учшего...  Вольно,  ребята!  Отдохните  теперь  и
повеселитесь! Завтра утром приглашаю вас к бомбардировке!
     -- Да здравствует Канробер! Да здравствует отец солдат! До  здравствует
Боске!
     Эти  восторженные  крики  раздаются  далеко  кругом. Перед  уходом  оба
генерала обмениваются несколькими словами,  и Канробер делает утвердительный
жест.
     --  Это  хорошо!  Превосходная мысль!  -  добавляет он. --  Потрудитесь
заняться этим!
     Боске кричит своим громким голосом:
     -- Сорви-голова!
     -- Есть, ваше превосходительство!
     --  Завтра  на  рассвете   мы  бомбардируем  Севастополь!   Ты  начнешь
действовать и повторишь свой маневр на Альме... Понял?
     -- Точно так, ваше превосходительство! -- отвечает сияющий  зуав. --  Я
должен зайти  впереди французских  траншей и  стрелять  в  русские орудия, в
русских артиллеристов!
     -- Прекрасно! Ты выберешь себе сотню  людей из самых лучших стрелков...
засядешь   с  ними...  выберешь   удобное   место...  я  предупрежу   твоего
полковника... Остальное -- твое дело, и ты устроишься, как захочешь!
     -- Я устроюсь на спине у русских, генерал!
     -- Желаю тебе удачи, Сорви-голова!
     -- Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу доброту!
     Гордый  своей миссией, Сорви-голова идет к капитану Шампоберу,  радушно
встречающему его.
     -- Господин капитан,  как я  счастлив!  Вы знаете,  мы пришли к  вам от
всего нашего полка, видевшего вас на деле и искренне уважающего!
     Собачка, испуская  радостный визг,  скачет, лижет  его прямо в  лицо  и
бегает, словно бешеная.
     -- Митральеза! Милый мой пес!
     Тото Буффарик поднимает вверх свои цветы, подает их офицеру и кричит:
     -- Господин капитан, это от зуавов второго полка и  от моей семьи... Мы
празднуем ваши эполеты и выздоровление!
     Капитан хватает мальчика за плечи и целует в обе щеки.
     Артиллеристы оглушительно кричат:
     -- Да здравствуют зуавы!
     И все вместе вопят:
     -- Да здравствует капитан Шампобер!
     Капитан,  совсем растроганный, пожимает протянутые руки, хочет ответить
ласковыми  словами,  благодарит, как вдруг  трубач  зуавов,  Смоленый  Клюв,
яростно кричит:
     -- Берегись, бомба!
     С   неприятельской   стороны,   на   высоте   тридцати  метров,   летит
металлический  шар, из которого  курится дымок. Слышно, как свистит воздух в
кольцах снаряда.  Бомба быстро приближается. Все присутствующие бросаются на
землю.
     Бум! Снаряд разрывается  с грохотом пушки,  вырыв  глубокую  яму в  два
метра и разбросав целый ливень обломков: железа, камней, щепок.
     К счастью, никто не задет. Все поднимаются на ноги, и капитан,  смеясь,
говорит:
     --  Ну!   Бомба,  наверное,   желала  участвовать  в  нашем  разговоре!
Благодарю,  зуавы!  Друзья  мои,  спасители!  Благодарю,  канониры,  дорогие
товарищи по оружию!  Я желал бы  выразить вам мои чувства, но время не ждет,
эти черти русские не дают  передышки. Слушайте! У меня есть кварта крымского
вина, несколько  окороков  и  корзина  шампанского...  поселимся  всем  этим
по-братски, выпьем  за ваш успех, за счастье  тех, кто думает о нас, за наше
отечество, за славу французского знамени!
     --  Вы правы, господин капитан, --  отвечает Сорви-голова, --  время не
ждет, и минуты бегут. Мне надо идти в полк!
     -- Но ты едва оправился от ужасных ожогов!
     -- Как вы от удара саблей!
     -- Но ведь я капитан, у меня ответственность...
     -- А я сделан капралом и командующим...
     -- Как? Уже командующим?
     -- Да, командующим отрядом, который  я должен собрать в несколько часов
и о котором  вы услышите  завтра.  На рассвете мы  откроем охоту на казаков,
пока вы будете истреблять их работу пушками!
     -- Браво, милый Сорви-голова! Вы пойдете к маркитантам.
     -- Да, господин капитан!  Я обойду торговцев... там, наверно, сидят мои
верные товарищи, которые будут отличными рекрутами для нового патруля!
     -- Вы составите настоящий адский патруль!
     -- Это название мне нравится,  господин капитан!  Вы  --  крестный отец
патруля и будете гордиться своим крестником!
     -- Поблагодарите там за меня сестру  Елену, тетку Буффарик, мадемуазель
Розу,  всех этих самоотверженных женщин, заботы которых спасли и вас, и меня
от смерти. Мы  лежали там  оба,  умирающие,  измученные лихорадкой, с верной
Митральезой около нас!
     Дежурный офицер спешно подъезжает к капитану и подает ему конверт.
     Капитан  разворачивает  бумагу  и  читает:  "Приказ  командиру  третьей
батареи.  Ровно в  шесть  часов  бросить три бомбы на  бастион  и продолжать
безостановочно огонь".
     Он пожимает руку зуаву и говорит:
     -- Я должен дать сигнал к битве, до свидания, друг мой!
     -- До свидания, господин капитан!
     Вся союзная армия охвачена лихорадкой. Новость облетела войско. Солдаты
испытывают дикую радость при мысли о  бомбардировке. Никто не  сомневается в
успехе. На завтра назначают друг другу свидание  в Севастополе. Ночь кажется
томительно  длинной. Никто не смыкает глаз. В три часа утра солдаты выбегают
из  палаток  и  закусывают.  Через два часа они  солидно завтракают, запивая
завтрак  двойной  порцией  вина  и  глотком  водки. Последние  приготовления
закончены.
     Пехотинцы осматривают  свою  экипировку до  самых  подошв.  Кавалеристы
седлают  лошадей,  саперы  и  понтонеры грузят  на  повозки доски,  помосты,
лестницы. Канониры заряжают орудия.
     Погода великолепная. Занимается заря. Через двадцать пять минут взойдет
солнце.
     Явственно доносится бой городских часов в Севастополе. Шесть!
     На батарее номер  три  раздаются три ужасных выстрела с промежутками  в
десять секунд и разносятся далеко в городе.
     Это - сигнал! Весь фронт французских и  английских войск заволакивается
дымом, и громовой  улар  следует за тучей  дыма. Сто  двадцать пять пушек  и
мортир  выпускают  целый  ураган  огня  на  русские  укрепления.  Неприятель
отвечает  непрерывным огнем.  В адском  шуме ничего не слышно, в густом дыму
нельзя  ничего  разобрать. Стреляют  без передышки. Понятно,  что неприятель
терпит  большой урон  от  огня артиллеристов, но  что особенно раздражает  и
удивляет  русских   --  это  потеря  большого  числа  артиллеристов,  убитых
ружейными выстрелами. Время от времени  наступает  затишье.  Тогда раздается
сухой легкий выстрел, потом свист, и русский канонир падает на свое орудие с
размозженным  черепом,  с  пробитой  грудью,  с  простреленным  плечом.  Эта
убийственная стрельба продолжается беспрерывно.
     Русские  внимательно смотрят во все стороны, разглядывают в бинокли все
неровности почвы и наконец  замечают между  батареями и траншеями  маленькие
насыпи земли,  которые прикрывают собой ямы, где укрываются по два  человека
стрелков.  Этих  насыпей около полусотни  -  везде,  где  вчера  не  было ни
малейшего возвышения.
     С  русских укреплений  видны  только концы двух  карабинов  да  красный
лоскут, свидетельствующий о засаде.
     Там, за этими холмиками, засел адский патруль, так живописно окрещенный
капитаном Шампобером и заставивший говорить о себе даже русских.
     По приказу генерала Боске Сорви-голова отлично устроился. На его призыв
сбежалась толпа волонтеров. При одной мысли об  экспедиции  с ним, весь полк
хочет  следовать за любимым  товарищем. Сорви-голова выбирает себе семьдесят
человек  и  комплектует  свой  отряд Венсенскими  стрелками. Все это  лучшие
стрелки в дивизии Боске.
     В девять  часов  вечера  они  отправляются в путь,  --  каждый  снабжен
лопатой, мешком с  провизией, патронташем  и  котелком с  кофе, --  проходят
траншеи  и  уходят  искать  удобное  место. Сорви-голова  заранее  заботливо
осмотрел из амбразуры все укрепления.
     Теперь в темноте он отлично ориентируется и ведет  своих товарищей. Вот
они  ползут  но  земле,  избегая  шума,  и  волокут  за  собой  инструменты,
обмотанные  тряпками,  чтобы  не  звенели,  подходят  ближе  с  безрассудной
смелостью, с неслыханным везением.
     Готово!  Они находятся не  далее,  как в 400 или 450 метрах от  русских
бастионов.
     Тогда  каждый  со всевозможными  предосторожностями  погружает лопату в
землю и роет яму. Землю бросают вперед, и она образует холмик.
     Сорви-голова в центре линии, вместе со своим товарищем-трубачом.
     В четыре часа утра ямы и насыпи сделаны.
     -- Мы словно в пустой купальне засели! -- замечает Соленый Клюв.
     -- Тише! -- говорит Сорви-голова.
     -- Я закурю трубку!
     -- Нельзя!
     -- Ну, выпью...
     -- Береги напиток... будет жарко!
     --  Ну, если нельзя ни говорить, ни курить,  ни  пить, я усну, пока  не
начнется музыка!
     -- Как хочешь! Я бодрствую!
     -- Еще бы! Ты -- начальник!
     Через пять  минут трубач,  завалившись на дно ямы,  спит как сурок. Его
будят три выстрела из мортиры. Он встает и кричит:
     -- К вашим услугам!
     Как человек предусмотрительный, он запасся котелком с водкой, открывает
его и подает товарищу, заряжающему карабин.
     -- Выпей глоток, Сорви-голова, это не повредит!
     Совершив  возлияние,  Сорви-голова   берет  оружие,   прицеливается   и
стреляет. Трубач следит за полетом пули и радостно кричит:
     -- Полетел бедняга! Славно!
     Действительно, русский артиллерист выронил банник и упал на пушку.
     -- Хорошо! -- добавляет Сорви-голова.
     Соленый  Клюв  делает хороший глоток  водки, берет карабин и целится  в
артиллериста, заменившего собой убитого. Паф! Он падает, убитый наповал.
     -- Верно, старый товарищ!
     -- Ну, я пойду подкрепиться...
     -- Берегись... напьешься!
     -- Ну, ну! Не теряй надежды! Ничто так не освежает зрение и мысли!
     Вправо  и  влево  над  засадами поднимаются  облачка  дыма. Выстрелы из
карабинов теряются в громе пушек, мортир и треске гранат.
     Но  отчаянные головы продолжают  безостановочно  свою  ужасную  работу,
настолько ужасную, что огонь русских слабеет и прерывается на минуту.
     Дым, гром, треск повсюду.
     Стрелки спокойно сидят в своих  ямах, созерцая ураган  огня  над собой,
курят трубки, выжидая удобного момента.
     Вдруг  земля дрожит,  раздается  страшный взрыв.  На  французской линии
появляется столб пламени с тучей дыма.  Взорвало пороховой  погреб. Двадцать
пять человек убито, три орудия исковеркано.
     Русские шумно радуются, издавая торжествующие крики.
     Через полчаса взлетают на воздух два русских пороховых погреба.
     -- Ответ пастуха пастушке! -- замечает серьезно трубач.
     Повинуясь одной и  той же  мысли,  французы и  русские замедляют огонь,
желая видеть результаты бомбардировки.
     Одиннадцать часов.  Конечно, потери  большие, но  не  столь важные, как
можно было думать.
     Русские,   под   сильнейшим   огнем,  с   неустрашимостью,   вызывающей
восторженный крик союзных войск, быстро исправляют повреждения.
     Это далеко  не  победа  французов  -- к  вящему  разочарованию  солдат,
мечтавших о взятии Севастополя.
     Пушки и  мортиры  гремят  издали. Во  время  этого затишья  на  русских
укреплениях собирается масса любопытных:  штатские и дамы в богатых туалетах
смотрят в бинокли.
     Сорви-голова различает среди них даму в черном с карабином в руках. Она
оживленно разговаривает и указывает на засаду стрелков.
     -- Что она собирается делать? -- говорит Сорви-голова своему товарищу.
     -- Она  хочет навести  на  нас  пушки и мортиру!  Хорош  гарнизон,  где
командуют бабы! Смотри... берегись!
     Бум! Выстрел  из  мортиры в  двух шагах от дамы  в черном. Бомба  летит
вверх быстро, с шумом, потом падает.
     Сорви-голова  и Соленый  Клюв  видят, что  она  летит на них,  и  одним
прыжком, как лягушки, выскакивают из своей ямы.
     Снаряд с дьявольской точностью падает в яму и разрывается.
     В  этот  момент  раздается  выстрел  из карабина.  Сорви-голова  делает
быстрое движение и прикладывает руку к груди.
     -- Задело? -- с тоской спрашивает его товарищ.
     --  Не   знаю,   --   прерывающимся   голосом  отвечает  зуав,  --  мне
показалось... что-то ударило меня...
     -- Иди...  иди скорее в яму...  бомба еще глубже вырыла ее... опасности
нет...
     -- Да, да! -- бормочет Сорви-голова. бледный, как полотно.
     Ползком добирается он до ямы и тяжело падает в нее. Соленый Клюв дрожит
с  головы до пят. заметив на красной  ленточке креста, украшающего грудь его
друга, маленькую круглую дырочку.

ГЛАВА III


     Смерть  русского  героя.  --  Семьдесят  тысяч пушечных  выстрелов.  --
Смелость  русских.  -- Нападения  на  батарею  номер  три.  --  Сорви-голова
отправляется  в  экспедицию.  --  На   кладбище.   --  Бегство  русских.  --
Фокусничество. - Тайна.
     Сорви-голова видимо слабеет.  Трубач открывает свой котелок  и  вливает
ему в рот водки.
     -- Выпей... это отлично! Молоко тигра! Оно воскресит мертвого!
     Сорви-голова тяжело вздыхает и говорит уже окрепшим голосом:
     -- Мне лучше!
     -- Ну, снимай куртку... надо видеть, чем тебя задело!
     Соленый Клюв снимает с товарища куртку, расстегивает рубашку и замечает
на теле, ниже сердца, фиолетовое пятно с черными краями. Но крови нет.
     -- Царапина! Просто царапина! -- серьезно говорит трубач.
     Сорви-голова  чувствует какое-то твердое  тело в своем поясе, ощупывает
его и вынимает пулю малого калибра.
     -- Вот так штучка!  Какое-то игрушечное ружье... точность в прицеле, но
не в ударе! Твое счастье, нечего тебе жаловаться!
     -- Да, но выстрел был верно направлен!
     -- Это -- дама! Она подстерегает нас. Погодите минуточку, милая дама!
     -- Не убивай ее!
     --  Предрассудки! Потому что  дама?  Ну, плевать мне на дам! Она  ведет
себя как солдат, и я смотрю на нее как на солдата!
     Во время этого  короткого разговора дым снова сгустился,  закрыв  собой
бастион и гордую княгиню. Снова начинается ожесточенная бомбардировка.
     Флот  также принимает участие в битве. Двадцать  семь роенных  кораблей
открывают огонь, обстреливая укрепления, защищающие рейд.  И берег,  и  море
покрыты дымом, в котором сверкают молнии. Шум так ужасен, что кровь  брызнет
из  ушей канониров, и многие глохнут  навсегда.  У  русских  несчастье. Убит
адмирал   Корнилов.  Всегда  впереди,   верхом,  он  неустанно   следил   за
бомбардировкой  с  Малахова кургана. Вдруг  английская  пуля  раздробила ему
левую  ногу.  Он  падает  на  руки  опечаленных  офицеров,  смотрит  на  них
потухающими глазами и говорит:
     -- Поручаю вам защиту Севастополя. Не отдавайте его!
     Его относят в  госпиталь, где он, несмотря на все старания врачей, умер
после долгой агонии.
     Последние слова его были: До смерти! Защищайтесь до самой смерти!
     Эта  катастрофа  вместо  того, чтобы обескуражить  русских,  усилила их
ярость и энергию.
     Город весь в дыму и в огне.
     Бастионы  обрушиваются  на  французские  батареи  целым   вихрем  огня.
Досталось и кораблям.  У адмиральского корабля "Город Париж"  пробит корпус,
попорчен  такелаж  и  грузовая   ватерлиния.  Бомба  опрокидывает   адмирала
Гамелина, одного из дежурных офицеров и ранит двух адъютантов.
     На некоторых кораблях начался пожар. Да, эти русские -- бравые и смелые
солдаты! Обольщаться нечего, наши дела неважны до такой степени, что генерал
Тьери, командир артиллерии, приказывает прекратить огонь.
     Никто не помышляет  теперь  о  приступе,  тем  более что в  Севастополе
появился князь Меньшиков с  тридцатью батальонами войска. Ночью все затихает
с обеих сторон.
     Каждый считает свои потери и поправляет повреждения.
     Со стороны французов -- триста  человек убитых и раненых. У англичан --
около  четырехсот.  У  русских   около  тысячи  человек  выбыло   из  строя.
Англо-французская армия насчитывает десять тысяч пушечных выстрелов, русская
-- двадцать тысяч.  Союзный  флот  бросил  тридцать тысяч  снарядов на рейд.
Русские ответили шестнадцатью тысячами.
     За  эту  бомбардировку  с  обеих  сторон насчитывалось семьдесят  тысяч
пушечных выстрелов.
     Русские понесли  особый урон от стрелков из отряда Сорви-головы. Из них
самих  немногие  получили лишь  легкие контузии.  Сорви-голова  был контужен
сильнее  всех. Вернувшись  ночью  в  лагерь,  адский  патруль  был  встречен
поздравлениями.
     Попытка была исключительно  удачна, и  отныне адский патруль начал свое
официальное существование.
     Ночью десять тысяч рабочих поправили русские укрепления,  и наутро  они
высились грознее, чем когда-либо.
     Назавтра,  как  и  во  все последующие дни, снова  начинается  яростная
бомбардировка.  Напрасно  союзники  роют  траншеи, работают  с  лихорадочной
торопливостью -- все безуспешно.
     --  Это  значит  стараться  укусить  себе  нос! --  энергично  заявляет
Сорви-голове капитан Шампобер.
     Несмотря   на   ужаснейшую  канонаду,  Севастополь,   благодаря   гению
подполковника Тотлебена  и  патриотизму  защитников, сопротивляется врагу  и
наносит ему жестокие потери. Зная, что наступление -- лучшая защита, русские
атакуют безостановочно.
     Дерзкие вылазки гарнизона, неожиданность, с которой  Меньшиков захватил
англичан в Балаклаве и едва  не истребил всю кавалерию, -- все это заставило
союзников  призадуматься  и  понять,  что они  имеют  дело  с очень  сильным
неприятелем.
     Битва при Балаклаве была коротка. Инкерманское сражение, где без помощи
французов погибла бы вся английская армия, было очень кровопролитным.
     Наконец,  вещь очень важная  и серьезно беспокоящая французский главный
штаб --  это факт, что система шпионства организована у русских  так хорошо,
что  они знают  все происходящее в неприятельских  войсках. Движение войска,
размещение батарей они знают прекрасно, даже пароль.
     На другой день после Инкерманской битвы, когда все  были  заняты своими
делами -- перевязывали раны, оплакивали умерших, глубокой ночью было сделано
нападение на батарею капитана Шампобера.
     Впереди центрального бастиона русские воздвигли люнет с шестью  пушками
и наделали много хлопот и неприятностей капитану Шампоберу и его батарее.
     Капитан, посетовав, обратился к Сорви-голове:
     -- Ты свободен и можешь распоряжаться  собой, можешь  маневрировать как
угодно, командуя  своими приятелями, не боящимися ни  Бога,  ни черта. Окажи
мне услугу, дорогой Сорви-голова!
     -- К вашим услугам, господин капитан!
     -- Это очень трудное дело, пожалуй, невозможное...
     -- Трудное? Может быть! Невозможное... я его сделаю!
     -- Ну, слушай! Надо пойти заклепать орудия этой батареи, вот там, между
южной частью кладбища и выступом центрального бастиона.
     --  Господин  капитан!  Сегодня вечером  я  возьму  с  собой  пятьдесят
человек... отвечаю за успех!
     -- Заранее благодарю тебя от всего сердца, мой смелый друг!
     -- Ба! Оставьте, господин капитан! Это сущие пустяки!
     В  десять  часов  вечера  адский  патруль  во  главе  со  своим  умелым
начальником, узнав пароль, отправился в путь.  Проходит  два часа. Полнейшее
безмолвие.  Тишина  прерывается  только  окриками  часовых  да лаем  собак в
Севастополе.  Пушки  молчат.   С  обеих  сторон  полнейшая  неподвижность  и
оцепенение.
     Городские часы бьют полночь.
     Часовой, стоящий у траншеи, слышит приближение отряда, идущего открыто,
не прячась.
     -- Кто идет? -- кричит он.
     -- Франция! -- отвечает голос из темноты.
     -- Какого полка?
     -- Стрелки второго полка зуавов!
     -- Пароль!
     -- Маренго!
     -- Проходи! -- добавляет часовой.
     В  этот момент какая-то тень бесшумно скользнула позади часового. Вдруг
он получает сильнейший удар топором по голове.
     Несчастный падает и бормочет:
     -- Это не те, не Сорви-голова! Измена!
     Его  не  слушают.  Отряд молча  бросается  вперед  в  батарею.  Капитан
чувствует опасность, но поздно. Он вынимает саблю и кричит:
     -- Живо! Канониры! Сюда! Неприятель!
     В  один момент в батарее по