га.
   - Как, неужели Анита собиралась помогать скрывающимся евреям? - спросил
он.
   -  Странное  хобби  у  вашей  невесты,  -  заметил  Мольке,  про   себя
недоумевая, откуда такая откровенность.
   Деак несколько мгновений помедлил с ответом. Ведь  ему  было  приказано
разоблачить Аниту!
   Аниту нужно  вообще  заставить  замолчать.  Сегодняшняя  ее  встреча  с
майором  не  может  состояться,  значит,  его  "откровенность"  не  должна
поколебать доверия Мольке к агенту Аните. Наоборот, нужно,  чтобы  он  еще
больше поверил ей. Значит, нужно рассказать майору все и  так  укрепить  и
свои собственные позиции. И  Деак  произнес  великолепную  речь  в  защиту
девушки, чем подтвердил ее надежность в глазах Мольке.
   - Вы, что же, встречались с этими жидами? - спросил Мольке.
   - Только издали видел. В ресторане "Семь князей". Жаль, помешал мне  их
арестовать патруль национальной гвардии. Меня самого  забрали.  Битый  час
доказывал им в одной подворотне, прежде чем они поняли, о чем речь. А  там
- пока добежал назад, до ресторана, этих Шаашей уж и след простыл.
   Замешательство майора Мольке все нарастало. Этот мальчишка-прапорщик  с
такой искренностью рассказывает о происшедшем,  что  к  чертям  летят  все
замыслы майора.
   - Вы хоть разглядели их? - поинтересовался он.
   Деак, откинувшись в кресле, задумчиво поиграл  рюмкой  и  для  большего
впечатления нахмурил лоб.
   - Женщина очень хороша. Просто  убийственно  красива.  Стройная,  глаза
голубые, белокурая. Конечно,  не  исключено,  что  это  парик  или  волосы
красит. А мужчине на вид добрых сорок пять.  Среднего  роста,  черномазый,
как итальянец... Очень напоминает одного международного  жулика.  Не  могу
только вспомнить, как того,  черт  побери,  звали...  -  Он  посмотрел  на
Шимонфи. - Помогите, господин капитан... В  тридцать  восьмом  о  нем  еще
писали в газетах. А, вспомнил! Тарпатаки! Доктор Эгон Тарпатаки...
   Произнося это имя, Деак впился взглядом в лицо майора. Но тот ничем  не
выдал своих чувств.
   - Был в Будапеште такой популярный подпольный адвокатишка,  -  объяснил
прапорщик.
   - Интересно, - проговорил майор. - Весьма  интересно.  -  Он  отпил  из
рюмки глоток и пристально посмотрел в глаза Деаку. - И как же ваша невеста
очутилась в контакте с этими евреями?
   - Этого мне еще не удалось установить.  -  Он  небрежно  сунул  руку  в
карман и достал  конверт.  -  Разумеется,  я  все  подробно  описал.  Вот,
пожалуйста, господин капитан. - Деак протянул конверт капитану Шимонфи,  и
тот с  радостным  волнением  распечатал  его.  Значит,  Габор  никакой  не
изменник! Вот вам и доказательство. Мольке потерпел поражение.  И  Шимонфи
погрузился в чтение письма. А Мольке в эти минуты думал о том, что в руках
одним козырем больше. В том, что Деак и Ландыш - одно и то же лицо, у него
уже не оставалось  никаких  сомнений.  Как  видно,  догадался,  что  Анита
завербована,  думал  Мольке,  и  теперь  пытается  опрокинуть  все   дело,
изображая откровенность. Но что он, интересно, ответит, если я спрошу его,
когда Анита  впервые  упомянула  о  своем  намерении  спасти  скрывающихся
евреев? Готов побиться об заклад, что он тотчас же скажет:  Анита  сказала
мне об этом только сегодня, и потому я не доложил вам  раньше.  По-другому
он сказать не может. Иначе ему не объяснить, почему он так долго умалчивал
об этом. И тогда я его сразу же и арестую.
   Он испытующе посмотрел на прапорщика.
   - Когда ваша невеста попросила вас достать документы для этих жидов?
   Деак задумался.
   - А в самом деле, когда? - Он сразу разглядел ловушку, скрывавшуюся  за
этим вопросом. Он закурил сигарету и выпустил колечками  дым.  -  Если  не
ошибаюсь, впервые она  сказала  мне  об  этом  несколько  дней  назад.  Я,
конечно, не поверил, решил: дурачится. Все же я потребовал от  нее  адрес,
где они скрываются. Но все это она мне сказала  только  сегодня.  Я  хотел
арестовать их...
   - Извините, - вдруг вмешался Шимонфи, - вот тут ты, Габор, пишешь,  что
у тебя есть важное устное сообщение...
   - Да, - быстро подхватил Деак. - С этого мне, собственно, нужно было бы
начать. - Он повернулся к Мольке. - Господин майор, я  знаю  правила:  кто
слишком любопытствует, становится подозрительным. Но в  интересах  дела  я
должен взять на себя даже этот риск... Господин майор, изучая материал  на
Ференца Дербиро, я пришел к выводу, что о прибытии в Будапешт моего  брата
вам стало известно от вашего агента в Москве... Не так ли?
   Мольке  как-то  странно  посмотрел  на  Деака.   Его   поразила   такая
откровенность этого юнца прапорщика.
   - А в каком плане это вас интересует? -  спросил  он.  -  Вы  проделали
великолепную работу, господин прапорщик, раскололи Дербиро...
   - Господин майор, очень прошу, ответьте мне, если, конечно, можете...
   - Но почему? Зачем вам знать то, что...
   - Потому что у меня есть подозрение, что русские  ввели  в  заблуждение
вашего-московского агента, а  тот,  в  свою  очередь,  невольно  господина
майора.
   Мольке вдруг почувствовал себя  не  в  своей  тарелке.  Этот  мальчишка
напирает все отчаяннее.
   - А разрешите узнать, на чем основываются ваши  подозрения?  -  спросил
он.
   - Человек, которого я сегодня утром допрашивал, не Ференц Дербиро.
   Наступила внезапная тишина. Мягкая, зыбкая, как студень.
   - А кто же? - переспросил Мольке.
   Деак развел руками.
   - Этого я не знаю. Только не Дербиро - это точно. А если не  он,  тогда
что-то здесь не так.
   Шимонфи посмотрел на Мольке, затем перевел взгляд на Деака и  осторожно
спросил:
   - Разве ты знаешь Дербиро в лицо?
   - Нет, я его никогда не видел.
   - Тогда чем же вы обосновываете свои подозрения? - ястребом кинулся  на
него Мольке.
   Деак достал из кармана фотографию и протянул ее майору.
   - А вот чем, господин майор. Всмотритесь получше:  вот  это  мой  брат.
Рядом с ним Дербиро.
   Мольке долго разглядывал фотографию. На ней были изображены два крепких
молодых парня, довольных, улыбающихся. За их спинами  -  лодки  на  Дунае,
какие-то баркасы.
   - Если вы лично не знали Дербиро, откуда же вам  известно,  что  именно
этот, - он ткнул пальцем на фотографию, - должен быть им?
   - А вы прочитайте текст на обороте! "С Ференцем Дербиро  в  Геде.  Июнь
1938 года".
   Мольке  вынужден  был  смириться  со  своим  поражением.   Не   скрывая
удивления, он согласился:
   - Это, господин прапорщик, неожиданное открытие. Поздравляю.
   Деак поблагодарил за поздравление, затем рассказал, что ему  еще  утром
этот тип  показался  подозрительным.  Очень  уж  быстро  он  выдал  своего
товарища. А это непохоже на коммунистов...
   Но Мольке все еще продолжал сопротивление.
   - А скажите-ка, господин прапорщик, где вы нашли эту фотографию?
   - Дома, на чердаке, - сказал Деак и, поняв, что  ему  удалось  сбить  с
толку и даже  повергнуть  в  замешательство  своего  противника,  небрежно
продолжал: - Когда мой брат опозорил всю нашу семью, мама сказала:  "Ласло
для меня умер". И все, что напоминало о брате, выбросила из квартиры. Отец
же собрал эти вещи и отнес на чердак... А тут я вспомнил, что мой брат был
недурным фотолюбителем и сам любил фотографироваться со  своими  друзьями.
Некоторые из его фото я принес сюда и передал в лабораторию. Не  помешает,
если у нас в руках будет несколько увеличенных репродукций.
   Мольке  покачал  головой,  взял  у  Шимонфи  фотокарточку  и  долго  ее
рассматривал.
   - Все же у меня эта фотография не вызывает большого доверия.
   - А вот эта? - скромно полюбопытствовал Деак и положил  на  стол  новый
снимок. -  Это  ведь,  так  сказать,  официальная  фотография,  сделана  в
полиции, когда брата объявили в розыск.
   Шимонфи, явно наслаждаясь, посмотрел с издевкой на майора.  Как  же  он
был рад, что не обманулся в друге!
   - А это ты откуда раздобыл? - спросил он весело Деака.
   Деак снова едва заметно улыбнулся.
   - У военного коменданта типографии "Атенеум", - пояснил он.  -  У  него
фотографии всех,  кто  объявлен  в  государственный  розыск,  хранятся.  В
алфавитном порядке.
   Шимонфи жаждал расплаты с майором и потому с кривой усмешкой на  тонких
губах заметил:
   - А что, Деак прав! Тот прощелыга, которого он  сегодня  допрашивал,  в
самом деле не Дербиро.
   Если  бы  это  было  возможно,  он  облобызал  бы   Деака:   ведь   тот
действительно никакой не изменник. Ну, если и  после  всего  этого  Мольке
попытается арестовать  Деака,  тогда  майора  срочно  следует  упрятать  в
сумасшедший дом.
   Но Мольке не был сумасшедшим. Инстинкт подсказывал ему: будь осторожен,
не верь им покамест, все равно не верь, несмотря ни на что!
   - Вы всегда проявляете такую самостоятельность, господин прапорщик?
   - Как правило, - был ответ.  -  Но  когда  меня  считают  дураком  -  в
особенности. Господин майор, десять лет назад я  поставил  свою  жизнь  на
карту ради чего-то. И хотел бы честно работать. Будет обидно,  если  люди,
основываясь на каком-то глупом  подозрении,  станут  мешать  мне  спокойно
трудиться. Вот и сейчас мне стало известно, что брат  мой  жив.  Если  это
правда, я очень хотел бы с ним встретиться.
   Мольке встал, прошелся вокруг столика. Затем,  усмехнувшись,  посмотрел
на Деака.
   - Правильно, брат ваш жив,  господин  прапорщик.  И,  надеюсь,  вы  еще
повстречаетесь.
   - Я тоже, - повторил за ним Деак, - надеюсь!
   Мольке  был  истинный  игрок.  Он  умел  не  только  нападать,   но   и
обороняться. И теперь, поняв, что Деак опроверг  все  его  доказательства,
сам в душе признал: арестовывать сейчас прапорщика нет никакого смысла.  А
пока нужно просто обеспечить отступление, чтобы  не  стать  в  его  глазах
посмешищем.
   - И все же что-то тут  не  так,  господин  прапорщик,  -  заговорил  он
весело. - Вполне возможно, что малый, которого вы сегодня допрашивали,  не
Дербиро. Но то, что он был вместе с вашим братцем в  Курской  партизанской
школе, это я уж постараюсь доказать.
   Деак встал, держа руку наготове, чтобы в  случае  чего  вмиг  выхватить
пистолет: не исключено, что Мольке все же  попытается  его  арестовать,  и
тогда остается одно: стрелять. Живым в руки гестапо он не дастся.
   - Сомневаюсь, господин майор, - сказал он. - Скорее всего это заурядный
провокатор.
   - Вы велели ему вспомнить  и  записать  несколько  стихотворений  Ласло
Деака?
   - Да. Хотел проверить молодчика, действительно ли он знал моего брата.
   Мольке негромко рассмеялся.
   - Так я и подозревал, - сказал он. - Между прочим, отличная идея. -  Он
помахал бумажкой. - Ну так вот: здесь у  нас  и  доказательства.  Не  буду
читать все стихотворение до конца - типичный коммунистический бред. Да и с
точки зрения литературы тоже.
   После этого он довольно сносно прочитал вслух следующие строчки:

   Дал ты пахаря морю,
   Человеку дай волю.
   Дай ты Венгрию венгру,
   Чтоб он не был в Германии негром
   [Аттила Йожеф, "Богу"].

   Он посмотрел на Деака, улыбаясь.
   - Знакомо вам стихотворение?
   - Слышал, - задумчиво промолвил Деак.
   - Вашего братца стишок?
   - Мой брат никогда не писал стихов.
   Не в силах сдержаться, Шимонфи громко захохотал.



        "8"

   Смертельно усталый Деак сидел в комнатушке  у  "брата"  Ковача.  Старый
металлист, заделавшийся штурмовиком, с аппетитом закусывал  свиным  салом,
сочувственно поглядывая на Габора Деака. Ему-то было понятно, каково  жить
в логове нацистов, каждый день ходить по лезвию бритвы.
   Прапорщик углубился в показания Тарпатаки и его напарницы.  Чем  дальше
он читал, тем сильнее становилось его волнение: ясно, что "супруги"  лгут,
но каждый на свой лад.
   - Красавица все еще пишет? - спросил он.
   - Чешет, как из  пулемета,  -  отвечал  Ковач,  доставая  из-под  стола
бутылку. - Поверили, что мы действительно нилашисты.  Выпей-ка,  сынок!  -
Прапорщик отклонил приглашение. Ковач,  пожав  плечами,  сделал  несколько
больших глотков из бутылки красной "Кадарки".
   А прапорщик зашагал по комнате. Если  его  предположение  подтвердится,
может, даже удастся спасти Дербиро. Только  бы  Тарноки  поскорее  пришел.
Обычно он никогда не опаздывает. Взяв со стенки висевшую на гвозде гитару,
Деак провел пальцами по струнам.
   - Где это вы гитару достали?
   Ковач отер губы тыльной стороной ладони.
   - Фаркаш раздобыл. Это когда мы нилашистский патруль стали  изображать,
я ему и говорю: "Ребята,  а  ведь  настоящие  нилашисты  иногда  должны  и
грабить. И по шее дать.  Несильно,  понятно,  но  все-таки".  Ты  со  мной
согласен?
   - Но зачем же ты Тарпатаки так по скуле двинул?
   - Там другое дело, - возразил старик. - Такому дерьму не жалко.
   Деак сел к столу, уронил голову в ладони.  Его  мысли  были  об  Аните.
Горькие, обидные мысли: не хочу я ее любить, не хочу! - повторял  он,  как
ему казалось, про себя.
   - Чего не хочешь? Говорить со мной? - услышал он вдруг старого Ковача.
   - Да нет, устал я, дядя Ковач.
   - Мы сейчас все устали. - Ковач подошел к чугунке, поворошил кочергой.
   - Но я совсем по-другому устал, -  возразил  Деак  и  закрыл  глаза.  -
Здесь, внутри ноет. Бежать  хочется  куда  глаза  глядят.  А  этот  Мольке
уставился на меня, будто ему все как есть обо мне известно. Я уж и  так  и
эдак, отшучивался, притворялся. А у самого холодный пот по спине  ручьями.
Боюсь я.
   - Не боятся только дураки, сынок. -  Ковач  пересел  поближе  к  Деаку,
обнял его за плечи. - Ты что же  думаешь,  я  не  боюсь?  Жена  там  одна,
детишки опять же...
   Деак открыл глаза, благодарно посмотрел на  поросшего  колючей  щетиной
старого металлиста, на суровые черты его лица.
   - Что же вы делаете, чтоб не бояться?
   - А, разное. Накануне, как идти на задание - молюсь. Ну ты,  говорю  я,
старый бог, если я из этого дельца выскочу живым,  тогда  поверю,  что  ты
есть. Разумеется, все это я ему говорю по-латыни, чтобы он понял.
   На лице Деака мелькнула усталая улыбка.
   Ковач встал, закинул за спину автомат и пошел проверить охрану.
   - Взгляни там, - крикнул ему вдогонку Деак, - записала  свои  показания
девица Моргош?
   Псевдогоспожа Шааш на самом деле была не кто иная, как дочь  агента  по
продаже книг Белы Моргоша. Деак и его  люди  "не  поверили"  Тарпатаки  на
слово, что он агент гестапо, потребовали доказательств. И теперь Тарпатаки
и девица наперебой доказывали свою связь с нацистами.
   Деак на несколько коротких минут задремал. Проснулся, когда в комнату в
сопровождении Ковача вошел Тарноки, за ним  шла  слежка,  но  ему  удалось
"оторваться".
   Разговор получился совсем коротким. Деак сидел понуря  голову.  Ведь  в
том, что Анита изменница, теперь он убедился сам.
   - Когда ты намерен выполнить приказ? - спросил его Тарноки.
   - Сейчас, - отвечал Деак, поднимаясь.
   - Не спеши. Пока не надо. Мы не можем рисковать возможностью освободить
Дербиро.
   - Именно поэтому и нужно выполнить приказ  сейчас,  -  мрачно  возразил
прапорщик. - Через час Анита встречается с Мольке. Этой их  встрече  нужно
помешать.
   - Он прав, - подтвердил Ковач. - С  предателями  разговор  должен  быть
короткий.
   Тарноки не возражал.
   - Только осторожно,  Габор.  Без  лишнего  шума.  Думай  о  собственной
безопасности.
   Он пожал Деаку руку. Прапорщик посмотрел на часы.
   - Дербиро удастся спасти только в том случае, если мы каким-то  образом
выведем его из здания. - Он перевел разговор на Дербиро, чтобы отогнать от
себя мысли об Аните. - Я сейчас спущусь в  котельную  и  поговорю  с  этой
девицей Моргош. Надо кое-что разузнать у  нее.  И  если  подтвердится  мое
предположение, мы выручим Дербиро.
   - Ну что ж, иди поговори, - согласился Тарноки.  -  Но  не  забывай  об
Аните. Послушай, может,  лучше,  если  мы  поручим  это  дело  с  девушкой
товарищу Ковачу?
   - Нет, я кашу заварил, мне ее и расхлебывать, - возразил Деак.
   Если бы они знали, как тяжело было у него сейчас на душе, они наверняка
не отпустили его.
   Одевшись, Деак спустился в котельную.
   Ева Моргош спокойно спала на  куче  одеял.  Он  разбудил  девушку.  Ева
сонными глазами посмотрела на прапорщика  и  не  сразу  поняла,  где  она.
Только узнав Деака, улыбнулась ему с надеждой на лице.
   - Мне бы домой пора, - сказала она, - отец уже наверняка волнуется.
   - Я думаю, Ева, - негромко промолвил Деак, - что вы уже больше  никогда
не увидите своего отца. И никого другого.  -  Девушка  с  расширенными  от
страха зрачками уставилась на Деака. А когда он объяснил, что она и доктор
Тарпатаки  находятся  в  руках  борцов  Сопротивления,   то   разрыдалась,
принялась умолять сохранить жизнь, говоря, что готова искупить свою вину и
сделать все, что прикажут.
   - Поверьте, - повторяла она, - я не по своей воле стала шпионкой. Я  же
ненавижу нацистов!
   - Рассказывайте все откровенно, и я попытаюсь спасти вам жизнь.
   Девушка, захлебываясь слезами, принялась рассказывать.
   Но время торопило, ему нужно было отправляться к Аните. Деак сказал Еве
Моргош, что верит ей, и велел записать ее показания.
   - А сейчас мне нужно от вас одно письмо. Напишите своему отцу.
   Ева беспрекословно выполнила, просьбу Деака. Несколько минут спустя  он
уже шагал по улице с письмом Евы Моргош в кармане.
   Аниты еще не было дома. Никем не  замеченный,  он  проник  в  квартиру,
предварительно тщательно осмотревшись, не прячутся ли где поблизости  люди
Мольке. Он зажигать свет не стал. Включив карманный фонарик, осмотрел  всю
комнату. Нелегко ему было думать о  том,  что  через  несколько  минут  он
должен увидеть женщину, которую любил, нет, все еще любит.
   И он решил: он даст ей возможность бежать! А Дербиро, что будет с  ним?
Деак взвесил все шансы и принялся в уме  просчитывать  различные  варианты
его побега. В передней стукнула дверь. К счастью, он  сразу  же  расслышал
веселый голос Мольке. У Деака было в распоряжении ровно  столько  времени,
чтобы проскользнуть в спальню и спрятаться там в углу,  за  шкафом.  Дверь
осталась открытой. Так что  Габор  мог  отчетливо  слышать  каждое  слово,
каждый шорох. Мысленно похвалил себя за то, что не снял плаща и не повесил
его в передней. Дышал едва слышно. Рука стискивала пистолет. Вот уж на что
не рассчитывал, так это попасть в западню! Кто же  знал,  что  Мольке  сам
придет на квартиру к Аните?! "Если  несчастная  выболтает  в  разговоре  с
Мольке правду, стреляю  немедленно,  -  решил  он.  -  Но  тогда  придется
прикончить  и  Мольке.  После  чего  останется  один-единственный   способ
освободить Дербиро - это штурмовать вооруженной группой дяди Ковача здание
гестапо. Очень рискованная затея: здание охраняют отчаянные головорезы  из
эсэсовцев, они-то дешево свою жизнь не продадут".
   В соседней комнате включили радио.  Передавали  хорошо  знакомую  "Лили
Марлен". Деаку были отчетливо  слышны  шаги  Аниты  по  комнате:  вот  она
достает из серванта бутылки с напитками.
   - Очень мило, что вы слушаете  Берлин,  но  сейчас  радио  мне  мешает.
Сейчас я хочу слышать вас, - послышался вкрадчивый голос Мольке.
   Раздался негромкий смех Аниты, потом наступила тишина. Радио выключили.
   - Уж не собираетесь ли вы ухаживать за  мною,  господин  майор?  Вы  же
знаете, у меня ведь жених есть.
   Какой спокойный голос, подумал Деак. Хороша невеста, нечего сказать!
   - Да садитесь же вы. Кстати, где ваш жених?
   - Не знаю. Наливайте. Это абрикосовая. Слышала,  что  водку  вы  любите
абрикосовую.
   Деак напряженно вслушивался в их разговор. Вот Мольке  наливает  рюмки.
Хорошо бы он потом задремал от выпитого. Снова заговорила Анита:
   - Я поехала к его матери, но там его нет.
   "Действительно, чего ее понесло к моей матери? Она же знает, что  домой
я не поеду".
   - Между прочим, господин майор, откуда вы-то узнали, что я там?
   - Интуиция. А может, и  так  сказать:  мы  оберегаем  жизнь  прапорщика
Деака,  следим  за  квартирой  его   мамочки.   Абрикосовая...   Настоящая