ил Шимонфи,  и  тот  сразу  почувствовал  себя  свободнее,
легче. Теперь всем своим поведением он хотел бы дать понять майору, что ни
капельки не боится его.
   У майора на столе стоял магнитофон, и капитан  Шимонфи  с  любопытством
уставился на незнакомое устройство. Мольке заметил заинтересованный взгляд
Шимонфи  и,  незаметно  усмехнувшись,   позволил   капитану   обстоятельно
рассмотреть аппарат.
   - Извините, что это за адская машина?
   Мольке встал, неторопливым шагом проследовал к столу и  нажал  одну  из
кнопок магнитофона.
   - Эта адская машина, господин капитан, умеет все. Вы только послушайте.
- Аппарат пришел в действие, завертелись катушки,  едва  слышно  зашуршала
стальная проволока. Вдруг из его чрева послышался голос Деака.
   - Потрясающе! - воскликнул Шимонфи. - Подслушивающее устройство?
   Мольке благодушно кивнул головой и выключил аппарат.
   - Слышать о нем я уже слышал,  -  погруженный  в  свои  мысли,  заметил
Шимонфи. - Но видеть еще не доводилось. - Неожиданно он понял, зачем вчера
вечером Мольке взял у него ключи от кабинета Деака.  Все  понятно:  именно
тогда-то в комнате и установили аппаратуру подслушивания.  Теперь  он  уже
был совершенно уверен, что немцы и его разговоры подслушивают.
   - В чем принцип действия? - спросил он.
   - Принцип очень простой. Захочется мне узнать,  о  чем  прапорщик  Деак
разговаривает с кем-то, я щелкну пальцами,  а  про  себя  трижды  повторю:
"Сезам, включайся".
   Шимонфи почувствовал себя так, как  если  бы  ему  дали  пощечину,  но,
презирая себя за трусость, он сказал:
   - Извините, я забыл, что это военная тайна.
   Мольке громко расхохотался. Он был  счастлив,  что  ему  снова  удалось
унизить венгерского капитанишку.
   - Военная тайна? - оборвав смех, сказал он. - Да перестаньте вы,  милый
Шимонфи. Профессор Поульсен запатентовал его сорок семь лет назад,  и  уже
пятнадцать лет мы используем его в разведке, а  вы  все  еще  удивляетесь?
Прошу, закуривайте.
   Шимонфи покачал головой и достал свой  украшенный  монограммой  золотой
портсигар.
   - Честно говоря, я уже ничему не удивляюсь, - возразил он, закуривая.
   Мольке почувствовал себя в своей стихии.
   - Ну что, вы все еще не убедились в виновности Деака? - спросил он.
   - Напротив, - отвечал Шимонфи. Внутри  у  него  уже  все  клокотало  от
возмущения. Успокойся, успокойся,  говорил  он  себе,  только  не  потеряй
самообладание. - Деак "расколол" Дербиро и заставил его  говорить.  Теперь
мы уже знаем, кто был напарником Дербиро. Зачем же Деаку это было  делать,
если бы он был изменником?
   Мольке развел руками.
   - Во-первых, возможно, что сведения, которые  дал  Дербиро,  -  ложные.
Если они оба уже знали друг друга прежде и теперь разыгрывают  перед  нами
комедию, что в таком случае логично. Если Габор Деак их  человек,  Дербиро
не станет его  проваливать,  а,  наоборот,  будет  спасать  до  последнего
мгновения. Давайте проведем еще один эксперимент.
   Он подошел  к  телефону,  попросил  к  аппарату  начальника  караула  и
приказал доставить арестованного Дербиро. Затем, положив трубку, пояснил:
   - Ваша задача, дорогой Шимонфи, следить только за выражением его  лица.
Кстати, вы о чем-то хотели поговорить со мной, не правда ли?
   Шимонфи кивнул.
   - Я получил письмо от  жены,  -  сказал  он.  Дрожащим  от  негодования
голосом он рассказал, что его жену, едва она пересекла германскую границу,
обобрали  до  нитки,  и  сейчас  она  в   полнейшем   отчаянии   сидит   в
Винер-Нойштадте,  не  зная,  что  делать.  Мольке   внимательно   выслушал
капитана, затем тонко, но ехидно заметил:
   - Надеюсь, господин Шимонфи, не имел в виду, что его жену "обобрали  до
нитки" германские солдаты?
   Капитан почувствовал в его  словах  не  только  насмешку,  но  и  хитро
расставленную западню. Поэтому Шимонфи предпочел более осторожно  выразить
свою мысль: грабителями были неизвестные лица в военной  форме  германской
армии. Мольке  продолжал  издеваться,  с  притворным  возмущением  покачал
головой.
   -  Как  видно,  и  на  территорию  рейха  просочились   уже   советские
диверсанты. Этот случай еще раз подчеркивает,  что  нам  нужно  как  можно
скорее прогнать красных с территории Венгрии.
   Капитан задохнулся от злобы.
   - Господин майор, как я вижу, изволит шутить?
   - Ничуть, дорогой Шимонфи, - лицемерно возразил майор. - Я очень хорошо
представляю себе душевное состояние вашей супруги...
   - Господин майор, я не  фабрикант  и  не  помещик.  Чтобы  купить  жене
норковую шубу, я копил деньги много лет...
   - Если позволите, господин капитан,  в  качестве  возмещения  ущерба  я
прикажу послать вашей супруге натуральную норку.
   - У жены и была натуральная, - заметил Шимонфи, а затем, повысив голос,
продолжал: - Мне не нужны подарки, господин майор. Я  вам  докладываю  все
это потому, что вы мой начальник, и я требую строгого расследования  дела,
наказания виновных и возвращения отнятого у моей жены имущества.
   "Ну ты, червь, -  подумал  Мольке,  -  можешь  требовать  сколько  тебе
захочется. Сделаю я с тобой что хочу. А пока поразвлекусь".
   Он встал, накрыл магнитофон скатертью и, сменив тон, сказал:
   - Составьте список пропавших вещей. За все, что произошло на территории
империи, несем ответственность мы и, следовательно, возместим вам ущерб.
   Шимонфи достал свернутый лист бумаги и положил на стол:
   - Прошу, господин майор, я уже составил его на основании письма жены.
   "Как быстро действует этот  человек,  когда  речь  идет  о  собственных
жалких манатках", - подумал Мольке и протянул руку  за  списком.  В  дверь
постучали, и вошел  немецкий  лейтенант  доложить  о  выполнении  приказа.
Мольке, не отрывая взгляда от списка, негромко отдал новое приказание:
   - Введите его сюда. Сами подождите за дверью.
   Шимонфи с любопытством посмотрел на высокого мужчину, который, шатаясь,
вошел в дверь, и с удивлением констатировал, что приведенный  арестованный
был совсем не тот человек, которого час  назад  допрашивал  Деак.  Шимонфи
перевел взгляд на Мольке, и ему стало страшно. Он хотел что-то сказать, но
майор, улыбнувшись, сделал ему  знак  молчать.  А  затем,  наклонившись  к
изумленному капитану и показывая на перечень, спросил:
   - А это что такое? Десять килограммов яичного  мыла  "Сине-красное",  в
пачках по 50 граммов. Натуральное, мирного времени, - читал  он  текст.  -
Мне кажется, на складе есть только пачки  по  сто  граммов.  Но,  надеюсь,
супруга ваша поймет, что сейчас война. -  Он  выпрямился  и  положил  лист
обратно на стол. - Я распоряжусь, господин капитан. - И подошел к  Ференцу
Дербиро. Разглядывал его в течение нескольких мгновений, затем  сказал:  -
Вы чудак, Дербиро. И глупо врете. Три дня назад я спросил,  знаете  ли  вы
Габора Деака.
   - Не знаю, - ответил Дербиро.
   - Так вот Габора Деака мы  вчера  вечером  арестовали.  И  он  уже  дал
показания.
   - Все равно не знаю, - сказал Дербиро, совершенно уверенный в том,  что
этот немец-майор врет. Ведь он сегодня  утром  своими  ушами  слышал,  как
кто-то крикнул из окна, пришел  ли  на  службу  прапорщик  Деак.  А  потом
донеслась песня Деака "Уже пропели петухи". Он сразу узнал его по  голосу,
потому что у Габора тот же характерный голос,  что  и  у  старшего  брата.
Согласные он выговаривает очень старательно и  немножко  на  палоцкий  лад
[палоцкое наречие - диалект венгров, живущих на северо-востоке страны и  в
Словакии], а букву "р" они оба произносят до хруста  твердо.  Значит,  это
Деак песней давал ему знать: держись, мол, Дербиро. И он понял его сигнал.
   - Вы знаете друг друга, -  настаивал  Мольке.  -  Я  устрою  вам  очную
ставку.
   - И тогда я тоже не  скажу  вам  ничего  иного.  -  Ответ  Дербиро  был
решителен. Но про себя он подумал, что долго ему не выдержать. Если Деак с
ребятами не выручат - ему конец.
   - Долго вы собираетесь запираться?
   - Не знаю, - честно сказал Дербиро.
   - Глупый вы человек, - слышал он как сквозь вату  голос  майора.  -  Не
хотите понять, что ваша карта бита. Мы  знали  заранее  о  вашем  прибытии
сюда. Знали ваш пароль и ожидали вас.
   "Это  все  верно,  -  думал  Дербиро,  -  увы,  все  верно.   Произошло
предательство. Но кто предатель?" Вдруг ему стало  дурно,  он  пошатнулся.
Теперь голос майора доносился к нему совсем  издалека,  и  он  понял,  что
вот-вот упадет.
   - Мне вас жаль, Дербиро, очень жаль. Скажите, а стихи вы любите?
   Дербиро открыл глаза.  Майор  сидел  у  стола  и  равнодушным  взглядом
смотрел на него.
   - А как вы считаете, Ласло Деак хороший поэт? - спросил Мольке.
   Дербиро мгновенно почувствовал ловушку. А может быть, он уже свихнулся?
Он бы и этому не удивился. На всякий случай отвечать не  стал.  Что  нужно
Мольке от Ласло? Вдруг и его схватили?
   - Ну, так какие же стихи он писал? - Мольке словно забыл о своей  роли.
Голос его был грубым, почти рычащим.
   "Что-то тут не так, - мелькнуло в мозгу у Дербиро.  -  Какую-то  хитрую
игру затевают гестаповцы, а ему неизвестны  правила  этой  игры".  Но  ему
показалось, что в данный момент игры инициатива находится уже не  в  руках
майора. Кто-то диктует ему темп. Скорее инстинктивно он сказал:
   - Мне думается - хороший поэт.
   - А вы могли бы написать по памяти несколько его стихотворений?
   - Если дадите карандаш и бумагу.
   - Правильно,  -  примирительно  проговорил  Мольке.  -  И  одновременно
напишите, с каким заданием вас перебросили в Венгрию и как вы поддерживали
связь с Табором Деаком.
   Но Дербиро уже не понимал смысла слов Мольке, вновь накатилась боль,  и
он потерял сознание.
   Мольке позвал лейтенанта.
   - Отведите обратно в камеру. Пусть врач вернет его в чувство.  А  затем
дадите ему бумагу и карандаш. Кончит  писать  -  принесите  его  показания
сюда.
   Шимонфи с ужасом слышал распоряжения Мольке и  где-то  в  глубине  души
завидовал ему - его решительности и покоряющему волю поведению. Когда  они
остались одни, он негромко спросил:
   - А что, вы в самом деле арестовали его жену?
   - Деак подал великолепную идею, - сказал Мольке. - Мне нужно  заставить
заговорить Дербиро. Он ключ к разгадке.
   - А чего вы намерены добиться с помощью стихов Ласло Деака?
   Мольке многозначительно улыбнулся.
   - Вы не понимаете?
   - Я что-то совершенно сбился. Сейчас я уже не понимаю и того, зачем  вы
поручили Деаку допрашивать ненастоящего Дербиро?
   - Не хочу вас обидеть, дорогой Шимонфи,  -  сказал  Мольке,  -  но  мне
думается, вы совсем не владеете тонкой механикой допросов. Вот, к примеру,
мой московский агент донес: Габор Деак не знает Ференца Дербиро. Дальше  я
рассуждаю так: и хорошо, что не знает,  тогда  я  могу  подменить  Дербиро
своим хорошо подготовленным агентом. И я поручаю агенту заучить  биографию
Дербиро. Делаю это вот с  какой  целью:  если  Деак  -  русский  разведчик
Ландыш, то обязательно попытается установить контакт с Дербиро.
   - Но он не установил его, - заметил Шимонфи.
   - Не установил. Скорей всего заподозрил что-то неладное, хотя конкретно
ничего не знает. Или слишком осторожен. На это указывает и тот  факт,  что
он попросил Дербиро написать  ему  несколько  стихотворений  Ласло  Деака.
Наверняка хотел проверить, знает ли мой агент его брата.
   - Понял, - сказал Шимонфи. - У вас блестящее чутье, когда вы  избираете
тактику допроса, господин майор. Настоящий Дербиро напишет настоящие стихи
Ласло Деака и передаст их вашему агенту.
   - Совершенно верно. И вокруг нашего  друга  Деака  еще  туже  затянется
петля.
   Шимонфи задумчиво посмотрел в пространство.
   - Еще один вопрос, господин майор, - сказал он. - Истинный  Дербиро  не
выдал имени своего товарища. Значит, ваш агент выдумал, когда сказал,  что
его напарник - Ласло Деак.
   - Он сказал правду. Ласло Деак в Будапеште. Так радировал мой агент  из
Москвы. А вот почему я сказал об этом прапорщику, я  думаю,  вам  понятно?
Теперь он сделает все, чтобы встретиться со своим братом.
   Мольке взял со стола список вещей и еще раз пробежал его глазами:
   - Скажите, вы все записали? Не пропустили случайно чего-нибудь?
   - Кажется, все, - отвечал Шимонфи.
   - Может быть, прочитаете еще раз письмо вашей  супруги?  -  посоветовал
майор.
   Шимонфи ощупал карманы.
   - Я, вероятно, оставил его у себя в комнате.
   Мольке с улыбкой выдвинул ящик стола и небрежно заметил:
   - Случайно у меня есть копия. Прошу.
   Шимонфи с изумлением уставился на него. Он чувствовал себя униженным до
такой  степени,  что  ему  хотелось  заплакать.  Мольке  наслаждался   его
беспомощностью и издевательски улыбался, хотя тон у него  по-прежнему  был
вежливым, приятельским.
   - Увы, увы, отказывает вам память, господин капитан. Ваша милая супруга
писала только о пяти килограммах мыла. Между прочим, она  весьма  дружески
отзывается о нас, немцах: "Эти негодяи совершенно меня обобрали..." Бросив
на стол копию письма, Мольке Взглянул на Шимонфи.
   Заикаясь, капитан спросил:
   - Вы что, не доверяете мне?
   Вместо ответа Мольке включил магнитофон. Шимонфи узнал свой собственный
голос: "По приказу вождя нации руководство разведывательным отделом принял
майор Мольке. - Тебя сместили?"
   "Да, это Деак", - подумал Шимонфи.
   "Еще нет. Для виду я остался руководителем  отдела,  а  Мольке  -  моим
советником. Конечно, с правом отдавать распоряжения и всеми  полномочиями.
А я стал подставным лицом..."
   -  Слушайте  меня  внимательно,  Шимонфи,  -  сказал  Мольке,  выключая
аппарат. - Я не хотел бы,  чтобы  Деаку  стало  известно  о  том,  что  он
находится под следствием. За сегодняшнюю  вечернюю  операцию  персональную
ответственность несете вы.
   В Шимонфи пробудилась какая-то доля гордости.
   - Господин майор, это оскорбление!
   Мольке презрительно улыбнулся.
   - Пока мы еще не можем вызвать друг друга на дуэль, Шимонфи.  И  потом,
насколько я понимаю, вы хотели бы вновь встретиться с  вашей  супругой.  А
визу на поездку в империю нужно еще заслужить. Теперь идите!
   И он насмешливо посмотрел вслед трясущемуся от страха капитану.



        "5"

   Габор Деак сидел у  рояля  и  негромко  наигрывал.  В  ресторане  "Семь
князей"    было    многолюдно.    Под    низким    потолком     веселились
солдаты-отпускники, завсегдатаи, молодые влюбленные, гуляки,  проститутки.
А Деак разглядывал Шааша и его жену и гадал, почему же опаздывает Анита.
   Руди, официант, худощавый пятидесятилетний  мужчина,  извиваясь  змеей,
пробирался  между  столиками.  Не  выдавалось  свободной  минуты,  а   ему
обязательно нужно было поговорить с Деаком.  Руди  устал,  но,  хоть  и  с
трудом, скрывал эту усталость. За прилавком бара  стояла  толстая  госпожа
Щюц и усердно наполняла рюмки ромом и водкой, взглядом указывая Руди,  где
его ожидают. Старый  аккордеонист  дядя  Лайош  стоял  возле  рояля  и  по
обыкновению грыз спичку.
   Деак оборвал игру. В зале захлопали. Он застенчиво улыбнулся и  пересел
к своему столику. Разминая пальцы, сказал:
   - Больше не идет. Разучился, дядя Лайош.
   - Да что вы, господин учитель. Вот вернетесь из армии, сколотим с  вами
хороший оркестрик!
   Один фронтовик поманил к себе Лайоша, старик отошел от Деака и  заиграл
на аккордеоне. Возле бара поднялся такой шум, что сидевшие  в  зале  гости
уже с трудом понимали друг друга. Дым плыл по залу густыми клубами, но  по
условиям  светомаскировки  нельзя  было  открыть  окно,  чтобы  проветрить
помещение.
   Деак  мрачно  смотрел  на  горланящую  песни  публику.   В   семидесяти
километрах фронт, а здесь и  повсюду  в  городе  -  веселье,  беспробудное
пьянство. Сейчас бы самая пора всем им быть в лесах, драться с  фашистами,
стрелять нилашистов. "Эх, какой же я дурак-идеалист! -  подумал  он.  -  И
очень устал. Это тоже нужно принять во внимание".
   Руди на мгновение остановился у его стола, негромко сказал:
   - Все в порядке.
   - Дай меню, - сказал ему Деак.
   Руди положил на стол меню.
   - Немедленно сообщи Тарноки: завтра в полночь Дербиро расстреляют.  Мой
брат в Будапеште. Нужно разыскать его. Таубе назвал мне пароль, но  я  ему
не ответил. Послал его к тебе с кольцом и  с  обычной  для  таких  случаев
легендой.
   - Он уже был у меня, пока не занимайся  им.  Скорее  всего  провокатор.
Шааши чем-то очень обеспокоены.
   Деак посмотрел в сторону столика профессора и его  жены.  Они  негромко
разговаривали. Профессорше  было  на  вид  не  больше  двадцати  пяти.  На
роскошной копне ее белокурых волос красовалась модная шляпка  -  "тюрбан".
Деаку показалось, что откуда-то он уже знает профессора.
   - Ну заказывай что-нибудь, - заторопил его Руди.
   - Аппетита нет, Руди. Принеси мне только коньяк.
   За  соседним  столом  громко  заспорили.  Маленький  человечек,  силясь
перекричать музыку, хвалил Гитлера и Салаши и требовал, чтобы Лайош сыграл
для него "Эрику" [популярная  немецкая  песня  военного  времени].  Многие
закричали на него, но фронтовик пьяным голосом запел:

   Везли меня в Галицию,
   Деревья плакали навзрыд...

   Кто-то подхватил песню, другой, третий, а дядя Лайош  -  в  надежде  на
чаевые - старательно подыгрывал им.
   Дым уже щипал глаза, и Деаку хотелось выйти на свежий воздух, но он  не
мог покинуть своего места за столиком. Страшила  его  эта  операция.  Деак
боялся, что Тарноки окажется прав, и тогда он уже окончательно разуверится
в Аните.
   Он задумался. Воскресил в памяти милые воспоминания  минувших  месяцев.
Нет, не мог он так ошибиться! Анита любит его.  Конечно,  если  он  сумеет
осуществить свой замысел, то очень быстро узнает,  где  же  правда.  Нужна
только выдержка.
   В зал вошла Анита. Она сразу же заметила  Деака  и  поспешила  к  нему.
Прапорщик встал, поцеловал ей руку, помог снять пальто и  повесил  его  на
вешалку, изобразив на лице улыбку. Анита, озабоченная, но и не  скрывающая
своего волнения, села к столу.
   - Принес документы?
   - Все в порядке, - еще приветливее улыбнулся Габор, желая успокоить ее.
   - Позвать их сюда?
   - Подожди. - Деак взял  девушку  за  руку.  -  Выпьешь  чего-нибудь?  -
спросил он и сделал знак Руди. - Принесите один коньяк.  Да  перестань  ты
нервничать, Анита.
   - Ох, скорее бы все это кончилось.
   Руди принес коньяк и безмолвно удалился.
   - Выпей, - сказал Деак. - Лучше будет.
   Анита приподняла рюмку, но пить не стала.
   - После полудня у меня был Мольке, - сказала она и поставила  рюмку  на
стол, так и не пригубив. - Он  сказал,  что  твой  брат  будто  бы  жив  и
находится сейчас в Будапеште. Думаешь, это возможно?
   - Все возможно, Анита. Твое здоровье!
   Он буквально заставил девушку выпить коньяк.
   - Передай мне документы, - сказала Анита, - я отнесу им.
   Деак сочувственно посмотрел на нее. Пододвинувшись поближе, шепнул:
   - Ты, конечно, знаешь, если Шааши провалятся, они нас  продадут.  Тогда
нам с тобой конец.
   - Не продадут, - неуверенно  возразила  девушка  и  помрачнела.  -  Так
хочется умереть! С утра, с самого утра только об одном и думаю и не нахожу
никакого выхода. Наверное, с ума сойду скоро.
   Деак сжал ей руку.
   - Погоди, соберись. Первым делом нужно время выиграть. Пока еще живы мы
оба, и твой отец, и я тоже. И есть надежда, что оба уцелеем. Когда у  тебя
встреча с Мольке?
   Анита провела по лбу тыльной стороной ладони.
   - Он вечером будет звонить. -  Пересиливая  слабость  и  заставив  себя
сохранить спокойствие, предложила:  -  Передадим  им  документы  и  уйдем.
Ладно?
   Но до  этого  очередь  уже  не  дошла,  потому  что  в  дверях  выросли
нилашистские штурмовики. Музыка мгновенно оборвалась, певичка умолкла, и в
неожиданно наступившей тишине какой-то грубый, хриплый голос сказал:
   - Облава! Всем оставаться на своих местах! Приготовить документы!
   Вооруженные нилашисты заняли все выходы.
   Трое начали проверку документов. Анита  побледнела,  ее  бил  озноб,  с
выражением ужа