далеким небесам,
     Ночь ужаса со стоном урагана,
     Как фурия, внезапно поднялась
     И, страшная, на землю пролилась
     Кипящими и мутными ручьями,
     Потоками  огня, горячими песками
     И погребла под тяжестью своей
     Сады и города, и пашни, и людей!

     Века прошли с тех пор, как бедные селенья,
     Погибшие  в ту ночь, и города,
     И тысячи  людей исчезли без следа
     И преданы, как старый сон, забвенью.
     Забытые могилы  их давно
     Убежищем  для новой жизни  стали,
     И новые селенья возникали,
     Как  гнезда муравьев, у моря, под горой.
     Прошли  века, но все еще порой
     Бледнеет и дрожит крестьянин бедный,
     Подняв глаза к вершине роковой...
     Как часто по ночам, сон чуткий прерывая,
     Испуганный, с постели он встает
     И слушает, сдержав свое дыханье.
     И если ветерок до слуха донесет
     Зловещее глухое клокотанье
     Иль вдруг вода в колодце закипит,
     Он вне себя от ужаса кричит,
     Зовет жену и, захватив с собою
     Пожитки бедные, испуганных детей,
     Бежит, как тать, с своих родных полей!
     И часто обратись с тоской неизъяснимой,
     Несчастный, он следит издалека,
     Как, медленно катясь, горящая река
     И топит, и палит волной неукротимой
     И сад его, и кров его родимый!

     Прошли  века. Из недр земли на свет
     Вернулась вновь усопшая Помпея,
     Как бы землей извергнутый скелет...
     На улицах ее народ, теснясь толпою,
     Пленяется ее могильною красою,
     Безмолвьем гробовым широких площадей,
     Колоннами дворцов, резьбою галерей,
     Театров и домов безжизненной громадой
     И форума разрушенной аркадой...
     Но отчего ж порой, как будто чем смущен,
     Стоит турист под этой колоннадой,
     Взор устремив на дальний небосклон?
     Там на него сквозь длинный ряд колонн,
     Дымясь, глядит, как призрак исполина,
     Везувия двурогая вершина.
     Ужасный зев по-прежнему раскрыт,
     Еще кипят в жерле потоки лавы.
     Безжизненным обломком древней славы
     Чудовище по-прежнему грозит!
     И в поздний час, когда его дыханье
     Во тьме ночной запышет вдруг огнем
     И отблески его разносятся кругом,
     Как факелов зловещее мерцанье,
     В извилинах аркад и галерей
     Змеится свет блуждающих огней.
     Таков закон таинственной природы:
     Медлительной суровой чередой
     Идут века, за ними вслед толпой
     Изменчивых теней и царства, и народы.
     Но перемен не знает лишь она,
     Бесстрастная, всегда себе верна!
     И ты, мой дрок, пустыни гость отрадный,
     Придет пора, погибнешь здесь и ты.
     Подземный жар спалит твои листы,
     И огненный поток поглотит жадно

     Последнюю  красу нагих степей.
     И все же ты счастливее людей.
     Униженный, с трусливою судьбою
     Пред будущим, как раз, ты не стоял;
     Ты с гордостью безумной не мечтал
     Парить орлом под небом над землею
     И о бессмертии своем не помышлял.



    Подражание. Стихотворение  со  смежной  и  перекрестными
рифмами в строках 7-8, 9-12, 11-13, 10-14.
    Считается, что написано оно весной 1827  года  во  время
одного из приездов Леопарди в Реканати. Это вольный  перевод
известного стихотворения "Листья" французского драматурга  и
поэта А. Арно, переведенного на многие языки, в том числе  и
на русский В. Жуковским, Д. Давыдовым, В. Брюсовым и др.


    Шутка. Стихотворение из семисложных и одиннадцатисложных
строк, из которых рифмуются: 2-6,  4-5,  7-8,  9-12,  10-II,
14-15, 17-18.
    Стихотворение написано в Пизе 15 февраля 1828 года, ког-
да после затяжной паузы поэта вновь посетила муза. В дневни-
ке Леопарди заметил: "За всю жизнь я написал  несколько  не-
больших стихотворений. При их создании я следовал лишь вдох-
новению (или наваждению). Когда оно меня  посещало,  за  две
минуты я делал набросок и распределял строки,  а  затем  уже
ждал, когда меня вновь озарит (что случалось иногда по  про-
шествии нескольких месяцев), и принимался за написание.  Ра-
ботаю очень медленно. Если вдохновение обходит  меня  сторо-
ной, скорее из древесного ствола выйдет влага, чем  хотя  бы
одна строка из моей головы".


    "Мелисс, послушай, мне приснился сон...".  Стихотворение
в форме диалога из одиннадцатисложных свободных строк.
    Написано в Реканати в 1819 году и  дважды  публиковалось
под названием "Ночные страхи", входя в цикл  так  называемых
малых идиллий. Позднее автор поместил его в раздел "Фрагмен-
ты".
    Мелисс и Альцет - имена, которые, скорее всего, были за-
имствованы у Мосха, одного из мастеров пастушеской  идиллии,
которого Леопарди переводил в 1815 году, да и тема  "падения
луны", то есть конца света, также почерпнута  из  древнегре-
ческой поэзии.


    "Напрасно уповал я на подмогу...". Фрагмент,  написанный
в конце 1818 года в Реканати, развивает тему элегии  "Первая
любовь". См. прим. к с. 50,


    "Последний луч на западе угас...". Фрагмент,  являющийся
переработкой первой песни юношеской поэмы "Приближение смер-
ти", в котором лирический герой заменен некой девушкой.


    С греческого из Симонида. Стихотворение с одиннадцати- и
семисложными  строками,  из  которых  рифмуются:  1-3,  4-5,
6-8-9, 7-11, 10-1213, 14-18,  15-19,  16-17,  20-23,  21-22,
25-28, 29-31, 30-32-33 (свободны вторая и двадцать четвертая
строки).
    Написано в Реканати в 1823-1824 годах и представляет со-
бой свободную интерпретацию фрагмента Симонида (у нас приня-
то написание Семонид) Аморгосского,  ямбического  поэта  VII
века до н. э. По поводу своих вольных  переложений  Леопарди
как-то заметил: "Там, где  переводчики  стараются  показать,
насколько они верны оригиналу,  я,  сохраняя  эту  верность,
стараюсь выглядеть переводчиком". В последнее  издание  поэт
поместил этот и следующий фрагмент как оригинальные произве-
дения, указав лишь вдохновивший его источник.


    Из него же. Стихотворение из семи- и  одиннадцатисложных
строк со следующим порядком рифм:  1-4,  2-6-9,  5-7,  8-10,
II-12, 13-15-19, 14-18,  16-20-22,  17-21,  23-24  (свободна
третья строка). Написано в Реканати в 1823-1824 годах.
    Некоторые исследователи склонны полагать, что на сей раз
отрывок взят не из Симонида Аморгосского  (см.  прим.  к  с.
160), а из Симонида Кеосского (VI-V вв. до н. э.), более из-
вестного поэта, прославившегося своими дифирамбами,  "плача-
ми" и эпиграммами.

                                             Александр Махов



СТИХОТВОРЕНИЯ

    I. К Италии. Перевод А. Ахматовой
    II. К памятнику Данте, который сооружается во Флоренции.
Перевод А. Махова
    III. К Анджело Май, когда он нашел рукопись Цицерона  "О
Республике". Перевод А. Махова
    IV. На свадьбу сестры Паолины. Перевод А. Махова
    V. Победителю игры в мяч. Перевод А. Махова
    VI. Брут Младший. Перевод А. Наймана
    VII. К Весне, или О древних Сказаниях. Перевод Н.  Гуми-
лева
    VIII. Гимн Праотцам, или О началах  рода  человеческого.
Перевод В. Помяна
    IX. Последняя песнь Сафо. Перевод А. Махова
    X. Первая любовь. Перевод А. Наймана
    XI. Одинокий дрозд. Перевод А. Махова
    XII. Бесконечность. Перевод А. Ахматовой
    XIII. Вечер праздничного дня. Перевод А. Ахматовой
    XIV. К луне. Перевод А. Махова
    XV. Сон. Перевод А. Ахматовой
    XVI. Одинокая жизнь. Перевод А. Плещеева
    XVII. Консальво. Перевод И. Тхоржевского
    XVIII. К своей Донне. Перевод А. Махова
    XIX. Графу Карло Пеполи. Перевод А. Наймана
    XX. Пробуждение. Перевод А. Наймана
    XXI. К Сильвии. Перевод Н. Гумилева
    XXII. Воспоминания. Перевод А. Махова
    XXIII. Ночная песнь пастуха, кочующего в  Азии.  Перевод
А. Ахматовой
    XXIV. Покой после бури. Перевод А. Ахматовой
    XXV. Суббота в деревне. Перевод А. Ахматовой
    XXVI. Неотвязная мысль. Перевод А. Ахматовой
    XXVII. Любовь и Смерть. Перевод А. Наймана
    XXVIII. К себе самому. Перевод А. Ахматовой
    XXIX. Аспазия. Перевод А. Ахматовой
    XXX. К древнему надгробью, на  котором  усопшая  девушка
изображена уходящей в окружении близких. Перевод А.  Ахмато-
вой
    XXXI. К портрету красавицы, изваянному на ее  надгробии.
Перевод В. Помяна
    XXXII. Палинодия. Перевод А. Ахматовой
    XXXIII. Закат луны. Перевод И. Тхоржевского
    XXXIV. Дрок, или Цветок пустыни. Перевод А. Наймана
    XXXV. Подражание. Перевод А. Махова
    XXXVI. Шутка. Перевод А. Махова

ФРАГМЕНТЫ

    XXXVII. "Мелисс, послушай, мне приснился сон...".  Пере-
вод А. Махова
    XXXVIII. "Напрасно уповал я на подмогу...".  Перевод  А.
Махова
    XXXIX. "Последний луч на западе угас...". Перевод А. Ма-
хова
    XL. С греческого из Симонида. Перевод А. Махова
    XLI. Из него же. Перевод А. Махова



   И.Полуяхтова, И.Володина.
   Поэт печали и любви

     Судьба  поэта  всегда  драматична,  история  тому  порукой.  Но   среди
итальянских поэтов Леопарди не принадлежал к самым несчастливым. Он  не  был
изгнанником, как Данте и Фосколо, и не познал, сколь горек хлеб чужбины.  Он
не был узником, как Тассо и Пеллико, и хотя  отличался  слабым  здоровьем  и
часто  болел,  разум  всегда  сохранял  и  не  имел  приступов  безумия  или
безотчетного страха. Леопарди не  познал  любви  и  славы,  этих  величайших
ценностей в жизни  каждого  поэта.  Но  он  умел  находить  благословение  в
отвергнутой любви, а славу ему заменяло признание  немногих  избранных  умов
Италии. Не только личная судьба виной тому, что Леопарди стал самым скорбным
итальянским поэтом.
     Жизнь Леопарди (1798-1837)  пришлась  на  тяжелые  времена  итальянской
истории. Италия в  те  годы  была  отсталой  окраиной  Европы.  Страна  была
раздроблена, экономически не развита, политически  несамостоятельна.  Первые
тринадцать лет XIX века в Италии господствовали французы,  а  после  падения
Наполеона  и  крушения  его  империи  возвратились  прежние  поработители  -
австрийцы, установив жестокий режим. Но историю тех лет можно  рассматривать
и в другом свете. Это были годы растущей волны  национально-освободительного
движения, вошедшего в историю под названием Рисорджименто. Не только скорбь,
но и небывалый духовный подъем характеризуют литературу тех лет.  Фосколо  и
Мандзони стремились возродить в итальянцах чувство национального достоинства
и дух свободы. У Мандзони была нравственная опора - Бог, в которого он верил
с самозабвенностью католика. У атеиста Леопарди не было такой опоры; он  был
один на один со своим жестоким веком, которому не хотел уступать ни в чем.
     В первой половине XIX века не одна  Италия  переживала  тревожные  дни.
Недаром  тогда  в  литературе  возникло  явление,  получившее   наименование
"мировой скорби", с которым связывают творчество англичанина  Байрона  (хотя
его родина была  тогда  самой  могущественной  державой),  австрийца  Ленау.
Величайший пессимист в мировой  культуре,  философ  Шопенгауэр,  был  немец.
Причина  здесь  не   исчерпывается   национальными   бедствиями,   поскольку
настроения "мировой скорби" были близки и Мюссе, и Гейне, и Лермонтову.  Это
было типичное  явление,  порожденное  расцветом  романтизма  с  его  взлетом
идеала.  Литература  эпохи  Просвещения  конца  XVIII  века  и   Французская
революция разбудили в умах великие надежды и дух независимости, а социальная
действительность лишь казалась  обновленной,  обманывая  чаяния  романтиков.
Можно понять, почему именно итальянцу  Леопарди  суждено  было  стать  самым
последовательным выразителем этой мятежной скорби. На него  свалились  сразу
все трагедии его века -  и  национальные  бедствия,  и  личная  несчастливая
судьба.
     Джакомо Леопарди родился 29 июня 1798  года  в  провинциальном  городке
Реканати, в десяти километрах от Адриатического моря. Его отец граф Мональдо
Леопарди  происходил  из  древнего,  но  обедневшего   рода,   чему   немало
способствовала страсть главы семейства к книгам. Библиотека,  собранная  им,
считалась тогда одной из  лучших  в  Италии  -  в  этом  богатейшем  книжном
хранилище  затворником  вырастал  будущий  поэт,  с  ранних  лет  полюбивший
филологию. Леопарди  был  не  только  выдающимся  поэтом,  но  и  утонченным
филологом, профессионально работавшим в этой области. Он вполне мог бы стать
университетским профессором, и ему предлагали кафедру итальянской  филологии
университеты Бонна и Берлина.  Было  предложение  и  из  Рима,  но  Леопарди
отклонил его по ряду причин, и одной из них было неприятие  им  католицизма.
Как все образованные люди той поры,  он  больше  всего  ценил  независимость
духа.
     Творчество  Леопарди  разделяется  на  три  периода.  Первый   из   них
приходится  на  1818-1821  годы,  когда  поэт  от  классицизма  переходил  к
романтизму. Именно в те годы им написаны патриотические канцоны "К  Италии",
"К памятнику Данте", послание "К Анджело Май", а  также  лирические  идиллии
"Бесконечность", "К луне", "Вечер праздничного дня" и другие. Это был период
гражданской лирики, полной патетики, гнева и страсти.
     В те годы возникло движение карбонариев. Молодой затворник Реканати  не
примкнул  к  нему,  но  глубоко  сочувствовал   патриотическим   настроениям
восставших.  Тогда  же  появились  первые  манифесты  нового   литературного
направления - романтизма.  В  острой  полемике  "классиков"  и  "романтиков"
Леопарди принял сторону первых. В 1819 году  он  написал  свое  "Рассуждение
итальянца о романтической поэзии", которое пролежало в архиве поэта  и  было
опубликовано  лишь  в  1906  году.  Этот  трактат  был  написан  сложившимся
литератором и незаурядным полемистом. Автор страстно отстаивает то,  что  он
считал главнейшим достоянием классицизма -  гражданственность  и  следование
образцам античности. Этот период в литературе Леопарди  любил  самозабвенно.
Для каждого  итальянца  античное  наследие  частично  является  национальным
достоянием,  и  поэт  придавал  ему  большое  значение  в  деле   воспитания
подрастающего поколения. Романтизм же воспринимался им как чуждая итальянцам
"северная поэзия", как  одна  из  форм  иноземного  порабощения  в  духовной
области. В своих "Рассуждениях" Леопарди заявляет, что литература как  часть
национального дела призвана  служить  возрождению  Отечества.  Эти  идеи  во
многом  соответствовали  будущим  устремлениям  итальянского  романтизма,  а
патетический тон трактата выдавал в его авторе будущего романтика.
     Классицизм и романтизм соперничают в ранних произведениях  Леопарди.  В
канцоне "К Италии" он создает яркий образ скорбящей женщины,  олицетворяющей
поверженную, коленопреклоненную и потерявшую  надежду  Родину  -  "царица  и
раба". В этом стихотворении слышны отголоски гражданской поэзии Петрарки. Но
есть новое и в облике лирического героя  канцоны.  Наделенный  титаническими
чертами, этот герой-одиночка смело выступает против поработителей Отчизны:

     О если б сделать так судьба могла,
     Чтоб кровь моя грудь итальянцев жгла!

     Любовь к Родине предстает здесь не как гражданский долг, но как  личное
чувство, святыня души. Патриотические канцоны Леопарди полны печали и гнева,
протеста против порабощения и ограбления народа иноземными захватчиками.
     Одна из характерных черт итальянского патриотизма  -  это  гордость  за
национальную культуру. Об этом говорится  в  канцоне  "К  памятнику  Данте".
Творец  "Божественной  комедии"  для  Леопарди  велик   прежде   всего   как
поэт-гражданин.  В  стихах  о  Данте  есть   яркая   историческая   картина,
воскрешающая недавнее прошлое - гибель итальянских солдат в  России  в  1812
году. Леопарди ненавидел эту войну во имя  чуждых  интересов  наполеоновской
Франции, и глубоко  было  его  сострадание  итальянским  юношам,  обреченным
погибнуть на чужбине.
     Затворник Реканати  умел  воспринимать  мировые  бедствия  как  события
личной жизни. К тому же  он  обладал  гениальной  способностью  -  "чувством
бесконечного". Это романтическое, даже по его понятию, ощущение поэт раскрыл
в идиллии "Бесконечность". Стихотворение начинается с описания холма рядом с
домом поэта  в  Реканати.  Одинокий  холм  как  двойник  лирического  героя,
любящего в одиночестве созерцать природу и размышлять о ней. Купы  деревьев,
растущих  у  его  подножия,  закрывают  часть  горизонта.  Но  эта  преграда
открывает беспредельную даль мирового пространства внутреннему зрению поэта.
В этой идиллии непостижимо сочетаются шум и тишина, шелест листвы поблизости
и "бесконечное  молчание"  бескрайнего  пространства,  каким  представляется
поэту Вселенная, в  которой  для  него  не  было  Бога.  Зато  было  чувство
молитвенного состояния души перед сознанием вечности.

     ...И среди этой
     Безмерности все мысли исчезают,
     И сладостно тонуть мне в этом море.

     В этом стихотворении поражает чувство единения человека и  бесконечного
во времени и пространстве мироздания. Выражаясь терминами  Карла  Юнга,  это
удивительная  "архетипичность  поэтического  сознания",   модус   сопряжения
прошлого и настоящего, неопределенного и  конкретного,  музыки  и  молчания.
Созвучность  этого  стихотворения   современному   мировосприятию   не   раз
отмечалась в работах последних лет. "Бесконечность" - самое известное из по-
этических творений Леопарди, переведенное на многие языки  мира.  Среди  его
переводчиков - француз Сент-БЁв, создавший в 1844 году литературный  портрет
Леопарди, американец  Лоуэлл,  чех  Врхлицкий,  испанец  Альберти,  австриец
Рильке, поэты Серебряного века русской литературы А. Ахматова,  Н.  Гумилев,
Вяч. Иванов и др.
     Второй период творчества Леопарди (1822-1833) - самый продолжительный и
плодотворный. Это были годы политического кризиса, переживаемого  покоренной
австрийцами  Италией.  К  тому  времени  сложилась   философско-эстетическая
позиция Леопарди, отраженная в его "Дневнике размышлений" и  в  прозаических
диалогах  "Нравственные  очерки".  Но  ярче  всего  она   выражена   в   его
интеллектуальных одах и идиллиях "Брут младший", "Последняя песнь Сафо",  "К
Сильвии", "Ночная песня пастуха, кочующего в Азии", "Любовь и Смерть" и др.
     Для понимания философских  и  эстетических  взглядов  поэта  важен  его
"Дневник размышлений" (Zibaldone), который  он  вел  с  1819  по  1834  год.
Большая  часть  записей  относится  к  середине  20-х  годов.  В  это  время
формировался философский пессимизм Леопарди  и  назревал  его  романтический
бунт.  "Дневник  размышлений"  представляет  собой  записи  на   древних   и
современных языках,  цитаты  из  прочитанного,  суждения  о  судьбах  языка,
литературы, музыки и театра,  заметки  об  истории,  философии  и  политике.
Сказывается личное пристрастие автора к античной  философии  и  словесности.
Античная философия помогла Леопарди перейти  от  своеобразного  язычества  к
философскому  материализму,  в  чем   немалую   роль   сыграла   французская
просветительская мысль. Современную немецкую философию Леопарди  знал  хуже,
но "философию тождества" Шеллинга он принял как нечто  созвучное  эллинскому
пантеизму.  Леопарди  верил,  что  поэт  может  силой   своего   воображения
одухотворить мир. Постепенно от неприятия романтизма он приходит к выработке
эстетической  системы,  близкой  романтикам.  Именно  в  духе  романтической
эстетики на страницах  "Дневника"  Леопарди  трактует  любимого  им  Гомера.
Говоря об "Илиаде", он рассматривает ее композицию как единство  контрастов:
победа - поражение, радость - горе. Истинным героем "Илиады" он  считает  не
победителя Ахилла, а побежденного Гектора, настолько велико  в  его  глазах,
глазах  итальянца,  нравственное  торжество  пусть   побежденного,   но   не
сломленного духом защитника родной земли. Как подчеркивается в "Дневнике", в
этом и заключена правда жизни, ибо в реальности  достоинство  и  трагическая
участь неразделимы.
     Философско-эстетическая  проза  Леопарди  интересна   не   только   как
комментарий