улась  к  месту,  где  светилось пламя  над  могилой
Неизвестного чешского солдата.  Молча,  скорбным склонением головы и  снятой
шляпой люди  приветствовали этот символ национального освобождения Чехии,  и
едва ли не каждый из них думал о том,  что в последний раз видит этот огонь,
задуть  который суждено,  повидимому,  ее  незадачливому третьему президенту
Гахе, пошедшему по пути прямой измены.
     И Ярош,  как он ни торопился, стал в очередь, снял фуражку и поклонился
могиле своего неизвестного брата.
     Когда он добрался,  наконец,  до квартиры Даррака и Гарро, его сразу же
провели наверх, и он очутился лицом к лицу с Луи.
     - Где Гарро?
     - Пошел проводить Лорана.  Мы отправляем с ним кое-что в Париж.  -  Луи
взглянул на часы. - Гарро должен бы уже вернуться.
     - Мне нужно поговорить с вами обоими, - сказал Ярош.
     - Что за спешка?
     - Я не хочу оставаться в плену у немцев. Я улетаю.
     - Куда?
     - Не знаю.
     - Цихауэру удалось уехать в Москву.
     Ярош грустно покачал головой.
     - Завидую я Цихауэру.
     - Он зовет нас.
     - Всех?
     - "Испанцев"... Москва даст нам приют.
     - Это хорошо, мы еще можем понадобиться революции.
     Вбежал Гарро и бросился на шею Ярошу.
     - Я потрясен,  решительно потрясен этим народом!  - восторженно крикнул
он. - Какая выдержка, какое самообладание!
     - Чехи  слишком  хорошо  знают,  что  такое  неволя,  чтобы  заниматься
болтовней, теряя свободу, - с грустью произнес Ярош.
     Гарро поднял руку, приглашая всех прислушаться.
     Неясный шум,  доносившийся с  улицы,  внезапно прекратился.  В  воздухе
повисла такая тишина,  что,  казалось,  стало слышно,  как падающие снежинки
касаются камней.
     И вдруг,  как по команде,  все склоненные головы поднялись,  и все лица
повернулись в одну сторону: в громкоговорителе, висевшем на фонарном столбе,
раздался треск,  -  такой негромкий,  что его легко заглушили бы шаги одного
человека. Но он был услышан всею Прагой, потому что в этот миг в ней не было
ни одного человека,  который не стоял бы на месте и не ждал бы минуты, когда
заговорит,  наконец,  радио,  всю  ночь  упрямо  хранившее тайну  того,  что
происходило в Берхтесгадене.
     Наконец  они  заговорили,  эти  черные  раструбы,  заставившие  пражцев
простоять всю ночь в страхе пропустить первые слова сообщения правительства.
Теперь  чехам  было  дано  узнать,   что  они  являются  уже  не  гражданами
независимой и  свободной  Чехословацкой республики,  а  подданными  Третьего
рейха, живущими в "протекторате Богемии и Моравии".
     Радио умолкло.
     Толпа оставалась неподвижной.
     Ярош опомнился и бегом бросился прочь. Гарро нагнал его.
     - Куда ты?
     - Спроси Луи, хочет ли он лететь со мною. - Ярош взглянул на часы. - Мы
должны успеть захватить мой самолет.
     - Тебе уже не позволят вылететь.
     - Посмотрим...
     Ярош нашел фуражку и устремился к выходу.
     - Погоди же, мы с тобой... - крикнул Гарро. - Луи!
     Улица внезапно наполнилась шумом,  несмотря на то, что толпа оставалась
все такой же молчаливой. Это был странный шум, какого еще никогда не слышали
улицы древней чешской столицы. Словно тысячи огромных молотов били по камням
мостовой.
     Трое друзей,  выбежав из подъезда гостиницы,  остановились в изумлении:
всем троим этот шум был достаточно хорошо знаком.
     - Поезда наверняка уже не ходят, - сказал Луи.
     - Я  знаю,  где достать автомобиль,  -  ответил Гарро и побежал вниз по
бульвару.
     Они были почти уже у самого моста, когда Гарро обернулся к друзьям:
     - Бегом на Малую Страну,  берите документы и  письма.  Через пятнадцать
минут я заезжаю за вами.
     И  почти  мгновенно исчез в  толпе.  Она  поглотила его,  все  такая же
молчаливая.
     Только  на  мосту,  по  которому проходили Ярош  и  Луи,  было  заметно
некоторое оживление.  Небольшая группа  людей  стояла у  перил,  наблюдая за
несколькими спасательными кругами,  быстро  уносимыми стремительным течением
Влтавы.
     До друзей долетали обрывки фраз:
     - Ее уже никто не спасет...
     - Сегодня не до самоубийц...
     - В день самоубийства Чехословакии...
     Луи замедлил было шаги,  машинально следя глазами за  исчезающими вдали
белыми пятнышками спасательных кругов,  но Ярош тронул его за локоть,  и они
побежали дальше.
     Нарастающий грохот железа несся им навстречу.
     Из-за  поворота улицы один за  другим вылетело несколько мотоциклистов.
Они были в серо-зеленой немецкой форме.  Один из них остановился,  с заднего
седла соскочил солдат с красным и белым флажками и стал на перекрестке.
     За  мотоциклами появились броневики,  за  броневиками показались танки.
Это они и наполняли Прагу железным лязгом,  немецкие танки. Башни броневиков
поворачивались, и дула пулеметов останавливались на группах чехов.
     По  мере того как  приближались немецкие машины,  чехи поворачивались к
ним спиной. Головы склонялись словно в молитве, и едва слышная вначале песня
взлетела вдруг к небу, покрывая грохот железа:

                И пусть нас железным охватят кольцом, -
                Кто вольного к рабству принудит?!

     Люди пели под наведенными на них дулами автоматов:

                Не будет народ под нацистским ярмом
                И Прага немецкой не будет!

     Пробежав несколько шагов,  Луи и  Ярош увидели нагоняющий их автомобиль
Гарро. Они сели в машину и понеслись, но на повороте их остановил вылетевший
навстречу мотоциклист.  Он  поднял руку  и  заорал,  свирепо тараща глаза  и
хватаясь за автомат:
     - Эй,  вы,  в  автомобиле!  Отныне  движение только по  правой стороне!
Запомните это хорошенько.  -  И,  выразительно похлопав по автомату, понесся
дальше.  Следом за  ним  показалось еще несколько мотоциклистов и,  наконец,
большой  легковой  автомобиль  с  развевающимся флажком  на  крыле.  За  его
опущенным стеклом были  видны фигуры двух  откинувшихся на  подушки немецких
генералов.
     - Одного из них я знаю, - сказал Гарро. - Это Гаусс.
     Генеральский шофер то и дело пускал в ход пронзительную фанфару, словно
для того, чтобы обратить на своих седоков внимание прохожих. Но чехи, завидя
автомобиль,  поворачивались к  нему спиной,  и  за  ним,  как угрожающий шум
начинающейся бури, неслось:

                Не будет народ под нацистским ярмом,
                И Прага немецкой не будет!

     К  вечеру  в  президентском дворне,  окруженном сплошною  цепью  черных
эсесовских мундиров,  водворился гитлеровский "протектор Богемии и  Моравии"
барон Константин фон Нейрат.
     Тяжкий   железный  гул   немецких  танков  и   бензиновый  смрад,   как
отвратительный фашистский туман,  висели над  прекрасною Златою Прагой,  той
самой  красавицей Прагой,  которая  скоро  заставит гитлеровского протектора
признать его бессилие и  бежать в  Берлин;  над мужественной древней Прагой,
которая,  задолго до  того,  как будет сброшено иго нацистских завоевателей,
казнит сначала одного палача чешского народа -  Гейдриха,  а потом второго -
Франка.
     Черными чудищами торчали немецкие танки  на  враждебно притихших улицах
древней чешской столицы.
     Наутро пражцы уже не видели на замке своего национального флага. Вместо
него  полоскалось  по  ветру  безобразное  полотнище  гитлеровцев.  Свастика
корявым черным крючком,  как эмблема четырехконечной виселицы, болталась над
головами чехов до того дня,  когда,  свершив великий приговор истории, жизнь
взяла свое - на башню взошли солдаты-освободители. И снова затрепетали тогда
под солнцем Праги ее  национальные цвета.  Их принесли на своей груди верные
сыны Чехии,  пробившиеся на родину сквозь пламя великой войны, плечо к плечу
с солдатами победоносной Советской Армии.



        Николай Николаевич Шпанов.
        Заговорщики. Перед расплатой


                                   Роман

                                Книга вторая

                              Перед расплатой


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Ник.Шпанов. "Заговорщики". Роман
     Издательство "Воениздат", Москва, 1951
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 6 сентября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Роман    "Заговорщики"   представляет    собою    продолжение    романа
"Поджигатели". Переработанные автором пролог и эпилог прежних изданий романа
"Поджигатели",  посвященные событиям  1948-1949  годов,  перенесены в  роман
"Заговорщики".


                                 Содержание

                                Книга вторая

        "ПЕРЕД РАСПЛАТОЙ"

                              Часть четвертая
                              Часть пятая
                              Часть шестая
                              Часть седьмая



        "КНИГА ВТОРАЯ"

        "ПЕРЕД РАСПЛАТОЙ"


        " * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * "

                                     Вершина мачты корабля - Нового
                                     Китая - уже показалась на горизонте,
                                     рукоплещите, приветствуйте его!
                                     Радуйтесь, Новый Китай принадлежит нам!

                                                                 Мао Цзе-дун


        "1"

     В монгольской степи,  всхолмленной беспорядочно сталкивающимися грядами
плешивых бугров и  изрезанной морщинами каменистых оврагов,  стоял одинокий,
заброшенный монастырь.
     Глинобитная стена вокруг монастыря местами обрушилась.  Под приземистой
пагодой ворот давно не было решетчатых створок.  Квадраты окон с выломанными
переплетами глядели в степь черными провалами.
     Никто не помнил, когда последний лама пользовался этим убежищем.
     Долгое время после ухода лам  вокруг этого места растекалось зловоние -
неразделимая смесь вековой копоти,  тлеющих тряпок,  чеснока и тухлятины. Но
со  временем пронзительный ветер пустыни очистил щели,  из  которых не могли
вытащить падаль шакалы и крысы, солнце прокалило развалины.
     Днем над черепичной крышей поднимался мощный столб воздуха.  Он был еще
более горяч, чем над пустыней вокруг. К этому столбу слетались степные орлы.
Восходящий поток давал им возможность парить целыми часами. Орлы кружили над
каменным квадратом, высматривая барсуков и полевых мышей.
     Ночами  обвалившиеся своды  храма  и  длинных переходов,  как  огромный
каменный рупор, посылали в молчание степи заунывный плач шакалов.
     Некоторое  время  из   монастыря  доносился  еще   мелодичный  перезвон
колокольцев.  Иногда даже глухо гудел большой бронзовый гонг. Это случалось,
когда ветер пустыни врывался в кумирню.
     Среди ночи этот звон казался не только удивительным, но и страшным.
     Ламы,   бежавшие  во  Внутреннюю  Монголию  и   в  Тибет  под  крылышко
далай-ламы,   попробовали  было  пустить  слушок:   боги,  мол,  прячутся  в
недоступных глазу  закоулках своего жилища;  боги  выхолят по  ночам и  дают
знать,  что живы.  Не  спеша позванивает бубенчиками тихий Наго-Дархи,  суля
богатые пастбища;  потрясает сразу  всеми  шестью  золотыми руками  свирепый
Джолбог-Кунаг, грозя напустить на нечестивцев злого духа в дороге, лишить их
богатства и своей защиты от пуль на войне.
     Но как ни старались ламы,  их шопоту не за что было зацепиться в  Новой
Монголии.  Порыв ветра пронес слух  по  степи мимо людских ушей и  бесследно
развеял его вместе с тучей колючего песка над раскаленными камнями Гоби.
     Боги все-таки умерли. Колокольцы пригодились пастухам.
     Перезвона в  храме  не  стало слышно даже  в  самое ветреное время.  Ни
горячий гобийский вихрь, ни морозный буран с Забайкалья не заставляли больше
греметь большой бронзовый гонг Чеподыля.
     Так вместе с  богами умерли и последние "священные" звоны в степи.  Она
жила  теперь только теми  звуками,  какие  рождает земная жизнь.  Как  голос
далекого прибоя,  шуршала под ветром трава,  доносился из-под облака орлиный
клекот, и истошно плакали ночами шакалы.
     Прислушиваясь к  их лаю,  Бельц время от времени машинально хватался за
пистолет.  То  и  дело  он  спотыкался об  острые камни и  посылал проклятия
темноте и бесшумно двигавшемуся впереди Хараде.
     Еще  больше  проклятий приходилось на  долю  гоминдановских механиков и
американских  моторов.   Бельца  не  покидала  уверенность:  будь  на  месте
китайских механиков немцы,  не  было бы  аварии.  Он  сбросил бы  Хараду над
указанной точкой и  не  тащился бы теперь по этой черной пустыне,  навстречу
смерти в монгольской тюрьме.
     Бельц вытащил раздавленную парашютной лямкой пачку сигарет.  Но  тут же
убедился в том,  что на ходу закурить не удастся,  а остановиться -  значило
отстать от Харады. Слуга покорный! Он уже испытал удовольствие искать японца
в темноте после посадки.
     Теперь он старался не терять из виду едва различимый силуэт майора.
     - Алло, Харада-сан! - сказал Бельц. - Давайте передохнем.
     Японец  пробормотал  что-то   неразборчивое.   Бельц  не   мог  понять,
остановился Харада или нет. Легких шагов японца не было слышно и на ходу.
     - Харада-сан!  -  раздраженно повторил Бельц и тут же неожиданно увидел
силуэт майора рядом с собою.
     - Решаюсь  привлечь  ваше  благосклонное  внимание  к  моему  скромному
мнению, - сказал японец. - Я бы не позволил себе зажигать спичку.
     - На пятьсот километров в окружности нет ни души.
     - Моей ограниченности не дано знать, на каком расстоянии от нас имеются
живые люди.
     - Люди в пустыне? Не валяйте дурака! - грубо сказал Бельц.
     - И все же позволяю себе заметить: мы находимся в чужой стране...
     - Благодарю за открытие.
     - Притом в весьма враждебной стране.
     - Весьма полезная справка.
     - Эти  скромные соображения дают мне  основания думать,  что  зажигание
огня даже в виде маленькой спички было бы несвоевременным,  - уже не скрывая
раздражения, повторил Харада.
     - Будь трижды проклято все это дело и  все ваши соображения!  -  сквозь
зубы пробормотал Бельц.
     - Я очень сожалею о ваших мыслях...
     - Когда порядочный человек попадает в такую паршивую историю,  он имеет
право выкурить сигарету, даже если из-за этого могут повесить его уважаемого
спутника, - насмешливо сказал Бельц.
     Харада вежливо втянул воздух сквозь зубы и тихо рассмеялся.
     При  этом  Бельц  представил себе  выпяченные вперед,  большие,  как  у
лошади, желтые зубы японца и всю его опротивевшую летчику физиономию. Просто
счастье, что ее не видно в темноте!
     Свое  раздражение против  подведшего  его  мотора  Бельц  переносил  на
Хараду, которого должен был сбросить на парашюте над территорией Монгольской
Народной   Республики.   Теперь   Бельцу   казалось   глупостью  собственное
опрометчивое предложение отвезти этого зубастого майора.
     Вот  плоды немецкого усердия!  В  этой  стране они,  повидимому,  вовсе
неуместны.
     - Вы уверены, что идете именно туда, куда нужно? - спросил Бельц тем же
недовольным тоном.
     По молчанию японца он заключил, что тот колеблется. В этом колебании не
было ничего удивительного.  Бельц помнил,  с каким трудом они выбирали точку
для выброски парашютиста. Эта точка, помеченная на карте трудно произносимым
словом "Араджаргалантахит",  вероятно,  находится несколько к  юго-западу от
места,  где они потерпели аварию.  Но было ли до нее десять километров,  или
тридцать,  или, может быть, все сто, немец не мог теперь сказать. Он потерял
ориентировку в момент падения самолета, последние данные маршрута вылетели у
него из головы.
     Если бы  не тупая уверенность,  с  которою семенил впереди него японец,
Бельц попросту лег бы в какую-нибудь яму и подождал рассвета.  Ему казалось,
что при свете дня он мог бы ориентироваться.
     - Собственно говоря, что такое этот Араджар...?
     Он запнулся.
     Добавляя к каждой согласной гласную, Харада старательно выговорил:
     - Арадажарагаранатахита?.. Храм, покинутый вследствие разрушения веры в
богов.
     - За каким же чортом вы идете именно туда?
     - Так сказано в моей инструкции.
     - Эта инструкция для вас одного.
     - Ваше присутствие не имеет для меня значения...  Я бы совсем не хотел,
чтобы меня нашли монголы.
     - Идемте к границе, там нас найдут свои.
     Японец опять звучно втянул воздух.
     - Решаюсь заметить: "свои" нас искать не будут.
     - Вас не будут, а меня будут, - презрительно возразил Бельц.
     - Позволяю себе думать: вас тоже никто не будет искать.
     Бельц понимал,  что это правда,  но с  такой правдой сознание не хотело
мириться.  Нужно было верить,  что кто-то  о  нем заботится.  За  ним пошлют
самолет.  Вопреки доводам разума и  реальной возможности,  Бельц  должен был
этому верить. Иначе нужно было бы сейчас же пустить себе пулю в лоб. Слишком
нелепо было бы допустить,  что все должно кончиться именно так и именно тут.
Столько лет благополучно прослужив в  немецкой авиации,  закончить карьеру в
роли наемника какого-то гоминдановского генерала,  и даже не в бою,  а из-за
глупейшего недосмотра китайского механика...
     Вдруг   ярко   сверкнувшая   мысль   заставила   Бельца   остановиться:
"Небрежность механика?" А что,  если дело вовсе не в небрежности и даже не в
неумении обращаться с американской техникой? Что, если это умысел?..
     Чем дольше Бельц над этим думал,  тем больше ему вспоминалось всяческих
мелочей,  свидетельствовавших  о  том,  что  на  большой  авиационной  базе,
американо-чанкайшистской авиации,  которой так хвастались когда-то японцы, а
теперь хвастаются Ведемейер и  Ченнолт,  далеко не все обстоит так блестяще,
как  кажется  американцам.   Сотни  самолетов,   базирующихся  на   аэродром
Цзиньчжоу,  содержутся чорт  знает как.  Тысячи тонн  боеприпасов разбросаны
открыто  по  всему  аэродрому в  блаженной уверенности,  что  у  красных нет
бомбардировочной авиации.  А  эти  постоянные аварии при взлетах и  посадках
из-за  ям,  нежданно-негаданно появляющихся по всему летному полю!  А  вечно
портящиеся в воздухе моторы,  отказывающие взрыватели!.. И так без конца! На
одну бы недельку пустить сюда молодчиков Гиммлера,  они навели бы надлежащий
порядок.  Чан Кай-ши понял бы,  что недостаточно налево и  направо раздавать
заподозренным пули  в  затылок,  недостаточно выворачивать им  руки,  ломать
ребра,  отрезать  языки  и  уши.  Тут  нужно  что-то  потоньше  примитивного
средневекового устрашения.  Если Бельцу удастся вернуться в Цзиньчжоу, а это
должно удаться, он настоит на том, чтобы в его секторе были введены немецкие
способы слежки  за  техническим персоналом.  Непременно нужно  будет  ввести
заложничество механиков,  может  быть  даже  круговую поруку всех  механиков
полка за  каждый испортившийся в  полете самолет.  Это будет надежно.  Хотя,
впрочем,  что  надежного может быть в  такой удивительной стране,  где  даже
кровожадный палач Чан Кай-ши не может никого запугать?!  Господи,  только бы
вернуться в Цзиньчжоу!
     - Послушайте,  Харада-сан...  Я  больше не  желаю искать эту  проклятую
кумирню! - крикнул Бельц в темноту.
     В ответ послышалось спокойно-равнодушное:
     - Как вам будет угодно.
     - И вы тоже не пойдете к ней.
     - Я позволю себе не согласиться...  - японец прошипел: - почтительнейше
не соглашаюсь с вами.
     - Повторяю: вы не пойдете туда!
     - Именно пойду.
     Японец приблизился. Бельц смутно различил его лицо.
     - Я иду обратно. И вы идите со мной, - сказал летчик.
     - Моя  инструкция...  -  снова  начал было  японец,  но  Бельц не  стал
слушать.
     - Мой приказ...
     - Позволю себе напомнить, тесе какка, приказывать мне может только тот,
кто послал меня сюда.
     - Тут старший я!
     - Извините,  но вы для меня только шофер. - Японец, словно извиняясь за
такое  сравнение,  особенно сильно  потянул воздух.  -  Именно  так:  шофер,
поз