ников, но с восшествием Морлокова компетентные,
идеологически подкованные  лица  под  руководством  академика  Фалакрозиса
установили, что Бречислав Креститель, будучи  исторической  личностью,  не
мог иметь абсолютно никаких вульгарных некоторых  надобностей.  Паломников
разогнали, доску увезли под  конвоем  в  неизвестном  направлении,  а  дуб
искоренили. Приближаясь к месту, Даниил все чаще замечал  в  кронах  сосен
охранников в серых плащах, шляпах и темных очках.  Они  бдительно  озирали
местность в мощные  стереотрубы,  что-то  писали  в  блокнотах  и  неумело
перекликались птичьими голосами.
   Поляну у ручья тесно окружали вековые сосны  жуткого  облика,  обросшие
зелеными кружевами  лишайника.  Впритык  к  соснам  стоял  длинный  черный
"гамаюн" с распахнутыми дверцами. На углях вкусно дымили шашлыки, из ручья
торчала батарея оплетенных золотистой фольгой горлышек. Магнитофон истошно
орал на толстом пне:

   Спасибо вам, святители,
   что плюнули да дунули,
   когда мои родители
   зачать меня надумали
   в те времена укромные,
   теперь почти былинные,
   когда срока огромные
   брели в этапы длинные...

   Хрусталев был аккурат с тридцать седьмого года, и его мать,  беременная
им, бежала с севера в Древлянию, когда сухорукий семинарист  об®явил  себя
господом богом. Об отце Хрусталев ничего не знал  даже  теперь,  и  каждый
сентябрь на него находило - вот как сегодня.
   Он сидел, уютно  опершись  спиной  о  колесо,  в  расстегнутом  кителе,
растрепанный, и тянул  шампанское  из  горлышка,  задрав  толстое  донышко
бутылки к небесам. У шашлыков хлопотала Женя, бывшая военная  летчица  (ее
вышибли из полка, когда папа-дипломат пополнил ряды невозвращенцев,  а  от
остального ее спас  Хрусталев)  -  точеная  фигурка,  русая,  стрижка  под
мальчика, лицо то дерзкое, то детски  невинное.  Вопреки  массе  бородатых
анекдотов про шефа и секретаршу любовь здесь была серьезная.
   - Здорово, ханурики, - сказал Даниил. - Гудите?
   - Как паровозы! - радостно заорал Хрусталев. - Евгения, мечи на пень! -
Он отшвырнул пустую бутылку, на четвереньках добрел до ручья и вытащил две
новых. - Так выпьем же за Шумер! Видал, что в городе делается? Ну, погоди,
ну, помрет император, околеет маленько, я же из Вукола краковской  колбасы
наверчу!
   Опорожнили.  С®ели  по  шашлычку.  На  деревьях  каркали  и  свиристели
охранники.
   - Цыц, пернатые! - гаркнул  Хрусталев,  и  птичий  гомон  стих.  -  Ох,
Данька, Данька, что за жизнь у охранника, не представляешь ты себе... - Он
звучно икнул и продолжал с цыганским надрывом. -  Каждого  подозревай,  на
каждого смотри волком, жди пакости от любого, весь свет во  врагах  держи.
Иногда сам на  себя  покосишься:  а  почему  эта  харя  все  трется  возле
императора, кто таков, откуда и зачем? Эх, пошло оно все в...
   Женя мимоходом залепила ему подзатыльник, и  Хрусталев  покорно  умолк.
Вытянув еще бутылку, он заплакал  и,  загибая  пальцы,  путаясь  и  датах,
ошибаясь  в  именах,  принялся  перечислять  самодержцев,   в   результате
недосмотра охраны померших от апоплексического удара, несварения  желудка,
прежестокой колики и общей  меланхолии  организма.  Временами  он  начинал
матюгаться, но Женя была  наготове,  и  подзатыльники  прилетали  как  раз
вовремя.
   - А все почему? Недостаточно бдим,  мать  их...  -  Хрусталев  блаженно
улыбнулся очередному подзатыльнику. - А Вукола я все одно пришибу. Деленда
эст.
   Человек он был от природы добрый,  ранимый,  а  жизнь  и  долг  понимал
исключительно прямолинейно - охранять подлежащего его заботам  императора,
не жалея  души  и  сил,  а  при  необходимости  и  жизни.  Он  и  охранял.
Изобретательно и неустанно, с использованием всех чудес технической мысли.
Он терпеть не мог Морлокова, по убеждениям был стойким республиканцем,  но
тщательно  это  скрывал,   потому   что   принес   присягу   на   верность
императорскому дому...
   - Вот, смотри! -  Хрусталев  ткнул  пальцем.  -  Ты  скажешь,  что  это
благонамеренный лесной обыватель? Может быть. Я же обязан подозревать, что
это - агент. Эй ты, руки вверх!
   На том бережку встал на дыбки заяц и с любопытством взирал на генерала.
Хрусталев достал  пистолет.  Вокруг  зайца  взлетели  мох  и  песок.  Заяц
невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму,  высадил  и  ее.
Заяц сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул  и,
непристойно повиливая задом, направился в кусты.
   - Охрана! - взревел Хрусталев.
   Охранники понеслись за зайцем, сталкиваясь и шумно проламываясь  сквозь
бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и свистом.
   - Вот такая работа, - печально  сказал  Хрусталев.  -  Брать  отпечатки
пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться от теней,  разгонять  метлой
привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь, никому не нужен, даже
себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас сметет, -  должно  же
нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей полной никчемности?
   Лицо у него набрякло и покраснело, а  упрямые  серые  глаза  оставались
осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал  -  когда  он
валял ванечку, когда говорил серьезно.
   Подошла Женя, присела на корточки, пересчитала пустые бутылки:
   - Семь. Ох, генерал, начну я тебя от алкоголизма лечить...
   - Вылечи меня лучше от дурных  предчувствий,  -  Хрусталев  невозмутимо
откручивал проволочку. - Женечка, милая, когда же ты  поймешь  -  если  не
буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу...  Перейдем  на
коньяк?
   - Я тебе перейду, - грозно пообещала Женя. - Жрите пока  что  послабее.
Даниил, это и к тебе относится - я вас боюсь временами, кажется, будто  вы
мертвые, психи этакие...
   Она ушла возиться с новыми  шашлыками.  Хрусталев,  подмигнув  Даниилу,
извлек из  сапога  старый  нетабельный  револьвер.  Вставил  один  патрон,
раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на  спуск.  Сухо,  противно
щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.
   Даниил с замиранием сердца повторил его манипуляции.  Щелкнуло,  словно
сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый привкус  медной
дверной ручки.
   Незаметно подошедшая Женя вырвала у него наган, забросила в речку.  Что
есть силы  ударила  по  лицу  его,  потом  Хрусталева,  ушла  в  машину  и
заплакала.
   Смущенно переглядываясь, они допили коньяк.  Издали  доносились  топот,
вопли и хруст сучьев - охота на длинноухого агента продолжалась. Хрусталев
подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил тоненько:
   - Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету...
   - Ну почему я тебя до сих пор не бросила, алкаш несчастный, -  печально
поинтересовалась Женя.
   - Потому что я тебя люблю, - сказал Хрусталев. -  Чисто  и  нежно.  Сам
удивляюсь. Слушай, Женька, если я умру - ты умрешь за компанию?
   - Ага, - сказала Женя. - Обязательно и непременно. А пока ты еще живой,
иди ты к черту... Пойду за грибами, надоели мне ваши пьяные рожи,  господа
офицеры. На шашлыки поглядывайте - подгорят.
   Взяла лукошко и ушла в лес.
   - Коньячком, молодые  люди,  господа  военные,  не  разодолжите  ли?  -
послышался сзади вкрадчивый козлетон.
   Рядом сидел на перевернутом ведре неизвестно откуда взявшийся  старичок
в полосатых шароварах и драненьком армяке - маленький  такой,  морщинистый
такой, с седой бороденкой и колючими молодыми глазами.  Даниил  недоуменно
подумал: почему он назвал нас обоих военными, когда в форме один Пашка?
   - Эт-то что  за  явление  хлюста  народу?  -  спокойно  поинтересовался
Хрусталев и поднял свой "Ауто Маг" -  огромнющую  американскую  машинку  с
силой удара пули в сто шестьдесят пять килограммов, дуру длинноствольную.
   - Тихо, милай, - сказал старичок, и от вкрадчивой властности его голоса
массивная американская дура опустилась сама собой.
   - Шашлычки сними, подгорают. Ну, первая колом, вторая соколом?
   Как-то само по  себе  получилось,  что  деда  автоматически  приняли  в
компанию. Он о удовольствием выпил два стакашка, сжевал палочку шашлыка  и
предложил:
   - Погадать, ребята?
   Они переглянулись  и  кивнули.  Дед  добыл  из  недр  армяка  пригоршню
потрепанных старомодных карт, разметал их на  донышке  ведра  по  какой-то
хитрой  системе,  дул  на  них,   подравнивал,   перекладывал.   Закончив,
полюбовался и спросил:
   - На что - на смерть или на жизнь?
   - На смерть, - шепотом попросил Хрусталев.
   - Ага, - вгляделся дед. - Ехал "мусор" на телеге, а телега  на  боку...
Так вот, не будет тебе смерти ни от ножа, ни от пули, ни  от  яда,  ни  от
воды. Смерть тебе будет знатная, синяя, на большом  стечении  народа  и  в
лихой коловерти...
   - А точнее?
   - Точнее в женской бане,  там  все  напоказ,  -  веско  сказал  дед.  -
Народная мудрость - она, мусор, туманнее... А тебе... -  Он  посмотрел  на
Даниила. - Тебе, касатик,  смерть  будет  серая  и  тусклая,  несущаяся...
Прощевайте, робяты,  спасибочко  за  алкоголь,  покедова,  тудыть  вашу  в
хрендибобер. Эскьюз ми, ежели что не так, и оревуар!
   Он зашел за машину, а когда они бросились следом, никакого деда там  не
оказалось.
   - Тоже мне - ворон здешних мест... - плюнул смачно Хрусталев.
   Из леса чинно и торжественно двигалась  процессия.  Четверо  охранников
несли на плечах длиннющую оглоблю,  на  которой  болтался  привязанный  за
задние лапы давешний  заяц.  Следом  гурьбой  валили  остальные  особисты,
перемазанные смолой, исцарапанные и гордые.
   - А я ему - в затылок!
   - Каратэ знал, гад...
   - Старшина, ты живой? Как он тебе, а?
   - Не свисти. Чижиков, лучше ремень подтяни...
   Старшина отрапортовал:
   - Неопознанный агент оказал сопротивление и убит при попытке к бегству.
Протокол составлен. Компромата не обнаружено.
   Хрусталев отмахнулся:
   - Зажарьте в сметане, что ли... По деревьям!
   У машины стояла Женя с лукошком грибов.
   - Синяя смерть, - прошептал Хрусталев, пихая Даниила под ребра.
   - Чего?
   - Забыл, что говорил старикашка? Мне  причитается  синяя  смерть,  тебе
серая.
   - Ну и что?
   - Болван! У Женьки глаза синие, а у твоей Ирины серые. Дошло? Ну, дед!
   Они загоготали так, что притихшие  было  на  деревьях  охранники  снова
заголосили кукушками и попугаями.
   Стараниями Жени хрусталевский загул и на сей раз превратился во  вполне
приличный пикник. Она  поджарила  грибы,  красиво  накрыла  стол  на  пне,
согнала с деревьев охранников, заставила их похоронить несчастного  зайца,
потом построила в колонну по  двое  и  турнула  в  столицу.  Они  послушно
затопотали по  тропинке.  Удалялась,  стихала  знаменитая  строевая  песня
хрусталевцев "Абраша":

   Имел наш Абраша денег миллион,
   и был наш Абраша в Ривочку влюблен.
   И долго наш Абраша с Ривочкой дружил,
   пока проклятый Гитлер войны не об®явил.
   Пошла пехота наша,
   а с нею и Абраша...

   Чинно  распили  последнюю  бутылку.  В  машине  потрескивала  рация   -
секретную антенну мимоходом задевали  пролетавшие  государственные  тайны.
Бутылка пустела быстро, и Женя, положив гитару на колено, склонившись  над
ней, пела старинную английскую балладу:

   Ну что же, у нас неплохие дела,
   так выпей же с нами, красотка!
   И с ними была,
   и с ними пила
   Джейн - Оловянная Глотка...

   Она вскидывала голову, чтобы бросить  взгляд  на  Хрусталева,  и  синие
глаза так сияли из-под рассыпавшейся  русой  челки,  что  Даниил  поневоле
испытывал жгучую тоскливую зависть: у них с Ириной не было  и  никогда  не
будет такого вот пикника...
   Женя последний раз ударила по  струнам  и  резко  отставила  звякнувшую
гитару:
   - Собирайтесь, пьянчуги. Хорошее нужно уметь не затягивать, обрывать  в
подходящий момент...
   Она ушла собирать посуду, и Хрусталев насквозь трезвым  голосом  шепнул
Даниилу на ухо:
   - Вчера днем в Чертовой Хате побывал первый  за  все  время  наблюдения
посетитель - действительный  тайный  советник  Радомиров.  Дипломатическая
звезда, мать его так...



        8

                                          ...От смертного духа морозного,
                                          от синих чертей, шевелящих в аду
                                          царя Иоанна Грозного...
                                                               3.Луговской

   Точная дата прибытия Аспида Сизокрылого на границы  государства  так  и
осталась неизвестной - частью по причине аполитичной  темноты,  частью  по
причине того, что он, очевидно, будучи по природе скромным, не подавал  ни
световых, ни звуковых сигналов. Вечером его еще не было, а назавтра  утром
он уже был.
   Первым незваного гостя заметил  школяр  Омельяшка,  командир  звездочки
юных морлочат. Будучи воспитан в духе  повышенной  бдительности  ко  всему
импортному, он примчался на ближайшую заставу и сообщил,  что  аккурат  на
порубежном    холме    сидит    нечто    здоровенное     и     сизокрылое,
антиправительственной пропагандой и  шпионажем  вроде  бы  не  занимается,
однако кто его знает, вдруг оно такое какое-нибудь? Потрясти бы...
   Омельяшке  дали  пустую  гильзу,  ласковым  пинком  под  зад  отправили
восвояси и об®явили тревогу. Трясти визитера отправили урядника Мамыкина с
пятеркой охранников. Они лязгнули затворами, щелкнули  каблуками,  сели  в
машину и отбыли. Первым делом об®явили Аспиду, что он арестован.  К  этому
сообщению   Аспид   отнесся   наплевательски,   то   есть   попросту   его
проигнорировал, и  Мамыкин  отдал  приказ  вязать.  Стали  Аспида  вязать.
Вернее, попытались.
   Что там у них произошло, в точности не  известно.  Через  час  пожарные
едва сняли Мамыкина с  верхушки  абсолютно  гладкого  фонарного  столба  в
версте от места происшествия. Урядник всех кусал,  никого  не  узнавал,  а
говорить членораздельно категорически отказывался. Его  подчиненных  после
долгих поисков с вертолетов обнаружили увязшими  по  шею  в  болоте  возле
хибары лешего Федьки. Все они тоже  были  жутко  некоммуникабельны.  Леший
Федька ничего не видел, ничего не слышал,  ничего  не  знал.  Поэтому  был
обвинен в пособничестве и государственной измене и взят. А машину так и не
нашли.
   Тогда местный воевода на свой страх и риск серьезно взялся за Аспида. К
холму выдвинулась артиллерийская батарея с приказом  молотить  до  полного
изничтожения.
   Молотила батарея, по  ненадежным  источникам,  секунд  около  двадцати.
Потом сгинула. Вскоре в кругах, близких к ЮНЕСКО, пронесся  слух,  что  на
одном  из  островов  Микронезии  папуасы  обнаружили   неизвестно   откуда
взявшегося детину в обрывках  артиллерийского  мундира.  Первым  делом  он
выдул ведро пальмового самогона, затем три  часа  пугал  папуасов  черными
пророчествами, которых они по своей индустриальной отсталости  не  поняли,
наконец скоропостижно женился на дочке вождя и зажил оседло. Но данные эти
сомнительные.
   После панических донесений воеводы столица зашевелилась.
   Прямо  на  автостраду  приземлились   три   реактивных   транспортника,
доставившие  маршала  Морлокова  со  свитой   из   психологов,   зоологов,
ботаников, секретарш и снайперов. Первым делом Морлоков расстрелял воеводу
за саботаж, а его семью за недонесение. После чего приказал своей  команде
определить, что это за тварь расселась на холме и нагло игнорирует власти.
Нужно заметить, что название "Аспид Сизокрылый" впервые  употребил  кто-то
из пограничников, и оно автоматически  привилось.  Сам  Аспид  помалкивал.
Скорее всего, даже наверняка, его звали абсолютно иначе.
   Команда приступила к действиям, но уже через несколько минут  выявилась
ее  полная  несостоятельность.  Филолога,  попытавшегося  было  завести  с
Аспидом непринужденный разговор, Аспид молча  зашвырнул  в  канаву.  Через
некоторое время там же оказался ботаник,  а  потом  это  стало  напоминать
беглый огонь - специалисты один за другим летели в  канаву  и  сидели  там
тихо, не пытаясь выбраться.
   Вукол  Морлоков,  стиснув  зубы,  наблюдал  из-под  расшитого   золотом
козырька фуражки, как покрывают себя позором и грязью лучшие  специалисты,
каких только он откопал у себя по лагерям. Рядом с ним  маялся  вольный  -
седенький профессор, специалист по старинному фольклору,  прихваченный  то
ли по ошибке, то ли для количества.
   Слева клубились над сопредельной стороной игривые облачка. Справа уныло
опустили стволы пушек зеленые лобастые  танки.  Сзади,  прихватив  узлы  с
бельишком,  кошек,  самогонные  аппараты  и  иконы,   из   деревни   молча
улепетывали землепашцы  -  подальше  от  Морлокова  и  криминально-научных
сложностей жизни. В канаве смирнехонько сидели, стуча зубами, перемазанные
специалисты. А впереди, на холме, разметав сизые крылища, скалился Аспид -
нелепый, как знак лауреата премии "За укрепление мира между  народами"  на
груди Сиада Барре, и страшный, как все непонятное.
   - Ну что, старина? - почти ласково спросил Морлоков. - Пора бы и  тебе,
а? Парламентером-то?
   - Не хочу, - признался профессор.
   - А кто хочет? - философски заключил Морлоков. - Однако родина требует,
пердун ты старый...
   Он хотел махнуть охранникам, чтобы препроводили старца, но  того  вдруг
осенило:
   - А если это дракон?
   - Ну и что? - искренне не понял Вукол.
   - Прецеденты в мировом фольклоре отмечались неоднократно, - заторопился
старичок,  которому  очень  не  хотелось  к  Аспиду.   -   Явление   можно
охарактеризовать как дракона, а все авторитетные источники  отмечают,  что
дракону для того, чтобы  он  улетел,  требуется  взятка  натурой,  как-то:
драгоценные металлы, драгоценные камни и лица  женского  пола,  желательно
сексапильные.
   - А ведь это идея! - ахнул Морлоков. - Взятка - это весьма  реалистично
и жизненно...
   Золотые  слитки  из  государственной   казны   доставил   бронированный
реактивный  спецдирижабль  с  глухонемой  командой.   Первый   Заместитель
Морлокова, как вихрь, пронесся со своей спецгруппой по ювелирным магазинам
столицы, смахивая драгоценности в  портфель.  Иногда  в  спешке  кое-какие
колечки-бранзулетки попадали в карманы его мундира, но от волнения  он  не
обращал на это внимания.
   На украшенном розами грузовике добытое торжественно  подвезли  прямо  к
Аспиду. Аспид посмотрел на это великолепие, в  беспорядке  рассыпанное  по
грязным доскам кузова, потом разинул пастищу и загоготал:
   - Что я вам - Гобсек?
   Все были настолько поражены, услышав впервые его голос и узнав  к  тому
же, что Аспид обладает кое-какими познаниями в литературе, что зажмурились
и  не  увидели,  как  Аспид  дунул  -  и  драгоценности   разлетелись   по
окрестностям.
   Морлоков, науськиваемый профессором,  не  сдавался.  Снова  по  столице
помчались завывающие черные фургоны. К месту действия доставили кордебалет
"Кисонька" в полном составе  -  сотню  хныкающих  прелестниц.  Кое-как  их
успокоили, обрядили в сексапильные купальники и колонной погнали  на  холм
под возбуждающую секс-музыку.
   Аспид  оглядел  перепуганных  стриптизеток,  снова  разинул  пастищу  и
загоготал:
   - Что я вам - халиф багдадский?
   И кордебалет как хреном смело. Позднее кисоньки обнаружились  в  гареме
некоего нефтяного шейха, который в ответ на дипломатические  ноты  твердил
что-то о неисповедимых милостях Аллаха и девочек не отдавал.
   Специалиста по фольклору не успели расстрелять - в суматохе он драпанул
на сопредельную сторону. Так как недопустимо было оставлять  криминал  без
виновных, на ближайшей  сосне  вздернули  без  воинских  почестей  Первого
Заместителя.
   Операция застопорилась. Специалисты сидели в  канаве,  вслух  мечтая  о
водке и бабах. Охранники прочесывали лес, сгребая в  карманы  разбросанные
ювелирные изделия и палили по осиротевшим после бегства пейзан  коровам  -
на предмет шашлыка. Труп Первого Заместителя  чинно  болтался  в  петле  и
только временами просил водки, в чем ему регулярно отказыв