Во всяком случае, статью можно было
написать не в такой форме.
     Что  же  касается событий в Венгрии и  Польше, Хрущев продолжал крутить
свою  шарманку  и,  помимо всего прочего,  дал  нам  "указание" поддерживать
Кадара и Гомулку. В связи с этим последним он сказал нам:
     - Гомулка в трудном положении, так как реакция мобилизует силы. То, что
пишут в печати, это  не взгляды  Центрального Комитета, а взгляды некоторых,
выступающих против  Гомулки.  Там  положение  постепенно  восстанавливается.
Теперь для Польши важны предстоящие выборы. Поэтому нам следует поддерживать
Гомулку. С  этой целью  туда поедет  Чжоу  Эньлай, и это  во многом  поможет
укреплению позиций Гомулки. Мы сочли целесообразным, чтобы говорили китайцы,
а не мы, так как реакция настроена против нас.
     И Чжоу Эньлай по договоренности с Хрущевым и  чтобы помочь ему поехал в
Польшу (В январе 1957 года.).
     Потом Хрущев "посоветовал" нам быть сдержанными с югославами и пустился
в  "большую  политику",   указывая   нам  на  различия  между  югославскихми
руководителями.
     В  заключение  Хрущев  стал  курить нам "фимиам", обещая  изучить  наши
экономические запросы и помочь нам.
     Вот так закончились эти  переговоры, где мы изложили  свои  взгляды,  а
советские руководители попытались полностью увильнуть от  ответственности за
все  то,  что произошло.  Так  закончилась  и дискуссия  об этой трагической
странице  истории  венгерского  народа,  как  и  истории  польского  народа.
Контрреволюция была  подавлена  где советскими  танками, а где польскими, но
была подавлена  врагами  революции. Однако беда и трагедия  не  закончились,
лишь был  дан занавес, а за кулисами Кадар, Гомулка и Хрущев продолжали свои
преступления, пока не довели до конца свою измену, реставрировав капитализм.

     10. ВРЕМЕННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ С ЦЕЛЬЮ ВЗЯТЬ РЕВАНШ
     Советские  добиваются   "единства".   Московское   Совещание   1957  г.
Переговоры  Хрущева с целью привести Тито на Совещание.  Скоройтечный "raes"
Хрущева. Спор из-за формулы: "Во главе с Советским Союзом".  Гомулка: "Мы не
зависимы от СССР". Мао Цзэдун: "У нашего лагеря должна быть  голова, так как
и у змеи  есть голова". Тольятти: "Проложить новые пути", "мы против единого
руководящего  центра",  "не  хотим  употребления  ленинского тезиса  "партия
нового   типа"".  Софизмы  Мао;  80-,  70-  и  10-  процентные  "марксисты".
Московская Декларация  и  реагирование югославов.  Хрущев  прикрывает измену
именем Ленина.
     Хрущевцы,  восстанавливавшие капитализм  в Советском Союзе,  стремились
превратить его  в  великую социал-империалистическую державу, следовательно,
им надо было как можно больше вооружить  его, ибо вызванная ими буря  должна
была  привести  не только  к  подрыву единства  лагеря социализма,  но  и  к
обострению противоречий также с американским империализмом.  Хрущевцы знали,
что Соединенные Штаты Америки были силой, более великой, чем Советский Союз,
как по экономической мощи, так и по вооружениям.
     Демагогические разглагольствования хрущевцев о "новой  эпохе  мира", "о
разоружении"  - это политика для простофилей.  Соединенные  Штаты Америки  и
мировой  капитализм  стремились  углубить кризис  коммунизма,  предотвратить
скорого наступления угрожавшего самой Америке экономического и политического
кризиса, закрепить свои рынки и свои альянсы,  в особенности НАТО. Хрущевцы,
в свою очередь, боролись за консолидацию Варшавского Договора и  превращение
его в мощные советские оковы для наших стран. Размещение советских войск под
маской "защиты от  НАТО" им удалось  превратить в  военную  оккупацию многих
стран Варшавского Договора.
     Правда,  империалистическая угроза была и оставалась реальной, однако с
приходом к власти  хрущевцев наши страны рассматривались  ими  как  плацдарм
перед  советскими границами, а наши народы  как  пушечное мясо для советских
ревизионистов. Все - армию,  экономику,  культуру  и  т.д.  - они  старались
поставить под свой контроль и управление. Все партии социалистических стран,
за исключением Албанской партии Труда, попали в эту хрущевскую ловушку.
     Однако и между теми, кто  последовал  и подчинился  курсу Хрущева, были
неизбежными трения, разногласия, грызня, порожденные целями непринципиальной
политики. Мировая буржуазия и  мировая  реакция раздували эти разногласия  в
целях углубления трещин внутри "коммунистического блока".
     Хрущевцы  и  компания  замечали этот  процесс  и они прибегали ко  всем
средствам и способам, чтобы ограничить и сдержать его.
     Для достижения своих стратегических целей хрущевцы нуждались в "дружбе"
всех,  но особенно  в  "дружбе"  партий  и стран  социалистического  лагеря,
поэтому  они  прибегали к  различным  тактическим  приемам для "консолидации
связей",  сглаживания разногласий,  подчинения других и  установления своего
господства над ними.
     Для  достижения  своих  целей  они  использовали  совещания и  встречи,
которые почти всегда проходили в Москве, с тем чтобы сделать Москву, если не
де-юре, то,  по  крайней мере, де-факто, центром международного  коммунизма,
чтобы всегда  иметь  и  возможность обработки  и контроля того и другого при
помощи людей и подслушивающих устройств. Было ясно, что у хрущевцев дела шли
не как по маслу. У Советского Союза  имелись  разного  рода  противоречия  с
Албанией,  Китаем,  как  и  с другими  странами  народной  демократии. Линия
"свободы" и "демократии",  во всеуслышание  прокламированная  на  XX съезде,
превращалась  теперь  в  бумеранг  для  самого  советского руководства. Ряды
начали расстраиваться,  а  хрущевцам  надо  было  любой ценой, хотя  бы  для
видимости,  сохранить  идейно-политическое  "единство"  лагеря социализма  и
международного коммунистического движения. В  связи с этим  и для  этой цели
было созвано и московское Совещание 1957 года.
     Хрущев и компания приложили  лихорадочные  усилия к тому,  чтобы в этом
Совещании  не  только  принимал  участие  и  Союз Коммунистов Югославии, как
"партия социалистической  страны",  но и чтобы  Тито  возможно договорился с
Хрущевым  о  платформе, способе проведения  и  самих итогах совещания. Таким
образом  "единство", о котором  так  мечтали хрущевцы и в  котором они остро
нуждались, выглядело бы как никогда сильным. Однако Тито  был не из тех, кто
легко мог быть загнан в загон Хрущева. Многими письмами обменивались и много
двусторонних встреч провели представители Хрущева и  Тито в канун совещания,
однако, как только казалось, будто они  пришли к взаимопониманию, у  них все
опрокидывалось  и  пропасть  еще больше углублялась.  Каждая сторона  хотела
использовать совещание в своих  целях: Хрущев - чтобы объявить о "единстве",
пусть  и при болезненных уступках в целях удовлетворения и заманивания Тито;
последний  -  чтобы  подбить  других  открыто  и  окончательно  отречься  от
марксизма-ленинизма,  от  борьбы  с  современным  ревизионизмом,  от  всякой
принципиальной позиции. В Белград съездили Пономарев  и Андропов для вольных
сделок  с представителями Тито,  они  выказали там  готовность  отступить от
многих прежних, на вид принципиальных, позиций, однако Тито издалека велел:
     -  Мы  приедем  на  совещание при  условии,  что  не будет опубликовано
никакого  заявления,  так  как в  противном случае  обострится международная
обстановка,  обидятся империалисты  и  начнут трубить  об "угрозе со стороны
коммунизма".
     - Мы, югославы, не  можем согласиться ни с каким заявлением, иначе наши
западные союзники подумали бы, что мы связались с  социалистическим лагерем,
в результате, они могли расторгнуть тесные связи с Югославией.
     -  Мы приедем на  совещание  при  условии,  что  там  совсем  не  будут
употреблены термины оппортунизм  и ревизионизм,  иначе мы будем подвергаться
прямым атакам.
     -  Мы приедем  на совещание при  условии, что там не будет изобличаться
политика  империалистических  держав, так  как  это не послужило бы политике
ослабления напряженности, и т.д. и т.п.
     Короче говоря, Тито  хотелось, чтобы коммунисты  всего мира съехались в
Москву чаю попивать и сказки сказывать.
     Однако Хрущеву нужно было именно заявление, причем заявление, в котором
подтверждалось бы "единство" и под которым было бы возможно больше подписей.
Дискуссии завершились. Тито  решил не  ехать  в  Москву. Возмущение  Хрущева
взорвалось, термины  стали  "хлеще",  улыбки и приветливость с "товарищем" и
"марксистом  Тито"  на один  момент были подменены  эпитетом  "оппортунист",
заявлениями о том, что "он совершенно ничего общего не имеет с ленинизмом" и
т.д. и т.п.
     Однако  и к  этим "хлестким терминам" в  адрес лидера  Белграда  Хрущев
прибегал в кулуарах и на случайных встречах, ибо на совещании он ни слова не
сказал против  "товарища Тито". Наоборот, когда ему понадобилось высказаться
"против" ревизионистов и всех тех, кто  выступал против Советского Союза, он
упомянул два трупа, выброшенных в помойку:
     Надя и Гьиляса.
     Он еще лелеял надежду, что Тито мог приехать в Москву для подтверждения
"единства 13-и",  как он  незадолго до этого  пообещал в  Бухаресте. Но Тито
неожиданно "заболел"!
     - Дипломатическая болезнь! - возмущенно  сказал Хрущев и спросил нас  и
других,  как  быть,  поскольку  югославы не согласились не  то что подписать
заявление, но и участвовать в первом совещании, в совещании коммунистических
партий социалистических стран.
     - Мы давно высказали свое мнение  о них, - ответили мы, - и каждый день
подтверждает, что мы правы. Оттого, что югославы не приедут, мы не отступим.
     - Мы того  же мнения, -  сказал  нам Суслов. И совещание состоялось без
13-го, лишнего за столом.
     Но югославские  ревизионисты, если  и  не  принимали  участия  в первом
совещании, в совещании партий социалистических стран, то в  его  работе  они
присутствовали: они были  представлены своими идейными  братьями, такими как
Гомулка с  компанией,  которые открыто выступили в  защиту положений  Тито и
требовали  от  Хрущева  и  других  отступлений  в   направлении  дальнейшего
разложения и распада.
     - Мы не  согласны  с определением "социалистический  лагерь с Советским
Союзом  во главе",  - заявил Гомулка.  - И на практике  мы уже отказались от
этого термина,  а  это  для того,  чтобы показать,  что  мы  не зависимы  от
Советского Союза, как при Сталине.
     Сами  советские руководители прибегли  к  коварному приему относительно
этой проблемы. В целях  демонстрации так называемой принципиальности в своих
отношениях  с другими братскими  партиями,  они "предложили" снять термин "с
Советским Союзом во главе", так как мы, дескать, равны друг с другом. Однако
это предложение они внесли скрепя сердце и с целью нащупать  пульс у других,
ибо в сущности они стояли не просто за термин "во главе с ...", но за термин
"под  водительством Советского Союза", если  бы  это  им удалось,  т.е. "под
зависимостью  Советского Союза".  К  этому  стремились  и  за  это  боролись
хрущевцы, и время целиком и полностью подтвердило их цели.
     Когда Гомулка  выступил со  своим предложением  на совещании, советских
представителей обдало  возмущением и,  они, сами  оставаясь в тени,  подбили
других на нападки против Гомулки.
     Разразился долгий спор  по этому вопросу.  Мы, хотя  с  каждым днем все
больше убеждались в том, что руководство  Советского Союза уходило в сторону
от пути социализма, все же, в силу принципиальных и тактических соображений,
продолжали отстаивать  положение  "с Советским Союзом  во  главе".  Нам было
хорошо известно, что Гомулка  и его  приверженцы, выступая против  подобного
положения, фактически  добивались открытого и решительного  отвержения всего
хорошего   и  ценного   из   многодесятилетнего  опыта   Советского   Союза,
руководимого  Лениным и Сталиным, отвержения  опыта Октябрьской  революции и
социалистического строительства в Советском Союзе времени Сталина, отрицания
роли, которую  Советскому  Союзу  надлежало  играть в победе  и  продвижении
социализма во многих странах.
     Таким образом, ревизионисты Гомулка, Тольятти и другие настраивали свои
голоса  в яростном наступлении,  которое  империализм и реакция повели  в те
годы против Советского Союза и международного коммунистического движения.
     Защита  этих  важных марксистско-ленинских достижений  являлась для нас
интернациональным долгом, поэтому мы решительно противопоставились Гомулке и
его  сторонникам. Это  было  принципиально. С  другой  стороны,  защита нами
Советского Союза и положения "с Советским Союзом во главе"  как в 1957 году,
так и 2-3 года спустя, являлась одним из  тактических приемов нашей партии в
ее борьбе с самим хрущевским современным ревизионизмом.
     Хотя  Хрущеву и другим были известны наши взгляды и позиции, в то время
мы  еще не выступали открыто перед всеми партиями против кристаллизовавшейся
у них ревизионистской линии; поэтому, решительно, на глазах  у всех выступая
против ревизионистских положении Тито, Гомулки, Тольятти и  других,  мы в то
же  время,  при  случае, косвенно  изобличали и положения,  позиции  и  дела
Хрущева, которые в сущности ничем не отличались от  положений, позиций и дел
Тито и компании.
     Движимые  совершенно  другими,  чуждыми  марксизму-ленинизму  целями  и
соображениями,  на  Гомулку  ополчились  и  Ульбрихт, Новотный,  а Живков  и
подавно, Деж и др. Они превознесли Советский Союз  и Хрущева, и относительно
этой проблемы обрекли на меньшинство своего идейного брата.
     Мао Цзэдун с места бросался "аргументами".
     -  У нашего лагеря, - сказал он, -  должна быть голова, ведь и  у  змеи
имеется голова,  и у империализма имеется  голова. Я  бы  не  согласился,  -
продолжал Мао, - чтобы Китай называли головой лагеря, ведь мы не заслуживаем
этой чести, не можем играть этой роли, мы еще бедны. У нас нет даже четверти
спутника, тогда  как  у  Советского Союза их два.  К  тому же Советский Союз
заслуживает быть главой, потому что он хорошо обращается с нами. Посмотрите,
как  свободно  высказываемся мы  теперь. Будь  Сталин,  нам  было бы  трудно
говорить так. Когда я встретился  со Сталиным, перед ним я почувствовал себя
как ученик  перед учителем, а с  товарищем Хрущевым мы говорим свободно, как
равные товарищи.
     И, будто этого было мало, он продолжал на свой манер:
     - После критики  культа личности  у нас  будто свалилась  с плеч  гора,
которая порядком давила  и мешала нам правильно понимать многие вопросы. Кто
свалил с нас эту гору, кто помог нам всем правильно понять культ  личности?!
- спросил философ,  замолчал маленько и тут же ответил: - Товарищ Хрущев,  и
спасибо ему за это.
     Вот так  отстаивал  "марксист" Мао положение  "с  Советским  Союзом  во
главе", вот так защищал он Хрущева. Но в то же  время, будучи эквилибристом,
чтобы не обидеть Гомулку, выступавшего против этого положения, Мао добавил:
     -  Гомулка   -  хороший  товарищ,  его   надо  поддерживать,  ему  надо
доверяться!
     Довольно острые споры велись также  в связи с отношением к современному
ревизионизму.
     Особенно  Гомулка,  при поддержке  Оха-ба  и  Замбровского,  на  первом
совещании  - совещании 12 партий социалистических стран,  а затем и Тольятти
на  втором совещании - совещании 68 партий, в  котором приняли участие также
посланцы  Тито,   решительно  высказались  против  изобличения  современного
ревизионизма, против определения его,  как главной опасности в международном
коммунистическом  и   рабочем  движении,   ибо,   как  заявил  Охаб,  "этими
формулировками  мы  оттолкнули от себя отважных и  замечательных югославских
товарищей, а. теперь вы отталкиваете и нас, поляков".
     Пальмиро   Тольятти   встал   и    провозгласил   на   совещании   свои
ультраревизионистские положения:
     - Дальше  углубить  линию XX  съезда,  - сказал он в сущности, -  чтобы
превратить коммунистические  партии в  широкие партии  масс, открывать новые
пути, выдвигать  новые лозунги.  Теперь, - продолжал он, - требуется большая
независимость  при  определении лозунгов и форм сотрудничества,  поэтому  мы
против  единого  руководящего центра. Такой  центр не  был  бы полезным  для
развития индивидуальности каждой партии  и для сплочения вокруг  нас широких
масс, католиков и других.
     Сидевшему рядом со мной Жаку Дюкло стало не по себе.
     -  Я ему дам, - сказал  он мне, - я открыто дам ему отпор. Слышишь его,
товарищ Энвер, что он мелет?!
     - Да, - ответил я Дюкло. - Он высказывает  тут то, о чем он думал и что
он делал давно.
     - В 1945 году, - продолжал гнуть свою линию Тольятти, - мы заявили, что
хотели  создать  новую  партию.   Мы  говорим  "новую  партию"  и  не  хотим
употреблять выражения Ленина "партию нового типа", ибо, если бы  мы говорили
так, это  означало бы допустить тяжкую  политическую и теоретическую ошибку,
означало  бы создать такую коммунистическую  партию, которая свела бы на нет
традиции  социал-демократии.  Построй мы  партию  нового  типа,  - продолжал
Тольятти,  - мы  оторвали  бы партию от народных масс и не смогли бы создать
нынешнюю ситуацию, когда  наша партия  стала великой массовой партией (Сразу
же по возвращении в  Неаполь из Советского Союза в марте 1944 года, Пальмиро
Тольятти навязал партии курс на классовое сотрудничество  с буржуазией  и ее
партиями.  В Неаполя Тольятти  впервые выдвинул идею и  даже платформу того.
что  он  назвал  "новой партией  масс",  отличавшейся  по своему  классовому
составу, по своей  идеологии  и  организационной форме  от  коммунистической
партии ленинского типа.).
     После этого и других положений Тольятти страсти разгорелись. Выступил и
Жак Дюкло.
     - Мы внимательно слушали выступление Тольятти, - сказал он в частности,
- однако  мы заявляем, что совершенно несогласны с тем, что сказал Тольятти.
Его взгляды расчищают путь оппортунизму и ревизионизму.
     - Нашим партиям,  - возражал  Тольятти, - мешали и мешают сектантство и
догматизм.
     В один момент, с целью угомонить страсти, выступил и Мао Цзэдун на свой
манер иносказания и намеков:
     -  При  обсуждении  любого  гуманного . .. вопроса, - сказал он, - надо
идти  на  бой, но  и  на примирение. Я  имею  в  виду  взаимоотношения между
товарищами: когда у нас  возникают  разногласия, мы  должны пригласить  друг
друга на переговоры. В Паньмыньчжоне мы вели переговоры с американцами, а во
Вьетнаме - с французами.
     Пустив еще несколько таких фраз, он сел на своего конька:
     Имеются  люди,   -  сказал   он,  -   которые  являются  стопроцентными
марксистами, имеются такие, которые являются таковыми на 80 процентов, на 70
процентов,  на 50 процентов; причем имеются  и марксисты, которые могут быть
таковыми   только  на   10   процентов.   И   с   теми,   которые   являются
десятипроцентными марксистами, мы должны беседовать, потому что от этого нам
будет только польза.
     Он помолчал, как-то отсутствующим взглядом повел по залу и продолжал:
     -  Почему бы нам  группой  в  2-3  человека не собираться  в  маленькую
комнату и беседовать? Отчего нам не беседовать, руководствуясь стремлением к
единству?  Мы  должны  бороться обеими  руками - одной  против  ошибающихся,
другой - делать уступки.
     Суслов, который вынужден был занять "принципиальную"  позицию, отметил,
что борьба  с оппортунизмом  и  ревизионизмом  важна,  как важна и борьба  с
догматизмом, однако "ревизионизм составляет главную опасность, потому что он
вносит раскол, нарушает единство" и т.д. и т.п.
     Советские  хрущевцы заботились лишь о  том, чтобы "сохранить единство",
держать в узде  социалистические  страны и коммунистические партии различных
стран,  поэтому,  если они на  этот раз "приняли" ряд правильных положений и
"отстояли"  их,  то  это  они  сделали,  в  первую  очередь,  под  давлением
решительной борьбы настоящих марксистов-ленинцев, участвовавших в совещании,
но они сделали это