новании   главного   отличия  цивилизации  от
варварства: если варварство есть состояние общества, в котором человек почти
полностью  поглощен своим телом и жизнью, своим  экономическим  и физическим
существованием (поначалу  обеспечивая  их минимальные  запросы и пока еще не
заботясь об их развитии и достижении более высокого уровня благосостояния) и
имеет мало средств  и желания развивать свой менталитет, то цивилизация есть
более развитое  состояние общества, в котором  к  достаточной  социальной  и
экономической   организации   добавляется   активная   жизнь  менталитета  в
большинстве его  частей, если  не  во всех них;  ибо порой некоторые из этих
частей  игнорируются,  не  встречают  поддержки  или  временно  атрофируются
вследствие  своей  бездеятельности,  но  при этом  общество  может быть явно
цивилизованным  и даже  высокоцивилизованным. В подобном понимании смысловой
объем   этого  слова   охватывает   любую   цивилизацию,  историческую   или
доисторическую, и исключает любое варварство, будь то варварство африканцев,
европейцев или  азиатов,  гуннов, готов, вандалов или туркменов.  Совершенно
очевидно, что в варварском обществе могут сущес-твовать примитивные  зачатки
цивилизации;   очевидно  также,  что   в   цивилизованном   обществе   может
существовать огромное количество варварства или бесчисленные  его пережитки.
В этом  смысле  все общества являются полуцивилизованными.  На сколь  многие
явления современной цивилизации  более развитое человечество  будущего будет
смотреть   с  удивлением  и  отвращением  как   на   суеверия   и  звер-ства
малоцивилизованного мира! Но самое  главное - это то, что в  любом обществе,
которое  мы  можем  назвать  цивилизованным,  человек  должен  жить активной
ментальной  жизнью, поощрять  ментальный поиск,  а  управление  человеческой
жизнью  и  ее  совершенствование  при  помощи ментальной силы  сделать  ясно
осознанной концепцией.
     Но в  рамках цивилизованного  мира по-прежнему остается различие  между
частично, мало,  условно  цивилизованным  обществом и обществом  культурным.
Поэтому,   вероятно,  простого  пользования  обычными   благами  цивилизации
недостаточно для того, чтобы человек  поднялся до должного уровня ментальной
жизни;  для этого необходимо дальнейшее развитие, более высокое восхождение.
Последнее  поколение установило четкое различие между культурным человеком и
обывателем  и  составило совершенно  ясный  его  образ. Грубо  говоря,  в их
понимании  обыватель  -  это  человек, который  внешне живет  цивилизованной
жизнью, обладает всеми ее атрибутами, имеет и громогласно провозглашает весь
набор  расхожих   мнений,  предрассудков,  условностей,  взглядов,   но   не
восприимчив к новым идеям,  не обнаруживает свободного разума, лишен чувства
красоты, не понимает искусства и опошляет все, к чему прикасается, - будь то
религия, этика,  литература  или  жизнь. Обыватель  есть в  действительности
современный   цивилизованный   варвар;   зачастую   это   полуцивилизованный
физиче-ский и витальный варвар, в невежестве своем привязанный к жизни тела,
витальных  потребностей  и  импульсов  и  считающий  идеалом человека просто
семейное и экономическое  животное;  но обычно и  по  существу  он  является
ментальным  варваром  - средним  человеком,  живущим  жизнью  чувств.  Иными
словами,  его ментальная жизнь происходит на нижнем плане  разума; это жизнь
чувств, жизнь ощущений, жизнь эмоций, жизнь практического поведения - низший
уровень ментального существа.  Во  всех этих отношениях  человек может  быть
очень активным, очень энергичным, но он  еще не  управляет  своей ментальной
жизнью  с помощью  более высокого света  и не пытается поднять  ее на  новый
уровень,  облагородить  и  сделать  более  свободной;  наоборот,  он  скорее
низводит  свои  высшие  способности   до  уровня   своих  чувств,  ощущений,
непросвещенных и неочищенных  эмоций, своей грубой утилитарной практичности.
Эстетическая сторона его существа развита слабо; он либо ни во что не ставит
красоту, либо имеет самый грубый  художественный вкус, который  способствует
снижению и  опошлению общего критерия художественного творения и притуплению
эстетического чувства в обществе. Зачастую он является ревностным поборником
нравственности   и   обычно  уделяет  куда  больше   внимания  нравственному
поведению,  чем  человек  культуры,  но  его  моральное  существо  столь  же
примитивно  и  неразвито,  как  и  все  прочие;  оно  шаблонно,  неочищенно,
невежественно,  состоит из  множества симпатий и  антипатий, предрассудков и
расхожих  мнений, привязано к общественным обычаям и условностям и чувствует
смутный протест - порожденный не разумом, но умом ощущений и чувств - против
любого  открытого  пренебрежения   общеприняты-ми  нормами   поведения   или
отступления от  них. Его этические воззрения  отражают привычки  ума чувств;
это  нравственность  среднего  человека,  живущего  чувствами.  Он  обладает
разумом  и  видимостью  разумной  воли,  но это  не его собственные разум  и
разумная воля, а часть коллективного  ума, полученного от окружения; если же
они  являются  его собственными,  то это  просто  практические, чувственные,
эмоциональные разум и воля, выражающиеся в механическом следовании привычным
представлениям и правилам поведения,  а не  в свободном проявлении подлинной
мысли  и разумной  воли.  Их использование превращает  человека  в  развитое
ментальное существо не больше, чем ежедневное передвижение из дома на работу
и обратно превращает среднего лондонца  в  развитое  физическое существо или
ежедневное  участие  в  экономической  жизни  страны превращает  банковского
служащего в  развитого экономического человека. На  ментальном уровне он  не
действует активно, но только реагирует - а это совершенно разные вещи.
     Обыватель не  умер, напротив,  он заполонил мир - но  уже не правит им.
Сыны  Культуры  еще не одержали  окончательную  победу, но они избавились от
старого  Голиафа  и  заменили его  новым  великаном.  Это  человек,  живущий
чувствами, который  по крайней мере осознал необходимость  более  или  менее
разумного использования своих высших способностей и пытается стать ментально
активным. Его столько ругали, критиковали и образовывали, что в конце концов
он вынужден  становиться  активным, и, кроме  того, оказавшись  в водовороте
новой  информации,  новых  интеллектуальных  течений,  новых  идей  и  новых
движений, он уже не может упрямо их игнорировать.  Он открыт для новых идей,
он может хвататься за них и беспорядочно и бестолково  распространять их; он
может  правильно или неправильно понимать идеалы,  воплощать  их в  жизнь  и
даже, по всей видимости, бороться и  умирать за  них. Он  знает,  что должен
задумываться  над этическими и  социальными проблемами,  проблемами науки  и
религии,   приветствовать  новые  политические  течения,  смотреть  со  всем
возможным пониманием  на  все  новые философские,  научные  и  общест-венные
движения, которые соревнуются или сталкиваются друг с  другом в пространстве
современной жизни.  Он  - читатель  поэзии,  равно как  и страстный любитель
беллетристики  и  периодической  литературы;  в  нем  вы найдете,  вероятно,
знатока Тагора или поклонника  Уитмена;  вероятно, он имеет  не очень  ясное
понимание красоты и эстетики, но он слышал, что Искусство является не совсем
уж  несущественной частью жизни. Присутствие этого  нового колосса ощущается
повсюду.  Он составляет  огромную  читающую  аудиторию;  для  него  издаются
газеты,  еженедельные  и  ежемесячные  издания;  художественная  литература,
поэзия  и  искусство  поставляют  ему  ментальную пищу; для  него существуют
театр, кино и радио; Наука  спешит принести свое знание и  новые  открытия к
его    дверям    и   оснастить   его   жизнь   бесчисленными    техническими
приспособлениями; по  его образу и  подобию формируется политическая  жизнь.
Именно  он  сначала  противостоял,  а  потом  способствовал   предоставлению
женщинам  избирательных  прав, именно  он  развивал  синдикализм,  анархизм,
классовую борьбу, спровоцировал восстание  пролетариата и вел войны, которые
называют борьбой  идей  или культур,  - тип жестокого конфликта, в  точности
отра-жающий самую суть  этого  нового  варварства,  или  за  несколько  дней
подготовил революции в России, совершить которые  интеллигенция не сумела за
столетие  отчаянных  усилий  и  страданий.  Именно  его  пришествие  явилось
фактором,   ускорившим  преобразование   современ-ного   мира.  Если  Ленин,
Муссолини, Гитлер достигли своего  стремительного  и  почти  ошеломительного
успеха,  то  только потому, что эта  движущая  сила,  эта  живо  реагирующая
активная масса была готова привести  их к  победе - сила, которой не хватало
их менее удачливым предшественникам.
     Первые  результаты  столь  важной  перемены  обнадеживали  нас  в нашем
стремлении к прогрессу,  но  слегка обескураживали  мыслителя  и  поклонника
высокой и утонченной культуры; ибо если  теперь культура - или  ее подобие -
стала в какой-то  мере  более  доступной народу, то,  как  кажется на первый
взгляд, она не  укрепилась и не  стала благородней из-за широкого  доступа к
ней полупросвещенных народных масс.  Да и не  похоже, чтобы разум и разумная
воля  лучших мыслителей  стали  управлять  миром сколько-либо  успешней, чем
прежде. Коммерческий дух по-прежнему лежит в основе современной цивилизации;
погоня  за  чувственными  удовольствиями  по-прежнему  является  ее движущей
силой.  Современное  образование в  целом  не исправило  человека,  живущего
жизнью чувств; оно лишь приучило его к вещам, прежде для него непривычным: к
ментальной деятельности и занятиям, к интеллектуальным  и даже  эстетическим
ощущениям,  к  идеалистическим  настроениям.  Человек  по-прежнему  живет на
витальном  плане, но хочет  получать  стимулы  свыше. Он нуждается  в  армии
писателей, которые поддерживали бы  его  ментальную деятельность,  поставляя
ему  пищу  для   ума;  он  жадно   тянется   ко   всякого  рода  информации,
систематизировать или усвоить которую у него не хватает желания или времени,
к популярному научному  знанию, к таким новым  идеям, которые он в состоянии
воспринять при  условии,  что  они излагаются убедительно  или  блестяще,  к
разного рода ментальным ощущениям и возбуждению, к идеалам, которые, как ему
приятно считать,  определяют его поведение, и которые порой на самом  деле в
известной мере  вдохновляют  его  поступки.  Все  это  по-прежнему  остается
деятельностью  и ощущениями низшего  ментального существа,  но  уже  гораздо
более открытого и свободного. И представители культуры, интеллигенция, вдруг
обнаруживают, что  этот человек - если сначала  заинтересовать или  развлечь
его - способен услышать их, чего нельзя  было ожидать от  чистого обывателя;
теперь  у  них   появилась  возможность  воплотить  свои  идеи  в   жизнь  -
возможность,  какой они никогда не имели прежде. В результате снизился общий
уровень мысли, искусства и литературы; талант и даже гений вынуждены идти по
проторенной дорожке дешевой популярности;  писатель,  мыслитель и ученый  по
большей  части  оказались  в  положении,  подобном  положению  образованного
грека-раба  в  римском  доме,  где  он  должен  был  обслуживать,  ублажать,
развлекать и наставлять своего господина, внимательно  учитывая при этом его
вкусы  и предпочтения и  ловко  повторяя  манеру и стиль поведения,  которые
пришлись ему по нраву. Одним словом, демократизация более высокой ментальной
жизни,  ее низведение на  уровень  чувственных ощущений  и активизация  дали
результаты как хорошие, так и  плохие. Во всем  этом исполненный веры  взор,
вероятно, может разглядеть еще  неуверенное  начало великих перемен. Мысль и
Знание,  пусть пока еще не Красота,  получают возможность  заявить о  себе и
даже  быстро  развить  некую  сильную,  еще  не вполне разумную, но все же в
конечном  счете  действенную  волю  для  осуществления  своих  целей;  объем
культуры и количество людей,  которые  мыслят и всерьез  стараются понять  и
осмыслить ее, чрезвычайно возросли за всем этим фасадом чувственной жизни, и
даже сам чувственный человек начина-

Глава X. Эстетическая и этическая культура

     Идея  культуры начала вырисовываться перед  нами  несколько отчетливей,
или, по крайней  мере, мы четко выделили и  противопоставили ей естественные
ее  противоположности.  Нементальная,  чисто  физическая  жизнь  определенно
является  противоположностью  культуры,  это варварство;  неинтеллектуальная
витальная,  примитивно экономическая  или  сугубо  семейная  жизнь,  которая
состоит только  в добывании  денег,  умножении  и  содержании семьи,  равным
образом  является  противоположностью  культуры,  это  другой  и  даже более
отвратительный вид  варварства.  Индивида, который  всецело  поглощен  этими
формами существования и  не задумывается о  высшем,  мы  условились  считать
некультурным  и  неразвитым  человеческим  существом,  современным  дикарем,
варваром по  сути своей,  даже если он  живет в  цивилизованной  стране и  в
обществе,  пришедшем  к  общей  идее культуры и  красоты  и более или  менее
упорядоченному  ее  воплощению.  Общества  или  нации,  отмеченные таким  же
признаком, мы условились называть варварскими или полуварварскими. Даже если
нация  или  эпоха   развила  знание,  науку  и  искусство,  но   по-прежнему
довольствуется  тем,  что   ее  мировоззрение,   образ   жизни  и   мышление
определяются   не   знанием,   истиной,   красотой   и   высокими   идеалами
существования, но грубым  витальным, коммерческим, экономическим взглядом на
жизнь, мы говорим,  что  эта нация или  эпоха может быть  в известном смысле
цивилизованной,  но,  несмотря на все изобилие или даже излишек  технических
средств,  свойственных  цивилизации,  она  не  воплощает  идеал  культурного
человечества  и даже  не  приближается  к нему. Поэтому  даже на европейскую
цивилизацию  девятнадцатого  века  со  всей  ее  победоносной  и  избыточной
производительностью,  ее  мощным  развитием  науки  и достижениями  в  сфере
интеллектуальной  деятельности мы смотрим с известным осуждением, потому что
все это  она  обратила  в  предмет торговли и  поставила  на  службу грубому
витальному благополучию. Мы говорим, что европейская цивилизация не была тем
совершенным идеалом, к которому должно стремиться человечество,  и что такой
путь  уводит  в  сторону, а  не ведет к  более  высокому  витку человеческой
эволюции.  Мы  должны  признать,  что  эта   цивилизация  как  век  культуры
несомненно  уступала  древним Афинам, Италии эпохи  Возрождения, древней или
классической Индии. Ибо, несмотря на все недостатки социальной организации и
несравненно более  низкий уровень научного знания и материальных достижений,
общества тех эпох были более сведущими в  искусстве жизни, лучше понимали ее
цель  и   настойчивей   стремились  к  некому  ясному  идеалу  человеческого
совершенства.
     Что касается  самой  жизни  ума,  то просто  жить  погрузившись  в  его
практическую и  динамическую  деятельность  или  в  ментализированный  поток
эмоций и  чувств, жизнью  конвенционального поведения, усредненных ощущений,
общепринятых идей, мнений  и предрассудков, порожденных не самим  человеком,
но его окружением, не знать свободной и живой  игры разума, но  жить пошло и
бездумно  по  правилам  непросвещенного большинства и вдобавок в  согласии с
чувствами  и  ощущениями, обусловленными  определенными  конвенциями, но  не
очищенными, не  просвещенными, не облагороженными никаким законом красоты, -
такая жизнь тоже  является противоположностью идеалу культуры. Человек может
жить так, сохраняя всю видимость цивилизованной жизни или все  претензии  на
нее,  успешно наслаждаться всем изобилием ее аксессуаров, но он не  является
развитым человеком  в  подлинном  смысле  этого  слова.  Общество, следующее
подобному образу жизни, может быть каким  угодно - сильным, благопристойным,
хорошо  организованным,  процветающим, религиозным,  нравственным  -  но это
общество  обывателей; это тюрьма,  которую должна  разрушить  душа человека.
Ибо,  пока  она остается  там, она остается в низшем, лишенном вдохновения и
возможности развития ментальном состоянии; она  прозябает, влачит бесплодное
существование  на   нижнем  ментальном  плане  и   управляется  не   высшими
способностями  человека, но примитивными импульсами неразвитого чувственного
ума. И ей недостаточно открыть окна этой тюрьмы, чтобы глотнуть  сладостного
свежего воздуха, увидеть  проблеск  свободного света  разума,  почувствовать
слабый аромат  искусства  и красоты  и услышать  тихий  зов широких далей  и
высоких идеалов.  Она еще должна вырваться из своей  тюрьмы на волю и жить в
сиянии  этого   свободного  света,  полной  грудью  вдыхая  этот   аромат  и
устремляясь  на  зов  этих  далей;  только  тогда  она  оказывается в среде,
естественной   для  развитого   ментального  существа.  Жить,   погрузившись
преимущественно  не  в  деятельность  чувственного  ума,  но  в деятельность
знания, разума и широкой интеллектуальной  любознательности,  в деятельность
развитого  эстетического  существа  и  просвещенной  воли, которая формирует
характер, высокие этические идеалы и широкое поле человеческой деятельности;
руководствоваться не понятиями низшего или среднего менталитета, но истиной,
красотой и самоуправляемой  волей -  вот идеал  подлинной  культуры и первое
приближение к совершенному человечеству.
     Так  методом  исключения  мы  пришли  к  ясной  идее  и  окончательному
определению  культуры.  Но  и  на  этом  высшем уровне  ментальной  жизни мы
по-прежнему остаемся  в плену старого узкого видения  и неверного понимания.
Мы видим, что в прошлом между культурой и поведением, похоже, часто возникал
конфликт; тем не  менее,  согласно нашему определению, поведение  - это тоже
часть культурной жизни,  а  стремление к этическому идеалу - одно из главных
устремлений культурного человека. В  основе противопоставления, выделяющего,
с одной стороны,  стремление к идеям, познанию и красоте, которое называется
культурой,  а  с  другой  -  работу  над  характером  и поведением,  которая
называется  моральной  жизнью,  очевидно,  лежит  неполное  представление  о
человеческих возможностях и совершенствовании. И  это противопоставление  не
только   существует,   но  и   выражает   естественную   сильную   тенденцию
человеческого  ума  и,  следовательно,  должно  отражать  некое  реальное  и
существенное противоречие между составными частями нашего существа. Именно в
этом  смысле  Арнольд  противопоставил  иудейству  эллинизм.  Ум  еврейского
народа,  который  дал  нам   суровую  этическую  религию  Ветхого  Завета  -
примитивную,  конвенциональную и  достаточно варварскую в Моисеевых законах,
но поднимающуюся к неоспоримым высотам нравственного  величия  в добавленных
позднее  книгах  пророков  и  наконец  превзошедшую  себя  и  распустившуюся
чудесным цветком духовности в иудейском христианстве1 - был всецело поглощен
земной и этической праведностью и  обещанными  наградами за верное почитание
Бога  и правильное поведение,  но не знал  науки  и  философии,  пренебрегал
знанием и был равнодушен к красоте. Эллинский ум  не столь исключительно, но
все же в большой мере определялся любовью к  игре разума ради  нее самой, но
еще   сильнее    -   высоким   чувством    красоты,   тонкой   эстетичес-кой
восприимчивостью и  поклонением  прекрасному  в любой сфере  деятельности, в
любом творении, в мысли, искусстве, жизни, религии. И настолько сильным было
это чувство, что  не только поведение, но и мораль эллинский ум рассматривал
в  значительной  степени с  точки  зрения  господствующей  идеи красоты;  он
инстинктивно понимал  добро  главным образом как гармоничное и прекрасное. В
самой философии ему удалось прийти к концепции Божественного  как  Красоты -
т.е. к  истине, мимо