и  дальше, по ту
сторону. И не только тем,  что  в свободное от рейдов время парни  с красной
полосой   над  нарукавным  шевроном   шастали  парами  по  окружавшим  город
предгорьям, выявляя и поздравляя  с тем  вражьих  снайперов.  Не только этим
отличалась вторая рота. Хотя и этим тоже.
     Попадались порой во 2-й роте странные  типы с мрачными лицами, а иногда
и наоборот -- с лицами глумящимися, как один -- в звании повыше рядового, но
вот на  местном  наречии частенько  --  ни  бум-бум.  Большая  часть из  них
владела, правда, другим языком славянской группы,  чаще  всего -- русским. А
вот  некоторые -- не  владели. Неместные, короче. Тамошние.  Но  как один --
младший командный состав. Потому как -- военспецы. Наемники.
     В разведывательно-диверсионной  группе поручика Зарана  Драшнева,  или,
как  он сам  ее  называл,  "разведгруппе  специального  назначения", таковых
"неместных" насчитывалось  в аккурат четверо,  чему  сам поручик был  весьма
рад. Потому как в соседней было их всего двое, и один, ко всему -- японец.
     Вот представьте  себе: вы  -- командир, и в подчинении у вас -- японец.
Хошь по-японски с  ним объясняйся,  хошь  как. Ну, по-японски-то  конечно, в
соседней  РДГ  никто не  рубил,  ясно. Долго  их старшой  второго  военспеца
подбирал  себе,   долго.  Нашел-таки  --  кого-то  из  братьев-славян,   кто
по-французски слегка шарил. И  ничего, японец умелым воякой оказался -- пять
лет  в  Иностранном  Легионе  даром не  проходят. И  сам работал прилично, и
других  учил  --  через переводчика, на  пальцах и  матом. А иногда, в особо
запущеных случаях  --  и по-японски. "Фудо-дачи" -- "маваси-гери".  То бишь,
"Круговой  удар  ногой  из боевой стойки".  Так сказать, преодолел  языковой
барьер.
     А   поручику   Драшневу,   как  уже   говорилось,  повезло.   Наверное,
командование его любило -- на войне везение порой сильно зависит от симпатий
командования. Впрочем,  было за что его  любить  командованию. Командование,
оно ж не  безглазое,  не только приказы  диктовать,  но  и  читать  умеет...
иногда. Почитав личное дело поручика, того уже можно было начинать уважать.
     Учился  в  Союзе,  в  Рязанском  воздушно-десантном.  Закончил  почти с
отличием.  Почти  --  потому как  с политическими  дисциплинами были  у него
какие-то  там  нелады. Да и аллах с ними, с политическими. Не  в политике  ж
дело. Вернувшись домой, два года  командовал  взводом -- сначала в  десанте,
потом перевели в спецназ.  А как только заваруха началась -- так тут ему как
раз  по  специальности  масса  работы образовалось. Только разгребай.  Он  и
разгребал.  То  там  чего,  то  здесь  кого.  Но   справлялся.  За  что  его
командование, видимо, окончательно и залюбило. Справлялся-справлялся -- пока
не  попал на Город.  Город небольшой, но  важнецкий --  потому как ключик  к
другому: крупному, портовому, одним словом -- стратегическому.
     Сам-один  он бы и тут  вполне справился -- да  только вот немного таких
здесь  нашлось. На роту набралось, малыми группами  командовать, а больше --
нету. Сходил он  как-то с  местными  орлами на прогулку по ближним тылам  --
едва не  поседел.  Слава богу,  не  потерял никого,  но  возвращались "орлы"
обратно,  говорят,  на  пинковой  тяге,  чуть  оглохшие   от  его  негромких
высказываний на свой счет.  В  общем,  полная засада  с кадрами.  Но: делать
нечего -- сам стал потихоньку  учить. Хотя и хлопотно это: дисциплин  много,
народу тоже, а науки те по своему характеру тщательного подхода требуют.
     И тут -- такая везуха. В сентябре, аккурат перед самой блокадой Города,
о которой все уже давно поняли, что она -- будет непременно, стали прибывать
эти вот "неместные". Кто откуда, кто как -- но каждый в чем-нибудь эдаком да
мастер.   Кто  шмальнуть  кого  подальше  да  поточнее,  кто  взорвать  чего
поэлегантнее,  кто  сбить  чего-ни-то из  зенитки,  кто  на  танке,  как  на
"Гран-при Монако" рассекает. Даже кинологу работа нашлась -- тот себе сам ее
придумал: всех местных дворняг за месяц выдрессировал в доберманов и патрули
по Городу по-взрослому ходили, с псами злобными.
     В общем-то, до  зенитчиков да  танкистов Зарану дела было мало -- это к
"тиграм", пожалуйста,  в  окопы.  Особенно до  кинолога --  поручик,  как  и
большинство  спецназовцев, собак недолюбливал. А  вот снайперы да диверсанты
заинтересовали  его  весьма  и  весьма.  И   тут,  наконец,  любовь  к  нему
командования достигла своего апофеоза. Выделили ему от щедрот аж четверых. И
главное, трое -- вполне коммуникабельные. Один только -- некабельный, но эта
проблема сама решилась, и на него кабель нашелся.
     Значит, вот четверо. По-порядку надо.
     Руслан. Москвич.  Причем -- чеченец. Такой совсем  обрусевший, довольно
интеллигентный чеченец, мастер спорта по пулевой стрельбе, между прочим. Лет
двадцать пять  ему было, плюс-минус.  Кличка к  нему никакая  не  липла, так
Русланом и остался. Хорошо стрелял, паразит. С тысячи валил из всего, к чему
можно  приделать  оптику.  А уж  когда через неделю после их прибытия  гонцы
приперли  из  Аргентины целый транспорт  всяческой  смертоносной всячины,  и
нашел  он  среди  прочего неизвестно  как туда затесавшийся старый, до 64-го
года выпуска  "ремингтон" с матчевым  стволом  --  ой, держите  меня семеро,
вшестером  не  удержите. Эстетская винтовочка, кто в курсе  -- тот знает.  И
легла  она  ему,  эта  прелесть,  прямо  на душу.  Такое ощущение  временами
складывалось, что просто-таки  видит Руслан боковой ветер, глазами видит. Не
мазал, короче.
     Вот  Зарану  и  готовый зам  по  огневой.  Сержант  Ямбаев  собственной
персоной. Время между  боевыми у Русланчика поделилось на две части. Работал
в патрулях по вражьим снайперам -- а их в какой-то момент шибко много вокруг
Города  развелось:  местность-то  окрест  гористая,  и  какой-нибудь  сраный
пулемет калибром поболе с присобаченной к нему оптикой  на той стороне массу
проблем мог создать почти в самом центре Города. Снайперы, бля. Пулеметчики.
А по Городу люди ходят, да! И не только в форме, между прочим.
     Короче, через день, когда не бегал по  тылам, проводил Руслан несколько
часов на тех же самых облюбованных снайперами пригорочках в ожидании такого,
скажем,  сообщения  по "уоки-токи" от многочисленных наблюдателей,  кукующих
денно и нощно  на  господствующих высотах:  "Прицельный выстрел на три часа,
дистанция полтора, роджер". Откуда отсчитывать "три часа" и откуда "полтора"
--  известно. Русланчик  отсчитывал  -- и вперед, с песней. После его  песен
обычно второго выстрела не было. Погибал тот снайпер. Лишь иногда -- уходил,
если  успевал понять, что ловить ему тут нечего. Но -- это если  везло  тому
снайперу по-крупному.
     Конечно,  Руслан  не   один  ходил   --   второй  номер  рядом  всегда.
Наблюдатель, а иногда, так получалось, что и стрелок. Бывало.
     Пары такие постоянно  вокруг Города шастали,  одни  сменяли других, так
что снайперская война у супостата провалилась полностью. Такие дела.
     Ну, так вот, Руслан. Когда не хулиганил вместе со всеми по тылам, да не
снимал зазевавшихся  стрелков  с  окрестных  гор,  была  у него  еще работа.
Доставлять радость поручику Драшневу. Нет, не поймите криво, с ориентацией у
поручика  было все  нормально.  Радовался же Заран,  глядя, как  бойцы  его,
рядовые  и  необученные,  коих в группе  у  него стало всего  десять  вместо
прежних четырнадцати, становятся  потихоньку стараниями Руслана  все более и
более обученными, хоть и не менее рядовыми. Он, Заран, и сам конечно, с ними
иногда занимался --  но, как  известно, у командира всегда найдутся не менее
важные дела, чем материть закапывающего ствол в бруствер салагу или пялиться
в бинокль на девственно  чистые после длинной очереди от живота мишени, и уж
тем более  --  объявлять  выговор  с  занесением  в грудную клетку  за плохо
вычищенное оружие. А "замку" по огневой -- это вроде  по должности. Руслан и
не  филонил, дрючил  молодняк,  как  положено.  Молодняк мало-помалу  учился
стрелять и, главное, попадать.
     На выходах  Руслан  тоже  был  вполне  адекватен.  Основы спецназовской
тактики просек  в  момент, командовал  грамотно, бегать  мог быстро,  тихо и
долго. В общем, самый цимес вышел у Зарана с командиром огневой подгруппы.
     Это вот, значит, Руслан.
     Теперь  Збигнев.  Родом  из  Кракова,  на  вид  лет тридцать ему  было.
Кажется, никто так до  конца и не понял, чем именно занимался этот  поджарый
тридцатилетний мужик в прошлой жизни. Ясно было лишь, что к ремеслу "убивца"
приступил он не вчера и даже не позавчера. По некоторым косвенным признакам,
трудился где-то  в  силовых структурах польской "беспеки",  скорее всего, по
направлению "антитеррор", хотя кто его точно знает.
     На второй день после  прибытия, когда  стали  на месте выяснять, кто на
что  годится, он как-то туманно намекнул, чудовищно  коверкая русские слова,
что  "немножко умеет  драться". Заран, как  и все  присутствовавшие  при том
командиры  групп, оживились  --  оттянуться  врукопашную любили  многие. Зби
пожал плечами, вышел на утоптанный пятачок и сделал всем  приглашающий жест,
мол "извольте,  господа".  "Господа" не  заставили себя упрашивать  и  стали
выходить  на площадку по  одному,  окружая  расслаблено  стоящего  в  центре
поляка, ожидая, когда  тот намекнет, что с противниками перебор. Зби молчал,
и  для  начала  решили  ограничиться пятью  партнерами,  тем более  что  все
вышедшие  на махаловку офицеры были далеко не  ангелами, а  где-то  в чем-то
спецназовцами.
     Махались недолго.  Грамотно, с одновременными  согласованными  атаками,
молча,  без киношных  красивостей.  Как положено  махались. Через две минуты
поднявшийся  и, заметно прихрамывая, последним покинувший  импровизированный
ринг  офицер подвел итог:  "Машина смерти". И  добавил,  сокрушенно  покачав
головой:  "А ведь он, сдается мне, вполсилы работал. Даже  не сломал  никому
ничего". Больше подобных спаррингов со Збигневым не устраивали.
     Определили  Збигнева  в  подгруппу  к  Руслану.  Уж  ему-то  в  тактику
спецмероприятий вникать  особо не пришлось -- сам был "с усам". Хотя  иногда
выходили  казусы  --  скажем, вместо  полной нейтрализации  противника,  Зби
частенько норовил  взять "клиента" живым, хотя в терминаторских рейдах такая
необходимость  возникала  весьма  редко.  "Антитеррор",   одним  словом.  Но
подобные  мелочи,  в  общем, не  портили  его репутацию, поскольку,  так или
иначе, если  Збигнев  за кого-то  брался, то вреда тот причинить  уже  точно
никому не мог.  А с  ненужными "языками" никогда не  поздно было разобраться
радикально. Что и делали, как правило.
     Находясь  в  расположении  бригады,  Зби  помогал  поручику  во  всяких
мелочах, тренировал бойцов  по рукопашке, учился  сам --  у  Руслана повышал
навыки стрельбы, у Рептилии  и Хайнца овладевал,  как  ни странно, абсолютно
неведомыми ему до сих пор азами саперного дела. Ходил в патрули по городу, в
меру трескал  сливовицу,  в  основном, молча. Иногда  ругался по-польски, но
чаще   --  по-русски.  Иногда   исчезал  на   пару-тройку  дней,  с  санкции
вышестоящего  начальства, разумеется. Где и чем в это время занимался  -- не
ведал никто, включая Зарана. Наверное, чем-то важным.
     В общем, такая вот загадочная личность, хотя боец -- отменный. И на том
спасибо. Но "Збышеком" капрала Валевского не называл никто.
     Так,  Рептилия.  Вообще-то, было у него имя,  но внешность этого  юноши
прямо-таки требовала кликухи.  Нельзя такому без погоняла. Сперва,  не долго
думая, окрестили  "Очкариком". Не прижилось.  Почему-то  не моглось называть
"Очкариком" индивидуума, бесшумно проходившего на учебных  через все заслоны
и обкладывавшего объект взрывчаткой по самое "не хочу". Но -- очки-то никуда
не  денешь, как  слова из песни. Тогда попробовали "Змею  очковую".  Длинно.
Долго выговаривать. Снова не то.
     Все решилось, когда вместе  с  оружием  из  Аргентины пришло  несколько
аквалангов.  Командира бригады, осматривавшего арсенал,  сии диковины весьма
заинтересовали  --  тем более, что Город стоял на берегу  теплого моря и как
плацдарм  для  амфибийных  операций  использоваться  мог  вполне.  Худощавый
очкарик  попросил  провести соответствующую учебу -- дно посмотреть, водичку
пощупать. Разрешили.
     Тот  упаковался  в  гидрокостюм,  запихнул  в  водонепроницаемый  ранец
несколько   имитаторов,  уточнил  контрольные  точки  и,  махнув  напоследок
ластами, спиной вперед  булькнул за борт  мотобота. Остальные, вернувшись на
берег, стали ждать.
     Часов через  пять он  объявился  в  последней точке,  где  полковник  с
несколькими  заграничными  военспецами уже  окончательно потеряли  терпение,
хотя  время  еще  было.  Акваланга  на  нем  не  наблюдалось,  ластов  тоже,
гидрокомбез куда-то исчез. Очки были на месте.
     Полковник, не получивший сообщений о его прохождении ни с  одной точки,
где  должен  был появиться боец,  что-то  заорал,  стуча  кулаком по  столу.
Очкарик же,  отдав честь, стоял навытяжку, уставясь в глаза полковнику. Лишь
раз  он  позволил себе  чуть  приподнять  левую  руку и  скосить  взгляд  на
циферблат часов.
     Когда  полковник  стал  яростно  высказываться насчет утраты  казенного
имущества,  послышалось несколько отдаленных,  следовавших  один за  другим,
приглушенных   взрывов.   Все,   включая   резко   замолчавшего  полковника,
обернулись,  тревожно вслушиваясь. Взрывы прекратились,  однако  ровно через
пять секунд оглушительно жахнуло совсем рядом,  метрах в двадцати. Несколько
бойцов инстинктивно легли, брезент палатки качнулся  под дуновением  легкого
ветерка.
     В ту же  секунду  раздался писк "уоки-токи",  полковник, сохранивший, к
чести своей, самообладание, и оставшийся  на  ногах, нажал тангент  приема и
вся  палатка услышала накладывающиеся  друг  на друга  голоса  наблюдателей,
выкрикивавших  примерно  одно  и  то  же: "Взрыв неизвестного  устройства  в
расположении поста.  Жертв нет".  Очкарик  продолжал стоять,  как  стоял,  а
вечная его сутулость куда-то подевалась.
     По  дороге  к указанному очкариком  месту, где  тот сховал всю  ставшую
ненужной  на суше подводную амуницию,  начитанный Руслан тихонько спросил  у
него:
     -- "Откуда ты, прелестное дитя?"
     -- Спецкурс "Тритон". -- Коротко ответило "дитя".
     --  А... --  Протянул Руслан, и  слабо разбираясь  в  зоологии,  подвел
резюме. -- Рептилия, значит.
     "Рептилией"  и  остался, хотя амфибийные  операции так  проводить  и не
стали -- больше никто соответствующей подготовки не имел. Редкая профессия.
     А  вот навыки  работы с взрывчаткой, приобретенные Рептилией  где-то во
глубине сибирских руд, пришлись весьма ко двору.
     И стал  сержант Рептилия вторым "замком"  поручика Драшнева, командиром
подгруппы  подрывников.  А  по  совместительству  --  инструктором  роты  по
диверсионной подготовке.
     Несмотря на  молодость,  командовал он  довольно  резво, даже, пожалуй,
чересчур жестковато. Порой казалось, что к  чучмекам, как он сразу  окрестил
своих подчиненных-новобранцев, Рептилия испытывает чувства сродни ненависти.
И,  быть может, в  чем-то  это соответствовало действительности. Не  мог  он
понять, как те могут столь пренебрежительно относиться  к  такому требующему
глубочайшего уважения предмету,  как взрывное устройство. Человеку по натуре
мягкому,  пару раз приходилось ему устраивать  показательные расправы, когда
нерадивый  чучмек  обливался потом,  ожидая,  когда  рванет  у него в  руках
неизвестная  штуковина,  наскоро  смастряченная инструктором и об устройстве
которой чучмек тот не имел ни малейшего  понятия. Штуковины эти в результате
не взрывались, но седых волос "держателям" добавляли. Приходилось  и  орать,
чего Рептилия вообще терпеть не мог. Вот только по морде никого не бил, хотя
имел полное право. Может, и зря не бил. Но -- не бил.
     Странно было, что  такой человек оказался на  войне. Странно  было, что
вписался Рептил  в  группу сразу  и  прочно. Несмотря на  все шутки, которые
отпускались  по поводу его внешности и возраста, а также быстрого захмеления
в тех  редких случаях,  когда  он  прикладывался  к сливовице  -- а  он и не
обижался, поскольку сам был записным юмористом -- Рептилию по-своему любили.
Об уважении говорить даже не стоит -- поскольку в спецназе человек, которого
не уважают, не  продержится и дня. Загнобят. Ну, а  первый же  боевой  выход
Рептила  окончательно расставил все по своим местам. Сам нормально работает,
чучмеки его явно подтянулись -- прижился.
     В общем, основной  его работой стало обучение необученных. Ну, и  как у
всех, тыловое  хулиганство. Кроме  того, выходил  он  иногда и на  снайперов
вместе с  Русланом, вторым номером, поскольку стрелять  любил, хотя и  делал
это не в пример хуже своего напарника-аса.
     И, значит, Гестапо. Тот самый "некабельный" немец, с  которым из спецов
общался только  Рептил. Хотя многие  местные, на  удивление,  знали немецкий
довольно прилично. Заран вот не знал, а рядовые -- так половина будьте-нате.
     Самая,  наверное, странная фигура  из  всех,  о  ком идет  речь. Даже с
Рептилом,  который по-немецки говорил практически свободно, он ограничивался
лишь короткими фразами по делу.  Никто  так и не узнал, в каком городе Хайнц
родился,  сколько  ему  лет,  чем  он  жил  до  этой  войны.  Никто  ничего.
Единственное,   что  о  нем  стало   известно   сразу  и  что   впоследствии
подтвердилось неоднократно  --  то, что подрывник он классный. Это оказалось
тем более удобно, поскольку Рептил мог с закрытыми  глазами работать с любым
устройством,  порожденным Варшавским договором,  а  про  западные образцы  в
основном  лишь читал. Хайнц  же  -- наоборот.  А  здесь попадались штучки  и
оттуда,  и  отсюда.  Очень удобное  взаимодополнение получилось  у  сержанта
Рептилии с капралом Гестапо.
     Нет,  вот  еще  что.  Все как-то сразу просекли, что есть  у него  одна
черта, которую понимающие люди ценят больше  других,  поскольку  встречается
она в природе довольно-таки нечасто. В его присутствии, неважно: в рейде, на
учебе,  или просто  у  костра --  в  его присутствии остальные  ощущали себя
как... как в танке. Да, как в танке с закаленной толстенной броней. Надежно.
Вроде и не делает ничего такого особенного, просто сидит или идет рядом -- а
все равно  надежно. Кто встречал таких людей --  тот  поймет, ну, а  кому не
повезло -- тому и не втолкуешь внятно. Так вот.
     Может, этим и  объяснялась  та самая непонятная любовь окружающих -- от
рядовых до командира роты  -- к Гестапо? Ведь молчал, молчал ведь, зараза --
а поди  ж ты... Рептил -- так тот вообще с некоторого момента стал его тенью
--  хотя,  может  и  наоборот.  У них  какие-то  свои,  отдельные  отношения
образовались,  что окружающие, конечно, заметили,  но понять  не  могли.  Не
факт, впрочем,  что  сами  подрывники  их просекали.  Во  всяком случае,  не
говорили о том ни разу. Впрочем, о разговорчивости Хайнца уже упоминалось.
     Почему  именно  "Гестапо" --  особая история. Сперва  его  звали просто
"Хайнцем" -- имя короткое, звучное, удобное. Красивое  имя, да? Не будешь же
немчуру  "Медведем" величать  -- не  соответствует  как-то,  хотя  внешность
подходящая. Так и звали -- по имени.
     А во время второго,  кажется,  рейда,  приволокли как-то парни  Руслана
офицера, практически целого  и  совсем  живого. Зби,  в  том захвате,  тоже,
вроде, поучаствтвал. Да, точно, поучаствовал. Вышло так,  что рейд этот  был
не  только хулиганским, но и разведывательные задачи перед группой стояли, а
потому "язык" пришелся как нельзя кстати. Но офицер  попался молодой, борзый
и отважный. Хуже нет таких допрашивать.
     Ну,  Зби  плакать  по  этому поводу  не  стал, спросил только,  кто ему
поможет разговорить "клиента".  Рептил,  по привычке, автоматически  перевел
для Хайнца.  И  тот неожиданно,  как  всегда, ни