мой  телефон тоже  на  всякий  случай запишите, - предложил
Сорокин.
   -  Добро,   -   ЧВС  гордо   продемонстрировал  на  запястье   японские
часы-записную книжку. Кончиком  ногтя нажал  на  малюсенькие кнопочки,  часы
запипикали. - Записываю.
   - Дорогие? - маскируя интерес и нахлынувшую зависть, спросил Сорокин.
   -  Не дешево, -  ЧВС задумался. -  Какой  же  тогда  курс  афгани  был?
Чеков... Нет, не стану врать. Не помню точно. А хотите я вам закажу? Передам
в Москву с кем-нибудь.
   - Я подумаю.

   Вот и закончилась  командировка в Кабул. Подводить ее  итоги рано. Люди
военные подводят  итоги, когда  результаты  налицо - когда очередное  звание
присвоено,  когда приказ  о  назначении на  новую  должность  пришел,  когда
награда находит героя. И все же, Сорокин  не сомневался, что поездка в Кабул
прошла  на  пятерочку  с  плюсом.  Начальство  осталось довольным.  Успешная
командировка на войну -  дело  архиважное. А он не просто проторчал в штабе,
он  решал сложные политические вопросы,  ездил на боевые,  докладные записки
писал,  и потому улетал в Москву с сознанием, как сам он для себя определил,
выполненного долга.
   Он   заручился  расположением   влиятельных,  видных  руководителей:  в
посольстве, в  советническом аппарате, заимел  дружелюбную поддержку "папы".
Непременно  вспомнит,  позовет  вновь,  не  забудет. Честно и открыто всегда
держался  с   "папой"  Сорокин.   Не  выскакивал,   не  лез   с   суетливыми
предложениями,  а  показывал  во  всем  взвешенность,  рассудительность,  и,
конечно,  отменную  исполнительность,  умело  оценивал  сложные  вопросы,  и
грамотно выкручивался из сложных, запутанных ситуаций. Заслужил похвалу. Еще
раз вспомнил, как проводил его "папа", загордился.
   Много чего  почерпнул  он  за командировку у  офицеров и  генералов  из
окружения   "папы",  подметил,   скопировал,  подстроился,   приноровился  к
аппаратным законам.
   А это - так важно для дальнейшей карьеры. Попасть в правильный поток, и
чтобы  он  подхватил  тебя, приподнял и  понес вперед,  наверх,  к  вершинам
армейской  пирамиды. Удастся  - не  удастся  на самый верх  вскарабкаться, -
неизвестно. Но  и сюда, в  окружение высшего генералитета страны забраться -
значит, карьера удалась.
   -  Вы  у  нас,  Алексей Глебович,  дважды  интернационалист,  -  сказал
Сорокину на прощание ЧВС. - Привет Москве.
   - Обязательно. До встречи.

   Сашка  остановился  посередине  торгового  ряда, таким  образом,  чтобы
советский  военный  патруль, который  стоял  в начале  улицы, у самых первых
дуканов, не успел подойти. Патруль  и  так сразу  не обратил  бы внимание на
"Волгу" с афганскими номерами, но предосторожность была необходима, так  как
у Люськи и капитана разрешения на посещение дуканов не было.
   Сашка нервничал и  злился, что вообще повстречался  им  этот капитан на
аэродроме.  Ведь если б они выехали чуть раньше, как изначально планировали,
и не заезжали бы  прощаться на разные виллы, то, возможно, не столкнулись бы
с этим противным  капитаном, и не стал бы тогда Алексей Глебович кавалера из
себя изображать  и машину  предлагать этой смазливой бабе,  и не пришлось бы
вести капитана с его любовницей по дуканам, а поехал бы Сашка один, прямиком
в  штаб. К черту  эти  дуканы! Что  он, извозчик что ли,  капитанов всяких с
бабами на генеральской "Волге" по магазинам возить?!
   Но  капитану ведь так прямо не  скажешь!  Как было отказаться? Конечно,
сказал Сашка, не  положено ему заезжать в район дуканов. А ему-то, капитану,
что с этого?! Приказал  капитан  Сашке ехать, и пойди Сашка на конфликт, кто
заступится за него, за солдата? Генерал Сорокин? Он уже взлетает, его больше
нет, вон набирает высоту самолет...
   Капитан и Люся появились  из дукана, и тут же шмыгнули  в  следующий. А
сказал, на одну только минуту  зайдет! переживал Сашка. Куда же они?! Сейчас
нас патруль сцапает! Где же они?! Я ведь потом никому не докажу, что генерал
разрешил довести капитана до штаба армии! Меня же с машины снимут!
   На пороге  каждого магазинчика стоят дуканщики или мальчишки-помощники,
зазывают. И в комендатуру попадать ни к  чему, и  глаза разбегаются, столько
всего  иностранного  в  витрине  выставлено. Когда  еще  представится  такая
возможность?  Пять шагов всего.  Разрывался Сашка. Ведь есть с собой чеки! В
кармане,  вместе  с  военным билетом  и водительским  удостоверением  лежат.
Накопил  кое-как.  Должно  хватить. А прямо на  двери  дукана джинсы  висят.
Монтана!  Точно то, о чем  он мечтает.  Подойти,  что  ли, спросить  сколько
стоят? Афганцы  зовут. Рискнуть, что ли? Что ему стоит, пока никто не видит,
выйти из машины, переступить через сточную канаву, и забежать на минутку, на
тридцать секунд,  в дукан!  Нет, вон комендачи  на  улице  появились. Где же
капитан? Что он там так долго делает?
   Тут афганец, студент с  виду, аккуратно выбритый, худощавый, с  впалыми
щеками, в двубортном черном пиджаке кивнул Сашке, на чисто русском сказал:
   - Привет, солдат! Как дела?
   - Все нормально, - ответил через спущенное стекло Сашка.
   - Слушай,  - афганец  положил руки на дверцу машины. Холодные глаза его
блестели, будто он наркотиками накололся. - Помоги. Машина сломалась.
   - Не-е, не могу, командора жду...
   - Вот машина, рядом.
   В случае чего,  смекнул  Сашка,  можно будет сказать, что  остановились
помочь афганским друзьям машину завести.
   - Ладно, показывай.
   Сашка вышел из  "Волги",  озирался, колебался, брать не  брать автомат,
решил, что раз соседняя машина, можно не брать.
   - Посмотри, посмотри, - уводил афганец, - "Фольксваген", видишь?
   - Ты  же  сказал  рядом, а это... Далеко, нет, я не пойду, я не могу, -
Сашка крутил  головой  -  не  заметил  ли  его,  в  советской военной  форме
выделяющегося на улице, патруль.
   Возник  второй  афганец, тоже  похожий  на  студента,  тоже щупленький,
только одетый  не в  костюм, а в джинсы и белую рубашку в голубую полоску, с
сумкой на  плече.  Он  вынул из  сумки пистолет,  сказал что-то на своем,  и
дважды выстрелил. Падая,  Сашка схватился руками  за  живот, будто прикрывал
его, опасаясь, что вывалится  или  вытечет  из него что-то очень  ценное. На
лице выразилось, нет, не испуг, и не злость, а недоумение:
   - За что? - только и успел проговорить он.
   Немногочисленные прохожие поспешили спрятаться в ближайшие дуканы.
   Афганцы  дернулись  было  к  машине,  чтобы  прихватить  лежащий  между
сиденьями автомат,  но  на  выстрелы, с  другого  конца  улицы  бежал офицер
комендатуры в портупее,  и двое патрульных солдат  в  бронежилетах и касках.
Патрульные скинули на ходу с плеч автоматы и передернули затворы.
   Афганский солдат, что дежурил на противоположной стороне улицы, охраняя
посольство  Пакистана,  после  выстрелов  перепугался,  привстал  со  стула,
схватил автомат.
   "Студенты" пересекли улицу, помчались в направлении парка.
   Капитан выстрелов не  слышал,  он  торговался.  И  Люся торговалась. На
глазах  у похотливого индуса-дуканщика  она  достала  из бюстгальтера тайком
провезенные  через границу сторублевые купюры, но расплачиваться не спешила.
И  капитан и Люся знали, что если выбрать  сразу много товаров и  нажать  на
дуканщика как следует, то он всегда сбросит  в цене, а если поупрямей быть и
сделать вид, что уходишь, потому что, мол, в другом дукане еще дешевле можно
купить, скидка и того больше  получится, и  останется еще на  целую  бутылку
водки.
   Капитан вышел на улицу радостный, счастливый, и с  первого мгновения не
мог разобрать, что  произошло,  и почему лежит в крови водитель  "Волги". Он
растерялся и вместо того,  чтобы побежать  к Сашке, остолбенел. Патруль чуть
не  сбил  его  с  ног. Капитан  уронил  покупки, нащупывал  трясущейся рукой
пистолет в кобуре.
   "Студенты" бежали  быстро. Какая-нибудь минута еще и скрылись бы они за
углом,  а там  дальше  - парк, и  если пересечь его, можно  сесть в машину и
спастись от преследования.
   Наперерез афганцам появился второй патруль. Парень  в полосатой рубашке
и  джинсах  выстрелил   на  бегу,  промахнулся.  Набежавший  офицер   ударил
"студента" в голову прикладом автомата. Хлипкий афганец отлетел на несколько
метров,  ударился   спиной  о  стоявшую  на  обочине  машину.  Напарник   не
сопротивлялся,  он остановился и  пытался  отдышаться. Офицер со  всей  силы
заехал ему кулаком в лицо, отчего  у парня хрустнул горбатый нос  и брызнула
кровь, а сам он полетел на тротуар.
   Капитан сидел на корточках около "Волги". Он не знал, как ему быть.





Глава семнадцатая. ДНЕВНИК





   ...в Афгане госпиталь, здесь госпиталь... осточертела
   госпитальная канитель! что ж теперь не вставать с
   больничной койки?.. пора в строй!.. вот только пройдет боль...

   Лекарства не  помогали, лишь  притупляли  боль. Соседи по  палате,  два
лейтенанта, не потерявших  жизнерадостный настрой  несмотря на  перенесенные
тяжелые  ранения, также скептически, как и Шарагин, относившиеся к  людям  в
белых халатах и длительным курсам  лечения, придумали собственное,  домашнее
средство от приступов: обвязали голову приятеля мокрым полотенцем и  крутили
его,  все  равно что  тисками  зажимали. Помогало слегка,  хотя в  последний
момент Шарагин  испугался, что  закрутят  полотенце еще сильней,  и  треснет
черепушка, как грецкий орех.
   Как раз в эту минуту в палату вошел майор, которого подселили утром. Он
ходил курить.
   - Что ж вы, ироды, делаете!
   Лейтенанты послушно отпустили полотенце. Шарагин  завалился на кровать,
стиснув зубы, терпел.
   Майор обхватил  его голову жилистыми руками, стал  массировать какие-то
точки, и боль, удивительным образом, притупилась.

   ...старые майоры, как ангелы, все знают...

   Сам Шарагин тоже позднее  пытался нажимать на подсказанные точки, когда
становилось  нестерпимо больно, однако ничего  не  выходило. Будто и в самом
деле особым даром лечить обладал майор, энергию отдавал.
   С  майором быстро все сдружились. Располагал он как-то сразу к себе. И,
несмотря на явное старшинство - и в звании, и в возрасте, - легко вошел в из
компанию.

   ...ему надо было не в командное, а в педагогическое училище
   записываться... такой учитель пропал...

   Не за отца,  скорее за старшего, мудрого  брата негласно приняли майора
лейтенантики.
   Когда заходили  в палате разговоры об  Афгане,  и поочередно вспоминали
истории - смешные и трагичные, - майор рассказывал все больше о пустыне, и о
боевых  действиях в пустынной  местности, что  для Шарагина  было совершенно
непривычно.  Как это  так,  в Афгане и  без  гор? И остальные находящиеся на
излечении  офицерики  -   один  лейтенант  в  Баграме  служил,  второй  -  в
Джелалабаде - не представляли  себе  ту страну без горных вершин, чтоб прямо
совсем почти  плоская, и  один  песок,  и  без  главенствующих высоток,  без
снежных пиков. Странно. Вообразить-то, в принципе, можно: как движется вдали
по пустыне, по афганской степи, колонна  бронемашин или духовский караван на
Тойотах, и как клубится пыль на  горизонте,  но  воевать в  таких  условиях,
после гор, еще привычка нужна.

   Под  вечер  за  окном  палаты   начинался  базар:   слетались  со  всех
окрестностей на ночевку вороны. Сотни и сотни птиц чистили перья, порхали  и
вновь садились на  ветки,  ссорились. Час, а то и больше  продолжался жуткий
галдеж.
   Птицы  облюбовали  тихий  безветренный  госпитальный  дворик.  Днем  по
дорожкам бродили, отдыхали и курили на выставленных каре скамейках под худой
еловой  троицей  больные.  А после  темноты  полными  хозяевами  становились
пернатые.
   Птицы галдели перед сном, и просыпались с восходом, как будто армейские
распорядки распространялись и на них.
   Вороны  копошились   на  ветках,  шумели,   как   солдатня  в  казарме,
оставленная без офицерского присмотра, и беспризорность подобная нервировала
некоторых командиров.  Хаос длился с полчаса, после чего вороны  разлетались
по всему городу: улицам, помойкам.
   В палате не любил пернатых  только майор. Когда начинался утром вороний
переполох,  майор  высовывал  из  под  одеяла руку,  вытаскивал  из тумбочки
электробритву, втыкал в  розетку, и, лежа с закрытыми глазами,  долго жужжал
ею по лицу, и  в завершении,  уже  встав с кровати, обливал кожу одеколоном,
отчего палата почти до обеда пахла, словно третьесортная парикмахерская.
   Шарагин считал, что у каждой птицы, безусловно, в пределах города  своя
зона ответственности, как у каждого полка, у каждой дивизии.
   Когда пернатые друзья утром улетали, на деревьях обязательно оставалась
как минимум одна ворона.
   - И пернатые живут по уставу. Дневального оставили, - сказал Шарагин.
   Никто из офицеров не  разделял его восторга. Откликнулся  только майор,
лежавший у стены:
   - Ошибаешься,  -  майор недовольно покосился на окно и резко, будто и в
самом деле  речь шла о нерадивом солдате ответил:  - Сачкует она  или хворая
какая.
   - Понаблюдайте за птицами, - не сдавался Шарагин. - У них все продумано
до мелочей.  Мне  кажется,  даже  звания и должности существуют.  Посмотрите
внимательней вечером, когда орава на ночлег слетится. У  них и генералы свои
есть.  Сидят на  ветке, ни хера  не  делают, а  суетятся те,  что  пониже  в
званиях.
   - ...дай поспать, - проворчал, отворачиваясь к стене, майор.
   - Неважно чувствуете?
   - Спал плохо.

   ...интересный человек Геннадий Семенович, мой "ангел-
   спаситель" от боли, полночи колобродит, курит, читает, с
   медсестрами шушукается, а утром жалуется, что спать ему
   не дают... чего это женщины только находят в нем? худой,
   плешивый...

   Майор  не пел  песни под гитару, не собирался  покорять  женские сердца
внешними данными  - никто бы  и  не  позарился на  морщинистого,  невысокого
мужчину, когда  столько молоденьких,  ясноглазых, симпатичных офицериков  на
излечении,  -  не  рассказывал майор душещипательные истории, он использовал
более простой прием -  гадал на картах.  Действовало безотказно. Не все,  но
почти все медсестры госпиталя  в палату  хоть  раз  да  заглядывали,  майора
спрашивали, в коридор вызывали.
   -  Где  вы гадать  научились, Геннадий  Семенович?  -  полюбопытствовал
Шарагин.
   - Как-то само собой пришло.
   - Научите как-нибудь? - Шарагин достал из тумбочки колоду.
   - Отстань, - рявкнул майор, но  рявкнул  не сердито, а  по-приятельски,
так что Шарагин не обиделся. -  У меня никогда не  получалось выспаться. Все
время заботы одолевали, пока не ранили.
   - Скоро на завтрак.
   - Скоро - это через сколько?
   - Через полчаса.
   - Значит через двадцать пять минут разбудишь.
   По идее старший лейтенант Шарагин давно имел право перейти с майором на
"ты",

   ...медсестры и то его Геночкой зовут... а я все по имени-
   отчеству...

   однако воздерживался из уважения. Майор все же  был на десять  с лишним
лет старше.
   С Шарагиным сдружились они быстро, почувствовав, видимо, что есть много
общего. Олег сразу угадал в майоре неординарного  человека, мудрого и далеко
смотрящего, майор же нашел в Шарагине благодарного, понимающего слушателя, с
"не закостенелым умом", как он сам выражался.
   Два  других  лейтехи  шли  на  поправку, готовились скоро выписываться.
Считали оставшиеся дни.
   Геннадий  Семенович не воспитывал лейтенантов, не читал мораль, тонко и
незаметно поучал, наводил на размышления,  как  бы  подсмеиваясь  над  самим
собой, учил жизни, приводя примеры из собственной биографии.

   ...выдумщик! а они все за чистую монету принимают...

   Откуда  он  сам, и что за смешение  крови придало его  лицу  кавказское
напыление,  как он  пришел  в  армию, где семья, есть  ли  дети? -  от таких
вопросов Геннадий  Семенович Чертков уклонялся, как  мог. Пробормотал что-то
невнятно  еще  в  первый  день,  отвечая  и вроде бы и не отвечая одному  из
лейтенантиков, что жена и сын в Ташкенте,  что не видел  давно. И по  поводу
семейной жизни выдал наставление,  когда лейтенантики медперсонал обсуждали.
Слишком торопились  они, судя по  всему,  влюбиться,  обзавестись невестами,
некогда им было выбирать. Вновь на войну скоро, а ждать некому...
   -  Жениться  не  спешите.  Жену  надо  выбирать  не  просто красивую  и
покладистую, но и, прежде всего, здоровую, - советовал майор.
   - В смысле?
   - В смысле того, это мать твоих будущих детей.
   - А-а-а, - растянул лейтенантик из Джелалабада и глупо заулыбался.
   - Плохая жена - это как старый чемодан.
   - Почему чемодан? - переспросил лейтенант из Баграма.
   - И с собой таскать тяжело, и бросить жалко.

   Иногда на улице,  на скамейке  под  елями,  иногда в палате,  когда все
собирались  на этаже перед телевизором, а то и просто на  лестничном пролете
во время перекура делился майор с Шарагиным разными мыслями.

   ...лучше футболом интересоваться... отец всегда любил футбол и
   любил выпить, и никогда не переживал из-за политики, а уж тем
   более не философствовал, служил себе и служил...

   У телевизора, впрочем, и Шарагин и майор тоже стояли, новости смотрели,
и уходили разочарованные, если Афганистан не упоминался. А программа "Время"
вспоминала про Афганистан не часто.

   ...замалчивают...

   Или же перевирали все.
   - Афган -  очень  глубокая насечка на  теле России. Как ты думаешь, эта
война действительно необходима?

   ...прощупывает меня, что ли? хитрит?..

   Обиделся Шарагин. И зачем-то заосторожничал:
   - Разве офицер имеет право рассуждать на такие темы?
   -  Ты  же  ведь  умный  парень,  Олег,  ты  же  и так наверняка ни  раз
задумывался: что, да как, да почему?
   - Задумывался.
   - И?
   - Ни конца, ни края войны не видно.
   - И все?
   - Много сил она у нас отнимает, а результатов - никаких.
   - А то, что страна наша из-за этой войны меняется, заметил?
   - В смысле?
   - Что мы с тобой, да и сотни тысяч отслуживших  Афган задаются одними и
теми же вопросами: что это за  война? что это за страна, в которой мы живем?
куда мы идем?
   - Задаемся.
   - Брожение началось. Недовольство в людях растет. По-старому жить никто
не хочет. И все меньше скрывают это.
   - Да?
   - Началось, поверь мне. Мы перестали бояться.
   - Бояться? Чего бояться?
   - Всего!  И это  хорошо! В тебе, прежде всего, и во мне это уже глубоко
сидит. Значит, власть в стране больше не держится на страхе, как раньше.
   - Дальше Камчатки не пошлют!
   -  Народ стал умней. Думать начал. Ему  и  сверху  помогают - гласность
провозгласили. Все карты - в руки.
   - Времена меняются.
   - Меняются. А  знаешь, ведь судьба России, вполне  возможно, выбрала бы
совсем иное русло, не открой кто-то шлюз в Афганистан. У нас в стране именно
с  войны в Афгане,  по сути, начались перемены. Не сразу, не  с первого года
войны, постепенно начал Афган влиять на все.
   - Какие перемены? Ускорение, перестройка? А  при чем  здесь война?  Это
новая политика партии.
   -  Подожди,  основные  перемены -  впереди.  Они  придут,  когда  война
закончится.

   ...советник в госпитале, с загипсованной ногой, то же самое
   говорил...

   - Если  все сложить вместе -  Афган, новую  политику партии и нежелание
масс жить по-старому, то...
   - Прямо как по Ленину, революционная ситуация!
   - Вот именно!  Что ни война  - перемены для России, ломка, крушение,  -
заключил майор.
   - Разве?
   -  А  как же?!  Смотри:1812 год породил декабристов, Крымская  кампания
подвела к освобождению крестьянства,  война с Японией  сотрясла  всю страну,
все общество, подтолкнув Россию  к первой революции, с Первой мировой войной
связан  крах самодержавия, полный разлом страны, от которого, - он оглянулся
- одни ли они? - никто до сих пор не оправился. Теперь - Афганистан.
   Шарагин согласно  закивал.  И  правда. Он никогда  не обобщал вот таким
образом войны, не связывал их с историческими изменениями в России.
   - Хорошо, а Отечественная, Вторая мировая  война? Что, в таком  с