раненых,  на
живых людях, на руках,  на собственном лице -  и кровь всегда  серая, вернее
сказать, не просто серая, не только кровь серая, все серое, вместо цветного,
раньше сны всегда были цветные.  И,  знаешь,  лица  людей  -  серые,  и так,
знаешь, холодно, неуютно как-то чувствую. Часто пещера снится, вода течет по
стенам, капает сверху, монотонно  все  так и уныло, черные струйки, сырость,
такая,  знаешь ли, сырость,  что возможно только при одиночестве, повеситься
хочется, потом небо вижу, только  не голубое, а тоже серое, облака плывут на
север, я точно знаю, что там север, потому что там, в том направлении должна
быть Россия,  чувствую, что  за  спиной  дух,  поворачиваюсь, а  автомат  не
стреляет, и тогда, прежде  чем он  выстрелит,  бросаюсь на него, мы  падаем,
боремся, он лежит на лопатках, я хватаю булыжник и проламываю  духу череп, и
вижу что готов он,  а  еще и  еще раз опускаю на раздавленное лицо булыжник,
знаешь, как яйцо лопается  череп, и вытекает все наружу, и мозги  его, кровь
его прилипают к рукам, противно, жутко, я беру духовский автомат, китайский,
семь  шестьдесят  две,  и  стреляю в  другого  духа,  он пляшет  под  огнем,
дергается весь, будто издевается, будто дразнит меня.

   ...и я что-то подобное, нет хуже, намного хуже, видел...

   - Так ты  сделаешь это? Если  б у  меня были  колени, я бы встал сейчас
перед тобой на колени. Нет у меня коленей, Олег!
   - ?..
   - Ты сделаешь это?!
   - ...не могу, Иван, не проси. Не возьму я такой грех на душу...
   - Грех - когда сам жизнь прерываешь! Не проститься  такое,  самоубийцам
дорога в рай закрыта.
   - ...
   -  Сегодня,  Олег, когда  сестричка заснет,  она обязательно  заснет, я
которую ночь не сплю, я знаю. Придушишь меня подушкой. Никто не услышит...

   ...мне тебя очень жаль...

   - Ты, Олег, крещеный?
   - Нет, то есть, вроде бы крещеный, я точно не знаю...

   ...какое ему до этого дело?..

   мать говорила,  бабушка была набожной, наверняка, крестила, тайком... А
что, это важно?
   - Не знаю, просто спросил. Знаешь, мы ведь все почти некрещеные...
   - Ты к чему это?
   -  Сам  не  знаю...  Почему-то  вдруг  подумалось,  что  будь  у   меня
ангел-хранитель, и будь у  меня  настоящая вера во  что-то, может жил  бы  я
иначе, и воздержался бы от многого, и зла бы от меня увидел мир чуть меньше,
и тогда  по-иному  сложилась бы  моя судьба... И  еще,  знаешь, хотелось  бы
исповедаться...

   ...кто-то сказал однажды, что если человек отказался от надежды - он
   вошел во врата ада... и оставил позади все человеческое... я не
   отказался от надежды, я буду бороться до конца, я скоро вернусь в
   строй...

   - Не отказывайся от надежды, Иван. Еще не все потеряно.
   - Перестань, старлей. Мы ведь договорились...





Глава четырнадцатая. МЕДСЕСТРА





   Тяжелые  веки  поднимались долго, как  бархатный  занавес в  театре,  и
медленно приоткрывалась пустая гладь потолка, залитого желто-голубым светом.
Шея почти  не двигалась, но  он ухитрился  чуть  приподнять голову. Отовсюду
торчали какие-то трубки.

   ... даже в рот засунули одну...

   Что же произошло? Откуда - госпиталь?

   ...была засада, нас крепко тряханули... потери были...
   слева сидит медсестра, не та, которой я подарил четки, и
   не та, что была в операционной... пишет что-то за столом, вторая
   медсестра рядом сидит, читает... а ведь я выжил!.. как бы
   отхаркнуться... чудак какой-то лежит... под аппаратом искусственного
   сердца, что ли?.. медсестра встала, заговорила с офицером у окна,
   ампутантом... ничего себе! чудаку ногу по бедро оттяпали, а он
   смеется, шутит... аппараты жужжат и булькают, я своим шипеньем
   никого не дозовусь... сестричка слишком увлеклась офицером
   безногим... ну же, сестренка! взгляни в мою сторону! мочи нет
   терпеть, накопилась гадость во рту, отхаркнуться бы!.. ну, наконец-
   то! милая ты моя, заметила!..

   - Пришел  в  себя? Вот и слава Богу! Тяжелая была операция. Сам главный
хирург  оперировал, больше  трех  часов.  Скажи спасибо ему - вернул  с того
света!

   ...да что мне твои рассказы, милая, мне сплюнуть надо, отхаркнуться
   как следует... подавлюсь сейчас этой гадостью...

   - Плюй  сюда. Вот,  хорошо.  Теперь легче будет. Слышишь меня?!  Что  с
тобой?! Позови врача!..

   ...куда я все время проваливаюсь? где я, жив ли я?.. тьма, одна
   тьма... я ничего не различаю... просто пустота... кто это
   разговаривает?.. Галя?.. кому она рассказывает? мне? зачем она мне
   это рассказывает? зачем мне знать о ее жизни?.. нет, не мне
   рассказывает...

   - И к тебе приставал?
   - А куда ты от мужиков денешься?! Мы здесь, как на подводной лодке!
   - Что же мне делать?!
   -  Уступить... Рано или  поздно придется. Иначе врага  наживешь  в лице
начальства. Ищи постоянного мужика, тогда отстанут. Ты здесь уже три месяца,
неужели никого до сих пор не нашла?
   - Есть один советник...
   - Ишь ты какая.
   - Да нет, не знаю, не то что ты думаешь...
   - Капитана-майора мало, сразу генерала или советника подавай! А кто он?
Давай-давай,  я никому не  скажу. Тот,  что на  Жигулях приезжал на  прошлой
неделе?
   - Нет. Он в госпитале лежит, ногу сломал.
   - С гипсом?
   - Да.
   - Губа не дура! Холеный. Москвич?
   - Да.
   - Женат?
   - Не спрашивала.
   - Ой, подруга, это не для тебя!
   - ...
   - У вас что-нибудь было?
   - Нет.
   - Дурашка, ты ж ему только для этого и нужна, а выпишется - поминай как
звали!

   ...зачем они так громко говорят? выходит, что я вроде бы
   подслушиваю их... как это подло! но что я могу сделать?..

   - Я тебе говорила, я в течение двух лет  надеялась уехать. Афганистан -
это случайно, поначалу я и не думала, что окажусь здесь. Подруга одна из ГДР
вернулась. Так на нее было приятно посмотреть!  Мы-то в нашей дыре свыклись.
Дальше местного универмага не дотянешься. А она, понимаешь, вернулась, как с
другой планеты:  приоделась,  ухоженная,  не чета нам, деньги появились! Два
чемодана  тряпок привезла!  И  самое  главное, вернулась  не  одна, капитана
нашла, такой мужик! В отпуске расписалась, и упорхнула опять. Потом перевели
капитана обратно в Союз. Где-то  в  Прибалтике служит,  тоже, считай, как за
границей. Письмо вот недавно прислала. Говорит, квартиру получили.
   - Ну, а ты-то чего?
   - Ой, не знаю. Я всегда считала себя  неудачницей. Все думала: у  людей
семьи  нормальные,  квартиры,  дети, машины. А у  меня  все  не  ладилось. В
девятнадцать замуж выскочила. Парень знакомый со школы. Жил через дом. После
армии  на завод  устроился. Аленка родилась.  Все  думала:  счастья  сколько
будет!  Измучилась  я  с  ней.  Он  совсем  не  помогал,  поиграет  и  уйдет
куда-нибудь  с  мужиками. Столько болезней  детских, и сразу  в  первый год!
Аленка хворая с рождения самого была, не  доносила я  ее. Дома  тяжко  было.
Крутилась, как угорелая, вечно до получки занимала, не то, чтобы отложить на
что-нибудь там. Да и  квартиры у нас своей не было. С родителями моими жили.
У нас на  троих восемь метров,  у стариков чуть  побольше комната, вот и вся
жилплощадь.
   - Можешь не рассказывать, я сама в коммуналке росла.
   -  Старики, конечно,  помогали.  С  внучкой  посидят,  денег  подбросят
малость, но все  это не  то, понимаешь. Хотелось вырваться, изменить что-то,
свежего  воздуха   хотелось.  Свою  квартиру,  чтоб  хозяйкой  быть.  Вот  у
некоторых, знаешь, как-то  складно все выходит. Что-то меняется к лучшему. А
у нас  все на одном месте. Помню, Светка, одноклассница моя, так они с мужем
каждый год  что-то  покупали. Оба в торговле работали.  Сначала  на  цветной
телевизор  скопили,  затем  стенку  импортную  достали,  диван,  холодильник
поменяли. У людей все время что-то менялось.
   - Вот я и говорю, не от хорошей жизни бабоньки наши сюда едут.
   -  Потом запил. Год прошел всего,  как Аленка родилась. А после  совсем
загулял. Аленке  четыре исполнилось, когда он  ушел. Женился. Она старше  на
восемь  лет,  с ребенком. Что он в  ней  нашел?..  У той  квартира,  правда,
отдельная, однокомнатная.

   ...замолчала... почему она замолчала?.. может быть, я снова
   оглох?.. плачет...

   - Ну-ну, перестань...
   - Понимаешь... До сих  пор, как вспомню... Зачем  я начала?  Не  хотела
ведь рассказывать.
   - Успокойся.
   - Думала, все  забыто. Нет.  Как  сейчас  помню...  Вернулся пьяный,  в
двенадцатом  часу, не  позвонил, ногой долбил  в  дверь.  Родители легли.  Я
открыла, а  он  стоит  заросший  щетиной,  пиджак  надет  на майку,  ботинки
грязные,  без носок, рваные тренировочные штаны. Аленка проснулась,  вышла в
прихожую. Надеялась наконец папу увидеть. Три дня его не было.  А он даже не
поздоровался  с ребенком,  вошел, и сразу прямиком на кухню, к холодильнику.
Вытащил остатки водки,  выпил из горла, и  в туалет направился. А там на пол
свалился. Туалет у нас настолько маленький, что я никак не могла даже войти,
чтобы помочь  ему встать. Пришлось его за ногу тащить в коридор. А  потом он
немного пришел в себя, и начал ругаться. Говорил, что я  виновата, жизнь ему
всю испортила. Что не надо  было никакого ребенка заводить. А  Аленка тут же
рядом стоит и  плачет, папочка говорит, папочка, а он будто и  не видит  ее.
Хотела выпроводить,  а  он меня  бить начал.  Искалечил бы,  если б отец  не
вмешался. И все на глазах у Аленки...
   - Мерзавец!
   -  Развелись.   Пять  лет  прожили.  Вычеркнутые  году...  Работала   в
поликлинике  тогда.  Восемьдесят  рублей   зарплата.   Как  хочешь,  так   и
выкручивайся.
   - На алименты подала?
   - Какие там алименты! Он почти никогда на работу не ходил. И женщина та
его выгнала. Даже одно время жалко его было...
   - Поделом ему!
   -  Первый раз подумала о загранице месяцев через  шесть после  развода.
Так,  подумала  и  забыла.  А  когда приехала подружка из  ГДР,  наслушалась
рассказов, и засосало под  сердцем. Заснуть не могла, думала, мечтала.  Одна
бы и не раздумывала. А Аленку куда девать? Как  я металась! Чувствовала, что
если  сейчас не вырвусь, погибну в  этой дыре. Пошла в военкомат.  Там сходу
заявили, что  надо  оформлять опекунство  над ребенком. При  живой-то матери
передавать ребенка!
   - Так все делают.
   -  Это  я  сейчас понимаю,  но тогда... И  родители  пожилые. Я поздний
ребенок у них.  Как они справятся? Мать сразу сказала, что против. Отец, как
обычно, промолчал. Значит: делай как знаешь, не маленькая. После  замужества
он считал, что воспитание окончено. А как-то вечером, мать в гости к подруге
ушла, опрокинул отец пару  стопок, зашел ко мне в комнату, Аленка уже спала,
и говорит: "Завтра, пойдем в райисполком оформлять  опекунство. Будь готова.
С  матерью я переговорил". Я, помню,  оцепенела от неожиданности! И радостно
было  услышать это,  и страшно. Раз  отец сказал,  я знала,  он  не отступит
никогда. Он  у меня  упрямый, батя мой.  До замужества столько  натерпелась!
Воспитывал! Стоило  вечером из гостей задержаться на полчаса, ремнем  порол.
До сих пор не понимаю, что  случилось с ним. Мать действительно уговорил. Не
знаю, как это у  него  получилось,  но уговорил.  Я по дурости  решила,  что
вопрос  решится  в  считанные  дни,  собирала  чемоданы.  Наивная  была,  не
представляла, сколько волокиты впереди...
   - Ну, а дальше?
   - Дальше? Райисполком опекунство не утвердил... Ни в первый раз,  ни во
второй. Вы - мать, вы и воспитывайте, сказали  на комиссии. А то  знаем вас,
сказали! Особенно там  одна  старая дева все  выступала!  Найдете,  сказала,
кого-нибудь, и про ребенка позабудете.
   - А ты?
   -  Вначале   держалась,  надеялась  на  что-то.  Мать  твердила:   пора
успокоиться, ничего у  тебя  не получится, что тебя,  говорила, тянет в  эту
заграницу, вон сколько молодых парней!

   ...снова замолчали... нет, какой-то шум, пошла к больному,
   действительно, кто-то стонал...

   - Так как же ты все-таки?
   - Прошел год, подожди, да, почти год прошел. И вот однажды после работы
забирала Аленку из сада, и увидела на улице председателя райисполкома. Чудно
как-то было глядеть на  него: в руках авоська с хлебом, кефиром.  Помню, так
поразило это:  большой человек, персональная машина, кабинет, вопросы решает
масштабные,  и  вдруг  в магазин  за кефиром  ходит. А  сама думаю: что если
поговорить с  ним по-человечески, с глазу на глаз?  Объяснить все, как есть?
Вдруг поможет? Неделю ходила с этой идеей, обдумывала, что  говорить буду. И
решилась.  Записалась на  прием. Ему  было  лет  пятьдесят. Интересный, надо
сказать, мужчина, добрый с виду, немного только толстоват. Жена его, я  даже
позавидовала  ей,  наверняка, как  за каменной  стеной  себя  чувствует. Раз
десять  репетировала,  что  скажу. У зеркала репетировала,  поверишь? Что-то
подсказывало,  что надо  сказать  прямо  и  коротко. Он внимательно  слушал,
кивал. У него в глазах, у него такой взгляд был...
   - Какой?
   - Не то, что ты подумала... Взгляд  настоящего мужика, порядочного,  не
кобеля.  Знаешь, какой-то  и оценивающий  с одной стороны, но не похабный, и
жалеющий,  с другой,  сочувствующий  взгляд, я  бы  сказала  даже отцовский.
Выслушал меня внимательно,  набрал номер телефона и говорит: "Принесите мне,
пожалуйста, личное дело Макеевой". И через  минут пять,  пока  я досказывала
свою историю,  вошел  мужчина с  папкой. Валентин Павлович,  так его  звали,
раскрыл папку, пробежался взглядом по документам и сказал: "Вот, смотрите, я
подписываю. И члены комиссии тоже подпишут. Удачи вам..."
   - Ничего себе!
   - За пятнадцать минут вопрос  решился. Целый год билась,  а тут раз,  и
оформили  опекунство. Хотела сразу побежать  в военкомат,  но подумала,  что
сперва надо обнять,  поцеловать Валентина Павловича,  сказать  ему  какой он
хороший,  добрый.  А  он  протянул  руку и  сухо  так  немного  сказал:  "До
свидания".  Но  затем  заметил мое  разочарование,  и  радость,  и  слезы, и
улыбнулся. Родителям ничего не говорила, сглазить боялась. Мать обрадовалась
и сразу потом скисла. Видимо, свыклась с тем, что я никуда не уеду. Плакала,
вплоть до отъезда плакала. Как тут  заснуть?!  Вставала, открывала форточку,
курила, подходила к кровати Аленки, укрывала ее, хотя она девчонка спокойная
у  меня,  обычно не ворочается во сне.  Мне казалось,  что я предала ее. Так
жалко  стало.  Курила  одну за другой в  форточку и  плакала.  Даже,  честно
сказать, подумывала бросить всю эту затею. А как пошла  на работу, ветер дул
пронизывающий,  стояла на  остановке, мерзла, ждала  автобус,  автобус,  как
всегда опаздывал, стояла и смотрела на усталых женщин, и решила: если сейчас
не вырвусь, никогда уже не соберусь.
   - Да-а-а.
   - Так  вот,  слушай дальше.  В  военкомате оказалось не все так просто.
Начальник отделения был майор  один. Мерзкий тип, перхоть у него на плечах и
спине,  он рукой ее стряхивал. Сейчас вспоминаю,  прямо тошнит. Именно майор
занимался  оформлением служащих.  И этот  гад сразу  дал понять,  что  я ему
понравилась. Говорит: "Вы знаете, сколько у меня лежит заявлений!" Тихо так,
а  сам, сволочь, глазами облапал всю. Если, говорит, вы оставите  заявление,
оно  может  пролежать и полгода и  год, а может  и дольше.  У нас,  говорит,
столько желающих,  что  оформление  займет  месяцы. Я рассердилась, и говорю
ему:  "Вы в прошлый  раз  сказали, что главное  -  опекунство  оформить!" Он
стряхнул перхоть с погон,  направился ко мне. Видите ли, говорит,  в прошлый
раз  я  не хотел обсуждать с  вами все подробности, тогда  еще  не решен был
вопрос  с опекунством. Я на стуле сидела, а он подошел вплотную почти, рукой
своей погладил меня по голове. В другой ситуации я бы не растерялась.
   - Мразь!
   -  Врезала б пощечину! Но ведь от него все зависело. Захочет, заявление
похоронит. Все пойдет  насмарку! Не забуду эту морду! Говорит: "Вы заявление
оставьте, а  сами подумайте, и приходите через недельку, мы поговорим".  Так
откровенно меня никогда не покупали. Я уже встала уходить, чувствую рука его
по спине скользит.  Вечером звоню подруге, посоветоваться.  Она рассмеялась,
говорит: "Что  ты дура, что ли, что  тут такого? Переспишь  с майором,  зато
будешь уверена, что через месяц документы оформят! А там кто узнает?" Честно
говоря, я тогда и на Валентина Павловича подумала, грешным делом,  что, будь
другая ситуация, он бы так же, наверное, повел себя.
   - Все они, мужики, одинаковые! Ничего, все позади. Ты уж прости меня.
   - За что?
   -  Ну, что  так резко  тогда  сказала.  Что  от  начальства  никуда  не
денешься, что на подводной лодке, мол.
   - Да ну что ты! Ты ведь права, в принципе.
   - Эх, все бабы, что бы ни говорили, приезжают сюда в надежде найти свое
счастье...

   ...счастье... что такое счастье на войне?.. это то, что осталось дома,
   та жизнь, которая не с нами, вымышленная, это время в конце
   войны, когда кажется, что впереди будет только любовь, это надежда,
   которая живет в каждом из нас, это когда тебя не заносят в списки
   убитых, когда после боевых рота приезжает без потерь...





Глава пятнадцатая. СОВЕТНИК




   Он  остановился  у  столика  медсестры, как  если  бы  собрался  что-то
спросить, однако сообразил, что медсестры  нет,  и, к тому же,  вдруг понял,
что забыл, что вылетела из головы нужда, изначально приведшая его сюда.
   В  палате  находилось   человек   тридцать.  Все  лежали.  Некоторые  -
накрывшись простыней с  головой. Выделялись те, что на вытяжках. Одна нога у
таких раненых была подвешена, либо покоилась на наклонной плоскости.
   Шарагин  направился  в  дальний  конец  комнаты,  где после  нескольких
двухъярусных  кроватей,  отделенная  от  основной,  находилась  комната  для
офицеров.
   Стену  перед  офицерской комнатой  расписали яркими  красками. Какой-то
непрофессиональный  художник  изобразил  русский   пейзаж:  березки,  речка,
избушка.

   ...капельницы, торчащие на длинных палках прямо под потолком... как
   надоели мне капельницы, синяки одни на руках, живого места не
   оставили, изверги...

   И он  приподнял  рукав  больничной  пижамы, сначала  на левой, затем на
правой  руке,   осматривая  желто-синие  пятна.  Длинные  голубоватые  вены,
напоминавшие  притоки Волги,  или Амазонки,  или  Нила  безжалостно искололи
толстой иглой.

   ...белое все кругом, белое и синее... все одеты в одну форму...
   пацаны лежат плечо к плечу почти что, точно не госпиталь это, а в
   строю они продолжают стоять... и у каждого свое неразделенное
   горе...

   Он  пытался вспомнить  и не мог. Что  привело  его в эту  палату? Какая
такая необходимость была кого-то искать среди этих лиц, зачем ему нужна была
травматология?  И правильно  ли вообще  пришел  в  это  отделение? Он  искал
кого-то, но кого именно он  не знал, подводила память, забыл, надеялся,  что
узнает, если увидит.

   ...третий слева - парень с забинтованной головой, рука в гипсе,
   пальцы испачканы зеленкой... знакомое лицо... похож на... впрочем,
   нет, я не знаю его... все солдатики похожи один на другого...

   Парень был накрыт  простыней. На месте правой ноги простыня прижималась
к кровати.
   - Дневальный! Принеси утку! Оглох что ли?!

   ...из дальнего правого угла кричит еще один ампутант...

   ...и кровати целой не надо - половины кровати достаточно...

   На  крик спешил дневальный, затюканный боец, из молодых, в пижаме, тоже
на излечении, только явно идущий на  поправку.  Дневальный порхал по комнате
бабочкой.

   ...голый торс, хорошо развитая мускулатура...белобрысый мальчишка,
   чем-то на Сыча похож... смотрит на меня, будто я виноват... я тоже
   ранен и контужен... что это я оправдываюсь?..

   Дневальный  помог  парню  подняться  с кровати,  поднес сосуд. Солдатик
откинул простыню. Обе ноги у него были ампутированы почти у самых бедер.  Он
облокачивался  одной рукой о кровать, другой  держал  стеклянную  баночку  -
"утку".
   И   чего  это   о