Сломанная Головоломка


    Редактор-составитель Х.З.Собачий. М., издательство "Мобиле", 1993;
    OCR и правка: Максим Ненашев (nenashev@surgu.wsnet.ru).


ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ


     Сборник рассказов "Сломанная головоломка" имеет несколько  существенных
отличий от других подобных сборников.
     Во-первых,  для  этой  книги  не подходит  само название  "сборник"  --
рассказы в ней не собраны, они специально для нее созданы авторами.
     Во-вторых:   "составителями"   (точнее   --   в   данном   случае    --
организаторами)  руководило  принципиально чуждое духу  подлинной литературы
желание -- попробовать с помощью  литературных произведений (в данном случае
-- рассказов) выразить нечто большее, чем  то, на  что  обычно  отваживается
литература как таковая. Если говорить совсем просто -- рассказы заказывались
и были написаны авторами "на тему".
     Этот самоубийственный для любого живого  творчества подход --  подход к
литературе, как к средству,  а не  как  к  цели -- в данной ситуации, тем не
менее, полностью себя оправдал.
     Случилось это лишь по одной причине.
     Причина  эта  в  том, ради чего сомнительное  мероприятие  по  созданию
сборника и было затеяно; в уникальной способности этого оживлять все, за чем
оно скрывается, просвечивать сквозь любую свою внешнюю форму.
     Для обозначения этого таинственного нечто, скрытого в данном  случае за
полутора  десятками небольших рассказов, существует, в общем-то, специальное
название. Самое обычное, достаточно точное и -- в то же время --  совершенно
не подходящее  в данной ситуации. Это название  -- неприятные по звучанию  и
смыслу слова "философская система".
     Гегель просто писал "Феноменологию духа". Ницше  говорил -- афоризмами,
притчами, устами  Заратустры, Сартр,  чтоб растолковать наболевшее,  сочинял
романы и пьесы,  Хайдеггер дошел до философской Поэзии. Что-то из этой серии
сейчас перед Вами.
     Однако предлагаемая  Вам книга, в то  же  время, заметно отличается  от
"философской прозы"  в  традиционном ее понимании. Отличий несколько. Прежде
всего, это  отсутствие единого стиля и  тональности (что, конечно, во многом
обусловлено коллективным характером работы).
     Второе  отличие --  принципиальная  незавершенность  этого сборника как
философского   произведения.  Отказаться  от   подзаголовка   "Том   первый"
составителей  заставила  лишь  некоторая  неуверенность  в  целесообразности
скорого продолжения.  Если  продолжение все же последует, то  это  будет уже
новая книга, а не "второй том" (пример -- хорошо известные сборники "Вехи" и
"Из глубины").
     Такая незавершенность -- прямое следствие третьей особенности сборника:
он  служит выражением философской  системы,  которой не  существует  в иной,
отличной  от этого сборника, форме. (Именно поэтому не очень и подходят  для
обозначения того,  вокруг чего выросла книга, слова "философская система" --
эти  слова  предполагают как минимум существование того, к  чему относятся.)
Противоречие здесь лишь кажущееся.
     Принцип    неопределенности     в    философии    (подобный    принципу
неопределенности  в  квантовой  механике)  гласит,  что чем  более строга  и
лаконична  форма изложения  "философской системы",  тем меньшее  число людей
принимает  эту   "систему";  и,   наоборот,  чем   очевиднее,  естественней,
популярнее "система", тем более неопределенна, метафорична, двусмысленна  ее
словесная  оболочка  (примеры таких "размытых" текстов приводить,  вероятно,
излишне).  При  этом  важно  понимать,  что  указанное   противоречие  между
"популярностью"  и  "строгостью"  изложения  "философской  системы" не имеет
никакого отношения к самому факту ее существования. Тем более -- к вопросу о
ее истинности или ложности.
     Так  же  несомненно существование  и  той  "философской  системы", ради
выражения  которой написана эта  книга  --  и не  важно, что ее  максимально
строгое выражение непонятно  вообще  никому  и поэтому  даже не написано,  а
выражение,  понятное  всем,  настолько  банально,  что  в  записи  вовсе  не
нуждается. Эта система,  повторим, тем не  менее, существует. И именно в той
форме, которую Вы держите сейчас в руках.
     В  свете  этого  огромным  соблазном  для "составителей" было  и внешне
оформить  книгу  в  виде  серьезного философского трактата  ("Раздел первый:
Очевидные  истины.  Часть первая: Особенности  феноменологического  подхода.
Глава  первая:  К  смыслу  понятия  "быть". Параграф первый:  "Ограбление  в
подворотне"", и  т.д.  -- разбивка собранного  в книге  материала  на  главы
существует на самом деле,  даже в двух, немного отличающихся друг от  друга,
вариантах,   но   явно   нигде   не  отражена).   Помешала  воплотить   идею
"псевдофилософского  оформления",  как  Вы, вероятно, уже догадались, боязнь
излишней строгости в ущерб популярности.
     Боязнь  излишней популярности  (в  ущерб  строгости)  помешала, в  свою
очередь, издать книжку сколько-нибудь заметным тиражом.
     Но, несмотря  на  отказ от  явной  разбивки на главы, параграфы и т.п.,
особенностью книги все  же остался особый характер составивших ее рассказов:
каждый  из них, как уже говорилось, есть нечто большее,  чем просто рассказ.
Представить  себе  это  легче  всего на  примере: некий эротический рассказ,
пересказанный  кем-то  "в  двух  словах",  оказывается,  вдруг,  текстуально
идентичным  --  к  примеру!  -- знаменитому  одиннадцатому  тезису Маркса  о
Фейербахе.
     Настоящая  книга в то  же  время  не  есть  (отметим  еще раз!)  просто
"популярной",   доходчивой   формой   выражения   каких-нибудь    пятнадцати
философских "тезисов". У того, о  чем здесь  говорится, иной формы выражения
-- кроме  той,  которая  перед  Вами  -- пока  просто  не  существует.  Если
смотреть, все же, на эти рассказы как на комментарии или иллюстрации, то они
--  комментарии, иллюстрации  к  несохранившимся  текстам  (а  точнее  --  к
текстам, еще никогда не существовавшим).
     Другая возможная, в принципе,  аналогия -- между текстами "сборника"  и
дзенскими коанами -- также искусственна. Чтобы убедиться в  этом, достаточно
прочесть наугад несколько страниц из книги.
     Что же касается  названия  "СЛОМАННАЯ  ГОЛОВОЛОМКА",  то  о  нем  можно
сказать  лишь  одно  -- книга  действительно так  называется. Почему,  можно
понять, прочитав ее.
     Наконец,  само предисловие. Написано оно в  большей  мере из  рекламных
соображений. И  без него  -- по  целому ряду заметных внимательному читателю
признаков -- достаточно быстро улавливается существование некоторой под- или
сверхструктуры, "скрытой" текстами сборника, их порождающей и организующей.
     Осторожно  намекнуть  читателю, что  такая  "сверхструктура"  (то самое
таинственное   нечто,   о   котором   говорилось   выше)   не  есть   что-то
необыкновенное,  что это, в  действительности,  всего  лишь хорошо  знакомое
читателю его собственное отношение ко всему на  свете (а так оно и есть!) --
в этом  "составители" (организаторы) "сборника" видят  основную задачу своей
странной затеи.
     Они даже верят, что, в итоге, что-то подобное у них может и получиться.
Большинство работавших над "Сломанной головоломкой" авторов --  все вместе и
каждый в отдельности -- в этом, к сожалению, не настолько уверены...
     Еще  двое  из  них  наотрез отказались  высказать  свое мнение по этому
поводу.
     В  любом случае -- кто бы  из членов авторского коллектива ни  оказался
прав в оценке "сборника" -- он у Вас в руках.

     Москва, ноябрь 1993.


ОГРАБЛЕНИЕ В ПОДВОРОТНЕ

     В детском садике на вопрос: -- Ну, маленький, сколько нам годиков?.. --
отвечают, как известно, не задумываясь:
     -- Шесть лет и восемь месяцев!!!
     С  возрастом  эта  удивительная  способность --  помнить, сколько  тебе
сейчас  лет  -- почему-то  исчезает.  Чтобы  вспомнить, приходится  смущенно
производить  в  уме  выкладки с четырехзначными числами. Помнят,  разве что,
некоторое время после очередного по  счету дня рождения. Лучше -- юбилея. Да
и то совсем недолго.
     ...Бывший старший оперуполномоченный Московского угрозыска подполковник
Семен  Семенович  Шукайло, опытный криминалист, уволенный совсем недавно  из
органов  внутренних  дел  --  за  дзен-буддизм  --  и  возглавлявший  теперь
собственное сыскное  бюро "Феликс",  как раз 13  марта праздновал свой  день
рождения.
     В тот  же  день (это  была, кажется,  среда), ровно в  два часа дня,  в
пивной бар без  названия, что на втором этаже, над овощным магазином в  доме
194 по проспекту Мира (кстати -- такое уж совпадение -- тот самый, где годом
позже  Семен  Семенович  взял  знаменитого  Макеева)  нагрянули  с  довольно
необычным визитом народные депутаты. Самые настоящие, со значками.
     Ничего никому не объясняя, они втащили в зал несколько  тяжелых коробок
и,  деловито  разобрав у  своего  главного молотки и  отвертки, полезли,  не
разуваясь, на столы.
     Бармен   Сережа,  огромный,  толстый,  метра  под  два  ростом,  мужик,
брезгливо делал вид, что даже не смотрит, что они там по углам развешивают.
     А развешивали они  большие жестяные, выкрашенные серой масляной краской
громкоговорители.
     -- Дискжокеи говняные... -- проворчал Сережа, но вмешиваться не стал --
да и действительно, с какой стати?..
     Дискжокеи  оказались  членами   парламентской  комиссии   по  связям  с
общественностью.  Сделав  дело,  они  выпили  пива  и торжественно  включили
колонки. Вместо музыки зазвучали хриплые голоса спорящих народных депутатов:
передавали запись одного из старых съездов.
     Все присутствовавшие в пивбаре, не сговариваясь, схватились за головы и
выругались, негромко, но, что  довольно странно, почти в одних выражениях...
Погода, как водится, тут же испортилась, повалил мокрый снег, завыл холодный
ветер.
     С головы до  ног облепленный снегом, Семен Семенович,  пряча  под полой
купленный  у метро  самому  себе в  подарок букет  чайных  роз, поднялся  по
скользкой  темной  лестнице  бара, остановился в дверях,  пропуская уходящих
депутатов, и, войдя в зал, осторожно осмотрелся.
     Осторожно  --  скорее  по  привычке.  Остаться незамеченным он сегодня,
пожалуй,  не  смог бы, как бы ни  старался. Роскошный длинный  черный  плащ,
черный, лихо заломленный на бок берет с блестящим металлическим цвета чайной
розы значком сыскного бюро,  белоснежный шарф  с золотистым восточным узором
по самому  краешку (непременная часть придуманной  самим Семеном Семеновичем
униформы сотрудников "Феликса") --  все это заметно контрастировало с  общей
обстановкой. Например, с  той же лужей  блевотины у  самого входа, в которую
Семен  Семенович  случайно  наступил  до  блеска начищенным  высоким  черным
ботинком армейского образца.
     Ослепительно  белыми,  белее  шарфа  и  снега  на берете, были  пышные,
красивые, ухоженные усы Семена Семеновича,  ярким пятном выделявшиеся на его
смуглом,  иссеченном  шрамами  и  морщинами  лице.  Лицом --  особенно своей
знаменитой  добродушной улыбкой  -- Семен  Семенович  был  необыкновенно,  а
сегодня, почему-то, особенно, похож на известного физика Альберта Эйнштейна;
еще Семен  Семенович, как и Эйнштейн, немного, для себя, играл на скрипке. И
трубку тоже, разумеется, курил -- так уж сложилось.
     Семен Семенович пересек по диагонали шумный задымленный зал и осторожно
подошел к столику в правом углу, у большого грязного окна...
     -- Ваши документы!  -- тихо, но отчетливо произнес он, обращаясь к двум
стоявшим к нему спиной мужчинам: долговязому молодому человеку в ватнике и в
серой спортивной шапочке с надписью "СЛАЛОМ" и низенькому плешивому  крепышу
в полушубке из черного искусственного меха.
     --  Никак молодость  ментовскую  не  забудет, --  недовольно проворчал,
оборачиваясь, тот, что пониже.  Звали  его Михаилом Сергеевичем (тем, кто не
верил, он показывал  паспорт). -- Ты, Семен Семеныч, таперича никто. Ты даже
документы у меня проверить права  не имеешь! -- хмуро подмигнул  он и сделал
неприличный звук губами.
     -- Но  пива, Семен  Семенович, мы  вам  все равно дадим,  -- приветливо
улыбнулся тот, что повыше, в ватнике; звали его Шуриком. -- Здравствуйте.
     -- Здравствуй, Шура! Мое почтение, Михаил Сергеевич, -- засмеялся Семен
Семенович. -- Как наша общая знакомая госпожа Тэтчер? Все не пишет?
     -- Достали  вы уже  меня своими  тупыми  шутками!.. -- вздохнул  Михаил
Сергеевич.
     Особой его приметой были обвислые казацкие усы, которые он каждый  раз,
отхлебнув пива, тщательно вытирал носовым платком. Шурик был без  усов, но с
двухдневной  щетиной  и  вообще  был  очень  похож  на  тезку из  кинофильма
"Приключения Шурика", только более мрачного и, как видно, сильно пьющего. Он
тоже  глубоко  вздохнул  в  ответ  на  шутку  Семена  Семеновича,  почему-то
покосился на  висевший неподалеку громкоговоритель  и скорчил отвратительную
рожу.
     --  Прости уж,  Михаил  Сергеевич,  --  извинился  обескураженный Семен
Семенович. -- Все-таки милиционер я, или нет?  Хоть и бывший. И шутки у меня
соответствующие...
     Он выпил под нестройные аплодисменты депутатов на съезде кружку пива и,
оттопырив мизинец, подцепил с  бумажной тарелочки кусочек  соленой скумбрии:
--  Вот,  шел  мимо, вдруг  думаю:  "дай зайду! пивка  выпью!.."  Не ожидали
небось? Что вы такие мрачные?
     -- Видишь, Семеныч, и тут  уже -- сволочи -- мозги  вправляют.  Тоже --
педагоги... -- показал Михаил Сергеевич на дребезжащий громкоговоритель.
     --  А все,  обрати  внимание -- нет, ты посмотри, посмотри!  --  на это
кладут!  И правильно! И  Сережа --  колонки  завтра  же кому-нибудь продаст.
Спорим?
     -- Если я сегодня провода не перегрызу... -- тихо вставил Шурик, косясь
на потолок...
     Семен  Семенович,  разжевывая  кусочек  рыбки,   с  пониманием  оглядел
гомонящий зал,  над которым, сотрясая табачный дым, висел рассерженный голос
народного депутата.
     -- Да, так  вот! Но мой-то! Мой,  а?  --  продолжил, грохнув  по  столу
кружкой,  Михаил Сергеевич. --  Я тут  Шурику  как  раз жаловался... Тут  --
ладно, все равно без толку,  с этими педагогами  давно все ясно... А у моего
младшенького, спрашивается, что, а?!
     Семен Семенович никуда  сегодня не спешил. Доев рыбку, он прислонился к
стене и улыбнулся Михаилу Сергеевичу.
     -- ...дома его такому не учили! В этом году отдали в детский сад, и что
ты думаешь? -- Михаил Сергеевич сделал театральную паузу и тоненьким голосом
вывел:  "-- Папа, -- говорит, -- давай в  съезд поиграем!"  -- и  сплюнул на
пол. -- Это они таким там занимаются! Игры, понимаешь, теперь новые... Новое
поколение выбирает ПЕПСИ!..
     Семен  Семенович засмеялся и спросил: -- Твой-то у них... э... кто?.. А
еще на мои шутки обижаешься!.. -- и совсем развеселился.
     Шурик тоже ухмыльнулся.
     Михаил Сергеевич в сердцах  выругался и сказал, стукнув себя кулаком  в
грудь: --  Да бля буду! Я-то тут при  чем? Вот так прямо приходит и говорит:
"Давай, батя, в съезд играть!"... -- и опять с отвращением сплюнул на пол.
     --  Ох, выпори,  Михаил Сергеевич,  выпори засранца,  тебе  говорю!  --
корчась от смеха, посоветовал Шурик. -- Это он скрытно над отцом издевается,
намекает на твое имя-отчество!
     --  А как они в съезд-то играют? -- спросил Семен Семенович.  -- Что-то
не верится, Михаил Сергеевич, извини уж. У них что, регламент, повестка дня,
у этой мелкоты, да? -- он опять засмеялся.
     -- И что они там... э... обсуждают? Дуришь ты нас, Сергеич.
     -- Да не дурю!  --  рассердился Михаил Сергеевич. -- Сам ходил смотрел.
Ни повестки, ни регламента у них нет. Они просто голосуют.
     Шурик и Семен Семенович посмотрели на Михаила Сергеевича. Тот объяснил:
-- Садятся на детской площадке в кружок и голосуют, кто за что выдумает: кто
за то, что Витька дурак? Кто за то, что ветер? Кто за то, что скамейка? -- и
ржут, как ненормальные.
     Шурик и Семен Семенович удивленно смотрели на Михаила Сергеевича.
     -- Хоть голоса-то считают? -- спросил, наконец, Шурик.
     --  Откуда? --  удивился Михаил  Сергеевич.  --  Они  и  считать-то  не
умеют... Наверное.
     --  И все это называется  "играть  в  съезд",  да?  --  засмеялся Семен
Семенович.  --  Ох, хорошо! И  вправду,  что  в  мире  творится,  а,  Михаил
Сергеевич? "Кто за то, что  скамейка?.." -- говоришь?.. Философы, тудыть их!
Нет, ну что в мире-то творится, а?.. -- он засмеялся.
     --  А  я про  что!..  -- мрачно  согласился  Михаил  Сергеевич.  Шурик,
посмеиваясь, чистил рыбку.
     -- Детский сад!... -- задумчиво сказал Семен Семенович. -- Нет, детский
сад  это не  хухры-мухры! -- и, вспомнив вдруг что-то, опять улыбнулся. -- А
какое у меня было дело  с детским садиком!.. Красивое, ух!.. Прямо в учебник
по криминалистике вставляй.
     При  слове "дело" Шурик внезапно -- будто вспомнив что-то очень важное!
-- замер с недочищенной рыбкой в руках.
     -- Что, манку воровали? -- пошутил Михаил Сергеевич.
     -- Да нет, куда круче...
     --  Семен Семенович! -- сказал ставший вдруг очень серьезным Шурик.  --
Вы сказали "дело", и я вспомнил...  Очень давно хотел вас об одном одолжении
попросить.
     Обгрызая   рыбий   хвост,   Семен   Семенович  взглянул  на   Шурика  и
вопросительно поднял брови.
     Шурик  нагнулся,  быстро  достал  из-под стола  полиэтиленовый  пакет с
надписью "Год  Лошади",  вынул  из  него обтрепанную общую  тетрадь в  сером
переплете, перелистал ее, нашел какое-то место, внимательно прочел несколько
строк и опять посмотрел на Семена Семеновича.
     -- Вы знаете, я работу одну пишу... -- сказал он.
     -- Как называется? -- поинтересовался Михаил Сергеевич.
     -- "Апология рационализма", --  внятно,  по буквам,  произнес Шурик. --
Понял, да? -- Михаил Сергеевич смутился. Семен  Семенович, услышав  название
работы, подавился кусочком рыбки и закашлялся.
     --  Так  вот. Как бы  попонятнее сказать-то?  Рассматривая в общем виде
каркас произвольного эвристического рассуждения... это, впрочем, не важно...
в общем, я вышел на одну проблему: проблему полноты пространства версий...
     --  Семен  Семенович  и Михаил Сергеевич переглянулись.  -- Сейчас  все
объясню!  --  заторопился Шурик, --  у меня здесь  все на  простых-  простых
примерах! Правда! Вы не бойтесь! Поясняю... -- Шурик быстро отхлебнул глоток
пива. -- Кстати,  пример из реальной  жизни. У нас на заводе  несколько  лет
назад дело было.
     Михаил Сергеевич и Семен Семенович кивнули.
     --  Дело  очень простое. Поперли у  нас из  сейфа  партвзносы, -- начал
Шурик.  -- Довольно большие деньги. Ясное  дело  --  шум, переполох, приехал
следователь.   Изучил   обстановку  и   пошел  копать  --   составил  список
подозреваемых и начал их вызывать по очереди: всех, знавших  о сейфе, сроках
сдачи денег, тех, кто, так или иначе, имел доступ к ключам, тех, кто  мог на
своем оборудовании  сделать копии по  слепкам -- ясно было, что  спер деньги
кто-то  свой, завод оборонный, пропускная система. Список был очень  хороший
--  наметил этот мужик, вроде бы, все  возможные версии,  например, не забыл
даже  электриков,  которые  в кабинете секретаря парткома  лампочки два раза
меняли. Заставил каждого подозреваемого расписать по минутам тот день, когда
деньги пропали; особенно изматывал троих подозрительных ребят  из четвертого
цеха --  там  станки  стоят,  на  которых  копию с ключа  за  минуту сделать
можно... В общем, работал мужик, как зверь, на совесть. И  стукачей к  своим
подозреваемым подсылал, ну все как положено. Измотался весь.
     И вдруг -- бабах! -- второй раз сейф вычистили!
     Новые  взносы собрали,  в сейф положили  -- и  как не бывало!  Прежнего
секретаря парткома,  седенького такого,  старого  большевичка, сразу,  тогда
еще, после первой кражи, из партии поперли; теперь новый секретарь партбилет
положил!  Следователь  похудел,   осунулся,  круги  под  глазами...  Скандал
колоссальн