детишки --
совсем маленькие, по пять лет.  И  карман воспитательницы, в  котором найден
ключ --  тоже метрах в  полутора от земли.  Но  это  --  только что касается
фактической стороны дела.  А  ведь кроме этого, -- Семен  Семенович разогнул
второй палец и развел руками, -- есть еще психологическая сторона!
     --  Да  нет,  это  же  бред!  Не  проходит!  -- сердито  сказал  Михаил
Сергеевич.
     Шурик  молчал.  Михаил  Сергеевич,  подумав  немного, спросил:  --  Ее,
все-таки, точно повесили? Может, все-таки, как-то сама?..
     Семен Семенович пожал плечами, глядя в окно, снег все валил и валил.
     --  Или,  может быть...  этот наш...  --  он  поморщился,  --  "кто-то,
остававшийся в доме"... убрал подставку? -- опять принялся за свое Шурик.
     -- И стер с нее  все  отпечатки! -- брезгливо глядя  на Шурика, добавил
Михаил  Сергеевич. -- Да  и зачем  им было двигать  среди  ночи  мебель, сам
посуди!
     Семен Семенович вздохнул и  еще раз, очень  подробно, объяснил, как  по
веревке, на которой висит груз, можно точно определить, повесили груз на уже
висевшую веревку, или подняли этот груз на метр за свободный конец.
     Все замолчали, Михаил Сергеевич, а потом и  Шурик с Семеном Семеновичем
выпили пива.
     --  Значит,  --  сказал Шурик,  -- мы на данном этапе знаем  следующее:
дверь заперта изнутри, убийца из дома не выходил. В доме никого постороннего
тоже  не  было,  --  Шурик  опять  взял  кружку. --  Следовательно,  девушка
повесилась сама, -- он залпом допил пиво. -- Чего тоже быть не могло, так?..
     Михаил Сергеевич молча  принялся чистить скумбрию, швыряя клочки рыбы в
тарелочку с окурками.
     В  противоположном  углу  зала  раздался  вдруг  чей-то  оглушительный,
истошный вопль:
     -- Собчак!!!.. А-а-а! Собчак!!!..
     Все вздрогнули.
     Где-то на  пол грохнулась кружка,  в  наступившей на  мгновение  тишине
стало слышно, как отскакивают  от  кафельного пола  ее  осколки.  Еще  через
секунду все взорвалось.
     Крикнувшему  "Собчак!"  дедушке  соседи  по  столу  пытались  объяснить
насколько тот был  не прав,  тот ругался в  ответ и  прикрывал локтем  лицо,
кто-то  его  защищал, остальные  хохотали,  перегнувшись  от смеха  пополам.
Кто-то, правда, ворчал, что  и  действительно  начал говорить  Собчак,  надо
послушать.
     Парень  и  девушка  у соседнего столика хохотали громче всех,  басовито
повторяя "Собчак! Собчак!..".  Кто-то  для  пущего смеху швырнул скумбрией в
громкоговоритель.  Смеялись все. Стало как-то уютно, казалось, потеплел даже
желтый свет, льющийся из-под серого  потолка и освещающий за оконным стеклом
медленно проплывающие по диагонали мохнатые снежинки.
     Шурик,  глядя куда-то в сторону, сказал вдруг: -- И все-таки, раз уж мы
договорились  перебирать все  без  исключения  версии, то  должны  набраться
мужества обсудить и эту...
     Он пожевал рыбку,  выплюнул ее  и спросил: -- Значит, вы  говорите, что
дети дверь за убийцей запереть не могли.
     --  Для  этого,  --  ответил  Семен  Семенович,  внимательно  глядя  на
напряженно  думающего  Шурика,  --  им  понадобилось  бы дважды  подставлять
табуретку   --   запирая   замок   и   возвращая  ключ   в   карман  висящей
воспитательнице. Ты можешь себе такое представить?
     -- Уж лучше я замерю диаметр канализационных труб, тоже мне логик!.. --
возмутился Михаил Сергеевич.
     -- Действительно, Шурик,  ты  только представь себе, -- продолжал Семен
Семенович,  -- пятилетнего карапуза, зачем-то  кладущего ключик  в  кармашек
нянечке... у которой язык уже вывалился на четыре пальца...
     Шурик поморщился.
     --  И тогда  уже, -- брезгливо сказал  Михаил Сергеевич, -- я, на твоем
месте, лучше представил бы себе, что наружную дверь заперла  сама нянечка! А
они, как-то случайно, играючись убрали,  не оставив отпечатков, подставку, с
которой та прыгнула...
     --  Да  не  было  подставки! --  рассердился  Семен  Семенович.  Михаил
Сергеевич замолчал... Шурик допил очередную кружечку.
     --  А  что,  кстати, сказали...  э...  ребятишки? -- спросил он  Семена
Семеновича. -- Их спрашивали? Или они в съезд играли?..
     -- Попробовали осторожно спросить. Все сказали, что ничего не знают.
     Шурик думал, обхватив  голову обеими руками и  шевеля беззвучно губами.
Михаил Сергеевич глядел на снег за окном  и  цедил пиво,  окунув в него усы.
Подошла старушка-уборщица в сером засаленном халате и коричневой морщинистой
ручкой сгребла со стола бумажные тарелки.
     -- Так, -- сказал Шурик. -- Я чувствую, как вы относитесь к тому, что я
думаю. Поэтому первым делом показываю, что я не мог к этой версии не прийти.
Логика, никаких эмоций. -- Шурик  показал два пальца: --  Основных  версий у
нас -- всего две. Какое-то  действие совершает либо сам человек -- это у нас
отпадает; либо, и это так -- кто-то другой. Кто? -- Шурик  посмотрел в глаза
Семену Семеновичу, потом Михаилу Сергеевичу. Оба отвели взгляд. Шурик поднес
к  губам  кружку,  понял,  что  она  пустая,  выругался  и придвинул  к себе
последнюю.  --  Какой  вывод следует  из  того, что  убийца уйти не  мог? --
спросил  он. -- Если это не самоубийство, то вывод  один, -- все молчали, --
убийца остался внутри. Логично? Только не нужно эмоций.
     Михаил  Сергеевич мрачно смотрел в  окно; Семен Семенович тронул его за
рукав,  тот  отдернул  руку. Повернувшись  к  Шурику, Семен Семенович сказал
грустно:
     -- Что ж, действительно.  Логика. Я знал,  что  ты, со  своим  методом,
дойдешь и  до этой... страшной...  версии... -- Шурик, широко  открыв глаза,
смотрел  на  Семена Семеновича.  -- Честно говоря,  уже  давно  ожидаю  этой
версии. Ты вполне последователен...
     Семен  Семенович  оглядел шумный  зал,  криво ухмыльнулся, заметив, как
лысый  юноша  теперь  уже  сам пытается обнять  сердито  упирающуюся  в него
локтями  девушку;  взглянув опять  на  Шурика,  Семен  Семенович  помрачнел,
вздохнул.
     --  Детей,  как  я  уже  говорил, --  голос  Семена  Семеновича  звучал
спокойно, -- было  четверо:  два мальчика  и  две девочки, все очень славные
ребятишки... Настолько  славные, что  этот, последний, вариант -- вроде бы и
не  лучше  варианта  с...  э...  канализацией,  -- Семен  Семенович  грустно
улыбался, Шурик молчал.  -- Не  хочется  в  это  верить, но: следствие  есть
следствие. А  в  такое время, как сейчас... -- Семен  Семенович задумался  о
чем-то,  но тут же  спохватился: -- Извини! Да, так вот. Версия есть версия.
Надо  было  отработать  и  ее.  Самое  главное,  Шурик,  вот  что... Нянечку
подтянули  вверх за  свободный  конец  веревки... -- Семен  Семенович жестом
изобразил  это.  --  Так вот: детишки, даже если предположить, что тянули за
веревку  они  все  вчетвером...  --  Михаил Сергеевич  икнул,  наверное,  от
отвращения, -- ...детишки весили,  в сумме, все вместе, намного  меньше, чем
нянечка. И никак не могли  ее поднять. Физически. Так что  эта твоя  версия,
Шурик, тоже не проходит...
     Шурик, подумав немного,  заморгал, а затем очень тихо, очень тоскливо и
очень неприлично  выругался.  Михаил Сергеевич, похоже,  просто  утомился и,
судя по тупому  взгляду,  начал думать о  чем-то совсем  постороннем.  Опять
подошла  бабулька-уборщица  и  попыталась  стянуть своей лапкой  две  пустые
кружки. Ее отогнали. За  соседним столиком чуть  было не  началась драка  --
кому-то плеснули в лицо  пивом -- но все как-то сразу и закончилось: облитый
человек случайно упал на пол и встать не смог.
     Депутаты  не  унимались,  снег  все  валил  и  валил. Михаил  Сергеевич
принялся  икать и ушел в туалет. За  ним  туда же  сходил Семен Семенович. В
туалете очень нехорошо пахло. Шурик допил последнее пиво и нашел под  столом
вполне приличный окурок. Вернувшийся Семен Семенович дал  Шурику прикурить и
долго-долго  смотрел  на  него  грустным  взглядом.  Шурик,  закурив,  пьяно
всхлипнул  и  уткнулся  лицом  в кулак,  шевеля при  этом губами,  хмурясь и
пожимая изредка плечами -- похоже, он, все-таки, продолжал думать!..
     Вернулся, покачиваясь, Михаил Сергеевич,  неся еще  три кружки -- Вот у
нас во дворе одного мужика прямо в подворотне  раздели!..  -- начал было он,
но, взглянув на Шурика, передумал и замолчал.
     --  Но ведь все же  правильно,  Семен Семенович?  --  надрывно  прочнее
Шурик. -- Давайте еще раз. Двери закрыты, снег вокруг дома. Значит, никто не
выходил. Подтянуть себя сама она не могла! И в доме  никого нет,  кто мог бы
это сделать!
     -- Вроде все правильно... -- согласился Семен Семенович. Шурик скрипнул
зубами.
     -- Да ты спокойнее, --  посоветовал Михаил Сергеевич. -- Спокойнее! Это
слишком бы просто все было. Сейчас обмозгуем -- и осенит! Вот  увидишь. Нет,
ну что ты психуешь!! Ты думай,  думай! Да,  Семеныч?.. Ну просто смотреть на
него больно! -- Шурик с ненавистью взглянул на Михаила Сергеевича.
     Семен Семенович тоже принялся успокаивать: -- Действительно, Александр.
Пока что все правильно. Ни одной ошибки -- безупречное расследование. Ты уже
держишь разгадку!  Ну, последний шаг  -- только спокойнее.  Да веселее, черт
возьми! Вот смотри:  люди целуются! -- парень с девушкой у соседнего столика
и вправду стояли обнявшись и целовались взасос.
     --  Нет!  Ну  смотрите: либо  версия  с  самоубийством,  либо  версия с
убийством, -- опять  начал срывающимся голосом  Шурик.  --  Но если никто не
убивал, убийцы в доме не было, то как же?..
     Михаил  Сергеевич  тоже наконец задумался и вдруг -- похоже, совершенно
искренне -- удивился:
     --  А правда, Семеныч. Что-то  мы, наверное... не так поняли? -- сказал
он.
     -- Да нет, все правильно! -- удивился Семен Семенович.
     -- Но ведь... что-то здесь  не так... -- Михаил Сергеевич, закусив губу
и удивленно подняв брови, думал.
     -- Прости, Семеныч, -- сказал он, наконец. -- Как же так? Ведь... -- он
показал на Шурика, -- ты же слышал! Действительно... Как-то странно?
     --  Ну  что,  что  странно?!  Шурик!  Все  у  тебя  уже  в  руках!  Ну!
Элементарная логика! --  он с надеждой смотрел на Шурика, потом посмотрел на
Михаила Сергеевича. Шурик покачивался, нахмурившись и закрыв глаза.
     -- Значит, все-таки, все правильно?..  Как же тогда так, Семеныч? Ты же
слышал,  --  Михаил Сергеевич  показал  на Шурика,  --  ведь, действительно,
что-то не выходит... Ну смотри! Версий, он сказал, у нас, по большому счету,
было только две -- самоубийство и убийство. Так?
     -- Так, -- кивнул Семен Семенович.
     -- Обе  версии мы отработали. Ни одна,  оказывается, не  подходит. Или,
все-таки, какую-то из них мы зря отбросили, поспешили? Скажи.
     -- Нет, тут все правильно, -- согласился Семен Семенович.
     -- Ну? -- спросил Михаил Сергеевич.
     -- Что? -- спросил Семен Семенович.
     -- Что? Ни одна версия ведь не проходит!
     -- Горячо! -- закричал Семен Семенович.
     --  Что  "горячо"?!. -- рассердился Михаил Сергеевич. -- Ни кто-нибудь,
ни сама!..
     -- Ну же, ну!.. -- помогал Михаилу Сергеевичу Семен Семенович, замахав,
даже, от волнения, руками. Михаил Сергеевич молчал.
     -- Шурик! --  обернулся  Семен Семенович.  -- Ну  это  же твоя  любимая
ло-ги-ка!  --  он с размаху три раза  стукнул себя по лбу. --  Что  с тобой?
Элементарный вывод... Ох, -- Семен Семенович с  обидой посмотрел  на Шурика.
-- Вот уж не ожидал. Без интеллектуальной честности в нашем деле никуда.
     Шурик молчал, тупо выпучив глаза.
     -- Господи! -- Семен Семенович всплеснул руками. -- Ведь все же ясно...
     Все молчали.
     -- Ну  смотрите! Мы перебрали все  версии. Все!  И  все  они  оказались
неверны. Действительно неверны. Все до одной! Значит? Значит  никак не могло
такого быть! Ну? Понимаете?!!
     Шурик икнул, снял очки, спрятал их в карман.
     Михаил Сергеевич  начал медленно-медленно, осторожно-осторожно, глядя в
глаза Семену Семеновичу, расплываться в улыбке...
     --  Жива  нянечка?.. --  тихим  голосом  спросил  он.  Семен  Семенович
улыбнулся  и  устало  кивнул.  Михаил  Сергеевич, тоже облегченно  улыбаясь,
помотал головой:
     -- И вправду. Ведь если ну никак не могло быть --  так и не могло же!..
А  я-то: за детишек, Семеныч, прости,  ох как  боялся, как боялся!.. Ой,  ну
слава богу!..  -- стерев  выступивший на  лбу  пот, он громко рассмеялся. --
Жива! Ух, хорошо!
     Семен Семенович тоже улыбался. Он взял кружку и,  чокнувшись с Михаилом
Сергеевичем, допил пиво.
     Михаил Сергеевич повернулся к  Шурику: -- Слышь, ты, козел философский?
-- брезгливо сказал он. -- Дети были ни при чем, понял, да? Выродок...  -- и
он смачно сплюнул на пол.
     -- Понимаешь?.. -- осторожно  спросил у Шурика  Семен Семенович. -- Сам
же видишь: не самоубийство, не  убийство... Ни одна версия не проходила.  Ну
не могло этого быть...
     -- Не понимает... -- посмотрев на Шурика, сказал Михаил Сергеевич.
     Бар  закрывался.   В   зале  погасили  половину   лампочек,  шатающиеся
посетители по одному потянулись к выходу. Шурик молчал, глядя куда-то вдаль.
     -- Совдепия проклятая! -- простонал он вдруг в наступившем полумраке. И
заплакал. -- Совдепия  проклятая!..  У!..  Совдепия  проклятая!.. --  колотя
кулаками  по  столу,  он  раскачивался  из  стороны  в  сторону.  --  Гады!!
Коммунисты, ненавижу!.. -- а в конце еще тихонько, тоненько завыл почему-то:
-- И-и-и... Славя-я-яне...
     Михаил Сергеевич  и  Семен  Семенович недоуменно  переглянулись.  Опять
подошла  старушка уборщица с тряпкой  в  руках и,  остановившись,  принялась
смотреть на Шурика, Михаила Сергеевича и Семена Семеновича. Маленькая такая,
морщинистая, в пуховом платочке.
     --  Чего  тебе,  бабуль?  --  спросил  Михаил  Сергеевич.  Та  в  ответ
улыбнулась беззубым  ротиком,  но  не  ушла:  все  рассматривала  нежно  их,
наклонив голову набок.
     Зал  почти опустел. Пьяный  лысый паренек и его растрепанная счастливая
теперь  девушка тоже, обнявшись  и склонив друг к другу головы, покачиваясь,
пошли  к  выходу.  Только  несколько  человек,  застыв,  внимательно слушали
сообщение об итогах заключительного голосования.
     -- Эй,  мужики!..  -- тихонько  сказал им из-за стойки  бармен  Сережа.
Громко щелкнув, замолчали громкоговорители.
     -- Идем, идем, -- ответил за всех Семен Семенович.  -- Шурик!..  Брось!
Затихший  вновь  Шурик,  опять  глядя в  пустое  пространство  перед  собой,
качнулся, вышел  из-за стола  и неуверенно пошел  к дверям. Старушка догнала
его и сунула в руку пакет с надписью "Год Лошади".
     Семен Семенович  грустно покачал головой.  Он  осторожно  достал из-под
стола  перевязанный  желтой лентой, шуршащий  целлофаном  букет  и,  бережно
прижав  его двумя руками к груди, двинулся  вслед  за  Михаилом Сергеевичем.
Старушка помахала им ручкой и ушла к себе на мойку.
     --  Чего это  ты?..  --  ткнув в  букет,  спросил Михаил Сергеевич.  --
Юбилей?
     -- Да вроде того... -- любовно оглядев букет, ответил Семен  Семенович.
-- Вот, купил себе. Правда красиво?
     -- Сколько стукнуло-то? -- спросил Михаил Сергеевич.
     --  Пятьдесят восемь лет,  четыре месяца и  восемнадцать часов... -- не
задумываясь ответил  серьезно  Семен  Семенович и,  подмигнув, объяснил:  --
Ровно семьсот месяцев!.. Представляешь? Семь раз по сто!
     -- Эх, время идет!.. -- вздохнул Михаил Сергеевич, глядя в темное небо.
     Ветер стих и снег валил сверху вниз, медленно-медленно, ровными рядами.
Все вокруг  -- земля, деревья, помойка у магазина  --  стало белым и чистым.
Семен Семенович присел на  корточки и попробовал, как катается снег. Катался
он в тот вечер просто на удивление хорошо, но  лепить  снеговика  в  темноте
было как-то не очень интересно.
     Беззвучно шагая  по свежему  снегу рядом с Михаилом  Сергеевичем, Семен
Семенович спросил вдруг:  -- Слушай, а он  на меня,  случайно, не обиделся?!
Только честно!.. Это же плохо, если обиделся... Помнишь, мы  еще про Шерлока
Холмса смеялись!..
     -- Кто? Шурик? А за что?..
     -- Не  знаю, мне вдруг показалось.  Он же сам просил, для своей  книжки
дурацкой... А  вначале ведь  казалось  --  толковый мужик, а? Думал  даже на
работу к себе пригласить...
     -- Да он напился просто. Молодой еще...
     -- ...А потом, я ведь все, как было, ему рассказал! Могу и номер садика
сказать, пусть там спросит!  Они эту жуткую  историю на всю жизнь, наверное,
запомнили. Да и сама нянечка, по-моему, до сих пор еще там работает... Очень
красивый,  просто  редкий  по  красоте  случай! В  газете  одной  собирались
писать...
     Они свернули за угол комиссионного  мебельного магазина и  пошли темной
аллеей по четко отпечатанным на белом снегу виляющим следам Шурика.
     -- И кончается так хорошо! -- согласился Михаил  Сергеевич.  -- А вот у
нас  во  дворе, я  уже говорил,  осенью  мужика одного  прямо  в  подворотне
раздели. Представляешь --  догола! А  тогда уже холодно было... Так он бегом
-- как припустит! Чтобы не замерзнуть, понимаешь?


     КРАХ ОПЕРАЦИИ "ОХОТА НА ДЬЯВОЛА"

     Частный детектив Семен Семенович Шукайло жил недалеко  от Ростокинского
акведука, полторы  остановки  от  метро  ВДНХ,  в  самой  обычной  панельной
многоэтажке, на третьем этаже, окнами на речку Яузу.
     В  этой речке постоянно  вылавливали  чьи-то трупы. Постоянно --  не  в
смысле каждый день,  а  в смысле, что если  в  какой-нибудь городской газете
появлялась заметка "В реке  найден  труп"  -- значит речь  там шла  именно о
Яузе.
     Любимым писателем Семена Семеновича был почему-то Достоевский.
     После того, как Семена Семеновича уволили из органов -- известно за что
-- на  пенсию,  он не один месяц перечитывал Достоевского. Перечитал всего и
задумался, что делать  дальше.  Так  и  возникло  неподалеку от дома  Семена
Семеновича знаменитое теперь частное сыскное  агентство  с немного ироничным
названием "Феликс".
     Домоуправление за  вполне  приличную  плату выделило Семену  Семеновичу
подвал.  Там Семен Семенович установил  сейф, шкаф для картотеки, оборудовал
фотолабораторию,  сам  разрисовал  стены  довольно  сложным узором спокойных
тонов, в стиле  Вазарелли, завез кое-какую  мебель и проводил теперь в своем
офисе почти все время. Больше читая  книги (опять того же Достоевского),  но
иногда,   не   часто,   конечно,   раскручивая    какое-нибудь   невероятное
происшествие. О каждом из них -- вы знаете -- потом долго писали в газетах.
     Только об одном деле Семена  Семеновича не написали до сих пор нигде. О
нем знал до недавнего времени только один человек -- сам Семен Семенович.
     И занимался он им по своему собственному заказу. Так сказать, для души.
     И на этом самом деле чуть было Богу эту душу и не отдал...
     А началось все совсем просто.
     Семен Семенович задумался однажды, сидя над книжкой, о глубине мерзости
человеческой.
     "Возьмем какого-нибудь  подлеца, -- думал он,  -- ведь у него тоже есть
какие-то свои, пусть дистрофичные, моральные нормы. А значит,  кого-то и  он
считает подлецом. Не  врагом,  как  любого порядочного  человека,  а  именно
подлецом.  И,   значит,  этот   подлецовский   подлец   --  еще   гаже,  еще
отвратительнее...  И  тут не важно  с кого начать.  Все  равно  в результате
последовательного  движения по  такой  цепочке можно выйти  на...  на  такую
мразь! -- Семена  Семеновича  даже  передернуло  всего. -- А уж с  ней... От
этого мир  станет намного  светлее.  Вот  этим бы  мне заняться!.."  --  Так
однажды подумал Семен Семенович.
     Как раз  перед  этим  он закончил  самое гадкое (в прямом и  переносном
смысле  этого  слова)  дело  изо  всех,  которыми  ему  когда-либо  довелось
заниматься.  И понял,  сдав, наконец, в городскую  прокуратуру все собранные
материалы  (вскрывающие преступный сговор владельцев кооперативных буфетов и
платных туалетов на Киевском вокзале), что, не  передохнув, не вырвавшись из
этого болота -- просто сойдет с ума.
     Тут  странная -- и ослепительно красивая, после  той  мерзос