зал дружно рассмеялся: вот это маски -- настоящий  волк  и
настоящая лиса, кто только их придумал!
   К  вошедшим  поспешил  Игорь в клетчатой рубашке, повязанной
пионерским галстуком.
   -- Шмехотрон дейштвует, -- об®явил он волку и лисе.  --  Што
будете делать?
   --  Играть!  --  сказал  волк,  приподнимая  маску.  -- Наши
инструменты готовы?
   -- Готовы? -- переспросила лиса, показав вожатому свое лицо.
   -- Штрументы шдут ваш, -- подтвердил Игорь и  ловко  выкатил
на  сцену  какой-то  странный  агрегат,  состоявший  из доброго
десятка барабанов. Большие и маленькие, стоящие на одной ноге и
подвешенные на крючках, с медными тарелками и  без  тарелок  --
это был целый оркестр барабанов и прочих ударных инструментов.
   Выходит  и  садится  посреди  барабанов  волк.  А  перед ним
застыла лисица с флейтой.
   "Ха-ха!" -- прореагировал зал на  первый  фокус  смехотрона:
что будет дальше?
   "Ха!" -- пискливо рявкнул волк и палкой стукнул по барабану,
восстанавливая тишину.
   Заговорила  флейта, и голос ее сначала был печален. Пожалуй,
только волк  понимал,  о  чем  спрашивает  флейта:  "Что  здесь
происходит?  Откуда  столько  кроликов  и  поросят?  Они что --
издеваются над нами?.."
   "Да! -- отозвался большой барабан. -- Да, да!
   Сейчас мы им покажем!"
   И волк показал, на что он способен.
   Загрохотали разом все барабаны.  Четыре  лапы  молотили  без
устали   в  толстокожие  барабанные  шкуры,  звенели  тарелками
поднявшиеся из-за маски длинные уши, хвост отбивал  свой  ритм.
Громы и молнии метал волк на сцене, и некоторые впечатлительные
кролики  в  зале  зажали уши ладонями, как вдруг вновь вступила
флейта, и зал, узнав знакомый мотив, с радостью подхватил:  "Не
боимся мы волков, мы волков, мы волков..."
   Кроликам  и  поросятам  очень понравилась песенка о волке, и
они долго не отпускали артистов.
   Одна Тамара Константиновна догадалась, что перед  ней  самый
робкий  на  свете  волк  и самая простодушная лиса, и с улыбкой
оглядела ряды кроликов и поросят: какие все симпатичные,  какие
веселые!
   Нет,  недаром ее первоклашки -- все, как один, -- изготовили
маски Одноуха и Дыркорыла. Они честные, смелые, справедливые --
самые лучшие товарищи. Именно Одноуха и Дыркорыла выбрал своими
героями первый "А"!
   А лиса и волк, покинув сцену, внезапно исчезли. Они сбросили
маски и сразу смешались с залом -- стали своими среди своих. На
сцене разные  поросята  и  кролики  смешили  друг  друга,  пели
куплеты и декламировали стихи, плясали и читали свои сочинения.
Визжали  и  хрюкали  от  удовольствия, отбивали лапы и копытца,
стуча  ими  от  удовольствия.  Смехотрон  работал,  веселье  не
истощалось!
   Один  из  зрителей  в  маске  птицы  от смеха взлетел даже к
потолку, сделал круг почета у люстры. Этот самодеятельный номер
вызвал бурные аплодисменты.
   Лишь скучный, похожий на старичка мальчик заметил вслух:
   -- Подумаешь! Это ведь Картина...
   Он единственный был без маски и за весь  вечер  ни  разу  не
улыбнулся.
   -- Картина? -- подхватил его сосед-кролик, ничего не знавший
о белой птице. -- Кто такая? Что она умеет?
   --  А  ничего,  --  отвечал мальчик. -- Умеет только летать.
Даже дважды два не знает.
   Как ни странно, Картина в страшном шуме услышала эти слова и
обиделась.
   Зрители буквально стонали от смеха, когда участник вечера  в
маске   вороны   дернул   клювом  шнур  на  окне  и,  с  трудом
протиснувшись во фрамугу, улетел прочь.
   В эту ночь Картина не ночевала на балконе. Летала на большой
высоте, борясь с холодными ветрами.  Что-то  время  от  времени
согревало  ее  в  этом  одиноком трудном полете. Она вспоминала
смешные маски кроликов и поросят, удивлялась: неужели ее друзья
так знамениты? Да, они знамениты, потому что учатся в  школе  и
дружат  со  всеми! Как важно, значит, быть не одиноким и нужным
для других!..
   Ворона летала на большой высоте и  каркала  на  всю  округу.
Наперекор  ветру  и  скучному мальчишке распевала она песенку о
страшном волке, которого никто не боится.

        ТРОПИЧЕСКИЙ МОРОЗ

   В жизни наших героев произошло важное событие: они вышли  на
лед.
   Каждый,  кто  первый  раз  выходит  на лед, знает, какое это
искусство  --  удержаться  на  ногах,  какое  чувство  уважения
испытывает  новичок ко всем, кто стремительно летит вперед и не
падает.
   Когда  Одноух   шлепнулся,   ему   показалось,   что   Земля
перевернулась.  Он  моментально  развязал зубами шнурки, скинул
ботинки, вцепился когтями в лед. Кто-то  подтолкнул  неудачника
сзади,  и  он  проехал десяток метров, оставив на льду глубокие
царапины.
   Дыркорыл тоже струсил, снял ботинки и вдруг легко  и  плавно
заскользил на острие копыт.
   Ребята ахнули: вот это фигурист, собственные лезвия изобрел!
   Дыркорыл  катил  и катил, никак не мог остановиться. На него
надвигалось толстое дерево. Пришлось тормозить четырьмя  лапами
и пятачком.
   Тормозить   по-настоящему   ребята  его  научили.  И  делать
повороты. И  ехать  задом  наперед.  На  коньках,  конечно.  Не
станешь ведь точить каждый день собственные копыта.
   Талантливый оказался фигурист, не из пугливых.
   А Одноух долго привыкал к конькам. Сделает два шага и робеет
-- падает.  Ребята  берут  его  под лапы, разгонят и отпускают.
Одноух зажмуривает глаза, летит вперед. Раз -- и шишка!
   Не одну шишку набил Одноух, пока стал конькобежцем.
   А любой конькобежец, почувствовав  себя  уверенно  на  льду,
сразу  же  становится  хоккеистом. Два обыкновенных предмета --
клюшка и шайба --  неузнаваемо  преображают  человека.  У  него
появляется важная цель: забить шайбу!
   Одноуха  словно  подменили:  он  как  тигр  бросался к чужим
воротам, сшибал противников, одну за другой ломал клюшки.
   Дыркорыл   избрал   другие   приемы:   быстроту   в    беге,
виртуозность,  неожиданные  броски.  В  азарте  игры  никто  не
замечал, как здорово помогает ему вертящийся пропеллером хвост.
   Отличная получилась пара нападающих!
   В воскресенье играли дворовые команды.  Мороз  не  остановил
болельщиков,  у  катка  собрались и ребята, и взрослые. Команды
были  сборные:  честь  двора  защищали  игроки  от  первого  до
седьмого классов.
   Свисток!
   И  тотчас  определились  лидеры.  В одной команде -- грозный
Вага с  самодельной  тяжеленной  клюшкой,  в  другой  --  лихие
первоклассники  Одноух  и Дыркорыл. Вага, опытный игрок, с ходу
сделал несколько голов. Но он хотел быть героем, играл один, не
обращая внимания на свою команду и на сердитые реплики отца.
   Одноух и Дыркорыл атаковали вместе.  Один  применял  силовые
приемы,   второй   подхватывал  шайбу  и  бил.  Бил  из  любого
положения. Бил клюшкой, коньком, пятачком.
   И  забил  именно  пятачком,  лежа  перед  чужими   воротами,
решающую шайбу.
   Болельщики  кричали  и спорили, обсуждая необычный гол. Но в
каких правилах сказано, что нельзя подправить шайбу носом?!
   Вага рассердился, стукнул Одноуха и был удален. Вместо  него
на  поле вышел Вага-старший, отдал приказ своей команде: "Будем
играть дружно!"
   От толстого повара  чужие  игроки  отлетали,  как  горох  от
стенки.  Но  отец Ваги был в валенках, бегал неуклюже, и ребята
опережали его.
   Вслед за поваром на поле устремились другие отцы. На  минуту
брали  у  сыновей  клюшку  и  увлекались игрой. Вскоре основной
состав был оттеснен за барьер, превратился в болельщиков.
   Трещали клюшки и ворота. Игроки сбросили пальто,  полушубки,
шапки. Двор стеной шел на двор.
   --  Товарищи,  что  происходит?  --  прозвучал строгий голос
Тамары Константиновны. -- Такой мороз, а ребята без пальто.
   -- Какой мороз? -- удивился отец Ваги, вытирая пот  со  лба.
-- Тропическая жара, дышать нечем!
   --  Точно,  Тамара  Константиновна,  -- подтвердили Одноух и
Дыркорыл, стуча зубами. -- Тропический мороз...
   -- Они схватят воспаление  легких!  --  предупредила  Тамара
Константиновна.
   Нехлебов смутился, пробормотал:
   --  Совсем мужики впали в детство... -- Накинул на Одноуха и
Дыркорыла полушубок, схватил их в охапку, побежал  к  под®езду.
-- Сейчас же под горячий душ!..
   Отец Ваги пощупал уши сына, нахлобучил на него свою шапку.
   -- И верно -- мороз. Пошли оттаивать...
   А больше всех, пожалуй, замерз одинокий болельщик на дереве.
   В  азарте  игры  о  Картине  все забыли. Да и что она могла?
Клюшку клювом не удержишь, а уж о коньках и думать нечего.
   Картина  очень  обрадовалась,  когда  услышала   призыв   из
форточки: пора домой!
   В   ванной  наши  нападающие  распарились,  с  удовольствием
вспоминали забитые голы.
   -- Скажи, -- спросил Одноух отца, -- а это хорошо -- впадать
в детство?
   Нехлебов рассмеялся:
   -- Замечательно! Подрастешь -- узнаешь. Только теперь  будем
играть вместе.
   А  Картина,  как  ни  старалась,  не  могла  вспомнить  свое
детство. Как она выглядела? Маленькой  глупой  вороной?  Трудно
себе представить... Ведь это было почти двести лет назад.
   И  ей  очень захотелось вернуться в свое детство. Но что для
этого сделать? Может быть, поступить в первый класс?

        ВЕСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ

   Весна снижает оценки даже у отличников.
   В дневниках погоды, который  каждый  день  ведут  школьники,
светит  вовсю  солнце, увеличивается долгота дня, но времени на
уроки  почему-то  не  хватает.  Рядом  с  пятерками  появляются
четверки и даже трояки.
   Дыркорыл  каждое  утро  встречал с какой-то особой радостью,
бежал с хорошим настроением в школу, а  Одноух,  наоборот,  еле
передвигал ноги, тер лапкой красные глаза, зевал на уроках.
   --  Ты  спишь  на  ходу?  --  спросил  на  перемене Дыркорыл
приятеля и дал ему подножку. -- Не видишь -- Ирка идет?
   Ира сидит на парте перед нашими отличниками.
   У нее такая длинная пушистая  коса,  что  Одноух  иногда  не
выдерживал,  дергал тихонько -- привет, мол; но Ирка на него ни
разу не пожаловалась.
   Дыркорыл  не  позволял  себе  таких  вольностей.  А   сейчас
почему-то  обратил на Ирку внимание: такая была она солнечная и
сияющая у раскрытого окна.
   От подножки Одноух растянулся на  полу,  Ира  улыбнулась,  а
Дыркорыл вдруг почувствовал, как бешено стучит его сердце.
   С этой минуты Дыркорыл стал совершать неожиданные поступки.
   Он  вызвался  идти за хлебом, хотя очередь была Одноуха. Тот
немедленно согласился, прилег на мягкий диван.
   В магазине Дырк не подошел к прилавку с хлебом,  а  замер  у
стеклянной витрины, наблюдая, не идет ли по улице Ира.
   Она прошла мимо витрины. Дыркорыл выскользнул из магазина, с
равнодушным видом поплелся за девчонкой.
   Видит:  стоит  Ира посреди двора и, задрав голову, смотрит в
небо. Дыркорыл тоже задрал  свой  пятак  и  не  заметил  ничего
особенного  --  ни  вертолета, ни воробья, ни знакомой Картины,
ничего, кроме слепящего солнца.
   Дыркорыл стукнул девочку по плечу:
   -- Ты чего, Ирка?
   Она оглянулась,  засмеялась:  "Ничего!"  --  и  побежала  за
дерзким поросенком.
   Они  стали  бегать  и  прыгать  как  сумасшедшие.  А за ними
какой-то мальчишка увязался. Он размахивал руками и кричал:  "Я
вот вам... я вот вам..." И все они хохотали.
   Дыркорыл взбежал на горку и прыгнул вниз.
   Искры  брызнули  из  глаз.  На мгновение прыгун даже потерял
сознание. Но тут же вскочил, побежал опять прыгать.
   А Ира опять смотрит в  небо.  Там,  в  самой  вышине,  парит
белоснежная птица.
   --  Это  Картина?  --  спрашивает  девочка.  И  после  кивка
Дыркорыла продолжает: --  Так  я  завидую  вам!  Приятно  иметь
такого друга.
   Дыркорыл  чуть  не  брякнул:  "А  со мной разве не интересно
дружить?"
   Но вместо этого закричал в самое небо:
   -- Картина! Картина! Спускайся! Давай с нами играть!
   Картина не обращала  на  них  никакого  внимания,  продолжая
кружить  в  лучах  заходящего  солнца.  Сейчас она была розовой
вороной.
   -- Что с ней? -- спросила девочка. -- Она не слушает тебя?
   Дыркорыл лишь вздохнул, не  понимая,  что  случилось  с  его
приятельницей.
   Картина  прекрасно  наблюдала  все  сверху,  слышала летящие
голоса и делала вид, что ничего не замечает. Конечно,  можно  и
поиграть  с  девочкой  и  мальчиком.  Но  разве это решит самую
важную для  нее  проблему?  Как  побороть  в  себе  десятилетия
гордого   одиночества?  Как  быть  полезной  людям?  Как  стать
счастливой?
   Картина думала, думала и ничего не могла придумать...
   Иру окликнули, она ушла домой.
   Дыркорыл долго стоял посреди двора и смотрел на Ирины  окна.
Ему  казалось,  что она вот-вот выйдет и снова начнется веселая
карусель бега. Но Ира не вышла.
   Хлеб Дыркорыл прозевал: магазин закрылся.
   Отец, конечно, сделал выговор Одноуху. Тот, лежа на  диване,
приоткрыл один глаз, сказал:
   -- Я не виноват. Просто Дыркорыл влюбился.
   Дыркорыл  подпрыгнул  на  месте, покраснел до самого кончика
хвоста.
   -- Я пробежал тысячу километров, пока ты спал, а хлеба нигде
нет.
   -- Влюбленный поросенок, -- хихикнул Одноух. -- Сотри  грязь
с пятачка.
   --  Дохлый заяц! -- не выдержал Дыркорыл, дернув обидчика за
ухо.
   Одноух вскочил, принял боксерскую позу:
   -- За зайца ответишь!
   Драчунов разнял Нехлебов. И об®яснил, что  влюбленным  имеет
право  быть  каждый, кто не дерется, не ругается и вовремя учит
уроки. Но сейчас -- луна уже светит в окно, а в  дневниках  еще
не нарисовано солнце.
   Одноух  пробудился  от спячки. Он писал в тетради и с тоской
поглядывал на луну. Так приятно запахнет скоро свежей  зеленью.
Покататься  бы  сейчас  по траве, поточить о молодую кору зубы.
Может, и ему в кого-нибудь влюбиться, стать благородным и  чуть
сумасшедшим человеком? Но в кого?
   Одноух зевнул, огляделся, увидел пустой балкон.
   Сегодня  все  какие-то  шальные. Даже Картина загулялась, не
вернулась в свое гнездо.

        СЕЛЬСКИЙ ПОЧТАЛЬОН

   В Ершах об®явился необычный почтальон.
   Тридцать лет по сельским  дорогам  гоняла  на  велосипеде  и
мотоцикле с сумкой через плечо тетя Наташа, и веселого быстрого
почтальона знал каждый мальчишка.
   Но  вот  не  только  педали,  но  и  собственные  ноги стали
тяжеловаты для тети Наташи, она собралась на пенсию.
   Ждали нового почтальона из центра. Газеты и письма  в  Ершах
разносили школьники. Тетя Наташа сортировала почту, диктовала в
далекие пункты телеграммы по телефону.
   В  свободные минуты почтальонша сидела у окна и беседовала с
большой белой птицей.
   Картина облюбовала себе дерево возле почты.
   Напротив почты находился универсальный магазин, и из него то
и дело неслась бравая музыка. Музыкальную страсть Картины сразу
подметила тетя  Наташа.  Почему-то  ей  показалось,  что  белая
ворона обосновалась возле почты именно из-за музыки.
   --  Что  больше  нравится? -- интересовалась тетя Наташа. --
Марши или вальсы?
   Ворона кивнула.
   -- А мне гармошка, -- призналась почтальонша. -- Знаешь, как
я в молодости частушки пела? Ты небось видела.
   Картина  помнила  и  залихватские   переборы   гармони,   не
смолкавшие  на  деревенской  улице  до  рассвета, и частушки со
смехом и притопами.
   Из  дверей  магазина  вылетели   резкие   ритмичные   звуки,
смешались  с  грохотом проехавшего грузовика, застряли в шлейфе
пыли.
   -- Верка! -- грозно позвала тетя Наташа, и, когда на крыльце
показалась ее дочь, потребовала: -- Отключи громыхалку. Поставь
нам вальс.
   Продавец  Вера  пожала  плечами,  удалилась  за   стеклянный
прилавок, но пластинку все же переменила.
   Волны   вальса   понеслись   по  улице,  уплыли  в  небо,  и
голубоглазая ворона взмахнула белоснежными крыльями.
   -- В почтальоны не пошла, -- критиковала дочь  тетя  Наташа.
--  Культурой  обслуживания  занялась.  А какая у нее культура?
Один джаз в голове.
   --  Ну  что  вы,  мамаша,  говорите?  --  отвечала,  услышав
критику,  из  открытого окна Вера. -- Ценники на виду, все люди
грамотные. Нашли кому жаловаться -- сороке.
   -- Я тебе в книге жалоб запись  сделаю!  Слышь,  Верка?!  --
крикнула, рассердившись, почтальон, но слова ее утонули в новой
модной мелодии.
   Тетя  Наташа залюбовалась дочерью: какая красивая невеста --
отражается в разных зеркалах.
   Покупателей в эти ранние часы не было.  Три  Верки,  которых
видела   в   зеркалах  тетя  Наташа,  скучали  возле  блестящих
прилавков.
   А почта работала. Машина привезла свежие газеты и письма.
   Тетя Наташа привычно раскладывала корреспонденцию.
   Стучал в соседней комнате телеграф.
   Пришла срочная телеграмма  --  в  село  Озерки  председателю
колхоза,   и  тетя  Наташа  расстроилась:  в  Озерках  испорчен
телефон, а до  села  километров  пятнадцать.  Что  делать?  Как
передать  срочные  слова?  Не  потащишься  пешком  по  весенней
грязи... Сидеть у окна и ждать, когда проедет мимо  какойнибудь
Озерковский шофер?
   Тетя  Наташа  поделилась  своими  огорчениями с Картиной. Та
слетела с дерева, уселась на  подоконнике,  стукнула  клювом  о
раму: "Кар!"
   --  Неужели  сама отнесешь? -- догадалась тетя Наташа и даже
попятилась от такой смелой идеи.
   "Кар-р-р!"    --     решительно     подтвердила     Картина:
кор-респонденцию   доставлю,   не   беспокойтесь,   раз   такая
неприятная сложилась картина.
   --  Ты  Озерки  как  будто  знаешь...  --  размышляла  вслух
почтальонша.  --  По прямой, по воздуху, туда километров восемь
будет. И правление колхоза, может, знаешь, где стоит?
   Картина кивком подтвердила, что знает:  правление,  конечно,
на площади стоит.
   Тетя   Наташа   хлопнула   в   ладони,  хотела  обнять  свою
спасительницу, но постеснялась.
   -- Возьми, --  она  протянула  телеграмму  и  квитанцию.  --
Расписку не забудь!
   Белый почтальон уже летел над крышами, держа в клюве срочную
депешу.  Сильные  крылья беззвучно рассекали воздух, но Картина
ощущала его  упругость  каждым  своим  пером.  Она  торопилась,
понимая важность поручения.
   "Вы  что  --  не видите, что в клюве не простая бумаженция?!
Это  же  "Те-ле-грам-ма"!  Срочная  бумага!  Печатными  буквами
пишется  на  тонкой ленте и приклеивается к бланку с двумя "м"!
Телеграмма".
   "Эх, мелкие птахи! --  размышляла  про  себя  белая  ворона,
встречая  крылатых  собратьев.  --  Что вы понимаете в почтовом
деле? Как пишется слово "телеграмма"?"
   Тянулись поля и перелески. Разбрызгивая  грязь,  неслись  по
петлям   дорог   машины.  Картина  летела  напрямую,  заставляя
сворачивать встречных птиц.
   Три озерка среди ельника.
   За ними -- большое село.
   Самая просторная крыша, блестящая издали на солнце,  --  это
правление, где ждет телеграмму председатель Федосов.
   Сквозь  стекло  Картина  с  трудом разглядела в продымленной
комнате несколько человек и дала о себе знать.
   На стук распахнулось окно, из него повалил густой дым. Можно
было подумать, что в комнате пожар. Но опытная ворона прекрасно
знала, что во время совещаний из служебных  помещений  струится
табачный дым.
   --   Никого   нет!  --  сказал  распахнувший  окно  человек,
равнодушно взглянув на ворону.
   Картина настойчиво долбанула раму.
   -- Не мешай работать! -- махнул человек.
   -- А ну погоди, -- отстранил его председатель совхоза, -- не
видишь -- бумага?!
   И протянул руку.
   Картина, признав председателя, позволила взять телеграмму.
   --  Да  это  же  мне!  Депеша...  Молодец,   птица!   --   И
председатель  внимательно  оглядел  Картину.  -- Никак ты наша,
берниковская? А?
   Картина важно наклонила голову и протянула лапой квитанцию.
   -- Надо расписаться? -- весело поинтересовался  председатель
и,  вынув  карандаш,  поставил  лихой  росчерк. -- Благодарю за
срочность, уважаемая! Прошу беспокоить нас в любое время! Будем
очень  рады.  --  И  крикнул  через  плечо:  --   Зерна   дайте
почтальону!
   Но почтальон уже улетел.
   Председатель проводил ее долгим взглядом, вспомнил сломанный
телефон, старую тетю Наташу и обо всем догадался.
   --  Кончать  совещание! -- приказал председатель. -- Всем --
по рабочим