закричал солдатам: "В укрытие!",
хотя большинство и так уже попрятались, взглядом спешно отыскивал безопасное
место.
   Третий эрэс громыхнул всего-то метрах в пятидесяти, и земля вздрогнула,
и от того, что задрожала она под ногами, Епимахову стало жутко.
   Ложились снаряды вразброс, в поле за лагерем.
   Едва зародившись, страх,  глубокий  животный  страх, охватил все тело и
душу лейтенанта, спутал все мысли в голове, вырвал и решительность всякую, и
уверенность  напускную.  Страх  пронизывал  сознание,  но он боролся с  ним,
боролся с естественным желанием спрятаться, бежать прочь от опасности. Озноб
почувствовал он, слабость в коленях, продолжая стоять на месте, повторял про
себя: "Ты офицер - ты  не  имеешь права  бояться, ты офицер  - ты  не имеешь
права бояться".
   Всего  из-за горки прилетело  семь  снарядов. Шарагин  считал  разрывы.
Прикрываясь, на всякий случай,  броней  БМП, вместе  с офицерами  агитотряда
прикидывал он, откуда идут пуски.
   Духи  явно били  наобум. Увидели,  небось, откуда-нибудь  с  горы,  что
советская бронегруппа и грузовики, съехав с дороги, встали лагерем, и решили
обстрелять.
   Что-то взорвалось вдалеке, где-то сзади, на дороге, ведущей в Кабул, и,
в этот раз не на шутку встревоженные,  и Шарагин, и  офицеры агитотряда, как
по команде, обернулись. На мгновение показалось всем, что духи надвигаются с
разных направлений.  На дороге застрекотали автоматы.  Успокаивало  лишь то,
что  там, недалеко,  была советская застава - надежное прикрытие хотя  бы  с
одного фланга.
   Капитан  Моргульцев  занервничал,  закурил, отправился  связываться  со
взводом Зебрева, вернулся, подозвал Шарагина:
   - У Зебрева "коробочку" подбили...
   - Где?
   - На дороге.
   - Выезжаем?! Потери есть? - дернулся было Шарагин.
   - Спокойно,  все нормально,  бляха-муха,  - приглушенно  и заговорщески
сказал  Моргульцев.  -  Потерь  нет.  Но  одну  машину сожгли. Я  сам  поеду
разберусь.
   Когда обстрел  прекратился и  стихло, Епимахов выглянул из-за  брони, и
тут же внутренне  смутился,  сообразив,  что  нечего было победу над страхом
праздновать после того, как струсил.
   Он суетливо  оглянулся: не заметил ли кто его растерянный вид?  В  том,
что  вид  у  него был жалкий и растерянный, Епимахов не сомневался. Вроде бы
никто  не смеялся.  Впрочем, от этого легче  не стало. Чудовищное  презрение
обожгло самолюбивое сердце неудавшегося героя.
   - Наши, наверняка, засекли пуски и накроют духов артиллерией, - услышал
Епимахов разговор офицеров, подходя ближе.
   - Как же! Разбежался!  - Шарагин прикурил от чужой  сигареты,  и, бегло
бросив взгляд  на  Епимахова,  догадался, отчего  не  весел  лейтеха,  но не
выказал догадки  ни  единым  жестом,  ни  ухмылкой.  - Они  из-за  той  горы
прилетели, -  продолжал как  ни  в чем  не  бывало  Шарагин. - Думаешь,  там
кто-нибудь остался? Духи сразу же прыгнули в "Тойоту" и смылись. Ищи ветра в
поле!..
   Епимахов  сидел рядом  с Шарагиным,  но  замкнувшись  в себе, с забитым
видом тыкал ложкой в рисовую кашу.

   ...нормально, что испугался парень... странно было б, если
   не испугался...боится - значит не дурак... привыкнет... ко
   всему привыкает человек, привык и Герасим к городской
   жизни....

   По наезженной колее катил к лагерю бронетранспортер. Майор в шлемофоне,
комбат с ближайшей заставы, с виду туркмен, спрыгнул с бэтээра:
   - Где командир роты? - завопил он разъяренно. - А, вот ты где! Ты здесь
сидишь, значит, чаи гоняешь, капитан, а там бээмпэ твоя горит!
   - А вы что на меня орете!  - поднимаясь, возмутился капитан Моргульцев.
- Знаю  про бээмпэшку,  сам  только  что вернулся.  Ее  духи из  гранатомета
подожгли. Прямо в масляный бак попали!
   - Какой  на  .уй  гранатомет! Какие  на  .уй  духи!  -  кричал командир
заставы. -  На моем  участке  за последний месяц духи ни  одной колонны,  ни
одной машины не тронули! У меня договор с главарем местной банды! Так что не
надо  мне,  капитан,  лапшу  на  уши  вешать!  Я  проезжал  мимо  ваших трех
бээмпэшек, сам видел, что последняя неисправна была, ее ремонтировали...  Вы
сами ее подожгли!
   -  Не-на-да, товарищ майор! Нечего на моих офицеров  поклеп наводить! -
раздраженно  выговорил  Моргульцев,  лицо  его  сделалось  пунцовым.  - Все,
бляха-муха, слышали выстрел из гранатомета!
   - Хорошо, допустим, - не унимался  майор: -  В таком  случае, где  ваши
раненые, где  контуженые? А-а? Молчишь,  капитан?! Где  же это видано такое,
даже контуженых нет!
   Словесная  баталия затягивалась.  И майор, и капитан  сражались уже  не
один на один, а искали в рядом стоящих офицерах роты и агитотряда союзников:
чьи доводы весомее?
   Майор стянул шлемофон, показав бритую голову.

   ...и я такой же лысый когда-то ходил...

   усмехнулся Шарагин,

   ...как залупа!..

   Командир   заставы   то  прятал,   то   доставал   из   карманов  руки,
жестикулировал,  тыча в ротного и в направлении  горящей  машины, которую из
лагеря все равно видно не было.
   -  Что ты улыбаешься, капитан? Скажи честно,  что просто  хотел списать
неисправную машину на боевые  потери! Не  выйдет, мальчишка!  Где  ты видел,
чтобы так атаковали бээмпэ?!
   -  Товарищ майор! -  с  неприязнью  в голосе  ответил Моргульцев.  - Я,
бляха-муха, уже второй срок в Афгане, самого три раз подбивали...
   -  Если  списать  надо  было  машину,  -  перебил  командир заставы,  -
обратился бы ко мне. Я  б тебе показал, на  какую  мину наехать, здесь их до
... !
   Где-то за заставой, километра за полтора  от лагеря послышались взрывы.
Начали взлетать боекомплекты сгоревшей БМП. Майор сплюнул под ноги:
   - Только вчера встречался  с главарем  банды. Договорились, что на моем
участке духи к дороге не выходят.
   - Значит вы больше верите бандиту, чем советскому офицеру?!
   -  Слушай, - шепнул Шарагин, - напусти на  него нашего замполита. Пусть
мозги прополощет.
   - Да ну его! - отмахнулся Моргульцев.
   - Я, капитан, верю своим глазам.  -  продолжал, чуть остывая,  командир
заставы. - Сначала  на  дороге стоит  поломанная бээмпэ, а потом на нее духи
нападают. И  в результате никаких потерь! Все живы и здоровы! Молодец!  А ты
подумал,  капитан,  что теперь  будет?  Это  же  ЧП!  Что я  скажу  главарю?
Рейнджеры,  ..  вашу  мать!  Выехали  повоевать,  пострелять,  а  после  вас
расхлебывай! Вы завтра в Кабул смоетесь, а мне тут оставаться...
   Мало-помалу  он  затухал,  накричался.  Тяжело дыша,  майор обращался к
присутствующим офицерам, как бы ища у них поддержку:
   -  Подъезжаю, а они заняли оборону и строчат по  кишлакам. Я говорю:  в
кого стреляете?  а они говорят: там за дувалом духи  должны быть. Видите ли,
им  па-ка-за-лась,  что  по  ним  стреляли.  А  я  в  полный рост  хожу  без
бронежилета туда-обратно  и  унимаю этих  рейнджеров! Там этот  старлей, как
его...
   - Старший лейтенант Зебрев, - подсказал Моргульцев.
   -  Вот  именно, Зебрев. Такую пальбу устроил!  А  если,  капитан,  твои
рейнджеры кого-то ранили или убили в кишлаках? Да завтра вся банда выйдет на
дорогу и подожжет в отместку колонну! Что тогда?!
   -  Пойдемте, товарищ майор,  - уводил  Моргульцев командира заставы  от
лишних свидетелей. Минут пять они петляли по лагерю, спорили. Майор уперся:
   -   Нет,   я   доложу,   что   машина   загорелась   при   невыясненных
обстоятельствах. Пусть приезжает  комиссия, разбирается.  И охрану выставлю,
чтоб кто-нибудь из твоих рейнджеров не продырявил ее из гранатомета.
   В роте происшествие не обсуждали. Молчали глухо,

   ...как в танке...

   Всем  было понятно,  что  приключилось  с  БМПэшкой. Обычный случай  на
войне. Чего зря языком молоть?
   У одного  Епимахова, по наивности  и незнанию реалий, тлели весь  вечер
сомнения, и,  когда  опустилась на  лагерь ночь,  вспыхнул  в груди молодого
интернационалиста  протест,  захотелось  разобраться,  обсудить   случай   с
товарищем:
   - Ничего не понимаю, - вполголоса рассуждал он. - С одной стороны, если
действительно духи машину подбили, значит  все герои, так? И можно на медаль
посылать! А если правда на стороне майора, а я, да и ты тоже, мы оба видели,
когда  возвращались, что  взвод Зебрева  остался на дороге  и  с  бээмпэшкой
возится, тогда саботаж выходит,  тюрьмой попахивает. Что  ж мы сами, значит,
технику гробим, а? Это ведь какой кипешь на весь полк будет!..
   - Не все так  просто, -  задумчиво  ответил Шарагин. - Замнут это дело,
вот увидишь.

   ...кому охота на войну ехать на поломанной технике!.. нельзя
   починить, нельзя списать - в расход ее! иначе на боевых подведет...

   - Если не было никаких духов, это же нечестно...  несправедливо... Я не
думал, что Моргульцев способен на такое!..
   - Ты здесь новенький.  Не суди людей.  Что справедливо -  несправедливо
будешь в Союзе рассуждать... Когда война закончится...
   Не находил себе месте и без  того излишне дерганый капитан  Моргульцев,
ходил по лагерю, топтался то тут то там, курил сигарету за сигаретой.
   -  Напоролся, бляха-муха! Упрямый,  как  ишак! Туркмен его мать!  Чурка
.баный!
   Всю жизнь так было у  Моргульцева  - то  орден,  то нагоняй! То пан, то
пропал!

   ...Впервые  попал  он в Афган лейтенантом. Ни  у  кого  не  спрашивали:
хочешь - не хочешь в Афганистан? Родина за всех решила.
   Перед самой отправкой, в  декабре  семьдесят  девятого,  сидели  больше
недели на учениях в белорусских лесах. Морозы стояли лютые, каких и врагу не
пожелаешь, и немца и француза сломили в  свое время такие же  морозы. Только
русские в состоянии были терпеть их, и все же, что ни день, солдаты выбывали
из строя - то пальцы на руках, то ноги отморозят, то уши.
   Знали  офицеры,  интуиция подсказывала  -  неспроста  устроили  учения,
готовят  к  чему-то,  и  вечера  коротали   в  долгих  беседах,  обмениваясь
соображениями. Об Афгане разговоров не было, никто и не знал толком, что это
за  страна,  с чем ее едят. Подумывали  об  Иране, именно в  этом,  из  всех
граничащих с Советским Союзом государств, было наиболее  неспокойно. Догадка
про Иран приободрила всех. Шутили, что, мол,  вовсе неплохо было бы провести
зиму в южных краях.
   Время шло. Стали поговаривать о доме. Пора елку наряжать! "Даже если, в
крайнем случае, Новый год пропустим, Двадцать Третье февраля  справим дома",
- вздыхали офицеры.
   Судьба рассудила иначе.
   АН-12  набрал  высоту, взял  курс на Урал. Лейтенант  Моргульцев  легко
определил  это по звездам.  Пять часов  лету  и  приземлились  в  Шадринске.
Летчиков  увезли питаться в теплую столовую, а  десантура ковыряла при минус
тридцати  сухпайки. Снова взлетели и сели  часа через четыре в Андижане, где
просидели на полосе полтора суток.
   За это  время все стало  ясно, секретов больше  не делали -  командирам
поставили задачи, выдали боеприпасы и карты... афганской столицы.
   Начальник  штаба  полка  сказал:   "...Вам  поручено   оказать   помощь
дружественной  стране,  защитить ее от реакционных  сил...  Обстановка очень
опасная. Банды мятежников захватили аэродром..."
   После  таких  слов  летчики  лететь отказались. Не  положено  при такой
обстановке летать, в один голос заявили они. Десантироваться - пожалуйста, а
сажать  машину на полосу, захваченную мятежниками -  об этом  и речи быть не
может! Где же это слыхано! Ни один командир такого приказа не отдаст!
   "Да нет, ребята,  -  выкручивался начштаба. - Это я так,  чтобы  солдат
постращать... Аэродром не захвачен, все в наших руках!"
   С рассветом сели в Кабуле. Ударная сила, готовая к молниеносной победе,
а врага нет, враг затаился. Задумал что-то враг, хитрит?
   Один за  другим  заходили на посадочную  полосу борта, выгружали личный
состав, технику.
   Нешуточная операция разворачивалась.
   - Вот тебе и южные страны! - Моргульцев растирал закоченевшие руки.
   Окопались  советские подразделения,  спали  в бронетехнике,  накрывшись
бушлатами,   шинелями.  Днем  пошел   мокрый  снег,  невесело   делалось  от
промозглого ветра и гнетущего чувства неопределенности.
   Поджимая замерзшие  лапы, жалобно мяукая, подошла  к Моргульцеву  кошка
необычной трехцветной раскраски, потерлась о вымазанные грязью сапоги.
   Он решил традиционным "кис-кис-кис" подозвать ее, взять на руки.  Кошка
испуганно отпрыгнула.
   - Что, не понимаешь по-русски? А я по-вашему не бум-бум. Все-таки живое
существо... Пойдем, покормлю!
   Он  забрал у солдат  почти доеденную банку тушенки. Вся дрожа, кошка  с
голодухи накинулась  на еду, остервенело вылизывая стенки  консервной банки.
Она не ушла, осталась с десантниками.
   - Первый  контакт  с  местными  аборигенами  состоялся,  -  обрадовался
лейтенант, и  размечтался:  - Через  недельку-другую закончится  здесь  все,
полетим домой,  и Мурку  афганскую  захватим!  Надо  же  домой хоть какой-то
сувенир привезти!
   После завтрака его вызвали в штаб. Целый генерал присутствовал. Получил
лейтенант  Моргульцев в помощь  военного советника, работавшего  в Кабуле, и
план объекта под номером 14, который предстояло его взводу захватить.
   Название  объекта  выговаривали старшие офицеры с трудом - тюрьма  Пули
Чархи. Причем здесь "пули" Моргульцев так и не понял.
   - Ваша задача - захватить  объект 14 и  освободить политзаключенных! По
нашим данным, там человек сто двадцать охраны. Товарищ Коробейников даст вам
консультации по  объекту. Он  его прекрасно  знает, - ставил задачу командир
полка.  -  Найдешь начальника  тюрьмы  и  лично  его  расстреляешь.  Товарищ
Коробейников займется политзаключенными. Вопросы есть?
   - Никак нет!
   -  Наемник американского  империализма Амин  собирался  уничтожить всех
заключенных Пули Чархи, - добавил начальник политотдела. -  Верные ему части
охраняют  тюрьму!  Они  могут в любую минуту приступить к расстрелам!  Жизнь
тысяч людей в опасности!
   -  Не выполнишь  задачу - пойдешь под  трибунал!  - пообещал напоследок
хмурый генерал.  Он пристально и испытующе  смотрел на Моргульцева, будто не
доверял ему, сомневался в лейтенанте.
   Переодевшись  в  белые  халаты,  на   санитарной  машине  Моргульцев  с
советником отправились на разведку. Проехали недалеко от тюрьмы,
   осмотрели местность,  вернулись на аэродром. Дядя  Федя -  так прозвали
солдаты  курносого советника, лицо которого можно  было  циркулем обвезти, -
развернул  детальный  план  тюрьмы,  прикинули,  что  к  чему,  обмозговали.
Появилась  некоторая ясность. Да  и с воздуха ведь видел  тюрьму Моргульцев!
Когда заходил их борт  на посадку в  Кабул.  Точно-точно,  напоминала  она с
высоты  оторвавшееся от телеги и закатившееся  черти куда  громадное колесо.
Именно так и подумал - "колесо какое-то валяется".
   Грелись  у  костра,  обсуждали  план   операции.   Солдатам   приказали
внимательно слушать и запоминать.
   -  Можете палить сколько угодно, - дядя  Федя  помолчал, оглядел  всех,
давая понять, что здесь не учения. - Никаких, бляха-муха, ограничений! Любые
неповиновения,  любые  сомнения  -  стрелять  на месте. Разбираться  некогда
будет!
   "Сто двадцать человек охраны! - прикидывал Моргульцев.  - Это не шутка.
А нас всего взвод. Но мы ведь ВДВ, мы на боевых машинах и наглые!"
   Выехали  в полной темноте. Путь  преградил выносной пост  с самодельным
шлагбаумом, выставленный у ближайшего от  Пули Чархи кишлака. Боевые  машины
десанта остановились. С головной  направили  прожектор, осветили  афганского
солдата, который наставил на колонну штык-нож и дико закричал: "Дры-ы-ы-ш!"
   - Этот  откуда, бляха-муха, взялся?! - задвигал желваками  дядя Федя. -
Гаси свет! Не стреляй. Ножом его...
   - Чего он кричит, как поросенок резаный?
   - "Стой" кричит. Давай, лейтенант, действуй!
   Моргульцев спустился с брони,  подошел к афганцу,  приветливо  протянул
руку:
   - Да мы свои, земляк! Как дела, губошлеп? Чего вылупился? - Он похлопал
афганца по плечу: - Пойдем-ка со мной! Сюда сюда, чего на дороге стоять?
   Моргульцев выкрутил солдату руку, забрал нож, и приставил к горлу:
   - Брат, иди-ка ты на ... отсюда. Не хочу брать грех на душу, понимаешь?
Дуй!
   Парень  упал  на  колени,  раскрыл  от ужаса рот, поднялся,  попятился,
споткнулся, побежал.
   У Пули Чархи  дорогу перегородил афганский БРДМ. Его быстро приструнили
пулеметами -  очередь пробила шины. Ответного огня не последовало. Возможно,
у афганцев и боеприпасов не было.
   - Гаси фонари на вышках,  - приказал дядя Федя, и  солдаты в  несколько
очередей "погасили" освещение.
   - Всем под броню!
   Накануне Моргульцев выпросил у  командира  полка самоходную установку -
СУ-85. С ее помощью рассчитывал с ходу вышибить массивные ворота тюрьмы. "Не
на БМД же это делать! Фанерный щит родины! БМД такие ворота не проломит!"
   И  надо  же было  такому приключиться!  Лейтенант  попался придурочный:
съехал с  дороги, растерялся и  открыл болванками  огонь по Пули  Чархи. Без
приказа бабахнула "Сушка" по сторожевым вышкам.
   - Прекратить! - крикнул по рации Моргульцев.
   - Вас понял!  - ответил  лейтенант, однако через полминуты вновь открыл
огонь.
   -  Идиот!  - разозлился Моргульцев и,  не  теряя времени,  отдал приказ
механику-водителю: - Вали ворота!
   Выдержала БМД! Не  подвела! Вот тебе и фанерный щит родины! Ворвались в
тюрьму.
   - Теперь назад подавай! Быстрей! - командовал Моргульцев.
   Они с дядей Федей все рассчитали заранее: наехали задним
   ходом и раздавили деревянный дом, где  должно было находится караульное
помещение.
   - Вперед! Полный вперед!
   У  корпуса  для   политзаключенных  пришлось  таранить  вторые  ворота.
Стрельба,  полный  хаос.  Хорошо хоть  рассвело,  через триплекс  Моргульцев
разглядел  копошащихся  людей  с  автоматами.  Пули барабанили по броне, как
дождь по крыше при сильном ливне.
   - Заводи карусель!
   БМД закрутилась на месте, поливая из всех стволов.
   - Пора! - тронул Моргульцева за плечо дядя Федя.
   Они открыли люк, выпрыгнули из БМД.
   - Вперед!
   Солдатня колебалась.  Выстрелы не утихали, но где, кто и в кого стрелял
было не разобрать. Дядя Федя подгонял:
   -  Время  теряем!  Вылезай!  -  и  побежал, перепрыгивая через трупы, к
дверям корпуса.
   - Два человека остаются здесь!
   В глубине коридора слышалась незнакомая речь. Они прижались  к стене, а
когда шаги приблизились, дядя Федя пустил от пояса, веером, длинную очередь.
В темноте кто-то вскрикнул, кто-то, видимо, упал.
   - Бросай гранату!
   Чуть  рассеялся дым,  побежали  в конец коридора. Справа и слева висели
одеяла,  вместо  дверей  прикрывавшие  проем.  Одно  из  них  колыхнулось  и
Моргульцев нажал на спуск. Вывалился окровавленный старик с четками в руке.
   -  Пошли!  Пошли!  - звал дядя Федя. Но сам  замедлил, сменил рожок.  -
Прикрывай!
   Афганцам, поди, было страшнее. Кто из  них мог знать, сколько советских
ворвалось в  тюрьму,  и сколько  еще  снаружи, какими силами  осуществляется
операция захвата Пули Чархи, и вообще, что происходит в Кабуле? Оттого-то  и
сопротивлялись  они недолго. В  общей сложности  насчитали человек двести  с
лишним охраны. Небольшую часть десантура постреляла, остальные с готовностью
сдались. На смерть стоять афганцы и не думали.
   Через тюремные решетки торчали сотни и сотни рук,  кто-то махал длинной
тряпкой  - распущенной  чалмой,  кто-то сумел  дотянуться до окна и высунуть
голову.
   Он   должен   был   чувствовать  себя   победителем,   вернее   сказать
освободителем,  человеком,   спасшим  тысячи  жизней.  Но  ничего  подобного
Моргульцев  не  испытывал.  Напротив,  его охватил страх: незнакомые  черные
бородатые  люди наблюдали сквозь решетки  за советским офицером.  Моргульцев
вздрогнул.
   Освободили! Спасли! А кого? Что там за  люди? Против кого бунтовали? За
что поплатились?  Не уголовники ли?  Поди разбери, бляха-муха! Язык - чужой,
лица  - подозрительные.  Спасли, освободили, а что теперь? Не брататься же с
ними!  Какие  они,  к  черту, друзья!  Пусть до поры  до  времени