оста-
вить.
   Эксперимент закончили, а выросших "безмамных" обезьянок пустили в об-
щее стадо обезьян. Однако они оказались настолько  неконтактны,  необщи-
тельны, что не смогли даже создать семейные пары и были агрессивно наст-
роены по отношению к другим обезьянам. Тогда прибегли  к  искусственному
оплодотворению и дождались от этих обезьян, выросших без мам, потомства.
И что же? Они не проявили к собственным детям никаких нежных чувств. Од-
на оторвала руку своему ребенку, вторая раскусила голову  как  кокосовый
орех. Они не обращали внимания на то, что малыш "плачет",  тогда  как  в
стаде в подобном случае  к  нему  немедленно  бросается  мать  или  даже
кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у "безмамных мам" со-
вершенно отсутствовал материнский инстинкт,  испокон  веков  считавшийся
врожденным.
   Вот как страшно - расти без мамы. Как же не болеть детишкам в  яслях?
Как же выздоравливать малышам в больницах - без мам? По меткому  выраже-
нию доктора Б. Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в  кро-
ватного. А если еще добавить сюда и искусственное вскармливание? Что  же
из этого получится, а?
 
   Требуются бабушки и дедушки
 
   Столь же нуждаются малыши в  речевом  и  эмоциональном  общении.  Вот
здесь незаменима роль бабушек, потому что родители  из-за  вечной  своей
занятости сильно обделяют детей общением. Со старшими  мы  разговаривали
много и подолгу, вызывая их ответное желание повторять  за  нами  звуки,
произносить слоги, в этом нам помогали бабушки, которые тогда жили вмес-
те с нами. И ребятишки к году уже многое понимали,  даже  произносили  с
десяток простых слов, то есть развивались вполне нормально.
   А со средними дело застопорилось: мы понадеялись, что все само  собою
образуется, и, всегда занятые, не заметили, как они  стали  отставать  в
развитии речи. Получалось это так. После завтрака или обеда мы отпускали
маленьких играть со старшими (старше на два - четыре года). Дела и  игры
у тех обычно были такими, что младшие участвовали на  равных:  "жили"  в
доме, построенном под столом, съезжали с горки, сделанной из  раскладуш-
ки, и т. д. Ребятишки как-то приспосабливались к тому,  что  младший  не
умеет говорить, а потребность научить его никак не возникала. Малыш про-
износил какой то неопределенный звук "ы", который годился на все  случаи
жизни, и все его понимали.
   Вот тянет маленький ручонку к старшему и "говорит": "Ы-ы!"  Тот  дает
ему руку, и малыш ведет старшего в кухню. Здесь стоит высокая  скамейка,
а на ней - ведра с водой. Малыш берет со скамейки пустую кружку, вручает
ее старшему, а сам хлопает другой ручонкой по ведру. Все понятно.  Стар-
ший окунает кружку в ведро и поит малыша. И даже "ы" в  этом  случае  не
нужно. Мы и не заметили, что они к полутора годам говорили меньше  слов,
чем обычно годовалый. Как же трудно было их "разговорить" потом!  Потре-
бовалось много сил и времени, чтобы наверстать упущенное время.
   А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился  дедушка.
Младшая внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с  ней,
читать ей стихи, рассматривать Картинки, и Люба в полтора года уже гово-
рила маленькими фразами.
   Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшие-
ся народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки,  забав-
ные звукоподражания, сопровождающиеся разными  несложными,  но  веселыми
действиями, так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет  коза  рога-
тая", "Сорока-ворона" и т. д. и т. п. много ли мы их знаем? А ведь их не
один десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагеста-
не о плохом человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела
совсем.
   А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказ-
ками и радиосказками Прочитали мы как-то, что  даже  предлагают  малышам
слушать сказки по.. телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь  пес-
ня, сказка - это прежде всего средство эмоционального  общения.  Как  же
общаться с телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет  немудре-
ная, пусть сказана она будет без должной артистичности, но родным  голо-
сом, родным человеком. Помните:
 
   ...заберусь я на печь к бабушке седой
   И начну у бабки сказку я просить,
   И начнет мне бабка сказку говорить...
 
   Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наобо-
рот, они очень нужны всем, в том числе и  взрослым:  воспроизведенные  в
художественных образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки  сильно
действуют на воображение детей и многому их учат. Но все  же...  все  же
они тут лишь зрители и слушатели. Сказку на экране не перебьешь,  вопрос
не задашь: смотри, слушай и... переваривай. А  вот  читает  мама  сказку
вслух или папа рассказывает что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры,
то реплика, то вопрос. Особенно понравившиеся места  читаем  еще  раз...
Теплота и поэзия этих минут остаются с человеком на всю жизнь. Их не мо-
жет дать ни магнитофонная лента, ни грампластинка,  никакое  иное  самое
современное изобретение - ничто не заменит живого общения с ребенком.
 
   Яблоко раздора
 
   Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем  педаго-
гических воззрений всех взрослых, так или  иначе  связанных  с  малышом.
Вокруг него чуть ли не с первого дня разгораются страсти и споры  -  как
кормить, купать, держать, пеленать и т. д. и т. п. Самое грустное заклю-
чается в том, что каждый из старших спорящих, даже если он  не  вырастил
ни одного ребенка, считает себя глубоким  знатоком  в  деле  воспитания,
знает даже, как обращаться с самым маленьким, и бесконечно дает советы и
указания. Или, поджав губы, молча осуждает все  попытки  молодых  решить
уйму проблем своими силами. А начинающие родители, не  имеющие  никакого
опыта, но преисполненные самых благих намерений  самостоятельно  растить
ребенка - конечно, современными способами! - не приемлют ни одного сове-
та, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть свое (иногда у  каж-
дого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два "враждующих  лагеря"
вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не миновали его и мы.
   Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной на-
шей "войны" с окружающими, - многое видится иначе,  многое  хотелось  бы
вернуть и исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно дру-
гое: предотвратить подобные ошибки у других.
   Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
   Почти три года мы жили в одном доме со своими родными.  Вокруг  наших
сыновей (двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: роди-
тели, две бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из  не  поддаю-
щихся на влияние и уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась
с самого начала: родные настороженно и, безусловно, отрицательно  отнес-
лись  ко  всем  нашим  педагогическим  начинаниям:  необычной   закалке,
спортснарядам в комнате, разрешению ползать по всему дому и т. д. Их не-
желание хотя бы отчасти вникнуть в то, почему мы так делаем, их предска-
зания страшного будущего наших детей, высказываемые с уверенностью  про-
рицателей, - все это не могло не возбудить в нас протеста  и  стремления
защитить себя от посягательств на наш суверенитет. К  счастью,  мы  сами
были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая  друг  друга.
Это не исключало наших разногласий, но они, как правило, оставались меж-
ду нами и не становились достоянием окружающих. В этом была наша сила  -
мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
   Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами  постоянно
провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и  вызывали  на
себя огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом,
но что было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и  отк-
рытиями, мы фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убежде-
ниями, привычками, традициями, чувствами, наконец. Не считались не пото-
му, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а тем более  назло
- суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого начала.  А  нас
подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как все добрые
люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас.
   Но главная беда заключалась в том, что мы просто поступали  так,  как
считали правильным и нужным, и не обращали внимания на то, как это отра-
жается на жизни и самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изре-
чением "Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно", даже горди-
лись тем, что способны идти прямо сквозь строй  общественного  мнения  и
общественных предрассудков.
   Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого
курса избрали "виляние под влиянием" каждого встречного  и  поперечного.
Тут речь о другом.
   Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену.  В
вагон, забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой  лет
четырех на руках.
   - Хочу к бабушке, где бабушка?.. - повторял малыш снова и снова.
   - Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец,  -  бабушка  оста-
лась, мы едем домой.
   - Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но  уже
в основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя  из
терпения, поставил сынишку на пол.
   - Будешь реветь - не возьму на руки.
   Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступ-
ленно:
   - К бабушке! К бабушке хочу!
   Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом  ин-
тересном месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал,  оч-
нулся... В ушах у всех звон стоял от резкого детского вопля:
   - К ба-а-абушке-е-е!
   Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил  как
можно спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
   - Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
   Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно,  женщины,  пытались
унять малыша, заговаривали с ним, показывали что-то,  многие  предлагали
отцу сесть у окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи от-
казывался:
   - Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
   Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал от-
ца, кто продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу
как следует, чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина  достала  из
сумочки валидол:
   - Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
   Отец продолжал "воспитывать" сына  еще  минут  пятнадцать,  до  самой
Москвы, и на руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда вы-
ходил из вагона.
   Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
   - А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только  не  оби-
жайся - нас с тобой.
   - Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
   - В вагонах - да, а дома?
   И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжеч-
ке "Правы ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не
дали ему чаю после того, как он опрокинул свою чашку. Больше  часа  про-
должалось "сражение" между нами и  двухлетним  карапузом,  окончившееся,
разумеется, нашей победой, о чем мы с удовлетворением  и  написали  так:
"...когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотри-
тельно отодвигает от края стола стакан ...всякие сомнения пропадают: на-
до делать так, как мы делаем".
   Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая бы-
ла за нее заплачена. Ладно уж, что сами  мы  были  выбиты  из  колеи  не
только на час, но и гораздо дольше;