я ее
открыл...
     -  Клянусь! ..  -  начал Синкрайт  и умолк на первом  моем движении.  Я
продолжал:
     - Это  {было}, а потому  бесполезно извиваться. Последствия не  требуют
комментариев. Я не упомяну о вас на суде при одном условии.
     - Говорите, ради бога; я сделаю все!
     -  Условие совсем  не трудное. Вы ни слова  не скажете Гезу о том,  что
видели меня здесь.
     - Готов промолчать сто лет: простите меня!
     - Так. Где Гез - на судне или на берегу?
     - Он съехал в небольшую гостиницу на набережной. Она называется  "Парус
и Пар". Если вам угодно, я провожу вас к нему.
     - Думаю, что разыщу сам. Ну, Синкрайт, пока что наш разговор кончен.
     - Может быть, вам нужно еще что-нибудь от меня?
     -  Поменьше  пейте,  - сказал  я,  немного  смягченный  его  испугом  и
рабством. - А также оставьте Геза.
     -  Клянусь... - начал он, но я уже встал, Не знаю, продолжал он  сидеть
на ступенях  подъезда или ушел в кабак. Я оставил  его в переулке и вышел на
площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней компании. Я
спросил Кука, на что получил указание, что  Кук  просил меня идти  к нему  в
гостиницу.
     Движение уменьшалось.  Толпа расходилась; двери  запирались. Из сумерек
высоты смотрела  на засыпающий город  "Бегущая  по волнам", и я простился  с
ней, как с живой.
     Разыскав гостиницу,  куда меня пригласил Кук,  я  был проведен к  нему,
застав его в постели.  При шуме Кук открыл глаза, но они снова закрылись. Он
опять открыл их.  Но все  равно  спал. По крайнему усилию  этих спящих, тупо
открытых  глаз я видел,  что он силится сказать  нечто любезное.  Усталость,
надо быть, была велика.  Обессилев,  Кук вздохнул, пролепетал,  узнав  меня:
"Устраивайтесь", - и с треском завалился на другой бок.
     Я лег на  поставленную вторую кровать и тотчас закрыл глаза. Тьма стала
валиться вниз; комната перевернулась, и я почти тотчас заснул.




Глава XXV

     Ложась, я знал, что  усну крепко, но встать хотел рано, и это желание -
рано встать  -  бессознательно разбудило меня. Когда  я открыл глаза, память
была пуста,  как после обморока. Я не мог поймать ни одной мысли до тех пор,
пока  не  увидел  выпяченную   нижнюю  губу  спящего  Кука.  Тогда   смутное
прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял  со стула часы. На мое
счастье, было всего половина десятого утра.
     Я тихо оделся  и,  стараясь не  разбудить своего  хозяина,  спустился в
общий зал, где  потребовал крепкого чаю и письменные принадлежности. Здесь я
написал две записки: одну - Биче Сениэль, уведомляя ее, что Гез находится  в
Гель-Гью, с указанием адреса; вторую - Проктору с просьбой вручить  мои вещи
посыльному. Не зная, будет ли удобно напоминать Дэзи о ее встрече со мной, я
ограничился  для нее в  этом письме простым приветом. Отправив записки через
двух комиссионеров, я вышел из  гостиницы в парикмахерскую, где пробыл около
получаса.
     Время шло чрезвычайно быстро. Когда я направился  искать Геза, было уже
четверть одиннадцатого.  Стоял  знойный день. Не  зная  улиц, я  потерял еще
около двадцати минут,  так как  по ошибке вышел на  набережную  в ее дальнем
конце  и  повернул  обратно. Опасаясь,  что  Гез уйдет  по своим  делам  или
спрячется,  если Синкрайт  не  сдержал  клятвы,  а  более  всего этого желая
опередить Биче,  ради придуманного  мной плана  ущемления  Геза, сделав  его
уступчивым в деле  корабля Сениэлей,  -  я нанял  извозчика. Вскоре я был  у
гостиницы "Парус и Пар", белого грязного дома, с стеклянной галереей второго
этажа, лавками и трактиром внизу. Вход вел через ворота, налево, по темной и
крутой лестнице. Я остановился на минуту собрать мысли и услышал торопливые,
догоняющие меня  шаги. "Остановитесь!"  -  сказал  запыхавшийся  человек.  Я
обернулся.
     Это был Бутлер с его тяжелой улыбкой.
     - Войдемте на лестницу, - сказал он. - Я тоже  иду к Гезу. Я видел, как
вы ехали, и  облегченно вздохнул. Можете мне не верить, если хотите. Побежал
догонять вас. Страшное,  гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать
ему. Если я в чем виноват, то в том, {почему} ему  нельзя было  помешать. Вы
понимаете? Ну, все равно. Но  я  был на  вашей стороне; это так. Впрочем, от
вас зависит - знаться со мной или смотреть как на врага.
     Не знаю, был я  рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во
мне с  бессознательным доверием к  его словам. Я сказал:  "Его рано судить".
Слова Бутлера звучали правильно;  в них был и горький упрек себе и искренняя
радость  видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока  я
молчал, за  фасадом,  в глубине огромного  двора,  послышались  шум,  крики,
настойчивые приказания. Там  что-то происходило. Не  обратив на это  особого
внимания, я стал подыматься по лестнице, сказав Бутлеру:
     - Я склонен вам  верить; но не будем теперь говорить об этом. Мне нужен
Гез. Будьте  добры  указать,  где  его  комната,  и уйдите,  потому что  мне
предстоит очень серьезный разговор.
     -  Хорошо, -  сказал  он.  -  Вот идет  женщина.  Узнаем,  проснулся ли
капитан. Мне надо ему сказать всего два слова; потом я уйду.
     В это  время  мы поднялись на второй этаж и  шли по  тесному коридору с
выходом на стеклянную  галерею слева. Направо я увидел ряд дверей, -  четыре
или пять, - разделенные  неправильными  промежутками.  Я  остановил женщину.
Толстая  крикливая особа лет сорока  с повязанной платком головой и щеткой в
руках,  узнав,  что  мы  справляемся,  дома  ли  Гез,  бешено  показала   на
противоположную дверь в дальнем конце.
     -  Дома  ли  он  -  не  хочу  и  не  хочу знать! - объявила она, быстро
заталкивая  пальцами  под  платок  выбившиеся  грязные волосы  и  приходя  в
возбуждение.  -  Ступайте сами и узнавайте, но  я к этому  подлецу больше ни
шагу. Как  он на меня гаркнул  вчера! Свинья  и подлец ваш Гез!  Я думала он
меня стукнет.  "Ступай  вон!" Это - мне!  Дома,  -  закончила  она,  свирепо
вздохнув, -  уже  стрелял.  Я  на звонки не  иду; черт с ним; так  он теперь
стреляет  в потолок. Это он  требует, чтобы  пришли. Недавно  опять пальнул.
Идите,  и если спросит, не видели  ли вы меня, можете сказать,  что я ему не
слуга. Там женщина, - прибавила толстуха. - Развратник!
     Она скрылась, махая щеткой. Я посмотрел на Бутлера. Он стоял, задумчиво
разглядывая дверь. За ней было тихо.
     Я начал  стучать,  вначале  постучав негромко,  потом  с  силой.  Дверь
шевельнулась, следовательно, была не на ключе, но нам никто не ответил.
     - Стучите громче, - сказал Бутлер, - он, верно, снова заснул.
     Вспомнив  слова прислуги  о женщине, я пожал плечами  и постучал опять.
Дверь открылась шире;  теперь  между ней и притолокой можно  было  просунуть
руку. Я вдруг почувствовал, что там никого нет, и сообщил это Бутлеру.
     - Там  никого нет, -  подтвердил он. - Странно, но правда.  Ну что  же,
давайте откроем.
     Тогда я, решившись, толкнул дверь, которая, отойдя, ударилась в большой
шкап, и вошел, крайне пораженный тем, что Гез лежит на полу.




Глава XXVI

     - Да,  - сказал Бутлер  после  молчания, установившего смерть,  - можно
было стучать громко  или  тихо - все  равно. Пуля в лоб,  точно  так, как вы
хотели.
     - Я подошел  к  трупу, обойдя  его издали,  чтобы  не ступить  в кровь,
подтекавшую к порогу из простреленной головы Геза.
     Он лежал на спине, у стола, посредине комнаты, наискось к входу. На нем
был  белый  костюм.  Согнутая  правая  нога   отвалилась  коленом  к  двери;
расставленные и тоже  согнутые руки имели вид усилия приподняться. Один глаз
был  наполовину  открыт, другой,  казалось,  высматривает из-под неподвижных
ресниц. Растекавшаяся по лицу и полу кровь не двигалась,  отражая, как лужа,
соседний стул;  рана над  переносицей слегка припухла.  Гез  умер  не  позже
получаса, может быть - часа назад. Большая комната  имела неубранный вид. На
полу  блестели револьверные гильзы. Диван  с валяющимися  на  нем  газетами,
пустые бутылки по углам,  стаканы  и недопитая бутыль на столе, среди сигар,
галстуков  и  перчаток;  у двери  -  темный старинный  шкап, в бок  которому
упиралась железная  койка с  наспех  наброшенным одеялом,  - вот все, что  я
успел  рассмотреть,   оглянувшись  несколько  раз.  За  головой  Геза  лежал
револьвер. В задней стене, за столом, было раскрытое окно.
     Дверь, стукнувшись о шкап, отскочила, начав медленно  закрываться сама.
Бутлер, заметив это, распахнул ее настежь и укрепил.
     - Мы не должны закрываться, - резонно заметил он. - Ну что же,  следует
идти  звать, объявить,  что капитан  Гез  убит, - убит или  застрелился.  Он
мертв.
     Ни  он, ни я  не успели  выйти.  С  двух сторон коридора раздался  шум;
справа кто-то бежал, слева торопливо шли несколько человек. Бежавший справа,
дородный мужчина  с двойным подбородком и  угрюмым лицом,  заглянул в дверь;
его лицо дико скакнуло, и он пробежал мимо, махая рукой к себе; почти тотчас
он вернулся и вошел первым. Благоразумие требовало не проявлять суетливости,
поэтому я остался, как стоял, у стола.  Бутлер, походив, сел; он  был сурово
бледен и нервно потирал руки. Потом он встал снова.
     Первым, как я упомянул,  вбежал дородный человек. Он растерялся. Затем,
среди  разом нахлынувшей  толпы,  - человек пятнадцати,  - появилась молодая
женщина или девушка в светлом полосатом костюме и шляпе с цветами. Она тесно
была окружена и  внимательно, осторожно спокойна. Я  {заставил}  себя узнать
ее. Это была Биче Сениэль, сказавшая, едва вошла и заметила, что я тут: "Эти
люди мне неизвестны".
     Я  понял. Должно  быть, это  понял и Бутлер, видевший у Геза совершенно
схожий портрет, так  как испуганно  взглянул на  меня. Итак, поразившись, мы
продолжали  ее  {не  знать}. Она  этого  хотела,  стало быть, имела  к  тому
причины. Пока, среди шума и восклицаний, которыми еще более ужасали себя все
эти ворвавшиеся и  содрогнувшиеся люди, я спросил Биче  взглядом.  "Нет",  -
сказали ее  ясные,  строго покойные глаза,  и я понял, что мой вопрос просто
нелеп.
     В то время как набившаяся толпа женщин и мужчин, часть которых стояла у
двери, хором восклицала вокруг трупа, - Биче, отбросив с дивана газеты, села
и  слегка,  стесненно  вздохнула.  Она  держалась  прямо   и  замкнуто.  Она
постукивала  пальцами  о  ручку  дивана,   потом,  с  выражением   осторожно
переходящей грязную улицу, взглянула на Геза и, поморщась, отвела взгляд.
     - Мы  задержали ее,  когда она  сходила по лестнице, - объявил  высокий
человек в жилете, без  шляпы,  с худым, жадным лицом. Он толкнул красную  от
страха  жену. - Вот то же скажет жена. Эй, хозяин! Гарден!  Мы оба задержали
ее на лестнице!
     - {А вы}  кто такой? -  осведомился  Гарден, оглядывая  меня.  Это  был
дородный человек, вбежавший первым.
     Женщина,  встретившая нас  в коридоре,  все  еще  была со  щеткой.  Она
выступила и показала на Бутлера, потом на меня.
     - Бутлер и тот джентльмен пришли только что,  они еще спрашивали - дома
ли Гез. Ну, вот - только зайти сюда.
     - Я помощник убитого, -  сказал Бутлер. - Мы  пришли вместе; постучали,
вошли и увидели.
     Теперь  внимание всех было сосредоточено  на  Биче.  Вошедшие  объявили
Гардену, что  пробегавший по двору мальчик  заметил соскочившую  из  окна на
лестницу нарядную молодую даму.  Эта лестница, которую я увидел,  выглянув в
окно, вела  под крышу дома,  проходя наискось  вверх  стены, и на  небольшом
расстоянии под окном имела площадку. Биче сделала движение сойти вниз, затем
поднялась  наверх и  остановилась за выступом фасада. Мальчик сказал об этом
вышедшей во двор женщине, та позвала мужа, работавшего в сарае, и когда  они
оба  направились к лестнице, послышался выстрел. Он раздался в доме, но где,
-  свидетели  не могли знать. Биче  уже шла внизу, мимо стены, направляясь к
воротам. Ее  остановили. Еще несколько людей выбежали на  шум. Биче пыталась
уйти. Задержанная, она не  хотела ничего  говорить. Когда  какой-то  мужчина
вознамерился  схватить ее за руку, она  перестала сопротивляться и объявила,
что вышла от капитана Геза потому, что она была заперта в комнате. Затем все
поднялись в коридор и теперь не сомневались, что поймали убийцу.
     Пока  происходили все  эти  объяснения,  я  был  так  оглушен,  сбит  и
противоречив  в мыслях,  что, хотя избегал подолгу смотреть на  Биче, все же
еще  раз спросил  ее  взглядом, незаметно для других, и тотчас ее взгляд мне
точно  сказал:  "нет".  Впрочем,  довольно было видеть  ее  безыскусственную
чуждость происходящему. Я подивился этому возвышенному самообладанию в таком
месте и при  подавляющих обстоятельствах.  Все,  что говорилось  вокруг, она
выслушивала  со   вниманием,  видимо,  больше  всего  стараясь  понять,  как
произошла неожиданная трагедия. Я подметил некоторые взгляды, которые как бы
совестились останавливаться на ее лице,  так было оно не похоже на то, чтобы
ей быть здесь.
     Среди  общего  волнения за стеной  раздались  шага;  люди,  стоявшие  в
дверях, отступили, пропустив  представителей власти. Вошел комиссар, высокий
человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.
     - Кем был обнаружен труп? - спросил комиссар, оглядывая толпу.
     Я, а затем Бутлер сообщили ему о своем мрачном визите.
     - Вы останетесь. Кто хозяин?
     - Я. - Гарден принес  к столу  стул, и комиссар сел; расставив колена и
опустив меж них сжатые руки, он некоторое время смотрел на Геза, в  то время
как  врач,  подняв  тяжелую  руку  и  помяв   пальцами  кожу   лба  убитого,
констатировал  смерть,  последовавшую, по  его  мнению, не  позднее получаса
назад.
     Худой  человек  в жилете  снова  выступил вперед и,  указывая  на  Биче
Сениэль, объяснил, как и почему она была задержана во дворе.
     При  появлении  полиции  Биче  не  изменила  положения,  лишь  взглядом
напомнила  мне,  что  я  не знаю  ее.  Теперь  она встала, ожидая  вопросов;
комиссар  тоже  встал,  причем  по  выражению его лица было  видно,  что  он
признает редкость такого случая в своей практике.
     -  Прошу   вас  сесть,  -   сказал  комиссар.  -  Я   обязан  составить
предварительный протокол. Объявите ваше имя.
     - Оно останется неизвестным, -  ответила Биче, садясь на прежнее место.
Она подняла голову и, начав было краснеть, прикусила губу.
     Комиссар сказал:
     - Хозяин, удалите всех, останутся - вы, дама и вот эти два джентльмена.
Неизвестная, объясните ваше поведение и присутствие в этом доме.
     - Я ничего не объясню  вам, - сказала Биче так решительно, хотя  мягким
тоном, что комиссар с особым вниманием посмотрел на нее.
     В это время все, кроме Биче, Гардена, меня и Бутлера, покинули комнату.
Дверь закрылась. За ней слышны были шепот и осторожные шаги любопытных.
     - Вы отказываетесь отвечать на вопрос? - спросил комиссар  с  той дозой
официального сожаления к молодости и красоте главного лица сцены, какая была
отпущена ему характером его службы.
     - Да.  -  Биче  кивнула. - Я отказываюсь  отвечать. Но я желаю  сделать
заявление. Я считаю  это  необходимым.  После того вы или прекратите допрос,
или он будет продолжаться у следователя.
     - Я слушаю вас.
     - Конечно,  я непричастна к этому несчастью или преступлению. Ни здесь,
ни в городе нет ни одного человека, кто знал бы меня.
     - Это - все? -  сказал комиссар, записывая ее слова. - Или, может быть,
подумав,  вы  пожелаете  что-нибудь  прибавить?  Как  вы  видите,  произошло
убийство или самоубийство; мы, пока что, не знаем. Вас видели спрыгнувшей из
окна  комнаты на  площадку наружной лестницы. Поставьте себя на мое  место в
смысле отношения к вашим действиям.
     -  Они  подозрительны,  - сказала  девушка с видом человека,  тщательно
обдумывающего  каждое  слово. -  С  этим ничего не поделаешь. Но у меня есть
свои  соображения, есть причины, достаточные для  того,  чтобы скрыть имя  и
промолчать  о  происшедшем со мной. Если не будет открыт убийца, я, конечно,
буду вынуждена дать свое - о! - очень несложное показание, но объявить - кто
я, теперь, со всем тем, что вынудило меня явиться сюда, - мне нельзя. У меня
есть отец, восьмидесятилетний старик. У него уже был удар. Если он прочтет в
газетах мою фамилию, это может его убить.
     - Вы боитесь огласки?
     - Единственно. Кроме того, показание по существу связано с моим именем,
и, объявив, в чем было дело, я, таким образом, все равно что назову себя.
     -  Так,  -  сказал  комиссар,  поддаваясь ее рассудительному,  ставшему
центром настроения всей сцены тону. - Но не кажется ли вам, что, отказываясь
дать  объяснение,  вы  уничтожаете  существенную  часть  дознания,  которая,
конечно, отвечает вашему интересу?
     - Не знаю. Может быть, даже - нет. В этом-то и горе. Я должна ждать.  С
меня довольно сознания непричастности, если уж я не могу иначе помочь себе.
     - Однако, - возразил комиссар, - не ждете же вы,  что виновный явится и
сам назовет себя?
     - Это  как раз единственное, на что  я надеюсь пока. Откроет себя,  или
откроют его.
     - У вас нет оружия?
     - Я не ношу оружия.
     - Начнем по порядку, - сказал комиссар, записывая, что услышал.




Глава XXVII

     Пока происходил разговор, я, слушая его,  обдумывал, как отвести это, -
несмотря  на  отрицающие  преступление внешность  и  манеру Биче, - яркое  и
сильное  подозрение, полное  противоречий. Я  сидел  между  окном  и столом,
задумчиво  вертя  в руках нарезной болт с глухой гайкой.  Я механически взял
его  с  маленького  стола  у  стены  и,  нажимая  гайку,  заметил,  что  она
свинчивается.  Бутлер  сидел  рядом.  Рассеянный интерес к  такому странному
устройству глухого конца на болте заставил меня снять гайку. Тогда я увидел,
что болт этот высверлен и набит до краев плотной темной массой, напоминающей
засохшую  краску.  Я  не  успел  ковырнуть  странную  начинку,  как,  быстро
подвинувшись ко мне, Бутлер провел левую руку  за  моей  спиной к этой вещи,
которую я  продолжал  осматривать,  и, дав мне  понять  взглядом,  что  болт
следует  скрыть, взял  его  у  меня, проворно  сунув в карман.  При этом  он
кивнул. Никто не заметил его движений. Но я успел почувствовать легкий запах
опиума,  который  тотчас  рассеялся.  Этого было  довольно, чтобы я  испытал
обманный толчок  мыслей,  как бы  бросивших  вдруг  свет  на события утра, и
второй, вслед за этим, более  вразумительный, то есть  сознание, что желание
Бутлера  скрыть  тайный провоз яда ничего не  объясняет  в смысле убийства и
ничем не спасает Биче. Мало того, по молчанию Бутлера относительно ее имени,
- а как я уже говорил,  портрет в  каюте Геза не оставлял ему сомнений, -  я
думал, что хотя и не понимаю ничего, но будет лучше, если болт исчезнет.
     Оставив Биче в покое,  комиссар  занялся  револьвером, который лежал на
полу, когда мы вошли. В нем было семь гнезд, их пули оказались на месте.
     - Можете вы сказать, чей это револьвер? - спросил Бутлера комиссар.
     -  Это его револьвер,  капитана, -  ответил  моряк.  -  Гез  никогда не
расставался с револьвером.
     - Точно ли это его револьвер?
     -  Это его револьвер, - сказал  Бутлер. - Он мне знаком, как кофейник -
повару.
     Доктор осматривал рану.  Пуля прошла сквозь голову и застряла в  стене.
Не было  труда  вытащить ее из штукатурки, что  комиссар сделал гвоздем. Она
была помята,  меньшего калибра и большей  длины, чем пуля в револьвере Геза;
кроме того - никелирована.
     -  Риверс-бульдог,  -  сказал комиссар,  подбрасывая ее на  ладони.  Он
опустил пулю в карман портфеля. - Убитый не воспользовался своим кольтом.
     Обыск  в  вещах  не дал никаких указаний. Из карманов  Геза полицейские
вытащили   платок,  портсигар,  часы,  несколько   писем  и   толстую  пачку
ассигнаций,   завернутых  в  газету.  Пересчитав  деньги,  комиссар  объявил
значительную сумму: пять тысяч фунтов.
     - Он не был ограблен, -