я  "Сафо".  Словно
тень, выскользнула наперерез Саввишна, бандерша с сорокалетним  стажем,  и
укоризненно зашептала:
   - Сударь, что это вы? Здесь же специфика...
   - Служба, - шепотом сказал Даниил. - Пелагея  Саввишна,  покажите,  где
имеет честь резвиться княжна Черовская, и проваливайте от греха  подальше,
потому как пуля - дура...
   Старуха, не хуже дипломатов умевшая улавливать подтекст  и  последствия
текущего момента, указала на  одну  из  дверей  и  незаметно  ускользнула,
словно ее и не было, клюки беззубой. Даниил  присел  на  банкетку,  открыл
незаметную с внутренней стороны прорезь - они имелись  во  всех  кабинетах
ради самых разнообразных целей.
   Будуар был залит густым темно-зеленым светом и оттого походил на скудно
освещенный аквариум. Или напоминал дно  моря  на  мелководье.  На  широком
диване он увидел  княжну  в  распахнутом  узорчатом  кимоно  и  обнаженную
блондинку - ее лицо скрывалось в тени. Княжна склонилась над партнершей  и
целовала в  губы,  ее  тонкие  пальцы,  унизанные  огромными  самоцветами,
скользили по бедрам  блондинки,  сжатым  коленкам,  переползли  на  живот.
Блондинка сделала слабую попытку освободиться, но княжна, что-то  мурлыча,
ласкала ее все изощреннее и настойчивее, и блондинка покорно  разметалась,
уронив руки. Княжна удовлетворенно улыбнулась, пряча разгоряченное лицо  у
нее на груди, ее пальцы ловко, уверенно  делали  свое,  блондинка  сдалась
окончательно, ее тело включилось в ритм, отражая его и усиливая.
   Наконец они утомились и  закурили,  тогда  Даниил  решительно  встал  и
полицейским приемом высадил дверь. В блондинке он нежданно-негаданно узнал
Женю, но времени удивляться не было - княжна сердито  вскочила,  и  Даниил
рубанул ее ребром ладони по шее. Бросил Жене ее платье:
   - Иди одевайся. Потом поговорим.
   Вытолкал ее в ванную, поднял княжну и  стал  мерно  шлепать  по  щекам.
Княжна открыла глаза, ее зрачки были ненормально расширены после какого-то
наркотика. Даниил скрутил в кулаке ворот ее кимоно и несильно ткнул в губы
стволом пистолета:
   - Оклемалась, золотая рыбка?
   - Закричу, - прошептала княжна.
   - Ну, к воплям тут привыкли, сама знаешь...
   - Что тебе нужно?
   - Сущие пустяки, - сказал  Даниил.  -  Ты  позвонишь  одному  человеку,
которого мы оба прекрасно  знаем,  и  скажешь  ему,  что  есть  срочная  и
важнейшая информация. Только-то и дел. Иначе шлепну, как курву.
   Княжна покорно сняла трубку. От испуга у нее ломался голос,  но  Даниил
надеялся, что собеседник на том конце провода припишет все наркотикам. Она
повесила трубку и оглянулась.
   - Прекрасно, - сказал Даниил. - А ты боялась... Лицом к стене!
   Он прицелился в черноволосый  затылок  и  нажал  на  спуск.  Глушитель,
чмокнув,  выплюнул  узкий  язычок  огня.  Тело  сползло  по  стене   почти
беззвучно.
   "Вот так, и нельзя было иначе, - подумал Даниил. - Я уже нюхнул  крови,
я теперь стал как тигр-людоед посреди этого сна, и я положу  кого  угодно,
чтобы расколоть Чертову Хату..."
   Женя вышла из ванной и ошеломленно застыла. Даниил схватил ее за руку и
поволок к двери. Затолкал в машину.
   - Ну, развлекаешься, как я вижу? - спросил он, не заводя мотор.
   - Понимаешь... - сказала Женя. - Понимаешь,  хотелось,  чтобы  со  мной
сделали  какую-нибудь  невыразимую  гнусность  -  чтобы  забыться,   грязи
нахлебаться, дерьмом стать...
   - Понимаю, - сказал Даниил.
   - Зачем ты убил Янку?
   - Пришлось, - сказал Даниил. - Я ей положил в кармашек одну коротенькую
записочку, и те, кто к ней  сейчас  примчатся,  сию  записочку  найдут.  И
начнут действовать. И если я только не ошибаюсь, дня через три-четыре буду
знать, кто заведует Чертовой Хатой. Я на тебя полагаюсь, между прочим...



        19

                                             Гвардейца красит алый цвет...
                                                                  О.Уайльд

   Коронационное одеяние древлянских царевен - белое.
   И все ритуалы на сей раз были соблюдены без помех. И буханье салюта,  и
вензеля на крышах, огненные вензеля, торопливо  переделанные  из  прежних,
которые так и не успели зажечь...
   Мириады свечей отражались в зеркалах, нежно звучал менуэт, и все  здесь
казалось  незыблемым,  как  пирамиды,  тысячи  лет  прохохотавшие  в  лицо
Вечности.
   Даниил стоял на галерее и смотрел вниз.  Колоколами  развевались  белые
кружевные платья, Вукол Морлоков в штатском чинно беседовал с Осмоловским,
Бонч-Мечидол мирно кушал мороженое. Напряженности  не  было.  "Музыкальный
ящик с марионетками,  -  мельком  подумал  Даниил.  -  Сон.  Смерть  будет
понарошку,  измена  будет  приснившейся,  подлость  окажется   наваждением
забывшегося мозга, нет искренних чувств, высоких  побуждений  и  низменных
страстей - ничего такого во сне нет,  есть  только  сон,  видение,  морок,
марево..."
   Музыка умолкла ненадолго. Зашелестели веера.
   "Все-таки они очень похожи, сестры, - подумал Даниил, глядя на  Наташу,
- фигура, походка, манера отбрасывать со лба челку, улыбчиво  оглядываться
через плечо. Гвардейца красит алый  цвет...  Паршиво  чуточку  на  душе  -
ничего она  мне  не  сделала  и  никому  ничего  не  сделала,  вот  только
угораздило ее связаться с Морлоковым, а как причинить Вуколу  боль,  кроме
как?.. Нужно. Необходимо. Цель оправдывает средства, и забудь,  что  перед
тобой живой человек, веселая и красивая молодая женщина, до  боли  похожая
на Ирину. Задача перед тобой, и точка, идея перед тобой, голая суть..."
   Он отвел руку в  сторону,  щелкнул  пальцами.  Словно  отделившийся  от
колонны  лакей  в  ливрее,  переодетый  хрусталевец  торопливо  подал  ему
сверток. Даниил развернул скользкий шелк и  достал  "Ауто  Маг"  покойного
Хрусталева.
   Подошел к перилам. Никто не обращал на  него  внимания,  все  теснились
ближе к молодой императрице, и на галерее не было ни души...
   "Ага, так, она улыбается Вуколу нежно, любяще, обещающе, и он улыбается
в ответ, до жути похожий сейчас на обыкновенного  человека,  вампир  фуев,
кажется, сейчас они забудутся и на глазах у всех обнимут друг друга..."
   Даниил нажал на спуск. Оглушающе грохнуло, тяжеленная американская дура
подпрыгнула у него в руке. Даниил передал пистолет мгновенно  исчезнувшему
с ним лакею, взял со столика бокал шампанского и пригубил.
   Внизу начался бедлам - звон хрусталя, обезумевшие, сбивающие друг друга
с ног придворные, визг, топот, беготня,  истерический  плач,  неразбериха,
паника...
   И над всем этим - жуткий  волчий  вой  Вукола  Морлокова,  стоящего  на
коленях возле распростертой на паркете Наташи.
   Даниил устало улыбнулся, отставил бокал и пошел  вниз.  Там  наметилась
некая упорядоченность - одни столпились  вокруг  трупа,  другие  бежали  к
выходам. "Надо же, - подумал Даниил мимоходом, -  конец  монархии,  потому
что прямых потомков больше не осталось. Тысячу лет просуществовала, а я ее
- на свалку истории..."
   Перед ним поспешно  расступались.  Он  прошел  по  коридору  панических
взглядов и остановился в двух шагах от  Морлокова.  Тот  поднял  голову  -
именно о таком его взгляде Даниил и мечтал.
   - Я вам душевно сочувствую, маршал, - сказал Даниил, кланяясь. - Можете
мне поверить.
   Глаза Морлокова были пустыми, безумными.
   В толпе вспыхнул и тут же затих опасливый шепоток.
   Даниил  повернулся  и  пошел  прочь,  стараясь  не  поскользнуться   на
испачканном кровью паркете.
   - Ну и сука же ты, - сказал ему громко в спину Бонч-Мечидол, но  Даниил
не обернулся и не замедлил шага.



        20

                                                 Воздух крут перед грозой,
                                                 крут да вязок...
                                                                В.Высоцкий

   В событиях последующих двух суток никто ничего не понимал, даже те, кто
по должности обязан был понимать все и чуточку больше.
   Государственный  Совет  заседал  круглосуточно  за  наглухо   запертыми
дверями, охранявшимися гвардейцами с  лазерами  наготове.  Правда,  ходили
слухи, что они там всего-навсего беспробудно  пьют  и  режутся  в  русскую
рулетку.  Редкие  выстрелы,  доносившиеся  временами  из  зала,  вроде  бы
подтверждали эту гипотезу. Впрочем, это просто-напросто могли откупоривать
шампанское.
   Бонч-Мечидол, очнувшись от запоя,  вывел  из  столицы  все  верные  ему
войска. Километрах в двадцати от Коростеня они укрепились по всем правилам
фортификации, ощетинились  пушками,  ракетными  установками,  зенитками  и
притихли, как мышки, предупредив, что плевали на белый  свет  и  прикончат
любого, кто к ним сунется, будь то сама пресвятая богородица.
   Осиротевшие хруставлевцы, разбившись  на  кучки,  шатались  по  городу,
горланили "Абрашу", постреливали и орали, что они основали новую  религию,
недремлющее Око, которая, подобно многим другим  мировым  религиям,  имеет
своего святого мученика - П.П.Хрусталева. Искали Женю,  чтобы  возвести  в
сан, но не нашли. В детали своей догмы они не вдавались,  но  никто  и  не
стремился узнать подробнее - с ними предпочитали не связываться.
   Неприметный человек в круглом берете и  кожанке,  с  лохматой  бородой,
носился по городу на  тарахтящем  мопеде.  Он  взбегал  по  лестницам,  за
столами водил пальцем по картам  и  рисовал  на  них  стрелы,  шептался  в
под®ездах с такими же кожаными и бородатыми, в беретах,  раздавал  пакеты,
получал пакеты, уговаривал, грозил, вдохновлял, тряс  руки.  В  разговорах
шелестело:  "...ситуация...  ударные  группы...  на  платаны...  термит...
народная гвардия... демократия..."
   Полиция куда-то попряталась, но беспорядка было не больше, чем при ней,
- время шалостям не способствовало.
   Говорили, что фельдмаршал Осмоловский тихо тронулся, высыпал на улицу с
балкона мешок золотых, следом все свои ордена, и все так и пылится,  никто
не подбирает. Это была чистая правда.
   Говорили, что у моря  приземлился  инопланетный  корабль,  а  пришельцы
строят что-то гигантское и несомненно военное. Это была брехня.
   Альтаирец Кфансут все это время усердно притворялся статуей русалки  на
городском пляже. Его детекторы работали с перегрузкой.
   На космодроме  "Хазар"  сами  собой  включились  стартовые  системы,  и
носитель с кораблем  "Рогнеда-4"  вертикально  ушел  в  ночные  небеса  на
мечевидном столбе пламени. Датчики сигнализировали, что  в  кабине  никого
нет, но оттуда в течение сорока семи секунд  велась  передача  на  ЦУП,  и
принявшего ее оператора в невменяемом  состоянии  увезли  в  уютное  тихое
место, где его радостно  встретили  марсиане,  непризнанные  изобретатели,
Наполеоны и римские папы.
   Эсминец "Свирепый" повстречал в  рейсе  морского  змея.  В  последующих
радиограммах почему-то упоминались раздвоенные копыта и  волосатое  брюхо,
но разобраться не удалось - эсминец прочно замолчал и на базу не вернулся.
   Ночами становилось еще ознобнее - на шпилях потрескивали синие и желтые
огненные клубки, кто-то свистел и  нелюдски  похохатывал  в  полусожженном
разгромленном здании МУУ. Кто-то вдруг  обнаружил,  что  минутные  стрелки
часов крутятся назад, хотя  часовые  вертятся  в  нормальном  направлении.
Видели, как над аэродромом  хвостом  вперед  пролетел  реактивный  лайнер.
Заметили, что сапоги у Крестителя в рыжей пыли, которая водится  только  в
противоположном районе города.
   Все  смешалось  и  перепуталось  в  эти  сумасшедшие  ночи.  В  каминах
подвывало,  в  переулках  цокали  словно  бы  овечьи  копытца,  но   когда
вооружившиеся до зубов кучки смельчаков рискнули  заглянуть  туда,  никого
там не  оказывалось.  Впрочем,  однажды  группа  миссионеров-хрусталевцев,
натолкнувшись в час ночи на один  такой  подозрительный  звук,  изрешетила
пулями переулок, и их усердие было вознаграждено  -  на  мостовой  остался
залитый кровью лохматый зверь величиной с  некрупную  собаку,  причем  без
всяких признаков  копыт.  Верные  первому  постулату  новой  религии  "Бди
недреманно", хрусталевцы исколесили столицу вдоль  и  поперек,  подняли  с
постелей кучу  ученых  и  наконец  добились  своего.  Заспанный  старичок,
доставленный на место происшествия, долго щупал и ворочал зверя,  бормотал
что-то непонятное, а потом грохнулся в  обморок.  Его  привели  в  чувство
апробированным способом - залили в глотку бутылку самогона. Придя в  себя,
старичок об®яснил нетерпеливо толпившимся охранникам, что зверь  этот  жил
несколько миллионов лет назад и тогда же вымер, будучи  боковой  тупиковой
ветвью. В  доказательство  разгоряченный  самогоном  старикан  закатил  на
латыни такую речь, что хрусталевцы, помнившие из латыни лишь  "парабеллум"
и "аква витаэ", оторопели, проводили его домой и помогли донести зверя.
   Полярные сияния в  безлунные  ночи,  вой  ветра  в  трубах  при  полном
безветрии, неизвестно чьи кони  с  ошалевшими,  налитыми  кровью  глазами,
вскачь проносившиеся по ночным улицам, а у кого-то из крана  текла  кровь,
кто-то встал утром и обнаружил, что помолодел на пятнадцать  лет,  кто-то,
выйдя ночью в туалет, вернувшись, застал в постели вместо жены  теленка  с
отрубленной  головой,  у  кого-то  в  ванной  выросли  грибы,  подвывавшие
тоненько и норовившие прилипнуть к пальцу...
   И вдруг все кончилось - рывком.
   Утром третьего дня полицейские стояли на своих  законных  местах,  были
открыты все магазины, газетные киоски, парикмахерские и  рюмочные.  Хмурых
похмельных хрусталевцев, выстроенных  на  заднем  дворе  новообразованного
МВД,  отечески  журил   замминистра,   личность   никому   не   известная.
"Рогнеда-4", как выяснилось, смирнехонько стояла  на  стартовом  столе,  а
оператор оказался нормальным и  был  с  подобающими  извинениями  отпущен.
Эсминец  "Свирепый",  как  оказалось,  попал  в  шторм,  лишился  руля   и
радиосвязи, был обнаружен и отбуксирован  в  порт.  Страной,  оказывается,
правил реорганизованный Государственный Совет, учредивший Особую  Комиссию
Обработки Алогичностей (сокращенно ОСКОБРА), которой вменялось в  почетную
обязанность  разобраться  во  всех  упущениях,   недосмотрах,   перегибах,
неоправданных репрессиях, недоработках, превышениях и злоупотреблениях,  а
разобравшись - осудить, принять к исполнению, заверить, амнистировать и не
допускать. Официальные Социал-Демократы ходили по столице гоголем,  громко
рассказывали в общественных  местах  политически  скользкие  анекдоты,  за
которые позавчера были бы урегулированы, раскланивались друг  с  другом  и
хохотали без причины.
   По столице, опираясь на палку, бродил Морлоков, бессмысленный, седой  и
неузнаваемый. Его неотлучно сопровождал  рослый  жлоб  в  штатском.  Когда
Морлоков падал на мостовую и начинал, рыдая, бодать ее лбом, жлоб поднимал
его, успокаивал, утирал, и они шли  дальше.  Официально  сошедший  с  ума,
Морлоков  был  вследствие  этого  освобожден  от  всех   видов   судебного
преследования.
   Бывшее  здание  МУУ  чинили,  чистили  и  красили  -  там  должна  была
разместиться музыкальная школа.
   Осмоловский куда-то пропал, и никто его больше не  видел.  Бонч-Мечидол
вышел в отставку и поступил на  первый  курс  Лесной  академии.  Несколько
членов   старого   Государственного   Совета   погибли   в   автомобильных
катастрофах, а несколько отравились колбасой.
   Железные дороги лихорадило -  с  севера,  северо-востока  и  востока  в
столицу летели длинные поезда, битком набитые бритыми  наголо  мужиками  в
ватниках.  Они  были  веселы  и  трезвы,   горланили   непонятные   песни,
засандаливали проводницам в тамбурах и называли друг друга "господа".
   Было официально об®явлено, что созвездие Большой Медведицы существует и
находится на небосклоне.
   Было указано, что бога нет,  но  верить  в  него  не  возбраняется  при
условии невыхода за рамки приличий.
   Академик Фалакрозис по состоянию здоровья ушел на пенсию.
   На  улицах  появилась  масса  девушек  в  мини-юбках,  что   безусловно
способствовало демографическому взрыву.
   Снежного человека  Филимона  выпустили,  умыли,  причесали  и  устроили
куда-то лаборантом (без допуска к спиртному).
   Потихоньку убирали  не  представляющие  художественной  и  исторической
ценности статуи наиболее одиозных царей.
   Поступило  компетентное  раз®яснение,  что  язык  древних  шумеров   не
является буржуазным, а к появлению на свет птицы дрозд причастна  природа,
а не тверские коммунисты.
   А на площади Крестителя стоял человек в кожанке, в  круглом  берете,  с
лохматой бородой, подпирал  плечом  столб,  ласково  оглядывал  девушек  в
мини-юбках, щурился вслед патрулям и мурлыкал что-то без слов. Мопеда  при
нем не было.
   Альтаирец   Кфансут   парил   в   восходящих   потоках,    прикидываясь
дельтапланом.



        21

                               Золото - хозяйке, серебро - слуге,
                               медяки - ремесленной всякой мелюзге.
                               "Верно, - отрубил барон, нахлобучив шлем, -
                               но хладное железо властвует над всем".
                                                                 Р.Киплинг

   На улицу Даниил вышел после девяти  и  влился  в  поток  сосредоточенно
спешащих на работу людей.
   Полицию на площади Бречислава Крестителя представлял белобрысый сопляк,
и  в  данный  момент  он  многословно  и  обстоятельно  распекал  девушку,
нарушившую что-то на мотороллере. Девушка, глядя чуть  насмешливо,  ждала,
когда блюститель перейдет к вопросу об адресе  и  телефоне,  а  блюститель
маялся меж  желаниями  и  смущением  и  стал  уже  заговариваться.  Даниил
перестал смотреть на эту идиллию, потому что появилась Милена.
   Она спускалась по лестнице, знаменитой тем, что на ней двести лет назад
спьяну сломал шею кто-то из великих князей, она ни на  кого  не  смотрела,
стучали каблучки, трепетал над загорелыми коленками подол белого платьица,
а дерзкая улыбка предназначалась всем и никому. Даниил с удивлением поймал
себя на нежных мыслях, как будто это и не он хладнокровнейше подставил  ее
и ждал теперь результатов... А почему  эти  дураки  на  красном  мотоцикле
остановились там, где стоянка была запрещена при любой власти?
   Пистолет в руке того, что сидел сзади, дернулся несколько раз, и Даниил
не услышал выстрелов. Полицейский  бежал  через  площадь,  дергая  кобуру.
Кобура - видимо, новая, жесткая  и  необмятая  -  никак  не  раскрывалась,
привычно жались к стенам прохожие, мотоцикл умчался на  бешеной  скорости,
Даниила толкали бегущие, а Милена все еще  стояла  на  широкой  ступеньке,
недоуменно и отстраненно глядя на расплывающиеся по белому платью  красные
пятна. Даниил побежал вверх по  лестнице,  и  лестница  была  бесконечной,
бесконечной...
   В  широко  раскрытых  глазах  Милены  отражались   Даниил,   облака   и
недоумение, как будто она верила, что никогда не умрет, и  вынуждена  была
жестоко разочароваться. Возможно, так оно и было.
   - Ну! - заорал он ей в лицо, поднимая за плечи.
   - Я сделала все в  точности,  -  выговорила  она  удивительно  четко  и
внятно. - Все. Тебе будет меня хоть немножечко жалко?
   - Да.
   - Потому что я тебя...
   И замолчала - словно задули свечу. Даниил осторожно, хотя ей  было  уже
все равно, опустил ее на ступеньки, услышал приближающийся вопль  сирен  и
побежал вниз по лестнице. Вскочил в машину, свернул на проспект Морлокова,
который еще не успели переименовать, и  на  бешеной  скорости  помчался  к
южной окраине Коростеня.
   Бежевую "Ярославну" он увидел издали,  и  Резидента  в  ней,  задумчиво
прислонившегося виском к стеклу левой передней дверцы. "Ярославна"  стояла
метрах в  тридцати  от  шоссе,  под  раскидистым  дубом,  так,  чтобы  при
необходимости одним прыжком вырваться на автостраду.
   Даниил подбежал к  машине  и  рванул  дверцу,  уже  зная  все  наперед.
Резидент  вывалился  ему  на  руки,  грузный,  уже  похолодевший.   Даниил
подхватил его, усадил на место