век,  который  спас  его, неприятель,  русский  офицер,
называет его братом, душит в объятиях!
     -- Жан! Брат мой! Тебя не убьют, не тронут! Нет! -- бормочет майор.
     -- Вы -- мой брат! Мой спаситель! Но как же? Я сойду  с ума от радости!
Какое счастье! Мой брат -- храбрейший солдат русской армии... благороднейшее
сердце!
     -- Жан! Я горжусь еще более. Ты -- герой французской армии!
     Между  тем  унтер-офицер  и  солдаты,   разиня   рот,   созерцают   эту
трогательную сцену, и, не зная, что делать, стоят неподвижно.
     -- Казнь отменяется! -- кричит им майор. -- У меня  приказ. Ступайте! Я
отвечаю за пленника!
     Солдаты мгновенно исчезают.
     Офицер и сержант, братья-друзья, идут под руку.
     -- Но, брат мой,  -- говорит Жан, -- ваше русское происхождение... ваше
имя...
     -- Жан, прежде всего говори мне "ты" как брату. Это моя просьба!
     -- Хорошо, постараюсь!
     Огромная  бомба падает в  десяти  шагах от братьев и осыпает  их ливнем
осколков.
     -- К  вашим  услугам!  --  кричит  Жан,  смеясь.  -- Правда,  я  должен
сознаться,  что  схожу с ума,  вернувшись издалека...  ощущая в  себе жизнь,
обязанный всем моему  брату Павлу Михайловичу! Все  же тут тайна, и я ничего
не понимаю!
     -- Ты  скоро поймешь, Жан! В России называют по отчеству... Нашего отца
зовут Мишель. Значит, я --  Павел Михайлович.  Фамилия моя Бургейль! Все это
просто и в то  же время необыкновенно. Но знаешь, Жан,  с первого взгляда ты
удивительно походишь на  отца. У  тебя -- его взгляд, его голос, улыбка, его
рост и жесты. Постой, мы пришли!
     Братья останавливаются перед низеньким домиком с разбитыми окнами.
     -- Я  живу  здесь!  --  говорит майор.  --  Пойдем, у  нас остается два
часа... времени...
     -- Только два часа!?
     -- Ведь если я спас тебя от смерти,  Жан,  все же ты осужден на смерть!
Надо выиграть время, получить помилование... У нас законы беспощадны!
     -- Хорошо!  Подождем, -- беспечно  отвечает Жан,  --  а пока поболтаем!
Расскажи  мне,  дорогой Поль, каким образом ты  -- мой спаситель -- оказался
моим братом?
     -- Это  очень печальная  история,  -- отвечает  майор, --  я  дрожу при
мысли, что мы могли убить друг друга! Я все расскажу тебе. Слушай!
     Это было  в  1812 году. Россия и Франция воевали. Война  была  ужасная,
ожесточенная, беспощадная. Французская  армия победоносно вступила в Москву.
Потом пожар  Москвы...  разрушение... Французы намеревались провести зиму  в
Москве,  и разрушение  ее было несчастьем для  них,  так как  они  рисковали
умереть от голода и холода.  Началось отступление, ужасное, гибельное.  Зима
стояла суровая, и французы гибли тысячами.
     Наш  отец принадлежал  тогда к Великой  армии  Наполеона  и  был героем
войны.  Ему  только что  исполнилось 29  лет.  Капитан  конных  гренадер, он
отличался удивительной храбростью и завоевал все чины саблей. Наполеон лично
знал его, ценил и уважал, так что капитан Бургейль мог смело рассчитывать на
высшие  чины.  В  одной  из битв  отец  находился  вместе  с маршалом Неем в
арьергарде и,  несмотря на чудеса храбрости, должен был уступить численности
врага. Окруженный казаками Платова, он получил опасный удар копьем в грудь и
был оставлен на снегу как мертвый.  Его  увидели крестьяне и из сострадания,
так как он еще дышал, взвалили его на сани и привезли на конюшню.
     Умирающий ожил. Его поили снегом  вместо воды,  кормили корками черного
хлеба, и  он, этот железный  человек, вернулся к жизни.  Тогда его свезли во
Владимир и хотели предоставить относительную  свободу, если он даст слово не
делать  попыток  к  бегству.  Понятно,  он отказался, достойный  отец милого
Сорви-головы!
     -- Это у нас фамильное! -- серьезно произносит зуав.
     --  Несмотря  на  строгую  охрану, отец  бежал, был схвачен  и сослан в
Сибирь...
     -- Но вернулся?
     --  Да,  каким-то  чудом...   Я   продолжаю.  Бегство  из  Сибири  было
невозможно,  и  пленник  походил  на  льва,  грызущего  свою  цепь.  Ужасное
существование для солдата, триумфально прошедшего всю Европу!
     Он умирал  от  голода, холода и  отчаяния. Случай  свел его  с  русским
княжеским семейством Милоновых, когда-то очень богатым и известным в России.
Семья  состояла  из  отца, матери, двух  сыновей и двух  дочерей.  Несчастье
сблизило изгнанников, и, в конце концов, капитан Бургейль женился на старшей
княжне Милоновой Берте в 1816 году. В 1818-м у них родился сын Павел. Это я!
     Мы  жили тихо  и счастливо в своем уединении, вдали от цивилизации, как
дикари.  Но  мой дед, князь Милонов, не мог успокоиться, не  мог забыть свой
чин, свое состояние и отчаивался, видя, что  его сыновья живут, как рабы. Он
впал в немилость императора, и хотя при  дворе у него  были могущественные и
богатые  друзья,  но, по  проискам  более  сильных  недоброжелателей,  князь
все-таки был  обвинен  в  государственной  измене  вместе с  сыновьями,  был
арестован, осужден и казнен!
     -- Ужасно! -- восклицает Сорви-голова.
     -- Это еще не все, --  продолжает майор, -- наш отец, капитан Бургейль,
неповинный ни в чем, был сослан  на вечные каторжные работы. Это случилось в
1822 году, и мне было только четыре года. Рассудок бедной матери не выдержал
тяжких испытаний, она тронулась умом и умерла шесть месяцев спустя.
     Я остался сиротой и жил с теткой Ольгой Милоновой. Как мы жили? Ужасно.
В пять  лет я был пастухом, тетка прислуживала  где могла. Мы терпели голод,
холод и всякие невзгоды!
     В 1825 году взошел на престол император  Николай 1. Ему сказали о  нас.
Он заинтересовался нашим делом, простил нас и вернул нам все имущество.
     Мы вернулись в Россию. Мне  было восемь  лет. Моя  тетка вышла замуж за
посланника, и мы зажили богато и открыто. Но я  не мог забыть отца  и горько
оплакивал  любимого  человека;   я  задался  мыслью  найти  его.  Мой  дядя,
посланник, делал розыски в Сибири, но безуспешно. Убежал ли он, или погиб? У
нас  оставалась надежда, что он бежал с рудников  и  вернулся во Францию. Мы
обратились с запросом во Францию, в военное министерство. Ответ был печален.
Капитан Бургейль давно исчез и не появлялся, давно вычеркнут из списка армии
и легионеров.  Всякая  надежда исчезла. Я долго  оплакивал обожаемого отца и
никогда не забуду его!
     Майор умолкает, хватает за руку Жана и долго смотрит на него.
     --  Суди же, брат мой, о моем ужасе и удивлении, когда увидал на столе,
в каземате, твое письмо,  адресованное нашему  отцу!  Тебя хотели казнить...
Слава Богу, я поспел вовремя. Теперь, Жан,  доскажи мне  то, чего я не знаю,
говори  поскорее...  время  идет. Я  должен  увидеть  губернатора,  получить
помилование. Наши законы беспощадны! Говори скорее, милый Жан!
     Сорви-голова,  с  покрасневшими  глазами,  бьющимся  сердцем,  старался
преодолеть свое волнение.
     --  Слушай, Поль!  Отец никогда не говорил ни мне,  ни матери о России,
хотя  любил рассказывать про  свои  походы  с Наполеоном.  Стоило произнести
слово  "Россия", и он умолкал. Мы понимали, что ему тяжело и больно говорить
об этом, и никогда не намекали даже на  кампанию 1812 года.  Никогда  мы  не
слыхали ни слона о Сибири, знали только, что он  вынес там ужасные мучения и
что  побег его был ужаснейшей драмой. Он  вернулся во Францию  неузнаваемым,
совершенно не похожим на блестящего офицера из гвардии Наполеона. Это было в
1825 г.,  и отцу исполнилось 42  года. Реставрация отнеслась  очень сурово к
старому наполеоновскому солдату, и капитан Бургейль дошел до крайней нищеты.
Он решился бороться с судьбой и поступил  в  качестве слуги на  ферму одного
землевладельца,  бывшего  квартирмейстера  его  эскадрона. Огромного  роста,
бодрый, кроткий  и  веселый,  он понравился своему хозяину,  который не  мог
узнать в работнике своего командира и спасителя, так как отец спас ему жизнь
при Фридланде. Пикар,  так звали  землевладельца, по  окончании жатвы сказал
отцу:
     -- Здесь, на десять  лье  кругом не  найдешь такого работника, как  ты.
Оставайся у меня и проси, чего хочешь!
     -- Я хочу немногого, -- отвечал отец, -- сто экю в год!
     -- Согласен! Мне нужно твое имя -- для формы, понимаешь?
     -- Мишель Бургейль, солдат из армии Наполеона!
     -- Ах, командир! Я не узнал вас. Я обязан вам жизнью!
     Оба радостно обнялись.
     -- Здесь все ваше, -- сказал Пикар, -- берите, распоряжайтесь!
     -- Мне достаточно твоей дружбы, Пикар, и местечка у очага!
     С  тех  пор  они  не  расставались, и  отец женился  на красивой дочери
Пикара.
     Началась   революция  1830  года.  Правительство   Луи-Филиппа,   желая
загладить несправедливость реставрации, вызвало старых солдат  Наполеона и в
том  числе  нашего  отца. Ему  вернули орден Почетного  Легиона и  назначили
пенсию  соответственно  его чину.  Это  было  настоящим  счастьем для  отца,
измученного прошлыми невзгодами.
     Я  родился в конце  1831  года.  Обожаемый отцом, матерью и  дедом, я с
самых ранних лет мечтал быть солдатом. Наоборот,  мои родители желали, чтобы
я сделался фермером. Странная идея! С моей натурой, с моей кровью -- и вдруг
фермер! Не правда ли, брат?
     Восемнадцати лет  я  поступил  в линейный  полк, потом перешел  в  полк
зуавов  и  вот  теперь сержант второго  полка с  орденом  Почетного Легиона,
стараюсь оправдать свое прозвище -- Сорви-голова...
     Разговор двух  братьев  был внезапно  прерван приходом  унтер-офицера с
запечатанным  конвертом в  руках.  Русский  офицер  хмурит  брови, вскрывает
конверт  и читает вполголоса:  "Приказ майору Бургейлю отправиться вместе  с
французским   пленником  к  военному  губернатору  Севастополя.  Подпись  --
Остен-Сакен".
     --  Вот чего я боялся! -- добавляет майор. -- Пойдем, брат. Я попытаюсь
умолить этого железного человека -- выпросить у него для тебя помилование!
     -- Пойдем! -- хладнокровно отвечает Сорви-голова.
     Они идут под ураганом бомб и снарядов. Через десять  минут они приходят
ко двору  губернатора.  Граф  Остен-Сакен, красивый старик  шестидесяти пяти
лет, прямой, крепкий, подвижный. Острым взглядом голубых глаз, хитрым лицом,
спокойной  уверенной осанкой  этот  человек напоминает скорее  дипломата. Он
корректно отвечает на поклон майора и Сорви-головы и резко говорит:
     -- Господин майор, вы нарушили  военный регламент, помешав казни  этого
человека. Отдайте вашу шпагу дежурному офицеру и идите в тюрьму!
     --  Слушаю,  Ваше превосходительство! -- холодно  отвечает майор,  в то
время как Сорви-голова бледнеет, стискивая зубы, чтобы не закричать.
     --  Но,  принимая во  внимание  ваши заслуги и  вашу  семью,  --  резко
добавляет   губернатор,   --  я   желал  бы  спросить,  какими  мотивами  вы
руководились в данном случае?
     --  Ваше превосходительство,  в  тот  момент, когда  хотели расстрелять
этого храброго француза, я узнал, что он мой брат!
     -- Объяснитесь! -- холодно отвечает Остен-Сакен.
     Дрожащим голосом майор Бургейль рассказывает необычайные события и свою
встречу с братом.
     -- А  теперь,  Ваше превосходительство, -- добавляет  он тоном  горячей
мольбы,  --  умоляю  вас  именем  военных  заслуг  этого  солдата,   во  имя
великодушия, свойственного  русскому  сердцу,  во  имя  уважения, которое вы
питаете  к моему  брату,  наконец,  во имя священных  уз, соединяющих нас...
умоляю вас...  вы можете все...  вы  хозяин Севастополя...  задержите казнь,
прошу вас... Пока государь простит его!
     Остен-Сакен встает, выпрямляется и говорит ледяным тоном:
     -- То,  что вы  просите, невозможно! Сержант Бургейль, ваш брат, умрет!
Если бы он был мой сын -- слышите ли? мой сын, -- он был бы расстрелян!
     --  Ваше превосходительство,  немного  человечности! --  лепечет майор,
бледнея.
     -- Государь поручил мне  защиту Севастополя, и  я буду защищать его  до
последнего  вздоха. Какая тут человечность?  -- отвечает  Остен-Сакен. --  У
меня четыре тысячи пленников, французов и англичан. Предположим, что все эти
четыре  тысячи пленников восстанут и  проделают то же, что сержант Бургейль,
что  тогда  будет?  Нужен пример,  чтобы  подавить  все зачатки  возмущения.
Повторяю вам: сержант Бургейль, ваш брат, храбрец, которого  я уважаю, умрет
сейчас!
     Губернатор  произносит  эти  слова  совершенно  спокойно,  не  возвышая
голоса.  Майор  понимает,  что  все   пропало,  и  с  отчаянием  смотрит  на
Сорви-голову.
     Сорви-голова стоит, спокойно  вытянувшись. Губернатор подносит к  губам
серебряный  свисток.  Портьера  двери  поднимается,   но,  вместо  дежурного
офицера, появляется женщина в трауре, с рукой на перевязи.
     Одновременно раздаются три восклицания.
     -- Княгиня!
     -- Кузина!
     -- Дама в черном!
     Бледная, но улыбающаяся, она подходит к Остен-Сакену и говорит:
     -- Генерал,  я  все  слышала;  сержант  Бургейль должен жить,  его надо
освободить сейчас же!
     -- Нет, только государь может простить его, а я не могу!
     -- Я вовсе не прошу простить его!
     -- Чего же вы хотите?
     -- Я предлагаю обмен пленниками.
     -- Это невозможно!
     --  Я  предлагаю  обменять  сержанта  Сорви-голову   на  меня,  княгиню
Милонову!
     -- Но вы свободны!
     -- Я связана словом и пришла освободить Сорви-голову.
     -- Он бунтовщик! Он убил своих часовых!
     Княгиня подходит к губернатору и говорит ему тихо на ухо:
     -- Если он убил нескольких солдат, так ведь я убила  главнокомандующего
Сент-Арно! Согласны вы на обмен?
     -- Княгиня... дисциплина... мой долг...
     -- Значит, я должна вернуться в лагерь? Сознаться во всем? Для меня это
бесчестие, смерть, вечная  разлука с моей дочерью, которую воспитали добрые,
великодушные враги... Генерал, ради моих заслуг, прошу, освободите сержанта!
     -- Хорошо, берите его! -- отвечает с усилием губернатор.
     Пока губернатор пишет приказ, зуав подходит к даме в  черном и бормочет
несколько слов благодарности.
     -- Не благодарите меня, кузен! -- говорит княгиня.
     -- Как кузен? Ваш, сударыня?
     -- Да, мой друг, моя мать и мать твоего брата Поля были родные сестры!
     -- Ax, я понимаю все! -- восклицает молодой человек,  с почтением целуя
руку смелой женщины.
     -- Одно слово, генерал! -- говорит княгиня губернатору. - Мой кузен Жан
свободен. Простите же и кузену Полю его вину!
     --  Ошибка  майора  из тех,  которые  легко  прощаются!  -  отвечает  с
достоинством Остен-Сакен.
     -- Благодарю, генерал,  от чистого сердца, - продолжает княгиня. -- Жан
Бургейль,  ты свободен,  иди! Снеси Розе, твоей невесте,  мой  поцелуй. Иди,
дорогое  дитя,  обними брата,  поблагодари  генерала и возвращайся  к  своим
французам.  Исполняй свои обязанности, как мы  исполним наши. Бог да поможет
нам!

ГЛАВА Х


     Сражение  при  трактире.  --  Бомбардировки.  --  Генеральная атака. --
Сорви-голова -- знаменосец. -- Ни башне. -- Зуав Малахова Кургана. -- Дорого
купленная победа. -- Брат, ты мой пленник. -- Письмо дамы в черном.

     Севастополь умирает.  После годовой героической борьбы защитники готовы
сдаться.  Это  только  вопрос  нескольких  дней.  Подкрепление  стекается  в
осажденный город из  Архангельска, Финляндии,  Перми, Вологды, Казани,  Уфы,
Астрахани.  Со всех  концов колоссальной  империи стекаются  сюда, к Черному
морю, резервы, амуниция,  оружие, провиант.  Севастополь  умирает.  Арсеналы
пусты, запасы  истощены. Россия  потеряла двести  тысяч  человек, больше ста
тысяч  раненых  и больных. Защитники Севастополя,  от главнокомандующего  до
простого солдата, понимают, что все потеряно, и готовятся к последней битве.
Севастополь будет бороться до последнего вздоха. Русские атакуют французов в
устье  Черной  речки и  16 августа 1855  года проигрывают битву, известную в
истории  под названием сражения при трактире.  Союзники назвали это сражение
так,   потому  что   вблизи  был  расположен  трактир,  или  гостиница.  Три
французских дивизии расположились на  левом  берегу  Черной речки  и  заняли
Федюхины  высоты.  У французов  восемнадцать  тысяч  человек  и сорок восемь
пушек. У сардинского войска -- девять тысяч человек и тридцать шесть полевых
орудий, всего двадцать семь тысяч человек и восемьдесят четыре орудия.
     Перед  бомбардировкой   произошел  драматический   инцидент  --   взрыв
четвертого  бастиона.  Взорвано  десять тысяч килограммов пороху  и  пятьсот
бомб.  Триста человек были ранены и убиты. Доски,  стволы деревьев летели на
Корабельную, в  домах были  выбиты стекла.  В  сорок восемь  часов,  однако,
артиллерия и инженеры уничтожили всякий след катастрофы.
     Бомбардировка  начинается  5  сентября в шесть  часов утра. Это  что-то
ужасное! Все смешивается в оглушающем  думе и дыме. Над  Севастополем  стоит
туча,  сквозь которую  вырываются столбы  пламени! Горят  корабли на  рейде,
горят дома. Повсюду смерть, опустошение!
     8  сентября, по плану Пелиссье,  в  полдень  французские колонны должны
броситься  на Малахов курган и  взять город. Русские упали духом. У них мало
воды, тиф и холера уносят людей.
     -- Севастополь наш! -- восклицает Пелиссье. -- Но его  агония обойдется
нам дорого!

x x x

     Боске  ведет  атаку  справа.  Двадцать  тысяч  человек атакуют  Малахов
курган. В двадцати  шагах от неприятельского бастиона сгруппировались зуавы.
В первом ряду полковник, с саблей наголо, за ним  знаменосец. Вокруг знамени
пять  сержантов,  среди  которых  находится  Буффарик...  пятый  сержант  --
Сорви-голова! Нечего и говорить, с какой радостью было встречено возвращение
Сорви-головы в лагерь!  Все, начиная с полковника до последнего барабанщика,
были в восторге.
     Полдень,  8  сентября.  Вдруг воцаряется  мертвая  тишина. Затем  звуки
барабанов. Трубят на приступ.
     -- Вперед!
     Французы бегут вперед, бросаются на бастионы, траншеи, габионы. Русские
хладнокровно встречают  атаку французов ужаснейшей стрельбой. В рядах зуавов
проносится  дуновение  смерти.  Знамя  в  опасности.  Буффарик  бросается  к
знамени,  но  падает в воронку. Остальные  четыре  сержанта лежат  на земле.
Сорви-голова, целый и невредимый, хватает знамя.
     Трубач  Соленый  Клюв  трубит приступ.  Сорви-голова бросается  вперед,
держа  в  руке знамя,  прыгает через камни,  получает сильный удар в  плечо,
обливается кровью и несется вперед.
     Наконец он  видит, что  стоит  на  Малаховом  кургане рядом  с  раненым
полковником.
     --  Победа! Победа!  --  восклицает полковник.  --  Сорвиголова, ты  --
офицер!
     Сорви-голова поднимает знамя, и тысячи людей салютуют ему и кричат:
     -- Знамя! Знамя! Сорви-голова! Да здравствует Сорвиголова!
     Соленый Клюв трубит сбор к знамени.
     Гордость  сияет в  глазах  Сорви-головы, когда  он  стоит  на Малаховом
кургане со знаменем в руках, как живое олицетворение  победы. После  затишья
снова начинается битва.
     Бастион взят. Надо удержать его.
     -- Артиллерия, вперед! -- командует Боске, появляющийся во всех опасных
местах.
     Две  батареи  ожидали только сигнала и сейчас же открывают огонь. Битва
занимает  собой  весь   фронт  Севастополя.  Французы,  англичане,  сардинцы
дерутся, как фурии. Русские отступают, позиции взяты! Но какие потери!
     Боске несется вперед, воодушевляя людей.
     Русские в последний раз стреляют из всех пушек, из всех мортир и ружей.
Боске падает.
     -- Боске убит!  Отомстим за  него!  --  раздается  яростный  крик среди
зуавов.
     Генерала кладут на носилки. Он  бледен, почти без дыхания. Кровь ручьем
течет из раны. Пуля задела легкое.
     --   Будем  надеяться,  что  рана  не  смертельна!  --  говорит   врач,
останавливая кровь и зондируя рану.
     Между  тем вокруг  Малахова  кургана  продолжается  ожесточенная битва.
Русские умирают на своем посту.
     -- Сдавайтесь! Сдавайтесь! -- кричат им.
     -- Никогда! -- отвечает громовой голос, который заставляет Сорви-голову
вздрогнуть.
     -