ых
виновников отречения царя и начала революции.
      -  Удивительно, что вам удалось уцелеть  в  сталинское
время, - сказал Гена.
      -  Почему?! - вскинул бодрые глаза генерал. - Возьмите
полковника  Бориса  Александровича  Энгельгардта.  Дворянин,
выпускник   Пажеского   корпуса  и   Николаевской   академии
генштаба.  Воевал и в русско-японскую, и в  первую  мировую.
После   февраля   семнадцатого  стал   военным   комендантом
Петрограда.  У  Деникина был начальником  Отдела  пропаганды
"Особого  совещания"  -  это  вроде  крупного  комиссара   у
красных. Потом эмигрировал в Париж, затем переехал в Ригу. В
1940   году  с  приходом  туда  советских  войск  его   НКВД
арестовал.  Приговорили Энгельгардта к ссылке, а,  когда  ее
отбыл,  разрешили вернуться в 1946 го-ду в Ригу.  Там  он  и
работал переводчиком в гидрометеослужбе до спокойной кончины
в  1962  году. Так что, молодой человек, кому как повезет...
Правда,  Энгельгардту за его "демократическое"  поведение  в
феврале  семнадцатого большевики были обязаны. Как  и  моему
родственнику...
      Рузский  нахмурился, потом взглянул на  очки  Топкова,
ca,%e-c+ao и спросил:
      -  Вы вообще за историческими сведениями пришли или за
милицейскими?
      -  Извините,  товарищ генерал. Я  раньше  этой  службы
истфак МГУ закончил.
      -  А-а, - уважительно протянул Рузский, - тогда другое
дело.
      -  Переживаете  из-за пропажи орденов? -  сочувственно
спросил Гена.
      -  Уже  нет.  Я такой: потерял или нашел  -  долго  не
переживаю.
      -  Мы  сейчас это расследуем. Возможно, на часть вашей
коллекции,  пропавшую в театрах, были  наводчики.  То  есть,
может   быть,  кто-то  присматривался  к  вашим   сокровищам
заранее.  Какие-то люди, настойчиво добивавшиеся перед  этим
осмотра коллекции у вас дома.
      -  Понимаю,  понимаю...  Да нет,  заходили  ко  мне  в
основном коллеги-коллекционеры, давно знакомые...
      -  И  все  же  вы сказали: "в основном".  Может  быть,
вспомните и о посторонних, малознакомых?
     Генерал задумался.
       -  Никого  другого,  вроде,  и  не  было.  Впрочем...
Приходили две девчушки из Музея личных коллекций, но я их  к
нашему цеху причисляю.
     - Впервые к вам эти девушки зашли? - насторожился Гена.
      -  Да,  первый  раз  их видел. Но  мне  предварительно
позвонили об их визите.
     - Звонил знакомый вам человек?
     Генерал недоуменно посмотрел на него.
       -  А  это  имеет  значение?  Нет,  позвонил  мужчина,
представился сотрудником музея. Даже фамилию свою назвал,  я
ее запамятовал. Имя-отчество помню: Федор Трофимович.
     - Вы случайно не узнавали: есть такой сотрудник в Музее
личных коллекций?
     - Да зачем это мне?!
     Топков подумал: "Неужели, если девиц подослал Труба, он
и  именем  своим по телефону представился. Да и  в  отчестве
Трофимович есть что-то "трубное". Если Труба это был, совсем
от кокаина, наверное, крыша поехала!"
      - Товарищ генерал, - автоматически по уставу продолжал
обращаться  к  нему лейтенант Гена, - мы подозреваем  одного
специалиста   по   кражам  орденов.  Он  пожилой,   приметы:
вытянутое, треугольной формы лицо, нос спицей - в прожилках.
Употребляет кокаин и может быть в так называемом заторченном
состоянии.  Большой  знаток орденов, в беседе  на  эту  тему
способен  проявить  глубокую осведомленность.  Запомните  на
всякий  случай  его  приметы. А я в Музей  личных  коллекций
позвоню. Дайте, пожалуйста, его телефон.
      Он  набрал  номер, указанный Рузским,  представился  и
спросил  о  сотруднике с именем-отчеством Федор  Трофимович.
Директор музея ответил, что такого сотрудника у них  никогда
не было.
     - А двоих сотрудниц, девушек, вы к генералу Рузскому не
направляли?  - еще поинтересовался Топков. - К Рузскому?  Да
'  g%,  я каких-то девушек к такому уважаемому коллекционеру
пошлю?! - раздраженно ответил директор.
     Лейтенант положил трубку.
      -  Похоже,  девицы к вам приходили от того  уголовного
специалиста, которого и на самом деле Федей зовут.
      - Что вы говорите! Такие милые девушки, я с ними долго
чай пил, о коллекции рассказывал...
     - Будьте, пожалуйста, настороже. Теперь к вам могут уже
не девушки нагрянуть.
     Лицо генерала энергично напряглось.
      -  А милости просим! Рузских можно безопасно атаковать
только связанных по рукам на краю ямы.
     Топков прикусил язык.
      Перед  уходом Гена остановился полюбоваться  наградным
оружием.
     - Понимаете в таком оружии? - осведомился генерал.
     Гена начал чеканить наизусть, будто читая по книге:
      -  Награждали  золотым  и  украшенным  драгоценностями
оружием  с  надписью  "За храбрость" с конца  восемнадцатого
века. В 1849 году установлены новые образцы золотого оружия:
гривки   эфесов  положено  иметь  золотые  вместо  обтянутых
лаковой  кожей. С 1878 года лица, имеющие право на  алмазные
украшения,  при ношении золотого оружия без них могли  иметь
темляк  на георгиевской ленте и Георгиевский крест на эфесе.
Кавалеры  ордена  Анны 4-й степени с 1880 года  также  имели
право  носить знак этого ордена и темляк аннинской ленты  на
золотом  оружии. Золотое оружие как награда очень  близко  к
ордену   Святого  Георгия.  С  1807  года  удостоенные   его
причислялись  к кавалерам этого ордена, и в  1913  году  оно
стало официально именоваться Георгиевским оружием.
       Генерал  слушал  его,  вытянувшись,  как  на  параде.
Гаркнул:
     - Вот молодец так молодец!
     Он снял со стены шпагу с надписью "За храбрость".
      -  Такой  в  1812  году главнокомандующий  имел  право
награждать самостоятельно. Возьмите в руку.
      Топков принял шпагу в ладони, взял ее под эфес. Металл
клинка  зловеще  блестел, будто б не минуло почти  два  века
после окончания войны с французами.
       Лейтенант  расстался  с  генералом,  полный  глубоких
разнообразных впечатлений.

                             ***

      Федя Труба, украв руками своей бригады часть коллекции
Рузского  из театров, непрестанно размышлял о том,  что  еще
осталось в квартире генерала.
      Особенно  взволновал Трубу рассказ  девиц  о  собрании
золотого  оружия Рузского. Таких вещей почти не  осталось  в
России.  Их после 1917 года в первую очередь прихватывали  с
собой  в  эмиграцию. А то, что не смогли увезти, присваивали
новые  власти. Потом раритеты выманивали зарубежные  друзья-
толстосумы   или   тащили  такие   спецы,   как   Труба,   и
перепродавали опять-таки за границу.
      Собрание  наградного  оружия генерала  являлось  такой
редкостью,   что  Труба  не  очень  поверил  своим   молодым
агенткам.   Он   склонялся   к   тому,   что   оружие   было
дореволюционным, но вряд ли золотой отделки и  с  подлинными
драгоценностями. Тем не менее Трубу загадочные сведения  его
наводчиц продолжали волновать. Ведь если у Рузского  все  же
имелась коллекция золотого оружия, огромной удачей было б ее
украсть.
      В  конце  концов Федя, основательно нанюхавшись  коки,
решил: надо самому сходить к генералу и проверить информацию
разведчиц.
     Кокаин лишил Трубу необходимой осторожности. Серия краж
в  театрах  ему  удалась, потому  что  он  лично  в  ней  не
участвовал,  а  лишь направлял свою "грядку".  Но  тут...  В
поход   на   оружейное   собрание  Рузского   Федя   ринулся
собственной  персоной вскоре после визита к тому  лейтенанта
Топкова.
     "Кока" - это не "экстази", не какой-нибудь двигательный
кайф. Все вокруг становится прекрасным, полное ощущение, что
нет ничего невозможного, все в твоих силах. Уродливое, лихое
внутри кокаиниста словно испаряется.
      Так что, занюхав солидную дорожку "коки", Федя Труба в
отличном настроении двинулся на квартиру генерала Рузского.

                             ***

     Он позвонил в дверь.
     Теперь бдительный Рузский посмотрел в глазок и спросил:
     - Вы по какому вопросу?
      -  Я  Федор  Трофимович из Музея личных  коллекций,  -
вежливо  кивая длинным лицом, представился Труба.  -  Я  вам
некоторое время назад звонил, двоих сотрудниц своих посылал.
      Генерал  насторожился уже тогда,  когда  увидел  лисью
физиономию посетителя. После ответа у него пропали  сомнения
о том, кто находится перед дверью.
      Будь  Рузский  не офицером, прошедшим с боями  Великую
Отечественную,  и  не  носи он гордую фамилию,  Труба  бы  и
удалился ни с чем. Но генерал не привык просто так выпускать
любого   противника.   К   тому   ж   был   Рузский    истым
коллекционером.  Сволочь, грабящую  собранное  по  крупицам,
предмет к предметику, утверждающее славу России, ненавидел.
     Рузский распахнул дверь, коротко кивнул.
     - Как же, помню, помню. Были у меня двое ваших девушек.
     Он повел Федю в гостиную по длинному коридору. В первой
же  комнате Труба увидел то, о чем думал все последние  дни.
Вековой  лучезарностью  светили по  стенам  клинки  золотого
оружия!
     Генерал заметил его разгоревшиеся глаза и спросил:
     - Знаете толк в таких вещах?
     Профессор Труба ответил не хуже Топкова.
      - Как не знать?! Получившие золотое оружие вносились в
кавалерские списки. Для обер-офицеров такая награда в начале
девятнадцатого века была явлением совершенно исключительным.
Только  с  1859 года такое оружие могли получать  за  боевые
.b+(g(o  офицеры  всех чинов, имеющие уже  ордена  Анны  4-й
степени  и  Георгия  4-й степени. Офицерам  вручали  его  из
Капитула   орденов,  а  генералам,  которым   выдавалось   с
драгоценными украшениями, - из кабинета Его Величества...
     Рузский с невольным уважительным интересом посмотрел на
Федю, но сказал двусмысленно:
      -  Оправдываете вы свое назначение, Федор  Трофимович.
Прошу в гостиную.
      Там он усадил Трубу в кресло и положил на столик перед
ним альбом, посвященный истории наградного оружия.
     - Полистайте пока. Я выйду на минуту.
     Генерал вернулся в комнату с клинками, где у него стоял
телефон.  Он  быстро набрал номер Топкова.  Когда  тот  взял
трубку, Рузский тихо начал:
     - Лейтенант, это генерал Рузский. Срочно выезжайте...
      В этот миг проскользнувший за ним, не менее бдительный
Труба,  ударил  по  рычагу рукой. Другой -  вырвал  шнур  из
аппарата.
      Генерал  обернулся к нему. Федя отскочил на  несколько
шагов, выхватил пистолет и направил его Рузскому в грудь.
     - Ша! Не дергайся, папаша.
      В  этот  момент на лестничной площадке громко хлопнула
дверь старого лифта. Федя повернул голову на звук.
      Этих  секунд генералу Рузскому хватило, чтобы со стены
рядом выдернуть из наградного гнезда шпагу с гравировкой "За
храбрость".
      Генерал  молниеносно сделал фехтовальный выпад,  точно
пронзив профессору Трубе сердце!
      Труп  Феди упал навзничь. Генерал склонился над ним  и
выдернул шпагу из груди. Бросил ее на ковер, прошел к  двери
на лестницу и открыл ее. Там никого не было.
      Рузский оставил дверь открытой, ожидая приезда Топкова
с  минуты  на  минуту. Он прошел в гостиную, не взглянув  на
оплошавшего  дуэлянта,  валяющегося под  стеной,  блистающей
золотыми клинками.
      Генерал  сел  в  кресло,  где  некоторое  время  назад
располагался  Труба.  Заглянул  в  раскрытый  тем  альбом  и
продолжил его перелистывать.
       Вскоре  в  квартиру  вбежала  группа  с  Топковым   и
Кострецовым.  Генерал  встал им  навстречу  и  отрапортовал,
обращаясь к Гене:
      -  Вы были совершенно правы! Явился этот с треугольным
лицом.  Сообщил, что он несуществующий Федор  Трофимович  из
музея. Наставил на меня пистолет. Пришлось заколоть.
     - Вот Федя и стал наконец действительно несуществующим,
-   проговорил  Кострецов,  стоя  в  проходе  к  гостиной  и
оглядываясь  на  тело  Трубы,  получившего  в  самое  сердце
золотую  шпагу,  о  какой  мечтал,  замороченный  всесильным
кайфом.
      Эксперты начали обследовать место происшествия.  Когда
оперы   уходили  из  квартиры,  Топков  раздраженно   сказал
Кострецову:
      -  От  генералов Рузских только неприятности,  хотя  и
кажется  им  всегда, что вершат великие дела. Один  заставил
f `o отречься, другой нашего важнейшего свидетеля угробил.

                             ***

      Кость  и  Топков отправились на квартиру  Феди  Трубы,
которую установили через МУР.
     Много коллекционного было в жилище горе-профессора, как
и  несметных  запасов кокаина. Последнее время  Федя  больше
приобретал его. Орденов Рузского не обнаружили.
      Вместе со здешним участковым они опечатали квартиру  и
спустились на улицу, когда Топков вспомнил:
      - Сергей, на связке ключей из кармана Трубы видел я  и
автомобильные. Значит, должна у него быть и машина.
      -  Возможно, он на ней приехал, - сказал Кострецов.  -
Стоит где-то около дома Рузского.
      -  Ключи-то  были особенные, фирменные: с  брелком  на
кожаной подкладке, а на нем - монограмма с двумя английскими
"R"...
      -  Что?!  - воскликнул Кострецов. - Да это же  эмблема
компании "Роллс-Ройс"!
     - Да?! Но никакого "роллс-ройса" около дома генерала не
было. Такую машину мы бы точно заметили.
      -  Значит,  стоит  где-то Федин "роллс"...  Везет  мне
последнее время на "роллсы". Где участковый?!
      Они  догнали милиционера. Тот сказал, что гараж  этого
жильца,  возможно,  находится среди других,  на  пустыре  за
следующей улицей, и повел их туда.
      Потолковав  с  местными автолюбителями, выяснили,  где
гараж  Феди.  Кострецов достал связку  отмычек,  с  которыми
обычно не расставался. Открыл замок.
      Распахнули  воротца  и  увидели сияющий  "роллс-ройс",
словно   едва-едва   вынырнувший  из  цеха   ручной   сборки
заморского автозавода...
      Кострецов  обежал  его, рассматривая  приметы  машины,
которые почти наизусть выучил после угона от "Лукойла".
     - Тот самый, лукойловский! - ошарашенно произнес он.
      -  Что же получается? - озадаченно проговорил Гена.  -
Труба его угнал?!
      -  Не  может  быть. Кишка тонка у этого  кокаиниста  и
орденоносного  фармазона на такое. Почти уверен:  это  Гриня
Дух.
     Топков подхватил:
     - А театры грабили Труба и Дух едва ли не на пару.
     Кострецов одобрительно усмехнулся.
     - Вот именно. Так что есть о чем подумать, лейтенант.
       Опер  Кость  с  удовольствием  размял  мышцы,  двигая
плечами, и подытожил своим любимым:
     - Эхма, и не нужна нам денег тьма.

                          ЧАСТЬ II
                        СЕКС-БРИГАДА
                           Глава 1

      Не  поскупился воротила "Лукойла", владелец найденного
Jострецовым и Топковым "роллс-ройса". Отвалил операм полторы
тысячи  долларов  на двоих, хотя после  угона  о  премии  не
объявлял. Так и бывает: сваливается, будто с неба. А вот  за
"плимут", который вычислил через Черча Кострецов, ничего  от
хозяина-актера  не капнуло. Да и то сказать: "лукойловец"  -
очевидный  богач, знаменитый же актер, владевший "плимутом",
как обычно, на последние гроши отличную иномарку справил. Уж
это  артист  капитану при возвращении ему машины  талантливо
изобразил.
     С премиальных Сергей пригласил вдову убитого друга Леши
Бунчука  Катю  с ее пятилетним сынишкой Мишей  за  город  на
пикник.
      -  Пикник?  -  весело переспросила  Катя  по  телефону
Кострецова. - Уж больно эффектно звучит.
     - Ну, на рыбалку, - ответил Сергей.
     Катя рассмеялась.
     - Это точнее.
      Она  хорошо  знала, что Сергей поездки  за  город  без
рыбной ловли себе не представляет.
     Кострецов стал объяснять:
      -  Надо  ж  на уху нацеплять. А так-то все  будет  по-
пикниковски. Ты ничего с собой не бери. И мясо на шашлыки  я
сам  замариную.  Палатку возьму, будете  с  Мишкой  по  всем
правилам отдыхать.
     Еще летом Сергей приглашал их к себе домой, в гости, да
не получилось - напряженное расследование дыхнуть не давало.
Теперь он имел шанс отличиться и как рыбак, и как повар.

                             ***

     Кострецов одолжил у Саши Хромина, опера ФСБ, еще одного
мушкетера  из  их с Бунчуком троицы, старенькую  "Волгу".  В
ближайшие   выходные  загрузил  ее  под  завязку  провизией,
рыбацкими    снастями,    складными    стульчиками.     Даже
раскладывающийся  столик взял, чтобы закусывать  при  полном
комфорте.
      Ближе  к  обеду  подкатил Кострецов  к  дому  Кати  на
хроминской колымаге, остановился рядом с подъездом. Вышел из
машины  и  осмотрелся по площадке вокруг. Здесь больше  года
назад киллеры расстреляли Бунчука, а через несколько месяцев
после  этого та же "ментовская" банда пробовала  скосить  из
автоматов  и Кострецова. Сергей подумал, что если  доведется
им с Катей жить вместе, первым делом надо будет ей съехать с
этого злосчастного места.
      Больше всех ждал поездки Мишка. Он с утра сидел у окна
кухни,  высматривая Сергея. Увидев его, мальчик высунулся  в
форточку.
     - Дядя Сережа, мы готовы! Давай скорее нас забирай.
     Мать стащила его с подоконника, чтобы не продуло. Мишка
часто  болел,  из-за  этого  Катя  чуть  не  отказалась   от
приглашения  Кострецова.  Были  уже  холодеющие  дни   конца
бабьего  лета. Но Мишка до слез настаивал на поездке.  Когда
его  отец был жив, тот, такой же заядлый рыбак, как  Сергей,
часто таскал малыша по рекам. У Мишки была маленькая удочка,
a$%+ -- o Бунчуком.
      Кострецов принял на борт Катю с Мишкой. Они  понеслись
из  Москвы подальше, в Калужскую область, на хорошо знакомую
Сергею чистую речку Протву, приток Оки.
      Протва  текла под кручами старинного городка Боровска.
Раньше  там была вотчина военных, сплошь покрытая армейскими
частями.  Поэтому  заводов тут не строили,  публика  бродить
опасалась,  вот  и не изгадили Протву так, как  многие  реки
Подмосковья.
      Ближе  к  вечеру  Кострецов зарулил к Боровску,  около
которого  был  старинный Боровский Пафнутьев монастырь.  Его
основали  в XV веке, в нем содержались в заточении  протопоп
Аввакум, боярыня Морозова.
      Подъехали  к  суровым крепостным стенам с  квадратными
шатровыми башнями. Вышли из машины и зашагали внутрь.
      Монастырь  недавно начал оживать,  во  дворе  виднелся
строительный мусор. В пятиглавом Рождественском  соборе  шла
всенощная. Катя накинула косынку на голову, и они прошли под
навес  древних  церковных  сводов. Мишка,  тараторивший  всю
дорогу,  притих,  разглядывая иконы. Катя  и  Сергей  встали
рядом с группой молящихся.
      Кострецов заходил по роду службы в церковное  подворье
Антиохийского   патриархата  с  Меншиковой  башней   (храмом
Архангела  Гавриила) на своем Архангельском переулке.  Время
от времени там тоже возникали проблемы, а потом он привык  к
этим  храмам на его земле, стал как бы прихожанином.  Иногда
тянуло просто постоять и перекреститься.
      Но  здесь, в Боровском монастыре, все было по-другому.
Стоя  на службе рядом с Катей и Мишкой, среди языков горящих
свечей  и озерков лампад, Сергей остро почувствовал, что  он
мужчина,  старший, и отвечает за эту женщину и  ее  мальчика
перед ликами икон - окнами в инобытие.
      Катя  часто  крестилась, кланялась. По ее лицу  Сергей
видел,  что  она-то  сейчас думает не о  нем.  Под  возгласы
священника,  хор  певчих  Катя,  конечно  же,  молилась   за
погибшего  мужа  Лешу.  Кострецов убедился  в  этом,  когда,
уходя, Катя поставила единственную свечу - за упокой.
      Теплый  вечер снова обнял их во дворе и манил рыбацкое
сердце   Кострецова  длинными  плетями  уже  желтеющих   ив,
склонившихся над монастырским прудом, подступавшим к  стенам
обители. Сели в машину, Сергей повез на давно известное  ему
местечко.
       Он   остановил  "Волгу"  на  лужайке  берега  Протвы,
притаившейся  под  крутым склоном. Здесь  были  тоже  ивы  и
высокие  кусты.  Выгрузились.  Сергей  с  Мишкой  пошли   за
валежником для костра, а Катя распаковывала сумки.
      Костер весело пылал, освещая уходящую в сумерки  сталь
реки,  когда они дружно ели зажаренный