Джеймс Джодж Бойл. Секты-убийцы (Главы из книги)


     Перевод с английского Н.УСОВОЙ и Е.БОГАТЫРЕНКО


        ВВЕДЕНИЕ.
     Вначале несколько слов о дьяволе.
     В последние  десять - пятнадцать  лет в  средствах  массовой информации
постоянно  появлялись  шокирующие  сообщения   о  небывалых   по  жестокости
убийствах, изнасиловании детей, человеческих жертвоприношениях, людоедстве и
прочих  ужасающих  преступлениях  во  имя  сатаны.  Собранные  воедино,  эти
сообщения могли бы навести на мысль о существовании некой разветвленной сети
культовых сект фанатиков, терроризирующих добропорядочное общество.
     Многие из  этих сенсационных историй  попросту выдуманы (как, например,
информация о гигантских крокодилах, обитающих в нью-йоркских канализационных
трубах)  и рассчитаны на избыток доверчивости  и недостаток здравого смысла.
Человеку  свойственно искать  источник  скрытой  угрозы,  и  поэтому  дурные
предчувстви  - его характерное состояние.  Невидимый  дьявол,  похоже,  куда
более страшен, чем реальный.
     Всем, кто интересуется сатанинскими сектами, я могу порекомендовать две
книги, опубликованные в 1993 году: "Вспомина  о  сатане. История возрождения
памяти и разрушения американской семьи" Лоуренса Райта (отрывки из нее ранее
печатались  в  журнале  "Нью-Йоркер")  и   "Сатанинская   паника.   Рождение
современной легенды" Джефри С.Виктора.
     Эта  книга  не  о   дьяволе.   Она  рассказывает  о  том  зле,  которое
существовало  реально,  было  зафиксировано документально,  а  теперь  может
служить поучительным  примером:  о двадцатипятилетней истории опасных  сект,
начало которой положила "Семья Мэнсона",  а последние отголоски лишь недавно
мелькнули  в заголовках  газет  города Уэйко,  штат  Техас.  Подобные  секты
собираются вокруг харизматических фигур, таких, например, как Дэвид Кореш, -
чудовищных мегаманьяков, которые вовсе  не ассоциируют себя с  сатаной (ведь
он,  в  сущности, самый великий  неудачник  - даже Мэнсон  определил  своему
дьяволу роль Божьего мстителя).
     Настоящие  секты-убийцы  почти всегда  провозглашают  праведные идеалы.
Некоторые из  них об®являют войну миру,  находящемус вне их жестких  границ;
другие (такие, как "Ветвь Давидова" Кореша) утверждают, что не вмешиваются в
чужую жизнь и  хотят, чтобы и их, в свою очередь, оставили в покое. Но когда
противозаконные действия и апокалипсические "хэппенинги" сектантов побуждают
полицию  принимать  суровые  меры,  сторонники  сект  винят во  всем  только
полицию.  Описанные  в этой книге случаи,  я надеюсь,  покажут, что  никакой
здравомыслящий человек не может согласиться с подобным мнением.
     По мере приближения к концу  тысячелетия и началу нового века истерия и
фанатизм  по  поводу  предполагаемого "конца  света", о  котором  так  любят
рассуждать в  сектах-убийцах,  будут  усиливаться.  Опасность,  связанная  с
деструктивными  сектами - от Мэнсона до Кореша - за последние двадцать  пять
лет  уже стала очевидной. Но  несмотря на все  уроки,  преподанные  властям,
средствам массовой  информации и широкой публике, нам  еще многое  предстоит
усвоить.

        ЛЕТО ЛЮБВИ

     В  его свидетельстве о  рождении  было записано: "Безымянный  Мэддокс".
Впоследствии он не только обретет имя, но и сделает его почти нарицательным.
     К  концу  лета 1969 года  страшные  слухи  будоражили всю округу, но  в
заголовки  газет  они  попали  лишь  знойным утром  9 августа,  когда  стало
известно  об  убийствах на уединенной вилле  в горах,  неподалеку от Бел-Эр,
там, где Бенедикт-каньон спускаетс к Беверли-хиллс.
     Уинифрид  Чапман,  приходящая  прислуга,  первой заподозрила  неладное,
когда около  восьми  утра,  как обычно, пришла на  работу в  дом под номером
10050  по Сьелоу-драйв.  Над металлическими воротами  болтался  перерезанный
телефонный провод. Поскольку вредитель явно не пытался замести следы, она не
придала   особого  значения  увиденному,  подумав,  что,  может  быть,   это
телефонный мастер недоделал свое дело и  ушел. Она подобрала утреннюю газету
и открыла калитку.
     Но  за воротами, на  ухоженной зеленой лужайке, она обнаружила еще одну
странность  -  припаркованный в конце под®ездной  аллеи  старый  белый седан
"рэмблер", передние колеса которого так глубоко вдавились в землю, как будто
машина  резко затормозила.  Обычно сюда приезжали на дорогих, большей частью
иностранных машинах - лоснящихся "мерседесах"  и  "феррари",  а не  на таких
неуклюжих "рэмблерах". Войдя в дом, миссис Чапман сразу прошла на кухню, где
она  обычно  начинала  свой  рабочий  день.  Обитатели виллы -  люди кино  -
просыпались  поздно, и полная  тишина в  этот час  была  явлением привычным.
Горничная  поднесла  к  уху  телефонную  трубку - проверить, есть ли  гудок.
Телефон молчал.
     И  тут она  заметила  кровь:  маленькую лужицу,  блестевшую  на дорогом
итальянском кафеле, которым был покрыт кухонный пол. Нахмурившись, горничная
проследила взглядом тонкий кровавый след,  тянувшийся из кухни  в столовую и
дальше - в  гостиную. Идя по  этому следу, она наткнулась на два пропитанных
кровью банных полотенца, скомканных и брошенных возле кушетки.
     Солнечный  свет  пробивался  в  комнату:  дверь,  ведуща  в  сад,  была
приоткрыта. Горничная кинулась было закрыть ее, но так и застыла на месте. А
потом закричала. По всей двери кто-то широко намалевал слово СВИНЬЯ. Кровью.
Горничная выбежала  в  сад -  там, на траве,  за  невысокой живой изгородью,
лежали два трупа. Одним из  убитых был мужчина, на вид чуть больше тридцати.
Его  одежда: джинсы-клеш, малиновая  рубашка,  модные  ботинки -  была вся в
крови,  на  теле  -  глубокие  порезы,  голова   пробита.  Рядом  с  ним,  в
окровавленной ночной рубашке до пят, лежала черноволоса женщина лет двадцати
пяти с жестоко изрезанными руками и ногами.
     Похоже,  спастись  от  случившейся  здесь   бойни  не  удалось  никому.
Бросившись назад в  дом, горничная обнаружила в гостиной труп  хозяйки дома,
красавицы-блондинки на девятом месяце беременности. Одетая только в  трусики
и лифчик,  она лежала скорчившись  рядом с  камином,  изрезанная с головы до
ног.  Ее   хрупкую  шею  захлестнула   веревочная   петля,   конец  веревки,
переброшенный  через деревянную потолочную  балку,  туго стянул  шею  другой
жертвы - исполосованного ножом мужчины в голубой рубашке и белых брюках.
     Был   и   еще   один   труп:   на   переднем   сиденье   седана   лежал
восемнадцатилетний  юноша.  Его, единственного  из  всех, горнична не смогла
опознать.
     Она с  криком  выбежала  за  ворота.  В  дальнем конце  улицы показался
пятнадцатилетний мальчик,  и горничная кинулась  к нему: "Там всюду кровь  и
трупы! Вызови полицию!"
     "РИТУАЛЬНЫЕ  УБИЙСТВА" -  этот  заголовок  в  утренней  газете  поразил
обитателей Беверли-хиллс, разбуженных накануне леденящими кровь  воплями  со
стороны Бенедикт-каньона. Чарльз Мэнсон и его "семья",  демонически улыбаясь
с первых полос газет, стали провозвестниками нового Американского кошмара.

     Внешне Чарльз Милс  Мэнсон  вовсе не походил на  хладнокровного убийцу,
каким мы его себе представляем. На первый взгляд он казалс тем, кем  и был в
самом начале своей преступной карьеры, когда мог без зазрения совести угнать
чужую  машину -  этакий юный шалопай,  из  тех,  что  грабят автозаправочные
станции, чтобы  хоть  чем-нибудь  поживиться.  Больше всего он  был похож на
мелкого хулигана, который может ни  с того  ни с  сего пальнуть в  сторожа и
пуститься   наутек.  Трусливый,   изворотливый,  грубый,  шумный,  требующий
внимания  к  своей особе, он  отнюдь  не  производил  впечатления  человека,
обладающего непреклонной  волей,  выдержкой и  смелостью  -  качествами, без
которых невозможно совершить спланированные массовые убийства, не  говор уже
о  том, чтобы посылать на мокрое  дело других. Только  уникальное  сочетание
свойств личности и обстоятельств эпохи могло породить феномен Чарли Мэнсона,
чья зловещая ухмылка стала страшным символом шестидесятых.
     Чарли  родился  в  1934  году   в   Цинциннати.  Его  мать,  незамужняя
девочка-подросток, была поставлена в тупик вопросом, какое имя дать ребенку.
Поэтому и в  мир он пришел как  "Безымянный Мэддокс". Только через несколько
месяцев  он все-таки получил им - Чарльз, а через несколько лет и фамилию  -
Мэнсон, от человека, ставшего (правда, ненадолго) мужем его матери.
     Чарли  не  было  еще и  пяти лет, когда  его мать  попала  в тюрьму  за
ограбление  автозаправочной  станции  и  его  взяли на  воспитание  жившие в
Западной Виргинии чрезвычайно  набожные дяд  и тетка.  Однако Чарли  явно не
проникся религиозным духом, по крайней мере  в  той  степени, в какой  этого
желали его воспитатели.
     К двенадцати  годам он угодил  в  исправительную  школу. Там личностные
задатки   Чарли  впервые  получили  официальную   оценку.  В  характеристике
отмечалось, что он, когда хотел, мог быть "примерным мальчиком", но  в то же
время  выказывал  (возможно,  и  сознательно) признаки мании  преследования.
Вскоре  Чарли сбежал из  школы и разыскал свою мать, которую  к тому времени
уже  освободили.   Она  посоветовала  ему  "исчезнуть",  что  он  и  сделал.
Безнаказанно совершив целый  ряд ограблений,  он все-таки попался с поличным
во время одного ночного налета.
     Благодаря  умению  производить  на  людей, когда  нужно,  благоприятное
впечатление, Чарли сделал так, что его отправили  в  школу Отца  Фланагана -
благотворительное заведение в  штате  Небраска.  Там он  сразу же  попытался
опровергнуть главный  воспитательный  принцип школы:  "Плохих  мальчиков  не
бывает". Не  прошло  и четырех дней,  как он  угнал машину  и  совершил  два
вооруженных ограбления.
     В  тринадцать   лет  Чарли  уже  был  злостным  правонарушителем  и   в
последующие  три  года  находился  то  в одном,  то в  другом исправительном
заведении, а в шестнадцать лет совершил первое тяжкое преступление. Вместе с
двумя  другими воспитанниками  он бежал  из  исправительной  школы,  пересек
границу штата и пустился в веселый криминальный  кутеж по Калифорнии, угоняя
машины и обирая  работников бензоколонок. Его  снова поймали  с  поличным  и
направили в федеральный центр несовершеннолетних преступников.
     Тюремные  психиатры  заинтересовались  абсолютно   неграмотным  молодым
человеком.   В   его  характеристике  значилось:   поведение   нестабильное,
антисоциальное,   личность   "криминально   искушенная",   хотя    последнее
сомнительно,  ведь попадался он достаточно  часто. Но если навыки совершения
преступлений ему давались плохо,  то в межличностном общении Чарли преуспел,
проявляя редкое умение говорить только то, что от него хотели услышать. Курс
психотерапии (на который Чарли охотно согласился, так как ему нравилось быть
в  центре  внимания)  дал  поразительные  результаты:  его  психику признали
достаточно устойчивой, а  его самого  - вполне годным для жизни  в обществе.
Готовилось к слушанию дело о его досрочном освобождении. Но Чарли снова влип
в  историю. За  месяц  до слушания  он жестоко  изуродовал одного  мальчика,
воткнув ему в задний проход нож. Так  что вместо того  чтобы освободить, его
направили в исправительное заведение более строгого режима.
     Все   повторилось   сначала.  Находясь  за  решеткой,  Чарли  ухитрился
подольститься  к  охранникам, даже попросил  давать ему  уроки чтения,  хотя
особого  успеха на этой ниве не достиг. В 1954 году, в девятнадцать лет, его
освободили досрочно. Снова попав на волю, Чарли женился  на семнадцатилетней
официантке. Вскоре у молодой четы родился сын, но Чарли было не до отцовских
обязанностей. Он опять занялся угоном машин, хотя  раньше это  дело ему явно
не удавалось. И конечно же, его поймали.  Снова оказавшись в тюрьме, на этот
раз в  Калифорнии, незадачливый жулик испытал на себе смешанное влияние двух
факторов,  которые  сыграли решающую  роль в его  последующей жизни.  Первый
фактор,  казалось  бы, вполне невинный,  - это  современный  психологический
"мотивационный"     тренинг,    в    котором     разработанные    поборником
самосовершенствования Дейлом Карнеги основные принципы поведения в быту и на
работе  сочетались  с  интенсивной  групповой  терапией  и  с  сеансами  так
называемого "развития разума". В  этом  Чарли быстро преуспел. Другой фактор
был  более  традиционным дл  системы  тюремного  образования. Чарли  удалось
расположить  к  себе  бывалого   преступника,  старшего  соседа  по  камере,
связанного с  бандой "Ма  Бейкер". Тот  много чему  успел научить  Чарли, но
среди вредных уроков были и весьма безобидные - уроки игры на гитаре.
     И  на музыкальном небосклоне  зажглась новая  звезда - по крайней мере,
так  думал  Чарли.  В марте  1967 года, выйдя наконец  из  тюрьмы,  в строго
упорядоченном мире которой прошло более половины его жизни,  Чарли со старой
гитарой и с тридцатью пятью  долларами в  кармане сел  в автобус  и поехал в
Сан-Франциско, чтобы стать рок-музыкантом и вместе с другими хиппи встретить
легендарное "Лето любви".
     Поглощенный  своей  особой  экс-жулик, без каких-либо  профессиональных
навыков, не считая  умения  подыгрывать людям и подражать рок-певцам, в 1967
году  в Сан-Франциско  вполне мог  найти рай земной: наркотики текли  рекой,
женщины были доступны, и надо всем витал дух гедонизма, только для видимости
прикрытый  романтическим флером. Чарли взобрался на  сцену, как  взломщик  в
квартиру. Его  достаточно  зрелый возраст  и  таинственный  ореол  человека,
преступившего закон,  в сочетании с  модным обликом хиппи, - все это  давало
ему  преимущества перед другими начинающими музыкантами, и  ему  не пришлось
шататься со  своей  гитарой  по улицам. Он быстро  познакомился с  простой и
застенчивой  двадцатитрехлетней   девушкой  Мэри   Бруннер,   работавшей   в
библиотеке, и вскоре поселился у нее, в густонаселенном Хайте.
     Под   влиянием  Чарли  Мэри  быстро  освободилась   от  иллюзий  насчет
моногамии. Однажды он привез с собой из очередной поездки по побережью новую
подружку, хорошенькую  рыжеволосую  Линнетт  Фромм,  покорив ее всего  одной
фразой:  "Я трахаюсь  как  бог".  Девятнадцатилетн  Линн,  выросшая в  семье
среднего достатка в городке Санта-Моника, бросила школу и была в это время в
бегах.  Ее прозвали Пискля - из-за ее манеры хихикать тонким голоском.  Мэри
была против вселени в ее дом новой гостьи, но Чарли настоял на своем. Начало
было положено, и  девицы пошли косяком:  Чарли подбирал бездомных  беглянок.
Отчасти приманкой служил кров, отчасти сам Чарли, ну и, конечно, пресловутый
Хайт.
     Создавая свой имидж,  Чарли нашел нужную аудиторию именно в Хайте,  где
галлюциногены  сглаживали все острые  углы  страстей,  а музыка в  стиле ЛСД
сулила  наивным полное освобождение. Вольный поток  гостей в доме Мэнсона не
ослабевал, но очень скоро  из  завсегдатаев  составилось некое ядро  -  чуть
больше десятка человек, в том числе несколько парней, приведенных девицами с
улицы:  им посулили  секс, наркотики и  рок-н-ролл. Они стали  называть себя
"семьей". Причем Чарли с самого начала был за старшего.
     Его  окружали   отчаявшиеся  неудачники,  побочный   продукт  культуры,
предлагавшей лишь два выхода:  звезды или  бездны. "Чарли был как волшебник.
Как  оборотень, - восхищалась потом  самая  ревностна  его поклонница Пискля
Фромм. - Он все время менялся, прямо на  глазах".  И мечтательно  добавляла,
вспоминая то "Лето любви": "Мы неслись куда-то как в вихре".
     Ясно,   что  вихрь  тот  был   скорее  дуновением  ада,  но  на  шумной
наркотически-музыкальной волне братство  отверженных  виделось  единственной
надежной гаванью. Чарли верховодил во всех практических делах, а остальные с
удовольствием играли роль идеалистов-мечтателей, этакие "дети цветов", - что
было  все-таки  неубедительно  на  фоне  непрестанного  бормотания  Чарли  о
проклятых "ниггерах",  которых нужно убивать. "Семья Мэнсона",  как таковая,
как  нельзя  лучше воплотила  в себе  идеалы Хайта конца шестидесятых, после
сравнительно  невинного периода торжества стиля ЛСД, когда группы "Jefferson
Airplane"  и  "Grateful  Dead" работали  бок  о бок,  а Кен  Кизи со  своими
"Шутниками"  ("Merry Pranksters") наслаждались жизнью и упивались  славой. К
концу  шестидесятых  в  жизни  богемного  квартала  на  первое  место  вышли
наркотики и  связанный с ними наркобизнес, с беспощадным цинизмом отводивший
"цветам" место только на панели.
     Эд Сандерс  в  книге "Семья" описал  "безумие",  охватившее весь прежде
тихий  квартал  Хайт-Эшбери  летом  1967  года,  когда  машина   музыкальной
индустрии взялась раскручивать образ хиппи. Сандерс  пишет: "По всей Америке
был  брошен клич: туда, в Сан-Франциско, где любовь и цветы!" И как шакалы к
водопою,  следом за  легкой поживой устремились  преступные элементы. Помимо
бродяг  и  хиппи,  бежавших  от скуки сытых  предместий, "в  Хайт стекались,
отрастив  себе длинные волосы,  прожженные преступники.  Банды мотоциклистов
боролись за  рынок сбыта наркотиков грубыми,  садистскими приемами. Прыщавые
панки, накачанные  метадрином, продавали  более  тяжелые наркотики...  Людей
грабили в парках. Начались этнические трения".
     Чарли,  со своим умением манипулировать людьми и располагать их к себе,
мог наконец  широко  развернуться.  И  хотя  ему было уже  за  тридцать,  он
убедительно разыгрывал роль чувствительного  хиппи, даже отрастил  бородку и
длинные волосы,  чтобы  внешне  соответствовать расхожему  представлению  об
Иисусе  Христе.  Создавая свои  музыкальные  "шедевры", Чарли  заявлял,  что
переплюнет  самих "Битлз". Между тем, нагнетая в  тесном кругу своих близких
атмосферу изоляции и безумия, он  начал  добавлять к духовной мешанине своих
идей элементы религиозного фанатизма.
     Едва умея  читать, Чарли все же  ознакомился  в  тюрьме  с  излюбленной
книгой  шизофреников  - Апокалипсисом,  той частью  Библии, что более других
напоминает  обложку  рок-альбома, с изобилием описанных  в ней  многоголовых
рогатых чудищ,  мистических небесных  знамений и  природных катаклизмов,  во
время  которых праведники в ореоле славы поразят проклятых. Вдоволь напичкав
себя ЛСД вкупе  с непереваренными  маниакальными  образами из  Апокалипсиса,
Чарли  провозгласил,  что  в  Хайте   ему  было  дано  откровение:  близится
Армагеддон!  И не кто иной, как  он, бывший  "Безымянный Мэддокс",  поднимет
разящий меч и приведет верных к спасению.
     По пути к своему  духовному "прозрению" Чарли на какое-то время сошелся
с  сайентологами - кое с  кем из этой секты он познакомилс еще в  тюрьме. Он
пытался  подражать  их  сложной  риторике, но  до посвящения дело  не дошло.
Гораздо ближе  и  доступнее  его пониманию  оказалась  секта  под  названием
"Процесс", угнездившаяся в Хайте эксцентричная группа сатанистов, основанная
в Англии отколовшимс от сайентологии  Робертом  Муром. Из своего неказистого
обиталища на  Кол-стрит, что  в  двух  кварталах от  дома,  где  жила "семья
Мэнсона",   сектанты   в   черных   капюшонах   проповедовали  образ  жизни,
представлявший   собой  отвратительную   мелодраму   сатанинских   ритуалов,
приправленных  доброй  порцией наркотиков-галлюциногенов,  и  все  это  было
сдобрено речами о насилии.
     "Процесс" эффектно подавал  себя, используя  нацистскую и некрофильскую
символику,  и это нравилось  Чарли. Но  все  члены  секты должны были  слепо
подчиняться  предводителю, которого они считали Христом. Мэнсон,  только что
вышедший  из  тюрьмы  и не  желавший  никому  подчиняться, внутренне готовый
только  подминать  других  под себя, быстро утратил интерес к  "Процессу". И
хотя сатанисты недолго занимали воображение Чарли, он успел позаимствовать у
них кое-какие мысли. Больше всего ему понравилось утверждение, что Христос и
сатана перед самым концом света об®единились в священный союз, из чего Чарли
заключил,  что  з