Я обомлел. Вот так встреча. В просторном кабинете за столом, заваленном
бумагами и фотографиями, сидел Шурик-гэбист.

В 1977 году я по заданию редакции выезжал в Ригу. Поскольку с билетами
было, как всегда, напряженно, я позвонил своему другу Вовке, офицеру
второго управления Генерального штаба, который имел возможность
пользоваться внутренней генштабовской кассой. Оказалось, что Вовка также
уезжал в командировку в Ригу с двумя сослуживцами и в тот же день, что и я.
"Отлично, - сказал он, - возьмем купе, доедем с музыкой".

Мы встретились на Рижском вокзале за тридцать минут до отхода поезда.
Вместе с Вовкой стоял офицер его отдела. Под два метра ростом. В сравнении
с ним Вовка, мужик довольно крупный, казался задохликом. Он протянул мне
руку и представился: "Шурик". Третьего пока не было, и мои попутчики
сказали, что ожидают еще одного Шурика. "Хороший парень, но служит в Особом
отделе. Так что ты язычок попридержи", - предупредил меня Вовка.

Второй Шурик вошел в купе одновременно с отправлением поезда и тут же
достал из портфеля две бутылки коньяка и лимоны. Я про себя разделил обоих
Шуриков на Шурика-военного и Шурика-гэбиста.

Шурик-военный также достал бутыль водки и огурцы, а из Вовкиного огромного
портфеля, как по щучьему велению, появились на столике восемь бутылок
"Жигулевского". Ночь провели весело. Шурик-гэбист балагурил и потчевал нас
анекдотами про Брижнева (до сих пор не знаю, с какой целью, то ли проверить
нас на лояльность к Советской власти, то ли показать, какой он
рубаха-парень), но военные предпочитали говорить о бабах.

В Риге офицеры устроили меня в военной гостинице, где остановились сами.
Последний день пребывания в столице Латвии выдался на редкость мерзким. С
залива дул пронизывающий ветер, дождь лил не переставая с самого утра.
Поезд на Москву уходил в двадцать два часа.

Мы встретились в скверике возле собора в шесть часов вечера и решали, как
убить четыре часа в столь сложных метеорологических условиях. Шурик-военный
предложил завалиться к одной его знакомой. Шурик-гэбист утверждал, что
лучше всего посидеть в ресторане неподалеку от вокзала. Поскольку телефон
знакомой не ответил, было принято предложение гэбиста.

Однако, когда мы подошли к ресторану, увидели на стеклянных дверях табличку
"Ресторан закрыт на спецобслуживание". Мы приуныли, но гэбист тут же
предложил оперативный план.

- Спокойно. Все беру на себя. Один из вас - ответственный товарищ из
Москвы. Остальные - сопровождающие. Кто ответственный товарищ?

Вовка и Шурик-военный посмотрели на меня. Мы все были в штатском, но
выправка и короткие стрижки моих спутников позволяли усомниться в их
высоком социальном статусе. Кроме того, ребята они были рослые, спортивные,
явно непохожие на кабинетных "ответственных товарищей".

Я вздохнул:

- Что ж. Придется пострадать за коллектив.

Гэбист уверенно подошел к дверям и, приложив к стеклу удостоверение офицера
КГБ, громко постучал. Швейцар мгновенно оценил ситуацию. Шурик с
непроницаемым лицом твердым шагом прошел в зал. Наблюдая через стекло
дальнейшие события, мы увидели, как он уверенно подошел к метрдотелю и стал
что-то сурово говорить ему. На лице последнего отразилось полное понимание
проблемы, после чего он гостеприимным жестом указал на зал. Шурик-гэбист
походил между столиками, после чего опять подошел к метру, опять что-то
сказал ему и направился к выходу.

(В поезде, когда мы со смаком пережевывали этот эпизод, он передал нам
содержание разговора, заключавшегося только в двух предложениях: "Товарищ
Иванов из Москвы сейчас будет у вас обедать. Мне нужно осмотреть зал".)

Далее все шло как по маслу. Крепко зажав под мышкой свою видавшую виды
журналистскую папку, семенящей походкой, склонив голову набок, с
важно-задумчивым взором я прошел к столику. На лице метра была изображена
умильная улыбка, означающая "мы свое место знаем-с". Он суетливо шагал
впереди меня к столику, видимо, спиной чувствуя острый профессиональный
взгляд Шурика-гэбиста. Мои "сопровождающие" сопровождали меня по бокам,
забыв прикрыть тыл. Лица у них были, как у каменных истуканов с острова
Пасха.

- Прошу, прошу, - суетился метр.

Шурик-военный отодвинул для меня стул и встал за спиной, пронизывая весь
зал взглядом человека, находящегося при исполнении служебных обязанностей.
Гэбист и Вовка стали по бокам столика, вытянув руки по швам. Метр с
деревянным лицом застыл напротив. Я взял в руки меню и сделал вид, что
внимательно его изучаю, мысленно костыляя гэбиста, который забыл меня
проинструктировать, как ведут себя "ответственные товарищи" в подобных
ситуациях. Пришлось проявить инициативу.

Я оторвался от меню, жестом указал "сопровождающим" на стол и с казенной
улыбкой изрек:

- Садитесь, товарищи. Давайте без чинов.

"Сопровождавшие", все с теми же с каменными лицами уселись за стол, положив
руки на скатерть.

Обед, точнее ужин, удался на славу. Нас обслуживали две миловидные
официантки, которые, принося очередное блюдо, не забывали каждый раз желать
нам приятного аппетита. Коньяк и минералку разливал лично метр, выказывая
при этом виртуозность и уникальный глазомер. Видно было, что он прошел
суровую школу жизни работника общепита.

У меня в кошельке лежали двадцать рублей с мелочью и, стараясь угадать
финансовые возможности моих собутыльников, я мучался вопросом: не получится
ли так, что неплатежеспособность "товарища Иванова" ляжет неизгладимым
пятном на репутацию всех "ответственных товарищей" из Москвы?

Опасения не оправдались. Когда официантка принесла счет, гэбист вынул
бумажник, отсчитал сто семьдесят рублей и отдельно положил пятерку "на
чай".

Единственным проколом данной операции было то, что метр, провожавший нас до
самого выхода, видел, что черная "Волга" у дверей "товарища Иванова" не
дожидалась и что "товарищ Иванов", как последняя падла, попилил под дождем
по направлению к вокзалу.

С обоими Шуриками я с тех пор не встречался.

По словам Вовки, этот эпизод имел успех у общих знакомых, и многие, звоня
мне по телефону, спрашивали: "Имею честь разговаривать с товарищем
Ивановым?" Сам Вовка настолько полюбил этот спектакль, что каждый раз,
когда мы встречались, выдумывал все новые сюжеты похождений "товарища
Иванова", а один раз на рыбалке после тщетного часового ожидания клева
простер руку, как Ленин на постаменте, и изрек: "Срочно направьте отряд
аквалангистов обследовать дно в районе крючка товарища Иванова".

После первого обмена приветствиями и воспоминаниями гэбист перешел к делу.

- Ну а зачем понадобились? Рэкет замучил?

- Меня интересуют подробности смерти Сидоренко.

Гэбист удивленно посмотрел на меня и спросил:

- А зачем? И какие у тебя полномочия?

Я положил перед ним свое удостоверение корреспондента "Президентского
канала". Шурик его долго изучал, потом включил компьютер и долго сверял
информацию. Наконец он сказал:

- В принципе я не обязан давать "Президентскому каналу" такого рода
информацию, но мне это не запрещено, за исключением хода самого следствия.
Сделаем так: сейчас я могу ответить на некоторые твои вопросы, поскольку
следствие не выявило пока ничего особенного. В дальнейшем, когда начнет
поступать оперативная информация, я тебе ничего сказать не смогу.

- Каковы обстоятельства убийства?

- Сидоренко с двумя сотрудниками аппарата президента выехал в Зеленоград
вчера в семь утра. В восемь пятнадцать при въезде в город машина
взорвалась. Какое было устройство, экспертиза сейчас пытается установить.
Кем оно было установлено, когда и где, пока неизвестно. Предположительно в
гараже. Цель поездки нам неизвестна. Следователь из местного отделения
милиции прибыл на место происшествия через пятнадцать минут после взрыва.
По уцелевшему номеру он определил, что машина из гаража Аппарата
Президента. Поэтому он немедленно доложил дежурному по городу, а тот
связался с Аппаратом. Еще через час нам позвонили из Аппарата, приказали
взять дело на расследование и докладывать каждый день о ходе следствия.

- Вы допрашивали его жену?

- Она еще не прибыла в Москву. Работает в нашем посольстве в Вашингтоне.

- Давно?

- Два месяца.

- Слушай, Саша, не для заметки, а лично для меня. Что ты об этом думаешь?
Ведь Константин был моим школьным другом.

Шурик внимательно посмотрел на меня. Весь его вид показывал, что он очень
недоволен возложенным на него заданием президента и моим визитом.

- Ты с ним общался последнее время?

- Нет, - солгал я.

- Ну все равно, если вы так давно знакомы и тем более были друзьями, я
обязан рассматривать тебя как свидетеля.

Его взгляд уже был взглядом профессионала. Тогда в ресторане он тоже
буравил таким же профессиональным взглядом, но тогда я знал, что это шутка.
Метр этого, естественно, не знал, и теперь, испытывая ощущения, которые
испытывал он, я прекрасно понял, почему он так суетился.

- Когда ты последний раз виделся с Сидоренко?

- Не помню. Кажется, лет десять назад.

- И, узнав, что убили человека, с которым ты не виделся десять лет, ты тут
же примчался в СБ?

Его взгляд стал очень внимательным.

"Главное - перейти опять в положение задающего вопросы. Иначе гэбист
расколет меня, как орех", - подумал я.

- Скажи, Саша, где он сейчас?

- Где ж ему быть? В морге, разумеется.

- Я могу его увидеть?

- Нет. Кроме того, он сильно обгорел. Даже хоронить будут в закрытом гробу.
Вот полюбуйся. Он протянул мне несколько фотографий. Раскуроченная машина.
Три черных обугленных трупа. Я глядел на то, что осталось от Кота, и
пытался разобраться в своих чувствах. В памяти почему-то возник
десятилетний Кот в школьной форме с пионерским галстуком, вечно веселый,
вечно таскающий какую-нибудь сладость (он был страшным сластеной) и книжку
Дюма. Несмотря на всю циничность. Кот так и остался до самой смерти
идеалистом с понятием, по Дюма, о чести, справедливости, совести. Если бы
для него, как для его босса, существовала только целесообразность, он
никогда не вляпался бы в эту историю. Я отодвинул фотографии и спросил:

- Когда похороны?

- Завтра в десять на Кунцевском кладбище.

Уходя, я чувствовал, что гэбист провожает меня внимательным взглядом.

Я пришел домой, сразу же сел у телефона, достав предварительно записную
книжку еще школьных времен, и начал обзванивать своих одноклассников,
которые после школы поступили в московские вузы и осели в столице. Как и
следовало ожидать, первые пять звонков оказались холостыми. "Здесь такие не
живут", - был стандартный ответ. Однако по шестому телефону ответила мать
Витьки Волкова, которая любезно сообщила мне, что она меня помнит по
Ленинграду (я ее, убей бог, не помнил) и тут же позвала к телефону Витьку.

Витька, услышав мою фамилию, долго не мог вспомнить, кто я такой, но когда
я сказал ему, что только мерзавцы не помнят школьных товарищей, он завыл от
восторга.

В течение десяти минут Витька добросовестно докладывал о пройденном
жизненном пути. Еще минуты три расспрашивал меня. Опасаясь, что он перейдет
к воспоминаниям, я сразу заговорил о деле.

- Ты свободен завтра утром? Как ветер. Тачка у тебя есть? "Мустанг". Тогда
предлагаю встретиться завтра в восемь тридцать возле моего дома для поездки
в неприятное место для неприятного дела.

- Старик, с тобой хоть в венерический диспансер.

- Нет, место более приличное. Поедем на Кунцевское кладбище.

- Кого провожать будем?

- Кота.

- Иди ты! Умер?

- Не своей смертью. Кто-то сильно помог. Дела-а.

- Нам надо быть там в девять тридцать. Заезжай за мной. Я назвал адрес.

- В полдевятого я у тебя.

10. ПОХОРОНЫ

Москва. Вооруженное противостояние в октябре стоило жизни 12 сотрудникам
милиции. 3-4 апреля в подразделениях ГУВД Москвы прошли мероприятия,
посвященные памяти погибших милиционеров.

Независимая газета, 3 марта 1994 г.

На следующее утро в девять сорок пять мы уже были на кладбище. Витька
припарковал своего "мустанга", который оказался стареньким "Москвичом"
выпуска семидесятых годов, возле ворот. Сидели мы молча, наблюдая за
прибывающими катафалками, ожидая, когда привезут останки нашего бывшего
председателя совета отряда.

Я заметил, что у людей, провожающих в последний путь родных, близких и
друзей, какие-то будничные, не выражающие ничего лица, и попытался
представить степень морального падения общества, для которого смерть
близких стала действительно будничным делом или, во всяком случае,
перестала быть трагедией.

Без пяти десять подъехали три катафалка, сопровождаемые несколькими черными
"Волгами" и автобусом с солдатами. Из первой "Волги" вышли двое мужчин и
женщина в черном платье, видимо, жена Кота. Ни детей, ни родителей я в
группе сопровождавших ее не заметил. Мужчины открыли задние двери
катафалков и выгрузили три гроба, обтянутых черной материей. Солдаты
высыпали из автобуса и построились в две коробки. Одна с музыкальными
инструментами, другая - с винтовками. Мужчины в штатском водрузили гробы на
плечи, оркестр заиграл траурный марш, и вся процессия медленным шагом
направилась к кладбищенским воротам. Женщина в черном следовала за первым
гробом в сопровождении двух мужчин.

Дождавшись, когда процессия минует ворота, я повернулся к Витьке, который
наблюдал за всем этим с каким-то диким напряжением.

- Пошли. Мы последовали за процессией, держа дистанцию в 30-40 шагов.
Идущая перед нами коробка солдат закрывала ее головную часть. При подходе к
воротам я увидел еще одну черную "Волгу". В салоне рядом с водителем сидел
Шурик-гэбист. Не знаю почему, но я сделал вид, что его не заметил.

Наконец процессия, свернув с дороги влево, остановилась около трех
свежевырытых могил. Начались траурные речи. Я подошел поближе.

На гробу, стоявшем в середине, - большая фотография Кота в траурной рамке.
Кот был в военной форме с погонами полковника. На гробах слева и справа
фотографии его сподвижников. Присмотревшись к одной из них, я узнал своего
знакомца, верзилу, который возил меня к президенту, а потом прятался с
Котом на явке в день нашей последней встречи. Значит, и его тоже. Среди
венков я увидел один из живых роз с красно-черной лентой, на которой
крупными буквами было написано: "ОТ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ". Родственников
погибших товарищей Кота не было. Во всяком случае, женщин. Его жена была
единственной. Это несколько удивило меня.

Подойдя к самым могилам, я оторвался от Витьки, который остался за шеренгой
солдат. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Незнакомец лет сорока
представился.

- Сазонов, помощник президента для особых поручений.

Во мне проснулась какая-то агрессивность. Я кивнул на гробы.

- Один уже отпомогался.

- Все мы смертны, - флегматично сказал новый кандидат в покойники,
президент был уверен, что вы придете на похороны и просил передать, что ваш
с ним договор остается в силе. Вы можете звонить мне в любое время и по
любым вопросам. Телефоны те же.

Раздались залпы, и под траурную музыку гробы опустили в могилы. Ханыги в
грязных спецовках начали работать лопатами. Спи спокойно, Константин
Павлович. Сазонов молча кивнул мне и отошел.

Начал накрапывать дождь. Раздалась команда, и солдаты, четко развернувшись,
печатая шаг направились к воротам на выход. Интересно, как часто им
приходится выезжать на подобные мероприятия? Вот и все кончилось. Участники
похорон, переговариваясь, направились к выходу и расселись по "Волгам".
Когда я вышел с кладбища на площадку, машины гэбиста уже не было. Мы
залезли в "мустанг".

- Слушай, Вик. У тебя есть еще час свободного времени?

- Хоть два. Хочешь помянуть?

- Нет, это потом. Потом помянем. Обязательно. А сейчас кати вот за той
"Волгой".

Я указал ему на машину, в которую вместе с двумя мужчинами села вдова Кота.

- Хочешь принести соболезнования?

- Ага. А то соболезнуют одни сослуживцы. Ни друзей, ни родственников.

Витька пристроился в кильватере "Волги", которая помчалась на большой
скорости по направлению к центру. Мы еле поспевали за ней. Поворот, еще
поворот. Наконец "Волга" остановилась у подъезда дома на Кутузовском
проспекте. Витька так резко дал по тормозам, что я чуть не ткнулся носом в
панель. Хлопнул его по плечу: "Созвонимся" - и открыл дверцу.

Из "Волги" вышел мужчина, который на похоронах неотлучно находился возле
женщины. Он открыл заднюю дверь. Женщина вышла и направилась к подъезду.
Мужик захлопнул дверцу и последовал за ней. Я мысленно чертыхнулся. Но
машина не уехала. Значит, он ненадолго. Я подождал, пока они войдут в
подъезд, и, выждав еще минуту, последовал за ними. Когда я вошел в
парадное, лифт уже поднимался. Я помчался по лестнице вверх, моля Бога,
чтобы она не жила на последнем этаже. Только бы лифт никто не вызвал, пока
я поднимаюсь.

Седьмой этаж. Я перевел дух. Черт, ведь давно собираюсь бросить курить.
Поднялся на этаж выше и стал ждать, питая слабую надежду на то, что мужик у
нее сидеть долго не будет и что никто из жильцов восьмого этажа не выйдет
на лестницу. А если выйдет, то хоть бы он меня принял за алкаша,
справляющего в подъезде нужду, а не за домушника, пасущего квартиру.

Прячась за сеткой лифта, я наблюдал за седьмым этажом. Минут через сорок
дверь квартиры слева открылась и мужик вошел в лифт. Я тут же спустился и
позвонил. Дверь открылась, и женщина в черном сказала: "Проходите". На ее
лице я не прочел ничего: ни удивления, ни вопроса.

Мы прошли в роскошно обставленную гостиную. На журнальном столике, стоявшем
у окна между двумя креслами с обивкой из светло-коричневой кожи, стояла
бутылка "Смирновской" и три рюмки. Две пустые и одна полная, накрытая
куском черного хлеба.

- Садитесь, - женщина указала мне на кресло, а затем подошла к стенке и
достала еще одну рюмку.

Ну и ну? Все это она делала настолько спокойно и даже равнодушно, что я
поражен был больше, чем если бы увидел здесь живого крокодила. Еще раз
промелькнула мысль о моральном падении нации.

Разливая водку, она посмотрела мне в глаза, и я был готов поклясться, что
ее глаза излучали насмешку. Совсем как у Кота.

- Помянем вашего одноклассника, - она подняла рюмку и одним залпом
по-мужски опрокинула ее. - Может быть, вам принести закуску? Не знаю ваших
привычек.

- Как вас зовут?

- Ольга Николаевна.

- А кто я, знаете?

- Конечно. Мы заметили вас сразу, как вы сели нам на хвост. Слишком явно. И
запросили по телефону Сазонова. Он вкратце и объяснил мне, кто вы.

- А где ваши дети?

- Сын остался в Вашингтоне.

- Он знает о смерти отца?

- Пока нет.

- А родители?

- У нас нет родителей.

Я вспомнил, что отец Кота умер, когда тому было пять лет, а мать постоянно
болела.

- Должен признаться, что я удивлен вашим хладнокровием. Вы были равнодушны
к покойному мужу?

- Я профи.

- Не понял.

- Профессионал. Такой же, как и он. Мы вместе учились, а потом работали по
парному варианту. Во-первых, самообладание - это наша профессиональная
черта, а во-вторых, мы уже очень давно были готовы к этому.

"Ну и семейка, - подумал я, - какие-то запрограммированные роботы. Хоть бы
приличия ради пустила слезу".

И хотя мне многое теперь было ясно, в душе все равно был какой-то
неприятный осадок. Я отказался от мысли задавать ей интересующие меня
вопросы в целях получения информации. Разные весовые категории. Она -
профессионал.

- Вам нужна какая-нибудь помощь?

Она отрицательно покачала головой.

- Спасибо. Вы и так уже помогли. Настоящих друзей можно определить только в
таких вот ситуациях. О его смерти знали многие, но пришли вы один.

По дороге домой я про себя проигрывал все возможные варианты, пытаясь найти
ответ на вопрос: кто убрал Кота - Темная Лошадка или те, кого не удалось
"вычистить"?

Допустим, его прикончили те, против кого Кот проводил операцию "Чистка". Но
Кот был профессионалом, причем высокого класса и с большим стажем.
Выследить его было очень трудно. Кроме того, его убили, когда "Чистка" уже
практически закончилась. Допустим, кто-то из них остался в жив