ы,  встающие  перед  нами,  были  уже  порушены,  нечего заслонять своей
грудью.  Но  зато  мой  сверстник  первым  взвился  в  космос,  он  был чуть
постарше,  и  тут  я  припоздал,  но  закаляли  нас иные пороги, и мы еще не
сказали последнего слова.
     Антуан  свернул  с  автострады. Вскочили в деревеньку, рассыпавшуюся по
зеленому склону.
     - Скоро, Антуан?
     - Сейчас.
     Удивительно,  каким  чутьем  находил  он  дорогу,  нужный поворот, дом.
Проехали  мимо часовни, высокого каменного сарая, мимо полуразваленной стены
и стали у ворот.
     Все  ясно - приехали: ставни наглухо забиты, на двери железная полоса с
крюком.
     Ясно  без  слов  -  нить  оборвалась,  и я не получу от Альфреда те два
недостающие  звена,  которые  нужны  мне  для  того, чтобы сошлись могильные
камни.  Но  покуда  на  земле  стоит хоть один уцелевший дом, не надо терять
надежды. Я раскрыл словарь и услышал смешок Антуана.
     - Шульга  нас ждет, - Антуан постучал пальцем по циферблату, - а мы тут
сидим.  Шульга  нервничает,  а  мы  катаемся,  -  я  не  видел в этом ничего
смешного,   а   он  продолжал:  -  Одна  минута,  все  будет  в  порядке,  -
тренированно  выскочил  из  машины, словно и не провел двухсот километров за
рулем, и рысцой припустился к дому.
     Тут  и  я  разглядел  на  замкнутой  двери  малый клочок бумаги: дом-то
продается.  Да,  трудновато пришлось бы мне без Антуана, вон он уже заглянул
в соседний дом, бежит обратно с новым адресом.
     Теперь  мы  мчались  на  север.  Все стороны света нынче перепробовали,
дали  дугу  через  все  Арденны.  Проскочили  Бастонь.  Вот и Уфализ позади.
Стрелка  спидометра  снова подобралась к цифре "110", ползет дальше. Сколько
теперь? Сто пятнадцать. А теперь?..
     - Сколько километров? Скажи, Антуан.
     - Скоро, - отвечал он сердито и тут же сжалился. - Труа километр.
     Солнце  клонилось к земле над дальним лесом. Сюзанна тоже дома тоскует,
Иван,  верно,  уже  обиделся  и  уехал. Я покорно вдавился в сиденье. Даже в
Намюре   я   не   волновался:  подумаешь,  продал  дом,  с  кем  не  бывает.
Заколоченный  дом  меня  несколько  обеспокоил, и теперь я и вовсе терялся в
догадках.  Постой,  постой,  сколько он сказал: трант, тридцать? Нет, Антуан
сказал:  труа - три километра. Так мы же у цели! Один километр уже отмахали,
а то и все полтора. Вон за тем поворотом...
     Мотор   внезапно  бросил  свою  упругую  работу,  мы  словно  о  воздух
споткнулись.
     - Ля  пе,  ля пе! - неистово кричал Антуан, хлопая в ладоши и показывая
на поле.
     А я глазами хлопал. Мы уж почти стали, катясь лишь по инерции.
     - Смотри, смотри, - кричал Антуан, - ля пе!
     И  тут я увидел. Метрах в ста от нас по стерне что было мочи улепетывал
"ля пе", он же кролик.
     - Ты  даешь,  Антуан,  -  сказал я, сгорая от зависти. - Реакция у тебя
что надо.
     - Реаксьон,  - со смехом поправил Антуан и дал газ. Заяц уже добежал до
опушки и пропал в лесу.
     За  поворотом  раскрылась  деревня  Шервиль. Теперь каждый дом мог быть
нашим.  Промелькнули  первые  строения,  за  ними  церковная  ограда. Антуан
сбросил  скорость  и  поехал  медленнее,  пригнувшись  к  рулю  и  терпеливо
вглядываясь по сторонам.
     Вот  он!  Серый двухэтажный дом с мансардой. Окна закрыты, но занавески
сквозь них белеют. И собака греется на солнышке у крыльца.
     Антуан  выключил  мотор  и  виновато  посмотрел  на меня. Из дома вышла
женщина  в черном платье, похожая на монашенку. Она вышла так быстро, словно
давно  стояла  и поджидала нас за дверью. Мы поздоровались. Женщина ответила
нам  бессловесным  и строгим поклоном головы. Лицо ее ничего не выражало. Ни
возраста,  ни  чувства,  ни  желания  -  ничего  нельзя  определить  на этом
потухшем лице.
     - Мы   друзья   Альфреда  Меланже,  -  сказал  Антуан,  лицо  его  было
по-прежнему виноватым. - Мы приехали к нему.
     - Я  провожу вас к Альфреду, - голос ее был таким же потухшим и стылым.
-  Идите  за  мной.  Альфред  давно  ждет вас, - добавила она, не трогаясь с
места  и  глядя  сквозь нас. Глаза ее были неподвижны и, казалось, ничего не
видели.  Но  она  определенно  ждала  нас. И Альфред нас ждет? Как могли они
знать, что мы приедем?
     Ей  стоило  труда  тронуться  с  места,  и  она  пошла мелкой семенящей
походкой,  не  оглядываясь.  И  не  в  дом пошла. Мы молча двинулись за нею.
Женщина  обогнула дом, открыла дверь каменной пристройки неясного назначения
и  стала  спускаться  по  лестнице.  Антуан  сделал  знак,  чтобы  я  шел за
женщиной, а сам пошел последним.
     "Наверное,  там  винный  погреб,  и  Альфред  у  бочек",  - подумал я с
отчаяньем, ибо знал уже, что надеяться не на что.
     Подвал  обдал  меня  сумраком  и  гнетом. Под потолком скудно светилась
лампочка,  углы  терялись  в  темноте. Я подошел к стене и остановился перед
черной плитой, на которой мерцала лампадка.
     "Альфред  Меланже",  -  было  высечено  на  камне поблекшими бронзовыми
буквами,  строкой  ниже  шли  даты: 10.IX.1914 - 13.III.1947. На плите лежал
пыльный бумажный венок.
     Я  скосил  глаза на женщину. Она смотрела в стену, глаза ее по-прежнему
ничего  не  выражали:  ни  скорби, ни верности, ни надежды. Антуан подошел к
плите и молча сжал мою руку. Еще одной могилой стало больше на земле.
     Мы  постояли  у  могилы,  сколько  того  требовало приличие, и вышли на
свежий  воздух.  Женщина осталась внизу. Кто она? Жена, сестра, мать? Антуан
лишь плечами пожал в ответ.
     Женщина  вышла  из  склепа и, не глядя на нас, засеменила в глубь сада.
Мы  тоже  пошли.  За нами бежала молчаливая собака. Все здесь было наполнено
горестным молчанием.
     В   саду  показался  низкий  сарай.  Женщина  дала  знак  Антуану.  Тот
подбежал, с усилием отодвинул створки дубовых ворот.
     В  сарае  было  еще темнее, чем в склепе. Заваленная хламом старомодная
машина  стояла  у  задней  стены.  Краска  облупилась  и  свисала  клочьями.
Ветровое  стекло во всю ширину было прошито строчкой пуль - били из автомата
и  вблизи. Я заглянул в пыльную затхлость кабины. Сиденье было залито рыжими
пятнами, Альфред Меланже погиб как боец.
     Не  говоря  ни  слова, женщина повернулась. Мы тоже вышли - тоже молча.
Всякие слова были тут бесполезны.
     Антуан  задвинул  ворота. Женщина скрылась в доме. Мы постояли у двери,
но она не показывалась.
     - Надо  же  спросить  у  нее,  кто  стрелял  в  Альфреда?  - сказал я с
бессильным отчаяньем.
     Антуан  снова пожал плечами и направился к машине. Там мы еще постояли,
покуривая,  но  женщины  не  было.  Мне показалось, будто она следит за нами
сквозь занавески - но зачем?
     Из-за  церковной ограды выехал длинный темно-синий "феррари" и повернул
к автостраде. Антуан внимательно проводил его глазами, но ничего не сказал.
     - Поедем?
     - Поедем,  -  ответил он без всякого энтузиазма, но делать нам тут было
больше   нечего.  Я  не  спеша  обогнул  нашу  машину,  безотчетно  стремясь
растянуть и без того томительные минуты.
     Антуан  открыл  дверцу  со  своей  стороны и присвистнул. Заднее колесо
было  спущено.  Он  подошел,  качнул  головой и полез в багажник. Мы достали
инструмент  и  запаску.  Я  принялся  качать домкрат, а когда осевшее колесо
отделилось  от  земли,  поднял  голову. Женщина стояла в дверях и смотрела в
бесконечность.  Антуан  тоже  увидел  ее,  подбежал к ней и тут же вернулся,
протянув мне широкую синюю тетрадь:
     - Возьми. Это тебе, так она сказала. Она тебя узнала.
     - Но ты объяснил, что я Виктор?
     - Зачем? Она все равно не понимает.
     Женщины  уже  не  было,  дверь  плотно  прикрыта.  Теперь и дом казался
нежилым, даже собака исчезла.
     Я  положил  тетрадь  на сиденье. Мы продолжали работу. Я любовался, как
красиво и свободно управляется Антуан с колесом.
     Потом  мы  тронулись.  На  повороте я обернулся. Женщина опять стояла у
дверей, не видя нас. Меня прижало к Антуану, и дом скрылся за деревьями.
     Я  раскрыл  тетрадь.  Она  была  почти  до половины исписана торопливым
почерком  по-французски.  Я  полистал  страницы,  почерк  был один и тот же,
иногда  стояли  даты.  Из  середины тетради выскользнул старый распечатанный
конверт.  Я  машинально  заглянул  в  него, вытащил визитную карточку, точно
такую  же,  какую  дал  мне  утром  Ру.  Все  так же машинально я перевернул
карточку  и  увидел  то,  что  искал  и чего все время страшился. На обороте
корявыми  русскими  буквами  написано  столбиком.  С левой стороны начальные
буквы  начисто  стерты,  но  записка  читалась  без труда: "...ермен ...арке
...реда ...ница".


ГЛАВА 17

     "25.II.45.  И  все же мы встретились, это случилось вчера. Он переменил
внешность:  отпустил  усы,  отрастил  и  перекрасил волосы, но я сразу узнал
его,  едва  он  вошел в магазин. Я выждал, когда он заговорит с продавцом, и
быстро  юркнул на улицу. Сердце бешено колотилось от волнения, но он меня не
заметил.  Ах,  какой  я  дурак, что не захватил в этот раз пистолет, слишком
долго  я  искал  этого  человека, и надежды мои слабели с каждым месяцем. Но
теперь  он  передо  мной  -  один  выстрел  -  и  разом  покончено  со всеми
страданиями.  Он стоял за стеклом, выбирая ботинки, скошенный затылок чернел
в  прорези  прицела  -  а  пистолета  не  было.  Какой я глупец! Один только
выстрел  сквозь  витрину  - и цель жизни моей исполнена. Прошло семь месяцев
прежде,  чем  я нашел его, полтора мучительных месяца в кровати в чужом доме
и  еще сто шестьдесят дней поиска. И даже в сутолоке отступления, даже когда
я  приходил  в полное отчаяние, что не найду его, что его уже нет в стране и
что  мне  вообще  померещилось,  как  он  подходил ко мне, а потом шмыгнул в
кусты,  -  даже  тогда  пистолет  всегда  был  при мне. А сегодня я вышел на
минуту  - и не взял пистолета. Но теперь-то он не уйдет от меня! Он неспешно
примеривал  ботинки и выбрал две пары, видно, еще долго собирается ходить по
земле.  Он  спокоен,  у него преуспевающий вид, но он не знает, что я стою в
пяти  метрах  от  него за углом. Он вообще думает, что я мертв, но я живу, я
существую  для  того,  чтобы  перестал  существовать  он: так велели мне те,
которых  не  стало.  А он спокоен, ибо не знает, что такое веление мертвых -
тем  неожиданнее  будет мой выстрел. Он забрал коробки, вышел и тут же сел в
машину,  которую  я  сначала не заметил за "джипом". Я быстро пошел вперед и
успел  запомнить номер прежде, чем он отъехал. Номер был местным, значит, он
живет  сейчас  в  Намюре  - и он от меня не уйдет. Это даже хорошо, что я не
взял  сегодня пистолета, улица кишела американцами, меня тут же схватили бы.
Но  теперь я буду готов. Я вернулся в магазин, подошел к продавцу: "Кажется,
у  вас  только  что был мой приятель Мишель, машина отошла от магазина, я не
успел  его  окликнуть". - "Мишель? - удивился продавец. - У нас был мсье..."
-  и он назвал его. Итак, М.Р. превратился в П.Д., но я все-таки нашел тебя,
Щеголь.  Завтра  я  буду  знать о тебе еще больше. Сколько раз мне казалось,
что  я  на верном следу, и столько же раз я приходил в отчаяние от того, что
утеряна  последняя нить. В одну из таких безнадежных минут я даже отправился
в  Эвай  к  Ж.М.,  не  зная, кого найду в ней, союзницу или врага, ведь я не
имел  права показываться там. Но Ж.М. готовилась стать матерью, наш разговор
не  состоялся.  Ж.М.  сказала,  где  она похоронила Бориса. Я сразу поехал в
Ромушан  и, став на колени, дал клятву, что отомщу за эту смерть. Где только
я  не  был! Тебе надо было уйти, Щеголь, подобно Вилю, но ты был уверен, что
погибли  мы  все, а ты остался. Но имя ты на всякий случай все же переменил,
я предполагал и это. И я нашел тебя".
     "6.III.45.  Несколько  дней  подбирал  машину.  Задача  оказалась не из
простых:  чтобы  машина не бросалась в глаза, она должна быть серийной, но и
мотор  мне нужен сильный. Лучше всего подошел бы, конечно, "джип", но его не
достать.  Наконец, я выбрал "рено" тридцать девятого года, мотор, кажется, в
порядке, и лошадиных сил в нем хватит, чтобы догнать тебя, М.Р. - П.Д.
     Теперь  наша  игра  пойдет на равных. Я уже знаю все его маршруты, знаю
его  отель  в  Намюре и тот, который он приторговывает в горах. Но почему он
выбрал  именно  этот  дом у Лошадиной скалы, где я промахнулся? Ведь он даже
не  знал,  где  мы  тогда  были.  Случайность  ли  это?  - Решил нажиться на
несчастье  бедной вдовы или тут кроется что-то другое? Откуда у него столько
денег?  Сколько сребреников получил ты, Иуда? Но жди, скоро ты услышишь, как
прокричит петух".
     "12.III.45.  Сегодня  я  чуть  не  раскрыл себя, хотя все было задумано
правильно.  Я  снял квартиру на четвертом этаже в доме на набережной рядом с
отелем.  Из  окна  прекрасно  виден  двор  и  гараж, где стоит его машина. В
"Святой   Марии"  расположился  какой-то  штаб,  он  уже  вовсю  якшается  с
американцами, но так мне даже лучше следить за ним.
     После  завтрака  он  вывел  машину  из гаража и начал заправлять бак. Я
быстро  спустился  вниз  -  у  меня все было готово. Мы выехали из города по
люксембургской  дороге,  очевидно,  он  направлялся  в горы. Я придерживался
достаточного  интервала,  рассчитывая  нагнать его за Маршем, когда начнутся
леса.  Но  вдруг  он  затормозил  и начал разворачиваться. Съезда не было, у
дороги  стоял дом, там играли дети, а навстречу шла колонна "студебеккеров",
набитых  солдатами. Стрелять в таких условиях было равносильно самоубийству.
Мне  не  оставалось  ничего другого, как ехать прямо. А он уже развернулся и
медленно  двигался  навстречу, пропуская колонну. Я выжал из мотора все, что
мог,  и  вихрем промчался мимо. Он пристально следил за мной, но вряд ли что
можно  было  рассмотреть  на  такой  бешеной скорости, к тому же на мне были
черные  очки. Почему же все-таки он остановился и стал разворачиваться, ведь
мы  отъехали  не больше десяти километров? Могут быть два варианта: он забыл
что-то  дома  или  обнаружил,  что  я  слежу за ним. В любом случае придется
оставить  квартиру в Намюре и действовать по новому плану. Буду ждать его на
34-й  дороге,  там  есть  хорошие места, рано или поздно он проедет по ней к
Лошадиной  скале.  Тем  не менее задача сильно усложнилась, хотя я продолжал
уповать  на  бога,  что  это  был лишь случайный эпизод. Денег после покупки
машины осталось совсем немного".
     "26.III.45.  Он скрылся. Сомнений нет: он узнал меня, когда я промчался
мимо,  или  выследил  мою квартиру каким-либо другим образом, и тот разворот
не  был  случайным.  Отель  в  Намюре  продается  через посредника, и он там
больше  не показывался. Несколько дней я просидел в укрытии на дороге, но он
ни  разу  не  проехал.  Погода  была  ужасная,  я заработал простуду. Теперь
придется  отлеживаться  дома.  Агнесса  будет  ухаживать  за  мной,  пичкать
горячим  молоком.  Меня  бросает  в  дрожь,  едва я подумаю об этом. Она уже
стучится..."
     "29.III.45.  Зачем  я  пишу  все  это?  Какая  польза  от  моих слезных
записей,  что  дадут  они  мне?  Я один - один в целом мире. Агнесса слишком
мала,  чтобы  ей  можно  было  довериться, отец стар и немощен, к тому же он
всегда  был против моего участия в Сопротивлении, он сумел неплохо прожить и
при  немцах. Друзья лежат в земле, нет Бориса, Василя, Семена, нет Марека, и
Милана,  и  Роберта,  и  Мориса  - никого. Виль скрылся в Конго и только раз
прислал  новогодний  привет. Он вправе был обидеться на меня после того, как
я  отказался  участвовать  в  реквизиции  банка. Тогда я только оправился от
раны,  полученной  в  ту  кошмарную ночь, и больше не мог оставаться в чужом
доме.  Союзники  были  уже  близко,  и  хозяева  опасались, что немцы начнут
чистку  прифронтовой  полосы.  Я  послал  за Вилем, и он тотчас явился. Виль
тоже  спешил,  чтобы закончить все до прихода союзников. Мы говорили слишком
откровенно,  и  оба осудили друг друга. Возможно, он был прав со своей точки
зрения,  ведь я давал ему свое согласие, и вся четверка была укомплектована.
А  за  неделю  до  предприятия  я  отказался.  Я  пытался объяснить ему свои
мотивы:  нас предали, я должен отомстить, но он лишь расхохотался в ответ на
это.  Предательство  кончается  вместе  с  войной.  Начинается  новая эра, и
каждый  вправе  позаботиться  о  себе.  В нас нуждались лишь во время войны,
чтобы  мы погибали, преданными или не преданными - один черт! Ведь и те, что
погибли  в  открытом  бою  - разве их не предали? Предали и мертвых и живых,
нажились  на  нашей  смерти,  и  после  войны мы станем никому не нужны. Так
говорил  Виль,  споря со мной, я, как сейчас, вижу его разгоряченное гневное
лицо!  Я  отвечал,  что  буду  мстить,  таково мое окончательное решение. Он
просил  и умолял, куда девалась его гордость? Но я оставался непреклонным, и
он  ушел,  хлопнув дверью, но оставив, однако, адрес, где я мог бы укрыться.
А  через  пять  дней он сделал все, что было задумано, но - без меня. Я даже
не  знал, кто был у него четвертым. Реквизиция была совершена блестяще. Виль
умел  работать  чисто. Но разве он сам не предал всех нас этой своей акцией?
Об  этом  я и сказал ему, когда он неожиданно появился у меня перед тем, как
навсегда  исчезнуть.  Он  рассмеялся, заявив, что я всегда был идеалистом, и
предложил  мне  деньги.  "Чью  же долю ты мне предлагаешь?" - спросил я. "Ты
можешь  рассчитывать  лишь  на мою, - язвительно ответил он. - Мы поделились
честно".  -  "Кто же тот "счастливчик", который заменил меня?" - "Об этом ты
никогда  не  узнаешь.  У меня не было особой веры в него, но он справился не
хуже  тебя  и  честно  заработал  свою  долю. А тебе я скажу на прощанье: ты
дурак.  Я знаю, кто отговорил тебя. Это сделал тот русский, ты всегда слушал
его.  Но русским нет дела до нас". - "Борис погиб на нашей земле, - напомнил
я.  -  Ты  прав,  он был против того, что ты задумал, но теперь его нет, и я
отомщу  за  его  смерть". - "Конечно, ты дурак, у тебя было самое надежное в
мире  алиби  -  могильная  плита,  ведь все считают тебя погибшим. Но ты сам
прозевал  свой последний шанс. Однако я помню, чем обязан тебе, и, если ты в
конце  концов  сам убедишься, что проиграл, обратись ко мне, я помогу тебе".
Я  сказал, что не нуждаюсь в помощи человека, который изменил нашему идеалу.
Он  был  уязвлен  и  надменно  бросил мне карточку своего брата: "Когда тебе
станет  совсем  плохо, несчастный идеалист, ищи меня по этому адресу. Может,
я  и  сам  переберусь  туда,  теперь  я  могу выбирать любой материк и любой
город.  А  чтобы  я  лучше  понял тебя и поверил, ты начнешь свою телеграмму
такими словами: "мне очень плохо". Это будет нашим паролем".
     Так  я  оказался  один, и в целом мире у меня не стало никого и ничего,
кроме  этой  тетради, она одна мой друг, собеседник, советчик. Ей одной могу
поверить  я  свои мысли, и она отвечает мне верностью и сочувствием. Виль не
дождется от меня просительной телеграммы на Веллингтон-стрит на имя Чарли".
     "31.III.45.  За  дни  болезни  я многое продумал и пришел к выводу, что
действовал  до  сих  пор  неправильно.  Я должен бить наверняка, больше я не
имею  права  на  ошибку,  довольно их было в моей жизни! Мой расчет оказался
неверным,  я  выбрал  не  то  укрытие  у Лошадиной скалы. Щеголь сознательно
направил  меня  по  ложному  следу.  Но  рано  или  поздно  он  должен будет
появиться  в  Намюре,  чтобы  покончить дела с отелем. Поэтому решено - буду
ждать его там".
     "28.V.45.  Прошло  почти  два месяца прежде, чем я оказался в состоянии
снова  вернуться к заветной тетради. Сколько событий случилось за это время!
Он  выследил меня, кончилась война, умер отец, я получил наследство. Агнесса
подвела  меня,  невинная  Агнесса. Едва я уехал из дома, как он явился к ней
и,  представившись  моим  довоенным  другом,  узнал  все,  что  только хотел
узнать.  Ни  о  чем  не  подозревая,  я  ехал домой из Намюра. Мы сошлись на
перекрестке,  не  доезж