на  с
горечью.
     - Не делай этого, Эди, - взмолился Джонс. - Подожди, пока он уедет, и я
отдам вам и деньги, и паспорта.
     - Нет,  - ответила  старая женщина, собрав  всю  свою  волю. -  Это наш
единственный шанс. Мы уходим.
     Возникло  некоторое замешательство,  сын  Эдит  искал  своего  ребенка,
который куда-то убежал. Дождь сильнее забарабанил по листьям. Внезапно дюжий
охранник набросился на Райана сзади и приставил длинный нож ему к горлу.
     -  Конгрессмен  Райан, ты ублюдок,  -  выпалил  он,  а  стоявшие  рядом
поселенцы смотрели на эту сцену кто с ужасом, а кто и с одобрением.
     Адвокаты  Лейн  и  Гарри  бросились на  охранника,  пытаясь  освободить
перепуганного  конгрессмена. В  схватке охранник  порезал  себе  руку, и его
кровь брызнула на белую рубашку Райана.
     Кое-как инцидент  замяли.  Тем  пятнадцати  членам  общины, за  которых
просила делегация, разрешено было покинуть лагерь.
     К  трем  часам пополудни подкатил открытый  грузовик,  чтобы  доставить
Райана с товарищами  и  пятнадцать  отказников  к взлетно-посадочной полосе,
откуда самолетом можно было  переправитьс в  Джорджтаун. Как только грузовик
тронулся с места, один из главных помощников Джонса, Ларри Лейтон, запрыгнул
в кузов. Беглецы  с испугу  прижались к  борту. "Он убьет нас!"  -  закричал
кто-то. Райан  пытался успокоить взволнованных людей, а сам с тревогой думал
о  том,  что  дорогу совсем  развезло, грузовик еле тащится, и  едва  ли  до
наступления темноты им всем удастся переправиться на самолете в столицу.
     Машина добралась до взлетно-посадочной полосы только в четыре тридцать.
Самолета  не  было.  В ожидании  самолета  сотрудник  "Эн-би-си"  Дон Харрис
готовился  сделать еще одно  интервью с Райаном. Наблюдая, как угасает день,
остальные  продолжали  взволнованно  обсуждать  нападение  на  конгрессмена.
Фотограф из сан-францисской газеты достал  свой  фотоаппарат  и стал снимать
все подряд.
     Над верхушками деревьев показался самолет. Все вздохнули с облегчением,
увидев знакомый девятнадцатиместный  "Оттер". Следом за  ним летел еще  один
самолет, "Сесна", на шесть мест. Один за другим самолеты-спасатели коснулись
земли  и,  подпрыгнув раз-другой, остановились на взлетно-посадочной полосе.
Райан со  своей  помощницей  Джекки  Спир  организовали  посадку пассажиров,
составив  списки улетавших первым  рейсом и тех, кому придется  подождать до
следующего раза.
     "Сесна"  была  укомплектована  полностью.   Райан  стоял  теперь  перед
"Оттером",  подсаживая других  пассажиров. Лейтон  настаивал на  том,  чтобы
Райан летел  с первой группой. Райан не успел  ответить: раздался  крик.  На
дороге показался трактор, тащивший на прицепе фургон.  Он остановился  между
самолетами. Из  фургона выпрыгнули трое подручных Джонса с автоматами и  без
предупреждения открыли  огонь. Те, кто не успел сесть  в  самолет, пустились
бежать или  бросились ничком на землю.  Дуайер, представитель  правительства
Гайаны,  был убит первым.  Патриция,  дочь Эдит Паркс,  упала  у самой двери
"Оттера",  обезглавленная  бешеной  пулеметной  очередью. Один  из  бандитов
выстрелил в упор, прямо в лицо, Грегу Робинсону, фотографу из Сан-Франциско,
который  до последней минуты не  выпускал из рук фотоаппарата. Журналист  из
"Кроникл" Рон Джаверс упал, раненный в плечо. Репортеру из "Вашингтон  пост"
Чарльзу Краузе пуля раздробила бедро.
     Действуя  хладнокровно и методично, убийцы  обошли  вокруг  самолета  и
нашли оператора "Эн-би-си" Роба Брауна,  который из своего укрытия продолжал
снимать. Его ранили в ногу,  и он упал рядом с камерой.  Один из джонсовских
головорезов  подошел  к  оператору вплотную, приставил дуло автомата  к  его
виску и выстрелил.
     Райан и Харрис  попытались спрятаться за толстыми колесами самолета, но
и там их настигли пули. Один из палачей нашел их и,  уже мертвых, расстрелял
в упор. На всякий случай он  выстрелил и  в убитого Робинсона. Затем бандиты
забрались обратно в фургон и уехали.
     Самолет "Сесна" с теми, кто уцелел, все-таки сумел взлететь, но "Оттер"
не смог,  он был сильно поврежден. Вокруг оставались  лежать убитые - Райан,
Харрис, Браун, Робинсон и одна из сбежавших от Джонса женщин - и одиннадцать
раненых.  Корчась и крича от боли, оставшиеся провели всю  ночь под открытым
небом, пока наутро их всех не забрал самолет, прилетевший из Джорджтауна.

     Пока  шла кровавая бойня на  взлетно-посадочной полосе, Джонс  в слепой
ярости отдал  приказ готовиться к небывалой  по жестокости "Белой ночи". Два
адвоката,  оставшиеся в Джонстауне,  понятия не имели о том, что произошло в
шести милях от  поселения. Тем  не менее Лейн,  которому был пятьдесят  один
год,  и  его семидесятидвухлетний  коллега Гарри, потрясенные  нападением на
конгрессмена,  взволнованно  обсуждали  возможность  покинуть  Джонстаун  на
следующее утро. К ним подошел помощник Джонса и сказал:
     - Отец хочет вас видеть.
     Он  повел их на площадку, где на  скамейке, растрепанный,  обезумевший,
сидел и плакал в одиночестве Джонс.
     - Это ужасно, ужасно, - повторял он и рассказал, что трое из его охраны
поехали  догонять Райана  и неизвестно, что они могут  натворить. - Они  так
любят меня и могут сделать что-нибудь ужасное, что  повредит моей репутации.
Они  собираются стрелять в людей и в  самолеты... Они  хотят  убивать... Они
взяли с собой все наше оружие!
     Джонс лгал. Он  сам  отдал приказ расправиться  с делегацией.  А  затем
приказал готовиться к последней "Белой ночи".
     Завыли  сирены,  закричали в  один  голос  громкоговорители:  "Тревога!
Тревога!" Но теперь  уже это была не  репетиция. Всем колонистам велено было
надеть свою лучшую одежду.
     Не обращая внимания на весь этот шум, Джонс мрачно глянул на испуганных
адвокатов:
     -  Мои люди кое-что  имеют против  вас. На  собрании могут быть  всякие
неожиданности.
     Он встал  и, направляясь  к веранде, велел адвокатам  укрыться в домике
для гостей и оставаться там до тех  пор, пока он  не  подаст знак выйти.  На
пороге  бунгало  они  столкнулись с  охранником, который сказал  им  просто:
"Теперь  мы  умрем".  Из зловонных  бараков  один  за другим молча  выходили
последователи  Джима  Джонса  и   привычно  выстраивались  перед   верандой,
повинуясь хриплым призывам громкоговорителя.
     Когда прозвучал сигнал  тревоги, повар Стенли  Клейтон  как раз готовил
ужин.  "Белые  ночи" стали  в лагере настолько привычным  явлением,  что  он
спокойно продолжал помешивать поварешкой варево из бобовых. Но тут ввалились
два вооруженных охранника и  велели ему идти вместе  со всеми. Тогда наконец
он понял, что это не репетиция.
     Джонс занял свое место на троне -  как он сам говорил, "на алтаре". Как
всегда, в руке его был микрофон. Рядом с ним, на столе, стоял магнитофон: он
рассчитывал записать свою последнюю проповедь - для будущих поколений.
     Сначала  вокруг  Джонса  суетились   его  помощники,  жела  лишний  раз
удостовериться, что  верно поняли его  указания. Все пути  возможного побега
были  перекрыты  вооруженной  охраной.  Адвокаты  наблюдали за  всеми  этими
приготовлениями с нарастающим чувством страха.
     Лейну удалось подозвать одного охранника,  который рассказал, что Джонс
готовит  акцию  массового самоубийства  в  знак протеста против "расизма"  и
"фашизма". Это уже не репетиция, добавил он.
     - Тогда мы с Чарльзом напишем о том,  что тут творится, и  о том,  ради
чего вы это делаете, - предложил Лейн.
     - Хорошо, - отвечал охранник.
     Оценив ситуацию, адвокаты решили бежать. Потихоньку они выскользнули из
бунгало и спрятались в густых зарослях. Это спасло им жизнь.
     Тем  временем  вся  община  собралась  вокруг Джонса, и он  начал  свою
последнюю речь, которая постепенно становилась все более невнятной. Начал он
с об®явления, что их путь завершен.
     - Я хочу, чтобы дети мои были первыми, -  сказал он. - Возьмите сначала
младенцев.
     На длинном столе рядом с ним медсестры наполняли шприцы цианидом, чтобы
впрыснуть  яд  в  рот малышам.  Охранники  оцепили место,  где сидел  Джонс.
Некоторые держали оружие наизготовку.
     По мере того как пространство вокруг "алтаря" заполняли все прибывающие
члены общины (числом больше тысячи), старший помощник через громкоговорители
давал указания охранникам: "Если заметите  труса или предателя,  если кто-то
при вас попытается бежать - пристрелите такого человека".
     Затем послышался голос Джонса:
     - Не будем ссориться. Сделаем все как следует.
     Он держал палец на клавише  магнитофона, то включал его,  то выключал -
редактировал свою речь, когда понимал, что заговаривается.
     -  Несмотря на все мои старания  защитить вас,  нашлась горстка  людей,
которые своей  ложью  сделали нашу  жизнь невозможной,  -  заявил  он. -  Их
предательство - это преступление века!
     Старый испытанный прием снова  сработал. Кто-то из  джонсовской  паствы
зашелся  в "религиозном"  экстазе.  Другие приплясывали вокруг трона. Многие
пели.
     -  А  знаете  ли вы, что произойдет через несколько минут? Один из  тех
людей в самолете  убьет пилота. Я не просил его об этом. Это произойдет само
собой, как возмездие. Они спустятс сюда на парашюте.
     Он еще долго говорил о том, как тяжко пришлось ему из-за предательства,
какое давление на  него оказывали и как он  сопротивлялся... Потом он  велел
всем выпить яд:
     - Пусть каждый возьмет свою чашу, как это делали древние греки, и  тихо
отойдет. - Он называл это "революционным" шагом.
     -  Они  возвращаются  к  себе,  чтобы   порождать   новую  ложь,  новых
конгрессменов...
     И  снова  начал  поторапливать  людей, они  должны  умереть  побыстрее:
"Сначала - дети"...
     Джонс все больше и больше взвинчивал  себя.  Он сделалс почти безумным.
Знаменательное  событие,  так  многократно  и  с  успехом  отрепетированное,
наконец-то  должно было  свершиться. В медицинской палатке рядом  с верандой
доктор  Шахт  готовил напиток в  большом корыте  с красной надписью по краю:
"Ароматизировано".  Он   выливал  туда  содержимое  из  больших  аптекарских
склянок.
     Джонс тем временем продолжал:
     - Если кто-то не согласен со мной, пусть говорит.
     Как ни странно, такой  человек нашелся,  он спросил, почему дети должны
умирать первыми.
     - Если  дети останутся жить после нас, их всех перережут, -  ответил на
это Джонс.
     Другой человек спросил, нельзя  ли переселиться из джунглей куда-нибудь
еще дальше и зажить  там  новым  домом?  На что Джонс  ответил,  что  жребий
брошен.
     - Слишком поздно. Мои люди взяли с собой  оружие. Райан и все остальные
мертвы!  Враги  подбираются  к  лагерю  со  всех  сторон,  чтобы  уничтожить
Джонстаун и отомстить за своих!
     Молодая мать вышла вперед, к самому алтарю, и сказала:
     -  Я смотрю на этих детишек и  думаю, что они  заслуживают того,  чтобы
жить.
     Джонс остановил магнитофонную запись и уставилс на нее.
     - Я хочу видеть, как ты умрешь, - прошипел он.
     Затем доктор  Шахт с медсестрой принесли корыто с цианидом  и поставили
на стол. Разложили вокруг шприцы и расставили бумажные стаканчики. Охранники
выкрикивали команды. Привыкшие подчиняться, прихожане встали в очередь.
     - Пожалуйста, дайте  нам этого лекарства, - попросил Джонс врача как бы
от  имени всех.  И  стал  об®яснять людям, что "это  очень  просто.  Никаких
конвульсий, ничего такого".
     Джонс передал  микрофон взволнованному добровольцу, который протолкался
к алтарю сквозь густую толпу.
     - Я  готов уйти, - послышался его надрывно-ликующий  голос. - И если вы
скажете нам: умрите прямо сейчас, то мы готовы. И все наши братья и сестры с
нами!
     На самом деле это  было не совсем так. Не  все хотели умирать. Из толпы
донесся ропот.  Но как всегда, недовольных быстро засекли и увели с веранды.
Кое-кого охранники оттащили подальше, избили, а потом  втолкнули на  прежнее
место  в  очереди.  Стратеги  быстрого  реагирования  принесла  свои  плоды.
Возгласы недовольства сами собой стихли.
     -  Быстрее!  -  в  каком-то умоисступлении  орал  в микрофон  Джонс.  -
Быстрее, дети мои!  Это лекарство принесет  вам долгожданный покой... Вам не
будет больно!
     Он стоял,  с красным  лицом и безумными  глазами, залитый ярким  светом
прожектора, а  сотни людей перед ним - мужчины, женщины, дети, ушедшие вслед
за ним в  джунгли,  - один за другим шли  к своему последнему, смертоносному
причастию.
     - Я делал  все,  чтобы этого не  случилось, - стонал он  со  сцены. - А
сейчас  я  думаю,  что  нельзя сидеть здесь и ждать,  когда опасность грозит
нашим детям...
     Первой подошла выпить яд молодая женщина с маленькой девочкой на руках.
Она  поднесла стаканчик с  подслащенным  ядом  к губам ребенка, и  та отпила
немного. Остальное допила мать.  Она отошла на площадку, где царил полумрак,
и  молча  опустилась  на землю.  Через  несколько  минут  у  обеих  начались
судороги,  на  губах выступила кровавая пена. Женщина дико кричала от  боли,
потом затихла. Девочка теснее прижалась к матери, похныкала и умерла.
     Обреченные равнодушно переставляли ноги в очереди за смертью, заученным
жестом  они зачерпывали свою порцию яда и  отходили  в  сторону. А  потом  в
сгущающемся мраке звучало крещендо душераздирающих криков.
     Темнота принесла с собой  избавление  некоторым  обитателям Джонстауна,
сумевшим добраться  до джунглей. Прячась за деревьями, они наблюдали всю эту
жуткую  картину.   Но  спаслась   только  кучка  людей.   Большинство  слепо
последовало за Джонсом туда, куда он  их направил, -  на смерть.  Некоторые,
умирая,  благодарили  Джонса   за  избавление,  другие  напоследок  спокойно
обнимались  и  прощались  друг  с другом. Мало  кого приходилось  заставлять
принять  яд.  Оружие шло в ход редко. Плачущим малышам медсестры впрыскивали
яд прямо в открытый рот.
     Выпив отраву, обреченные на смерть уходили  с веранды и устраивались на
ближайшей  площадке. Здесь им давали последнее  указание - лечь  лицом вниз,
всем  в один ряд.  После непродолжительной агонии  все по  очереди затихали.
Охранники проходили вдоль рядов и носком ботинка подвигали трупы, выравнивая
линию.
     Джонс осип от крика,  пересохшие губы едва шевелились, от амфетамина  с
него градом катился пот, и вся одежда на нем промокла. Он бесновался на ярко
освещенном помосте, а лица умирающих проплывали мимо него и  растворялись во
мраке.
     -  Я не знаю,  что еще  сказать этим людям, - хрипел он,  как будто сам
себя убеждал. - Меня лично смерть не страшит.
     Стоны умирающих раздражали его, особенно не нравилс ему детский плач.
     - Хоть  бы  все  это скорее  кончилось! Поторапливайтесь! - подгонял он
людей.  -  Мы пытались  дать  новое  начало, но теперь  поздно.  Разве мы не
черные?  не  гордые?   не  социалисты?  -  спрашивал  сам  себя  этот  белый
проповедник, и глаза его загорались. - Так кто же мы?
     Долгая  ночь  укрыла своим  пологом  лагерь  смерти.  А когда рассвело,
единственными звуками здесь были крики птиц в зарослях да перебранка обезьян
на деревьях. Джонстаун вымер.
     Днем  в  джунглях  вокруг   Джонстауна   появились   гайанские  войска,
продвигавшиеся  незаметно, в камуфляже  из листьев. Они были готовы к  бою и
двигались осторожно, рассчитывая в любую минуту получить отпор.  Но никто не
сопротивлялся.  Тела колонистов  были сложены в штабеля, как  дрова, на жаре
они начали уже  раздуватьс  и попахивать. Всего на земле было 914 трупов, из
них 276 - детских.
     Только  несколько человек  были избавлены от позорной и жалкой участи и
не  отравились  -  в  том числе Джим Джонс  и  его жена. Они  скончались  от
огнестрельных  ран. Солдаты нашли  Джонса на алтаре,  лежащего вверх лицом с
открытыми глазами. Он покончил с собой выстрелом в правый висок.
     Со временем забылись пугающие газетные  заголовки. Джунгли вернули себе
отданную  было  под  Джонстаун  территорию.  Но  где-то в зарослях  молодого
кустарника сохранилась дощечка, прибита Джонсом над алтарем. На ней записаны
слова философа  Джорджа  Сантаяны:  "Кто не  помнит прошлого, тому  придется
повторять его ошибки".