питал к  Деаку.  Надо
бороться за правду до тех пор, пока это будет возможно,  ведь  здесь  речь
идет уже не только о Деаке, а о гораздо большем,  может  быть,  о  будущем
страны. Шимонфи хотел высказаться, но его остановил голос Мадяри:
   - Вы не видите или не хотите  видеть  взаимосвязи  всего  происшедшего,
господин капитан! Хорти и его прихвостни пытались найти  способ  выйти  из
войны, заключив сепаратный  мир.  Укрывали  английских  офицеров  прямо  в
регентском дворце. Установили радиосвязь с базами  англосаксов  в  Италии.
Полиция  объявляет  государственный  розыск   руководителей   "Венгерского
фронта", а Хорти и  его  приспешники  ведут  с  этими  людьми  переговоры.
Конечно же, вам не показалось странным, Шимонфи, почему  это  отдал  такое
удивительное распоряжение начальник генерального штаба: призвать на службу
в разведку Габора Деака. Правильно, Шимонфи, ведь 10  сентября  доверенный
человек Хорти уже вел переговоры в Москве. Цель вашего  дорогого  адмирала
Хорти в ток и состояла, чтобы с помощью  своих  приверженцев  захватить  в
городе и стране ключевые позиции.
   - Прошу прощения, - вмешался Мольке, - все  это  верно.  Кроме  одного.
Деака призвали по моей просьбе.
   Мадяри с любопытством, даже удивлением, посмотрел на немецкого майора.
   - Мне хотелось, - продолжал Мольке, - чтобы Деак постоянно был  у  меня
на виду. - И, улыбнувшись, добавил: - Так мне легче контролировать все его
действия. И я был прав. 25 сентября радиоперехватчики засекли  неизвестный
передатчик с позывными Ландыша. Запеленговать рацию им не удалось,  потому
что радист постоянно менял и волны и место.
   Полковник Герман достал сигару, закурил.
   - Значит, мы имеем дело с хорошо подготовленным агентом, - сказал он и,
повернувшись к  Шимонфи,  добавил:  -  Этот  ваш  Деак  прошел  подготовку
радиста, не правда ли?
   - Да, господин полковник.
   Переждав, пока они окончат обмен репликами,  Мольке  продолжал  доклад.
Голос его был исполнен самодовольства, жесты - величественности.
   -  28  сентября  наш  разведчик  4/5  передал   из   Москвы   следующее
сообщение...
   Для большего впечатления Мольке сделал непродолжительную паузу.
   - Ландыш, - продолжал майор, - советский разведчик. Он сидит  здесь,  в
Будапеште, скорее всего пристроился в каком-то из  наших  разведывательных
органов. 6 октября нашему агенту  стало  известно,  что  Ландыш  установил
связь с коммунистической группой  некоего  Ореха.  Агенту  назвали  только
связника, остальных членов группы он не знает. Равно как и они его. Пароль
группы: "Аллаху акбар". Отзыв: "Ия керим".
   - Господин полковник, обвинение  тяжкое  и  на  первый  взгляд  кажется
вполне убедительным... Но я  не  могу  поверить,  чтобы  Габор  Деак  стал
изменником родины.
   Мадяри грубо загоготал. Затем  с  неожиданным  для  его  грузного  тела
проворством вскочил на ноги.
   - Вы сумасшедший, господин капитан! Бела Миклош  Далноки,  брат  самого
Хорти, не был коммунистом, а все же стакнулся с красными.  -  Он  медленно
приблизился к Шимонфи, снизил голос и с презрением  спросил:  -  Вы  могли
представить себе, что ваш шурин, полковник Берецкий, военный атташе нашего
посольства в Стокгольме, однажды станет изменником родины?
   Шимонфи весь содрогнулся, словно его вдруг ударили в спину ножом. Отказ
шурина служить Салаши был самым уязвимым местом в его биографии, и Шимонфи
не любил, когда ему лишний раз об этом напоминали.
   - Шурина я презираю. И никогда не прощу ему предательства. Но  отвечать
за его поступки не собираюсь.
   Полковник Герман понимающе кивнул головой.
   - Лейтенант Таубе!
   Таубе вскочил и с готовностью  верного  служаки  повернулся  в  сторону
полковника.
   - Что вам удалось заметить интересного в поведении господина Деака?
   - Только то, господин полковник, о  чем  я  вам  регулярно  докладываю.
Прапорщик Деак не любит нилашистов. Ведет богемный образ жизни,  весел,  и
не поймешь, когда он шутит  и  когда  говорит  серьезно.  Свободное  время
проводит у своей невесты, иногда ходит в ресторан "Семь  князей".  А  если
настроение очень хорошее, даже играет на  рояле.  Больше  всего  церковную
музыку.
   - Благодарю, - сказал Герман и повернулся к Шимонфи.
   - Ну что, господин капитан? Вы все еще продолжаете настаивать на  своем
освобождении от должности или  поможете  нам  изловить  агента  по  кличке
Ландыш?
   Шимонфи смущенно смотрел в пространство перед собой.  Обвинения  против
Габора были  действительно  тяжелые.  Заподозрить  Деака  вполне  логично,
только разве Габор мог обмануть и его? Но если это все же так,  тогда  он,
Шимонфи, не имеет права жить дальше. Надо узнать правду, чистую правду.  И
если Габор в самом деле обманул его, Шимонфи знает, что предписывает честь
и долг офицера.
   - Прошу располагать мною, господин полковник, - сказал он негромко.
   - Очень хорошо, господин капитан. Иного ответа я и не  ожидал  от  вас.
Выполняйте указания майора Мольке. А сейчас идите и соберите группу. А вы,
- повернулся он к Мадяри, - объявите офицерам следственной группы  решение
вождя нации.
   Они остались вдвоем - полковник Герман и  майор  Мольке.  Майор  ожидал
несколько мгновений: может быть, полковник скажет ему хоть несколько  слов
признательности, - мол, браво, майор, в вас я  не  ошибся.  Но  тщетно  он
ожидал. Герман рассматривал инкрустацию  на  крышке  письменного  стола  и
молчал. Пауза явно затягивалась, и  Мольке  не  знал,  чем  ее  объяснить.
Стараясь   скрыть   свое    смущение,    заговорил    первым,    изображая
непринужденность:
   -  Такого  оборота  дела  Шимонфи  явно  не  ожидал.  Странный  парень.
Рассчитывать на него нельзя, но я не возражаю, чтобы он оставался здесь...
Хотя бы ради того, чтобы мне легче было контролировать  его  поведение.  -
Пронзительные голубые глаза полковника уже вцепились в лицо майора, и  это
еще  сильнее  повергло  Мольке  в  замешательство.  Но  Мольке  не   хотел
сдаваться. -  Могу  я  вас  чем-нибудь  попотчевать;  господин  полковник?
Французский  коньяк?  Абрикосовая  водка?  -  И,  не   дожидаясь   ответа,
направился к бару, где держал напитки. - Я думаю, сегодня мы заслужили.
   Полковник вынул изо рта сигару.
   - Вы полагаете?
   Мольке приблизился с бутылками к столу. На его губах замерла  смущенная
улыбка.
   - Да, господин полковник,  сегодня  мы  заслужили.  Я  расставил  Деаку
ловушку, и ему уже не выскочить  из  нее.  Разрешите  наполнить,  господин
полковник?
   Полковник Герман кивнул, затянулся сигарой, выпустил дым.
   - Мне абрикосовой, Мольке.
   Запах абрикосовой водки ударил в нос, полковник пододвинул к себе рюмку
и сильно сжал в пальцах, словно хотел ее раздавить. Но пить  не  стал.  Он
поднял взгляд на Мольке. Гладкая розоватая кожа на лбу теперь побагровела,
огоньки в глазах замерли, словно камешки.
   -  Послушайте,  Мольке!  -  сказал  он.  -  Вы  поставили  меня   перед
свершившимся фактом. Что ж, я принял предложенную вами игру...
   - Господин полковник...
   - Не перебивайте меня,  Мольке.  -  Майор  замолчал,  дисциплинированно
вытянулся, сжал губы. - В прошлом году по просьбе генерала я  взял  вас  к
себе, Мольке. Тогда вы избежали отправки на фронт и всего, что  связано  с
отступлением. Теперь я  пожалел,  что  дал  согласие.  Очень  пожалел.  Не
интересует вас, Мольке, конечная победа империи. Всегда только ваша личная
победа! И эта должность тоже нужна вам только для  того,  чтобы  до  конца
натешиться и утолить свою страсть  к  азарту,  к  игре,  чтобы  вам  вести
поединки умов с подозреваемыми. - Он заговорил громче, но голос его еще не
достиг уровня крика. - Потому что господин майор  Мольке  намерен  сделать
карьеру. - Он помолчал несколько  секунд,  окинул  взглядом  побледневшего
майора и продолжал с новой силой.  -  Мольке,  -  уже  шипел  сквозь  зубы
полковник, - мне надоели ваши детские игры. Надоели,  потому  что  у  меня
тоже есть начальники, и они этих игр не понимают. Не понимают, почему этот
Ландыш до сих пор не сорван и не  выкинут  на  помойку.  Скажите,  Мольке,
сколько политических заключенных эти ваши "ландыши" ухитрились выкрасть из
тюрьмы начиная с сентября?
   - Пятерых, - на память отвечал майор, но тотчас же поспешно добавил:  -
Но не у меня.
   - "Не у меня"! - насмешливо повторил  Герман.  -  Вот  видите,  Мольке?
Именно "не у вас". Вы думаете не об общих интересах империи! -  Голос  его
стал жестче, слова громыхали: - У нас! Понимаете?  У  нас,  немцев!  А  вы
относитесь к их числу. Сколько эшелонов взорвали группы Сопротивления?
   - Два.
   - А где сейчас находится фронт?
   - На линии Кошице, Мишкольц, Сольнок, Кечкемет.
   - Теперь вы понимаете, о чем идет речь? - почти с отчаянием  воскликнул
Герман. - Ежедневно сотнями гибнут наши лучшие офицеры... - Он посмотрел в
упор на майора, в глазах его сверкнули слезы, но он совладал с собой. -  И
в их числе мой единственный сын. А тем временем майор Мольке,  видите  ли,
ведет свой очередной "поединок  умов"  с  Ландышем.  Сегодня  27  октября.
Завтра  в  полночь  вы  положите  мне  на  стол   полное   признание   уже
арестованного нами Ференца Дербиро и, увы,  еще  пребывающего  на  свободе
Габора Деака. А в половине первого завтра же  вы  приведете  в  исполнение
смертный приговор обоим. Так решил господин генерал, и  я  рад  этому  его
решению.
   Подавленный Мольке слушал приказ. Он чувствовал  почти  физически,  как
Герман растаптывает пусть занявшую месяцы, но  великолепно  продуманную  и
хорошо организованную работу.  Нет,  он  никогда  не  согласится  с  таким
приказом.
   - А если они откажутся признаться? - спросил он.
   - Тогда вы, майор Мольке, - решительно сказал  полковник,  -  следующим
утром отправитесь на фронт. Так что кончайте играть, Мольке,  и  выбивайте
из этого Деака признание. Поняли?
   - Понял, - отвечал Мольке.
   - Вот за это мы можем выпить. -  Он  подошел  к  столу,  поднял  рюмку,
выпил.
   Вскоре полковник Герман уехал.
   Мольке сидел и смотрел в пространство перед собой. Завтра в  полночь!..
Но разве результатов можно добиваться к каким-то произвольно установленным
срокам? Полковник просто  задумал  погубить  его.  "Мой  единственный  сын
тоже". Вот в чем суть! Он потерял сына и теперь не может стерпеть, как это
майор Мольке пережил войну, уцелел.
   Майор так ушел в свои мысли, что не заметил, как в комнату вошел Таубе.
   -  Можно,  я  посижу  покурю,  господин  майор?  -  спросил  разрешения
лейтенант.
   Мольке вскинул голову и утвердительно кивнул. Таубе закурил сигарету  и
тихо, убежденно сказал:
   - Я бы на вашем месте доложил об этом деле в Берлин.
   Мольке поднял на него взгляд. Словно не  понимая  Таубе,  он  задумчиво
наморщил лоб.
   - Минуя официальные каналы? Нет, Таубе. Этого я сделать не могу.
   Он  встал,  прошелся  по  комнате  до  двери,  там  постоял   несколько
мгновений. С напускным интересом он некоторое время разглядывал витиеватую
медную ручку, затем повернулся и легкими неторопливыми шагами  вернулся  к
окну. Да, если бы он мог донести в Берлин, минуя официальные каналы!  Если
бы он мог поговорить один-единственный раз с фюрером. Тот  понял  бы  его.
Конечно, он может замучить на пытках  этих  Дербиро  и  Деака.  А  завтра,
послезавтра появятся новые дербиро и деаки. Он же, Мольке, хотел бы, чтобы
коммунистов не было больше нигде.
   - Не терзайтесь, господин майор, - сказал Таубе утешающе. - Все  знают,
что полковник Герман завидует майору Мольке.
   - Нет, Таубе,  нет,  -  оживившись,  запротестовал  Мольке.  -  Это  не
зависть. - Он подошел поближе  и,  понизив  голос  до  шепота,  сказал:  -
Полковник Герман попросту хочет меня  уничтожить.  Понимаете?  Здесь  речь
идет о хорошо организованной попытке убить  меня.  О  заранее  продуманной
попытке. - Он схватил лейтенанта за руку.  -  Послушайте  меня.  Полковник
Герман очень хорошо знает, что у нас нет доказательств против  Деака.  Вот
Герман и хочет, чтобы я раньше времени арестовал прапорщика,  не  имея  на
руках никаких доказательств. Потому что уверен: Деак не даст показаний,  а
значит, завтра к полуночи я не смогу положить ему на стол признания Деака.
Но я, дорогой Таубе, хочу жить. Пытать  Дербиро  и  Деака  бесполезно.  Им
прежде нужно предъявить изобличающие их улики, только тогда они заговорят.
И я, если еще и вы мне поможете, завтра к полуночи такие улики буду иметь.
   - Можете на меня  рассчитывать,  господин  майор.  -  Таубе  открыто  и
решительно посмотрел прямо в глаза Мольке. - Я уже прикидывал:  что,  если
назвать Деаку пароль группы?.. Если он действительно член ячейки "Ландыш",
он должен на пароль ответить отзывом. А если он никакого пароля не  знает,
сочтет меня идиотом.
   Мольке подошел к столу, наполнил рюмки коньяком.
   - А не рискованно это? И не рано ли? - Показав на  одну  из  рюмок,  он
добавил: - Приглашаю вас, Таубе, выпейте со мной.
   - Ультиматум господина полковника истекает завтра в полночь. Теперь нам
с вами уже приходится рисковать, господин майор. - Он поднял свою рюмку. -
Конечно, эту операцию с паролем надо  хорошо  подготовить.  Обеспечить  на
всякий случай путь к отступлению.
   Их разговор прервал вошедший  в  этот  момент  в  комнату  дежурный  из
дешифровочной. Таубе, как и полагается денщику, взял со стола пустые рюмки
и бутылку и, вытянувшись перед Мольке по струнке,  сделал  вид,  что  ждет
распоряжений.
   - Господин майор! Радиограмма из Москвы, - доложил  дежурный,  протянув
майору запечатанный  конверт,  затем  дал  ему  расписаться  в  журнале  и
безмолвно удалился.
   Мольке, нервничая, разорвал конверт. Таубе  с  каменно-недвижным  лицом
наблюдал.
   - Мы выиграли, Таубе, - весело сказал майор и показал ему  радиограмму.
- 4/5 установил имя  напарника  Ференца  Дербиро.  И  не  посчитайте  меня
хвастуном, но в связи с этим  у  меня  уже  родилась  гениальнейшая  идея.
Вызовите ко мне капитана Шимонфи.



        "2"

   Габор Деак сладко зевнул и нежно дотронулся до плеча Аниты.
   - Барышня, подъем!
   Он спрыгнул с кровати, поднял гардину.  В  комнату  заструился  матовый
туманный свет.
   Деак  был  высок,  мускулист,   худощав.   Поправив   ладонью   коротко
подстриженные темно-русые волосы и достав из  кармана  брюк  сигарету,  он
закурил, сел на край кровати и принялся надевать ботинки.  Чуть  приподняв
угол одеяла, поцеловал Аниту в шею.
   - Пора вставать, барышня.
   Деак пошел в ванную. Беззаботно насвистывая какую-то  мелодию,  умылся,
подумал о том, что надо бы и побриться, а то после не  останется  времени:
ведь ему еще нужно успеть переговорить с Анитой. Нет, Анита не  случайное,
мимолетное знакомство. Наверное, она и есть та  единственная,  которую  он
мог представить себе спутницей на всю жизнь. Женой.
   Габор Деак вернулся на родину из Женевы в марте 1944-го нелегально,  со
шведским паспортом в  кармане.  Вскоре  же  после  своего  возвращения  он
познакомился  с  Анитой  -  студенткой   четвертого   курса   медицинского
факультета. Она  знала  о  нем  только  то,  что  он  историк,  много  лет
трудившийся в Швейцарии. До сих  пор  он  воздерживался  открыть  ей,  что
находился в нейтральной Швейцарии  как  разведчик,  на  службе  венгерской
королевской армии,  точнее,  во  втором  главном  управлении  генерального
штаба.  Это,  пожалуй,   отпугнуло   бы   девушку,   настроенную   слишком
антигермански, кроме того, Габор Деак нюхом чуял, что отец Аниты,  инженер
Варкуш, в какой-то форме помогает движению Сопротивления, однако разговора
об этом не затевал ни с ним, ни с Анитой. И вдруг несколько дней назад тот
исчез.  Анита,  правда,  сказала,  что  отец,  работавший  в   текстильной
промышленности, по делам уехал в Трансильванию.
   Поначалу  из  Коложвара  от  отца   пришло   несколько   писем.   Анита
забеспокоилась, да это было и понятно: 11 октября Коложвар заняли русские,
и по всему выходило, что инженер остался по ту сторону линии...
   Деак услышал, как Анита встала, и прокричал ей из ванны:
   - Дашь мне чего-нибудь поесть?
   - Имеется хлеб, масло, чай.
   - Подходит, - откликнулся Габор и вошел в комнату.
   - Тебе, правда, обязательно нужно на службу?
   - Не хочу, чтобы во мне обманулись, - ответил Деак, - как сам не  люблю
обманываться в людях. Если в ком-то ошибаюсь,  потом  очень  жалею  самого
себя. - Он поцеловал ее волосы. - В тебе я не обманусь, не правда ли?
   - Не хочешь, чтобы тебе было жалко самого себя?  -  задиристо  ответила
она, заглядывая ему в глаза. На губах ее мелькнула улыбка, но  взгляд  был
грустный.
   Уверенность вдруг покинула его. Он в упор посмотрел на Аниту.
   - Ты думаешь, я обманусь в тебе?
   Анита как-то странно улыбнулась.
   -  Отвечай.  -  Он  приблизился  к  ней  вплотную,  приподнял  округлый
подбородок девушки.
   Анита потупилась, черные ресницы ее дрогнули:
   - Знай, что я и тогда все равно буду очень тебя любить.
   Деак заметил в ее взгляде неожиданно мелькнувший страх.
   - Не понимаю. - Он действительно не понял ее весьма странного ответа.
   Анита тоже поняла,  что  должна  объяснить  свой  загадочный  ответ,  и
сбивчиво добавила:
   - Война, Табор. Постоянные бомбежки. Исчезают люди.  Кругом  насилие  и
страх. А я ведь тоже  человек.  И  у  меня  не  только  сила  воли,  но  и
инстинкты. Я не знаю и не могу знать, совладаю ли я в какой-то  момент  со
своими инстинктами. Разве ты всегда уверен, что сможешь?
   - Не всегда.
   - Тогда почему ты ждешь от меня каких-то громких слов.  Я  люблю  тебя,
принадлежу тебе. Разве этого мало? - Она поцеловала его в  щеку  и  как-то
странно улыбнулась, а потом добавила: - Я пойду все же приготовлю завтрак.
   Деак остался один. Ему пришла в голову встреча с Орехом.
   Орех - невысокого роста мужчина с седеющими висками. Он, как подметил с
самого начала Габор,  был  чем-то  явно  обеспокоен.  Встретились  они  на
набережной Уйпеште. Орех перешел прямо к делу.
   - У меня два вопроса, в связи с  которыми  мы  сегодня  и  встретились.
Во-первых - о твоей невесте.
   - Об Аните?
   - Что-то неладное с ней происходит, - чуточку резко сказал Орех. - Есть
один сигнал.
   - Хотелось бы знать, кто сигнализирует.
   -  Это  неважно,  да  и  не  твоя  компетенция.  -  Орех  на  мгновение
остановился, поправил на шее потертый шерстяной шарф, пристально посмотрел
на Деака и зашагал дальше. - Я дал Тарноки одно задание  в  связи  с  этим
сигналом. О результатах он тебе расскажет.  А  ты  с  Анитой  подожди  его
прихода.
   - Но что с Анитой? - Деак схватил Ореха за рукав. - Как-никак  она  моя
невеста.
   Орех не отвел руку. Он сделал несколько глубоких затяжек, глядя куда-то
вдаль.
   - Мой связник сверху сказал, что твоей невесте  пришло  письмо.  От  ее
отца...
   -  Ну  и  что  ж  тут  такого?  Кстати,  я  читал  это  письмо.  Ничего
подозрительного в нем не нашел.
   - Прочитай еще раз. Повнимательнее.
   Дождь  посыпал  гуще,  усилился  ветер,  он  принес   отдаленный   гром
артиллерийской канонады. Некоторое время они шли молча. Уже миновали дома,
стоявшие на краю парка, и только тут Орех снова заговорил:
   - Нам надо выручать Ференца Дербиро. Спасти его можно  только  с  твоей
помощью, так что ты должен быть идеально "чистым". Будь внимателен.
   - Вы уже знаете, кто провалил Дербиро? - спросил он негромко.
   - Агент по кличке Лоза. Говорят, член партии.  Надо  бы  выяснить,  кто
таков, и покарать.
   "Покарать! - подумал Деак. - Как все просто звучит. А  где  найдешь  ты
эту самую Лозу?"
   ...Габор усилием воли прогнал от себя мысли о встрече,  снял  со  стены
гитару и заиграл мелодию старинного трансильванского псалма.  Он  негромко
пел эту мелодию, грустную и все же дарующую надежду. Вернулась Анита.  Она
принесла на тарелке бутерброды и чашку чаю.
   - А теперь ты о чем задумался?
   - Кто те двое евреев, которым ты хотела достать фальшивые документы?  -
спросил он и отложил в сторону