коллегиальности", будто он "извратил
эту  важную  норму  ленинского  руководства",  будто  при нем  "партийное  и
государственное  руководство   превратилось  из   коллегиального  в   личное
руководство".  Это была  вопиющая  ложь, и  хрущевцы  распространяли  ее для
подготовки почвы. Если принцип коллегиальности и был нарушен, то вину за это
надо искать  не  в правильных  мыслях Сталина о  различных  проблемах,  а  в
мошенничестве других  и в произвольных решениях, которые они сами принимали,
извращая линию в различных  подведомственных им секторах. Как  же можно было
контролировать  подобные  действия  этих  окружавших  Сталина  антипартийных
элементов, если  они сами распространяли идею о  том,  что Цэ-Ка знает все?!
Этим  они пытались убедить партию и народ в том,  что "Сталину известно все,
что  делается",  и  "он  все  одобряет".  Иными  словами,  именем Сталина  и
посредством  своих аппаратчиков они  зажимали  критику и пытались превратить
Большевистскую партию в мертвую партию, в организм, лишенный воли и энергии,
который прозябал  бы,  одобряя  все  бюрократические  решения,  махинации  и
извращения.
     В  период  кампании  за  установление  тик  называемого  коллегиального
руководства  Хрущев пытался ухищренно жонглировать,  поднимая  оглушительный
шум о борьбе  против  культа  личности. Исчезли портреты Хрущева  со страниц
газет, исчезли заголовки  с крупными буквами, полные  похвал в его адрес, но
была  пущена  в  ход  другая,  избитая  тактика:  все  газеты заполняли  его
публичные  выступления  и речи,  сообщения о  его  встречах  с  иностранными
послами, о его ежедневном участии  в  приемах, устраивавшихся дипломатами, о
его   встречах  с  делегациями   коммунистических  партий,  с  американскими
журналистами, дельцами  и  сенаторами  и  с западными  миллионерами-друзьями
Хрущева. Эта тактика  должна была быть противопоставлена  методу  "замкнутой
работы  Сталина",  методу  "его  сектантской  работы",  который,  по  словам
хрущевцев, серьезно мешал открытию Советского Союза по отношению ко внешнему
миру.
     Эта хрущевская пропаганда  должна была показать советскому народу,  что
он теперь приобрел  "истинного вождя-ленинца, который  все знает, все решает
правильно,  выделяется  исключительной,  живостью,  дает  заслуженный  отпор
любому", и бурная  деятельность  которого "помогает  исправить  в  Советском
Союзе все, преодолеть преступления прошлого и двигаться вперед".
     Я  находился  в  Москве  по  случаю  какого-то  совещания  партий  всех
социалистических стран.  Кажется, это было в январе 1956 года, на  совещании
по вопросам экономического развития стран-членов СЭВ. Это было  время, когда
Хрущев  и  хрущевцы усиливали  свою вражескую деятельность. Мы с Хрущевым, и
Ворошиловым были  на  даче  под Москвой, где  должны  были  обедать все  мы,
представители  братских партий.  Остальные еще  не  пришли. Никогда до этого
советские руководители  открыто  не говорили мне  плохо  о Сталине, и я,  со
своей  стороны,  продолжал  по-прежнему   с  любовью  и  глубоким  уважением
отзываться о великом Сталине.  По-видимому,  эти мои слова  плохо  звучали в
ушах Хрущева. В ожидании остальных товарищей Хрущев и Ворошилов сказали мне:
     - Не выйти ли нам в парк подышать свежим воздухом?
     Мы вышли и прошли по дорожкам парка. Хрущев говорит Климу Ворошилову:
     - Ну, расскажи-ка Энверу об ошибках Сталина.
     Я  навострил  уши,  хотя  давно  подозревал  их  в  злопыхательстве.  И
Ворошилов заговорил  о том,  что "Сталин допускал ошибки  в партийной линии,
был груб и до того жесток, что с ним нельзя было спорить".
     -  Он, -  продолжал Ворошилов, -  потворствовал  даже преступлениям, за
которые  и  несет ответственность. Ошибки  допускал он и  в области развития
народного хозяйства, поэтому эпитет "зодчий социалистического строительства"
ему не подходит. К другим партиям Сталин относился неправильно ...
     Ворошилов вдоволь наговорил на Сталина.
     Кое-что я понял,  а  кое-чего нет, ибо я,  как писал и  выше, не хорошо
знал русский язык, но тем не менее суть беседы и цель обоих я хорошо понял и
был возмущен  услышанным.  Хрущев шел впереди  и палкой касался посеянных  в
парке капуст.  (Хрущев даже в парках  сеял овощи, выдавая  себя за  большого
знатока земледелия.)
     Когда Ворошилов закончил  свою болтовню и  клеветнические измышления, я
спросил его:
     - Как это возможно, чтобы Сталин допускал такие ошибки?
     Побагровевший Хрущев обернулся и ответил мне:
     - Возможно, возможно, товарищ Энвер, Сталин такие ошибки допускал.
     -  Но ведь вы  все  это замечали еще при жизни  Сталина. Как это вы  не
помогли ему избежать этих ошибок, которые, как вы утверждаете, он  допускал?
- спросил я Хрущева.
     - Вопрос-то, товарищ Энвер, естественный, но видишь эту капусту? Сталин
рубил  голову с такой легкостью, с какой садовник может срубить эту капусту,
- и Хрущев палкой тронул капусту.
     -Все ясно! - сказал я Хрущеву и больше не вымолвил ни слова.
     Мы  вернулись  на  дачу.  Остальные  товарищи  уже  приехали.  Я  кипел
негодованием. В тот  вечер они  собирались преподнести  нам  улыбки,  как  и
обещания  "более  быстрого"  и  "более  стремительного" развития социализма,
обещания   "большей   помощи"   и   "более   широкого"   и   "всестороннего"
сотрудничества. Это было время, когда готовили пресловутый XX съезд,  время,
когда  Хрущев  рвался  к  власти.  Он  создавал  облик  руководителя-мужика,
"народного"  руководителя,  который  открывал  двери  тюрем, открывал ворота
концентрационных  лагерей,  который  не  только  не  боялся  реакционеров  и
осужденных и  заключенных врагов  Советского Союза, но, выпуская их на волю,
хотел показать этим, что среди них были и "несправедливо" наказанные.
     Известно,   что    за   троцкисты,   что   за   заговорщики,   что   за
контрреволюционеры  были  Зиновьев  и  Каменев,  Рыков  и  Пятаков,  что  за
предатели были Тухачевский и другие генералы-агенты Интеллидженс сервиса или
немцев. А для  Хрущева и Микояна  все они были хорошими  людьми, и несколько
позже,  в  феврале  1956  года,  они должны  были быть  объявлены  невинными
жертвами "сталинского террора". Эта  волна поднималась постепенно, тщательно
подготавливалось общественное мнение.
     "Новые" руководители, которые  были теми же старыми  руководителями, за
исключением Сталина, выдавали себя за либералов, чтобы сказать народу: "Дыши
свободно, ты на воле, пользуешься настоящей демократией, ибо тиран и тирания
исчезли. Теперь все  идет по  ленинскому пути, создается обилие, рынки будут
завалены товарами и нам некуда будет девать продукцию".
     Хрущев, эта отвратительная трещетка,  свои уловки и коварства прикрывал
болтовней и вздором. И тем не менее этим  ему удалось  создать благоприятную
для  своей  группы  обстановку.  Не  было  дня,  чтобы  Хрущев  не  разводил
разнузданную демагогию о сельском хозяйстве, не менял людей и методы работы,
не объявлял  себя единственным "компетентным знатоком"  сельского хозяйства,
предпринимавшим подобные личные "реформы".
     Своему  вступлению  на  пост Первого  секретаря  Центрального  Комитета
Коммунистической партии Советского Союза Хрущев "положил начало" пространным
докладом  о вопросах сельского хозяйства, сделанном на  пленуме Центрального
Комитета в  сентябре 1953 года.  Этот  доклад,  который  был  назван  "очень
важными докладом, содержал  в  себе те  хрущевские идеи  и  реформы, которые
фактически подорвали  советское  сельское  хозяйство  настолько  сильно, что
катастрофы видны  и по  сей  день. Шум и фанфаронство относительно "целинных
земель"  являлись  ложной  рекламой.  Советский  Союз  покупал  и продолжает
покупать у Соединенных Штатов Америки миллионы тонн зерна.
     Однако "коллегиальному руководству" и исчезновению портретов Хрущева со
страниц  газет суждено было  недолго  длиться.  Культ  Хрущева возвеличивали
мошенники,  либералы,  карьеристы,  лизоблюды  и льстецы.  Великий авторитет
Сталина, основанный на его бессмертном  деле, был подорван в Советском Союзе
и за его пределами. Его авторитет уступил место авторитету шарлатана, клоуна
и шантажиста.
     3. НЕ МАРКСИСТЫ-ЛЕНИНЦЫ, А ТОРГОВЦЫ-ПЕРЕКУПЩИКИ
     Микоян-  перекупщик  космополит   и  неизменный   антиалбанец.  Трудные
переговоры в июне 1953 г. по экономическим вопросам - советские руководители
торгуются  относительно помощи Албании. "Советы" Хрущева год спустя: "На что
вам тяжелая промышленность" "Нефть и металлы дадим мы",  "Не  беспокойтесь о
хлебе, хлеба  мы дадим вам столько, сколько вы  захотите". Ссора с Микояном.
Недовольство  ревизионистских лидеров в  СЭВ Охаб,  Деж,  Ульбрихт. Июньское
(1956 г) совещание СЭВ в Москве - Хрущев;  "... мы должны поступать так, как
поступал Гитлер". Снова беседа с  Хрущевым. Его  "советы":  "Албания  должна
идти вперед с помощью хлопка, овец, рыбы и цитрусовых".
     Мы   были   преисполнены  решимости   продолжать   и  дальше  развивать
утвердившуюся при Сталине  практику обмена мнениями и обращения за помощью к
советскому  руководству относительно  наших экономических проблем. За первые
8-9  лет народной  власти  мы добились целого  ряда успехов в  экономическом
развитии  страны, сделали первые  шаги  в области индустриализации, как и  в
области коллективизации  сельского хозяйства, создали известную  базу в этом
направлении  и  приобрели  известный  опыт,  который помогал  нам  неуклонно
двигать вперед нашу  социалистическую  экономику.  Однако  мы не зазнавались
достигнутым  и не скрывали имевшиеся  у  нас большие  проблемы, недостатки и
трудности.  Поэтому  мы считали необходимым постоянно советоваться  с нашими
друзьями   ив   первую  очередь  с  руководителями  Коммунистической  партии
Советского  Союза; мы  нуждались также в  некоторой  материальной  помощи  и
кредитах с их  стороны.  Но мы никогда не считали их подачками  и никогда не
просили их в качестве подаяний.
     Однако  вскоре  и  в  этой  области  наших  отношений  и  контактов   с
послесталинским  советским руководством появились сигналы о том, что дела не
идут  как раньше. Что-то  хромало, что-то поломалось  из прежней  атмосферы,
когда мы шли к Сталину и, не стесняясь, делились с ним нашими заботами, а он
слушал   и    говорил    нам    также    с    открытым   сердцем,    сердцем
коммуниста-интернационалиста. В его  преемниках мы с каждым днем все более и
более вместо коммунистов видели купцов.
     Самым отрицательным,  самым подозрительным элементом  и  самым  заядлым
интриганом среди  членов  Президиума Центрального Комитета  Коммунистической
партии Советского Союза был Микоян. Этот торговец, который  все  время жевал
губами и скрежетал своими вставными зубами, как выяснилось впоследствии, так
же  жевал коварные антимарксистские,  заговорщицкие, путчистские планы. Этот
жестокосердный,  антипатичный  и по своей  внешности человек показывал  себя
зловещим особенно  с нами, албанцами.  С этим перекупщиком и  барышником  мы
поддерживали связи  по  экономической и  торговой части.  Все,  что касалось
Албании -как предоставление кредитов, так и торговый обмен - этот индивидуум
рассматривал  исключительно  сквозь  торговую  призму.  В  нем  уже  исчезли
интернационалистские, социалистические, дружеские чувства.
     Для Микояна Албания была  "географическим понятием", страной с народом,
не представлявшим какой-либо ценности. Я ни разу не слыхал, чтобы он хотя бы
словечко говорил о нашей борьбе, о нашем народе, о наших усилиях  в борьбе с
большими  трудностями  на   пути  к  восстановлению   страны  и   экономики,
разрушенной войной.  В каких только странах он  не бывал, и тем не  менее ни
разу  не  выразил желания  приехать в Албанию. Было очевидно,  что советское
руководство   основывалось   на    "большом   экономическом   опыте"   этого
перекупщика-космополита,  который,  как  уже  доказано  историей,  заодно  с
Никитой Хрущевым составлял  заговоры  против  Сталина,  которого они  решили
убить, как это он собственными устами сказал нам в феврале 1960  года. После
путча они связались с  американским империализмом и взялись за окончательное
разрушение великого дела Ленина и Сталина  - социализма  в  Советском Союзе.
Когда  речь шла о советской помощи Албании, как и другим странам, дело решал
Микоян.
     В отношениях с нами Микоян  был не  только самым  большим скупцом, но и
самым беззастенчивым оскорбителем. Он всегда проводил антиалбанскую линию  и
при  жизни  Сталина.  В  моих  воспоминаниях "Со Сталиным"  я писал об одном
случае,  когда Сталин, говоря мне  об  интернационалистской  помощи, которую
советские собирались оказать нам, спросил меня, улыбаясь:
     - Ну а сами албанцы, будут ли они работать?!
     Я сразу  понял, почему Сталин сказал это: Два-три дня до этого мы долго
спорили с Микояном относительно  нашего  экономического  положения  и  наших
запросов   советскому  руководству   о  помощи.  Микоян   обрушился  на  нас
оскорбительными словами в связи с нашим положением и нашими делами и до того
опустился,  что заявил нам:  "Вы основываете  свое развитие только на помощи
извне!".
     - Нет, - возразил я ему.- То,  что вы говорите,  неверно.  Мы  трудимся
денно  и нощно, отказываем себе во сне, но  ведь  у нас условия и  трудности
таковы.  - И я говорил ему о том, как в Албании  неустанно и  самоотверженно
трудятся рабочие, трудящееся крестьянство, молодежь, женщины, весь народ - и
стар и млад.
     - Ну вот, -отступил купец,- вы хотите создать индустрию. Индустрия  для
вас дело трудное, к тому же вам негде приобрести ее, кроме как за  границей,
у  нас. Занимайте  силы  в сельском хозяйстве, улучшайте  жизнь деревни,  не
добивайтесь развития одной только промышленности.
     Долго мы спорили с армянским торговцем и, как всегда, он закрыл беседу,
сказав: "ладно, доложу руководству".  Фактически Сталин  согласился со всеми
нашими запросами, он ни в данном случае, ни позднее не  делал нам замечаний,
подобных замечаниям Микояна. Тем  не менее,  последний  свой  яд  против нас
излил и перед Сталиным.
     Со  всеми  нашими  экономическими  делегациями  Микоян  обращался   как
перекупщик.
     Нам нечего давать  вам, вы просите много кредитов.  Мы не можем  помочь
вам строить  рисоочистительный  завод, цементный  завод  и др., - говорил он
нам, хотя мы просили самых минимальных кредитов, которых лишь можно просить.
     Наша  скромность  и  наше  стеснение  при  запросах  являлись  чертами,
характеризующими  многострадального  бедняка,  знавшего цену поту  и  труду,
понимавшего  и  колоссальные нужды испепелившегося во время войны Советского
Союза,   и  его  международные   обязательства.  Путь  к  сооружению  у  нас
большинства  фабрик  и  других  объектов,  которые были предоставлены нам  в
кредит  и  которые у нас  строились,  был  открыт  еще  при Сталине.  Тщетно
объясняли мы Микояну бедственное положение нашей страны, которая не получила
в наследство от буржуазии ни  единой фабрики  и которая во  время войны была
сожжена  и испепелена  и не  имела ни  одного трактора для  обработки земли,
поэтому  неправильно было  ставить  нас в  один план с  Восточной Германией,
Чехословакией  и т д. Однажды я здорово поспорил с Микояном, так как он стал
упрекать меня в том, что наши коровы давали по 500-600 литров молока в год.
     - Зачем они вам? - сказал он - Режьте их!
     Разгневанный, я отвечаю ему:
     - Мы никогда не встанем на путь убоя скота, мы будем лучше кормить их и
улучшать  их породу. Вам надо знать, что у  нас не то что скот, но даже люди
не едят досыта.
     - У нас одна корова  даст .... - кичливо  сказал он  и стал перечислять
столько-то и столько-то тысяч литров молока.
     - Вы уж простите меня, -  ответил я ему, - вы старый деятель советского
государства, так что, наверное, знаете: давали ли ваши коровы сразу же после
Октябрьской революции, в 1920 или 1924 годах, столько молока,  сколько  дают
они сегодня?
     - Нет, - сказал он, - тогда дело обстояло иначе.
     - Так обстоит и теперь у нас, - сказал я ему, - мы не можем  достигнуть
вашего уровня за 4-5 лет  свободной жизни. Главное -мы уже приступили к делу
и  жаждем идти вперед по пути развития и  прогресса. У нас не отсутствуют ни
желание, ни воля. Однако надо все правильно мерить.
     После    смерти    Сталина    антиалбанские    оттенки    в   поведении
министра-торговца Советского Союза превратились в неизменный курс. Но теперь
он был  уже не  один.  Его карандаш, склонный ставить больше всего  кресты и
"нет" на наших скромных запросах, теперь встретил поддержку и у других. Выше
я  говорил  об июньской  встрече  1953  года  в Москве с Маленковым,  Берия,
Микояном и другими. Помимо всего прочего, исходя из того, как они обращались
с  нами,  как они подходили к  выдвинутым нами  экономическим  проблемам,  я
почувствовал, что в Кремле отсутствовали уже не  только  тело  незабываемого
Сталина, но и  его великая и человеческая душа, его чуткость,  его сердечное
обращение с людьми, его мысль выдающегося марксиста-ленинца.
     Не  успел  я говорить  даже  несколько минут  о социально-экономическом
положении  Албании,   о   невиданном  трудовом   подъеме  трудящихся   масс,
коммунистов и кадров, как Маленков прервал меня:
     -  Ну, товарищ Энвер,  - сказал  он,  - вы утверждаете, что положение в
Албании  хорошее,  но  факты  говорят  о  другом.  Поэтому  послушайте  наши
констатации.
     И посыпались их замечания о нашем положении и наших делах. Откуда у них
такие "сведения"  мы этого  не знаем,  но это факт, что  они  до  странности
преувеличивали  и утрировали дела. В  мою память  врезались особенно два  их
"замечания".
     Первое касалось нашего государственного аппарата.
     - Ваш аппарат,  -  "констатировал" советское  руководство, -  настолько
большой и раздутый, что  даже Рокфеллер  и Морган не осмеливались бы держать
его!
     И сразу же после того, как сделали нас Рокфеллерами и  морганами, своим
вторым замечанием они ударились в другую крайность:
     -  У ваших  крестьян не хватает  хлеба насущного, у них  нет волов, нет
скота, нет ни одной курицы (они сами знают, как им удалось  подсчитать кур в
Албании!), не говоря уже о других предметах первой необходимости.
     И Рокфеллер, и гол как сокол! Как мне понимать такую логику?!
     Однако голос Микояна не дал мне долго думать. Будучи цифроманом, Микоян
говорил на языке процентов, цифр, сравнений, таблиц. Далее он сказал:
     -  Экономическое положение у  вас  плохое,  ваше  сельское хозяйство  в
плачевном состоянии, скота у вас меньше чем до войны, 20  процентов хлеба вы
ввозите из-за  границы, коллективизация  движется медленно, крестьянство  не
верит  в преимущества коллективного хозяйства. Вы эксплуатируете крестьян. С
финансами у вас дела обстоят плохо. Вы не умеете торговать, -болтал армянин.
     При всем уважении к советским руководителям, я не мог больше молчать:
     - Мы ведь не танцуем и не пируем, -  ответил  я.-- Мы трудимся, потеем,
однако  все сразу нельзя исправить. Вы  тоже прошли  через такую стадию, так
что не забывайте о ней.
     -Забывать-то не забываем, - сказал
     он, - но мы сами трудились.
     -Мы тоже  сами трудимся, -  продолжал я, - так как  в  нашей стране нет
колонов. Мы не выпрашиваем, а просим у вас интернационалистической помощи.
     Мои  реплики  заставили  его  кое-как  сбавить  тон.  Тем  не менее  он
продолжал:
     -  Ваши  планы  постоянно не  выполняются.  Возьмем  строительство.  Вы
развертываете  колоссальное  для  вашей  страны  строительство,  однако ваши
строительные планы не осуществляются, а это, во-первых, потому, что у вас не
хватает  рабочей  силы  и  вы  не  создали  подходящих  для  этого  условий,
во-вторых, потому, что вы заняты строительством многих ненужных вам фабрик и
заводов.  Вы предпринимает такое строительство без  учета  реальных  условий
Албании. Вы строите ги