ские люди, потомки наши, если все еще они будут
чувствовать и считать себя русскими людьми, что взрывали в Москве не
завалюхи, а несравненные по красоте и своеобразию храмы, точно такие же,
как Никола в Хамовниках, как церковка на улице Чехова, как любая уцелевшая
церковь. Да еще надо учесть, что Заславский, когда ездил в машине с
секретарем и кидал ему через плечо: "Эту. Эту. Эту. Эту. Эту!" --
руководствовался точно теми же соображениями, как и садистка ЧК, которая
уводила в подвал на Лубянке молодых русских женщин.
     Чудом уцелел Василий Блаженный. Когда в Кремле разглядывали макет
Москвы и прикидывали, что бы еще сломать, Каганович взял макет собора
Василия Блаженного и спрятал его в карман. Сразу все увидели, как свободно
стало в конце площади, как удобно и просторно будет трудящимся уходить с
демонстрации. Стоило бы Сталину сказать тогда: "А что, товарищи, по-моему,
Лазарь Моисеевич прав", -- и судьба собора решилась бы тотчас. Но Сталин
промолчал. А тем временем Ворошилов толкнул в бок Кагановича: "Поставь,
Лазарь, поставь на место". Лазарь и поставил. И спасся чудом этот собор.
     Но не спасся другой памятник русской славы и красоты. Ходят слухи, что
Лазарь Моисеевич (по другой версии Хрущев) нажал на рубильник, когда
замыкали цепь. Этот храм Россия строила сорок два года. По проселкам
ползали телеги, собирая по копеечке и по рублику. Не то чтобы у казны, у
царя не хватило бы денег построить еще одну церковь в добавление к десяткам
тысяч церквей. Но был дополнительный смысл в том, чтобы построен был храм
на всеобщие народные деньги. Памятник пожару московскому и изгнанию
Наполеона из Москвы. Внутри храма на сценах были выбиты золотом по мрамору
имена всех павших во время войны с Наполеоном. Сурикову после окончания
академии предложили двухгодичную заграничную стипендию для
совершенствования мастерства, но он отказался ради того, чтобы расписывать
храм Христа Спасителя. Самое высокое здание в Москве. Колокольня Ивана
Великого помещалась бы в его интерьере. Красота, народная память, святыня.
     Кто же меня убедит в том, что взрывали его будто бы мудрые и
культурные люди, заботящиеся о благе народа, страны, а не хулиганы,
глумливцы, не бандиты, не варвары, не случайные захватчики власти,
ненавидящие захваченную страну и подмявшие под себя одурманенный пустыми
лозунгами народ?
     Короток, ограничен человеческий век. Не дожить, не увидеть. Но легче
было бы умирать, провидя, как на месте омерзительного, пахнущего хлоркой
лягушатника, источающего в центре Москвы свои зеленые сернистые пары, рано
или поздно опять поднимется сверкающая белизной и золотом громада храма.
Что точно так же, как взрыв Храма Спасителя явился апогеем и символом
разрушения и насилия, высшей степенью унижения русского народа, точно так
же его возрождение на старом месте явится возрождением, воскресением
России.
     Москвой, конечно, не ограничились. В каждом городе и городке было
разрушено большинство церквей. Казань и Каргополь, Самара и Астрахань,
Ярославль и Тверь, Воронеж и Тамбов, Торжок и Звенигород, Вологда и
Архангельск, Вятка и Царицын, Смоленск и Орел... Не надо перечислять. Всех
без исключения городов коснулось каленое железо, выжигающее красоту и силу
русского духа. В каждом городе без всякого преувеличения погибли десятки
церквей, и пусть -- повторим -- потомки не верят басням, что взрывали
церкви, не имеющие художественной и исторической ценности. Все было
наоборот. Достаточно назвать златоверхий Михайловский монастырь в центре
Киева с бесценными византийскими мозаиками XIV века, уничтоженный
бесследно, до последнего кусочка смальты, до последнего камешка. В какой бы
город вы ни приехали, вы увидите, кроме взорванных (которые увидеть,
естественно, уже нельзя), обезображенные, грязные, неприглядные, доходящие
по рецепту II. Гинзбурга многочисленные храмы, равно как и старинные
особняки, памятники архитектуры. Прибавим к городским сотни тысяч
уничтоженных сельских церквей и колоколен, тогда картина всероссийского
разрушения и поругания несколько прояснится для нас.
     Современным коллаборационистам кажется, что они уже нс
коллаборационисты, а самостоятельные носители своих уже теперь идей и что
их правление -- самостоятельное, независимое правление, исправляющее
некоторые ошибки и перегибы прошлых десятилетий. Но это наивное
заблуждение. Идеи 1917 года, привнесенные в Россию извне, продолжают
управлять ими, словно марионетками. Процесс разрушения России продолжается.
Так, к моменту прихода к власти Хрущева в России оставалась двадцать одна
тысяча действующий церквей, к моменту его ухода осталось лишь около семи
тысяч. Знаменский собор на Сенной площади в Ленинграде был взорван (главный
архитектор Ленинграда Т. Каменский) не в начале 30-х, а в шестидесятые
годы! Огромный собор на центральной площади Брянска взорвали в 1969 году.
Да вот, не угодно ли, выдержка из заметки саратовской газеты "Коммунист" от
26 декабря 1960 года. Заметка подписана неким Е. Максимовым, заведующим
историческим отделом музея краеведения. Не знаю, право, кто этот Е.
Максимов -- сознательный злоумышленник и продолжатель дела Заславского,
Гинзбурга, Кагановича или слепой и наивный коллаборационист. Итак:
     "Саратов славится своими церквами, их было около семидесяти... В годы
советской власти площадь изменила свой облик. Церкви снесены. На этом месте
разбит красивый сквер с фонтаном и детскими площадками, напротив него
выстроен большой многоэтажный дом. В перестроенном здании одной из церквей
находится Нижневолжская студия кинохроники".
     Так вот, заметочка, опубликованная в 1960 году, называется
великолепно: "Ничто не напоминает о прошлом". Между прочим, и декорация та
же самая. На месте церкви сквер, детская площадка. Будто нет места в
Саратове для детских площадок! Знаем мы и по Москве эти чахлые скверы с
нерастущими почему-то деревцами, эти детские площадки с кучей притоптанного
песка и дешевыми качалками из железа. Но почему же детскую площадку не
разбить рядом с прекрасным памятником старины да и просто с красивым
сооружением, а обязательно на его месте?
     "Ничто не напоминает о прошлом". А ведь народ без прошлого все равно
что дерево без корней. О том, что прошлое у народа отнимали вполне
сознательно, продуманно и систематически, непонятно только тупицам вроде
зав. историческим отделом Саратовского музея Е. Максимова.
     Торопились, торопились, конечно, в первую очередь рубить корни у
коренного народа в государстве, то есть у русских, имея в уме, что потом
дойдет ряд и до остальных. Но все же, походя; не забывали и младших
братьев. Отобраны насильственно, являющиеся принадлежностью национального
костюма, кинжалы у всех кавказцев -- азербайджанцев, дагестанцев, грузин, у
народов Северного Кавказа, у кубанских и терских казаков. Ох и боялись же
народа, если, имея танки, отбирали даже кинжалы! Воистину знали кошки, чье
мясо ели. Сломаны все мечети и минареты. Как-то само собой, в силу
общественного климата нарушены национальные одежды всех бывших народов,
нивелируются под средний пиджачок, среднюю шляпу и кепку. Создается
враждебная атмосфера вокруг обычаев, обрядов и праздников. Национальное
остается только в радиопередачах (в малых дозах) да еще в ансамблях песни и
пляски. Но ансамбли легко со временем распустить, и останутся одни пиджаки.
Таким образом, дезинфекция шла широким фронтом по всей стране. (28)
     Отряхнув с дерева плоды и проредив крону до той степени, чтобы дерево
жило, но не цвело, надо было подрубить и ослабить корни, ибо известно
каждому садоводу, что если крона обеднена или даже совсем растерзана бурей,
например, а корней полно и они глубокие, то начинают переть побеги и вскоре
на месте одного сломанного дерева зашумит целая роща. Корни -- это
крестьянство. Особенно для такой обширной хлебопашеской и в то же время
преимущественно деревенской страны, как Россия.
     Если вам попадется в руки стенограмма XII съезда партии, проходившего
в 1921 году, а она была издана отдельной книгой, так что достать ее
все-таки можно, то советую вам ее прочитать. Два основных доклада,
политический -- Ленина, хозяйственный -- Троцкого. Троцкий говорил примерно
так: "Кто считает, что социализм и принуждение это разные вещи, тот ничего
не понимает в социализме. Со стихийной Русью пора покончить. Мы должны
организовать население в трудовые армии, легко мобилизуемые, легко
управляемые, легко перебрасываемые с места на место. Эти армии должны
работать по методу принуждения. А чтобы принуждение для них не было столь
тягостным, мы должны быть хорошими организаторами. Сопротивляющихся
принуждению мы должны карать, а подчиняющихся поощрять системой
премиальных, дополнительной оплатой, повышенной пайкой хлеба".
     Яснее как будто уж и не скажешь. Заметим также, что все это говорилось
в присутствии Ленина и, надо полагать, с его ведома. Так что сваливать
теперь на позднейшие перегибы по крайней мере наивно.
     Эта идея трудовых армий, работающих по принуждению, вскоре обрела две
формы: лагерей и колхозов. В самом деле, что же такое были эти лагеря,
вмещавшие в себя до двадцати миллионов человек, если не трудовые армии,
работавшие по принуждению? И разве два принципа: карать (дополнительным
сроком, карцером, смертью) и поощрять (дополнительной пайкой хлеба) не
нашли своего там воплощения? Разве не эти многомиллионные армии
осуществляли все наиболее важные и трудоемкие стройки страны? Беломорканал,
канал Волга -- Москва, канал Волга -- Дон, город Воркута и его шахты, город
Ухта с его нефтепромыслами, Магадан с его рудниками, Караганда, Балхашский
медный комбинат, железные дороги и гидростанции, заводы и жилые дома... Не
знаю уж сколько, но думаю, что около 90 процентов построенного за годы
советской власти построено трудовыми армиями, принявшими форму лагерей,
колючей проволоки, бараков, нар, полуголодных паек, жесточайшего режима,
нечеловеческого обращения. Мог ли Троцкий желать "стихийную Русь", когда
изобретал эти трудармии? Могли ли желать эту Русь впоследствии его
наследники, формально вроде бы открестившиеся от него, но фактически
продолжающие осуществлять разработанные им планы?
     Меня всегда удивляло, когда спрашивали в те времена о том или ином
человеке: "За что его посадили?" Господи, да ни за что! Надо было сажать,
потому что трудовые армии на безбрежных просторах любимой Родины требовали
постоянного пополнения рабочих рук.
     Можно вообразить даже такую ситуацию. Снизу, откуда-нибудь с Колымы
идет сигнал -- не хватает трех гидротехников, двух инженеров-строителей,
пятерых сварщиков. Следует приказание Берия -- найти и доставить. На другой
день в разных городах арестованы три гидротехника, два инженера-строителя,
пять сварщиков. А люди недоумевают, за что же их посадили. Недавно А.
Волкогонов, имеющий доступ к самым секретным архивам, опубликовал запрос
начальника одного строительства к Л. М. Берия. Запрос был приблизительно
следующего содержания: в связи с расширением строительства прошу
организовать еще один лагерь на пять тысяч человек.
     Или такая ситуация. В Ухте закончили постройку драматического театра,
а труппы нет. Есть труппа, но жиденькая, не соответствующая помпезному
зданию. Значит, надо усилить труппу...
     Вероятно, если речь шла не о редких специальностях, а просто о рабочих
руках, и было все равно кого посадить, того или этого, вероятно, имели
значение и политический анекдот, и неосторожное словцо, и какой-нибудь факт
биографии, дабы одновременно с поставкой рабочих рук в трудармию
выполнялась и вторая задача -- изъятие инакомыслящих, свободомыслящих,
короче говоря, людей с пульсом. Но главная задача была -- просто люди,
просто руки, рядовые труженики трудармии, называвшиеся в обиходе "зеками".
     Если Туполев был сам "зек" и руководил огромным конструкторским бюро
по строительству самолетов, где все, как и он, были зеки, и если это бюро
начинало вдруг испытывать нужду в специалистах, неужели людей сажали за
что-нибудь, а не просто потому, что они были нужны?
     Сталкиваясь по случаю с оросительными системами в Киргизии около
Пржевальска и на Дону около хутора Веселого, я обратил внимание на странный
в то время для меня факт. За поливку земель колхозы должны были платить
большие деньги -- кому бы вы думали? Министерству внутренних дел. То есть,
значит, МВД буднично выступало в роли обычной фирмы, производящей работы и
берущей за эту работу деньги.
     Градостроительные, дорожностроительные, каналокопающие трудовые армии
приняли форму лагерей, действительно легко мобилизуемые, легко управляемые,
легко перебрасываемые с места на место, а главное дешевые. Труд в этих
трудармиях ценился, конечно, не дороже, чем на проклинаемых в наши дни
сахарных и прочих плантациях так называемых колониальных стран.
     Но что было делать со стихией крестьянства? Как можно было миллионы
мелких, инициативных, самостоятельных, индивидуальных хозяйств превратить
если не в легко перебрасываемые (этою не терпит характер земледельческого
труда), то, во всяком случае, в легко управляемую трудовую армию,
разделенную на мелкие подразделения. Для этого было нужно:
1. Отобрать у крестьян землю из личного пользования,
2. Отобрать у них средства производства, то есть лошадей и весь инвентарь.
3. Лишить их возможности пользоваться результатами своего груда, то есть
все выращенные ими продукты труда отбирать, а им выдавать по строгой мерке.

4. Приучить их выходить на работу одновременно, по звонку, и уходить тоже
по звонку, точь-в-точь как в лагере или на плантациях, то есть всюду, где
труд не свободен, а принудителен.
5. Лишить их всякой инициативы, так чтобы крестьянин не знал даже, что он
будет делать завтра, даже после обеда, а делал бы только то, что велит ему
бригадир.
6. Максимально затруднить уход колхозников в город и вообще на сторону.
     Всем этим требованиям и отвечала форма организации труда под названием
колхозы. Эта форма была выдумана Троцким, а осуществлена Сталиным. (29)
     В 1929 -- 1930 годах, можно сказать, мгновенно все крестьяне России
были мобилизованы и объединены в единую огромную трудовую армию,
подразделенную на колхозы с централизованным подчинением через МТС, а также
через районные и областные партийные организации.
     Сотни крестьян подчиняются одному председателю, десятки председателей
подчиняются одному секретарю райкома, десять секретарей райкома подчиняются
одному секретарю обкома. Секретари обкома подчиняются известно кому... Вниз
через эту систему пошли инструкции и указания, как сеять, что сеять, когда
сеять, сколько сеять. Вверх по этой системе пошел хлеб и другие
сельскохозяйственные продукты.
     Но мы говорим сейчас не о производительной стороне колхозной системы,
а о том, что и сами-то колхозы нельзя было бы организовать, не истребив
предварительно самую. инициативную часть крестьянства, его элиту, выросшую
за десятилетия свободного крестьянского труда, если считать с 1861 года.
Истребление этой головной, а в ином аспекте корневой части крестьянства
совпадало со смежной, а может быть, даже более главной задачей подрубить и
ослабить корни народа как такового, о чем у нас, собственно, и идет речь.
Отряхнув плоды, проредив крону, пора было приниматься за глубокие корни.
Эта задача была решена предельно просто и с жестокостью, на которую
способны только вот именно захватчики, расправляющиеся с чужим народом.
Шесть миллионов крестьянских семейств было насильственным путем в холодные
зимние месяцы изъято из деревни и выброшено на окраины государства, а
фактически ликвидировано.
     Цифры, страшные сами по себе, часто оставляют нас все же холодными и
безучастными, не потрясают нас до глубины души. Однажды в газете "Правда"
проскользнула фраза о том, что в стране в таком-то году не реализовано 100
тысяч рационализаторских предложений. Все прочитали и остались
равнодушными. Володя Дудинцев взял одно из ста тысяч, раскрыл его в романе,
и все содрогнулись.
     Шесть миллионов крестьянских семейств много, конечно. Но если бы
показать в хроникальном кино историю одной только семьи, только некоторые
сцены, которыми сопровождалась ликвидация этих миллионов, то и не надо было
бы никаких Шекспиров с их трагедиями.
     Увозили из родных изб в метели, с детишками, даже и грудными, на
полустанках заставляли сидеть по нескольку дней в ожидании товарных
составов, товарные вагоны набивали так, что можно было только стоять, и по
сибирским да вологодским морозам везли по многу дней. Многие умирали на
этом первом этапе. Концентрировали в закрытых полуразрушенных монастырях, в
северных и сибирских городишках. Отделяли крепких мужиков (для
Беломорканала и Магнитки) от жен, стариков, детей. Теми, кто дожил до
весны, набивали ледяные баржи и по две-три недели сбрасывали вниз по Оби,
заворачивали в приток ее Васюган, а там, в тайге (опять же тех, кто выжил в
баржах), высаживали, давали один топор на пятьсот человек и оставляли на
верную голодную и холодную смерть. Короче говоря -- ликвидация.
     Устрашенные беззаконным выселением по разверстке, которая повторялась
несколько раз, так что уж трудно было отбирать для выселения, не к чему уж
было и придраться, мужики были загнаны в колхозы, у них действительно
отобрали землю, лошадей, орудия труда. Запретили колхозам иметь свои
мельницы. Это чтобы не мололи сами муку, а были поставлены в полную
зависимость от государства. Лишили колхозников паспортов. Это чтобы не
могли убежать. Но когда почувствовали, что наиболее крепкие хлеборобные
места, вроде Украины и Поволжья, еще глухо бродят и смирились не до конца,
инспирировали голод в этих местах, нарочно вывезли весь хлеб, а на границах
поставили кордоны, чтобы голодающие люди не могли разбрестись по соседним
областям. В результате этого инспирированного голода на Украине и в
Поволжье вымерло около 12 миллионов человек. Это был уже 33-й год, когда
начинали уже звучать песни типа "Жить стало лучше, жить стало веселее".
Михаил Алексеев свидетельствует, что у них в большом саратовском селе
Монастырском вымерло две трети населения, что мальчишками они то и дело
натыкались в траве на неубранные смердящие трупы односельчан. Михаил
Алексеев рассказал мне и другой замечательный факт. Одна из их сельчанок,
жившая в Ленинграде, стала посылать в свое село отцу с матерью посылки с
сухарями. После третьей посылки ее вызвали куда надо:
     -- Вы почему посылаете в деревню сухари?
     -- Да говорят, что там с голоду люди умирают.
     -- Вы что, хотите сказать, что у нас в стране голод?
     -- Я не знаю, голод ли, но люди с голоду умирают. Сестра уже умерла,
сноха умерла, мать уже не встает...
     Женщину арестовали и отправили в лагерь. Интересный факт рассказал мне
переводчик и поэт Семен Липкин. В то время он ехал на курорт через голодную
Украину. Вышел на перрон на какой-то станции. Повсюду лежат голодные люди,
некоторые уже и мертвые. По мертвым ползают тощие ребятишки. Мимо всего
этого Липкин подошел к витрине с газетой "Правда". В глаза ему бросилась
большая статья Максима Горького, правдолюбца и гуманиста. Статья называлась
"О характере советской игрушки". (30)
     И дело было вовсе не в кулаках, если называть таковыми наиболее
крепкие крестьянские хозяйства -- основу российского земледелия. В царской
России было зарегистрировано около миллиона таких крепких хозяйств, которые
можно было назвать кулацкими. Причем первоначально это слово вовсе не
носило отрицательного смысла. Кулак -- это ударная часть в конструкции
человека. Ведь от слова "удар", "ударить" сумели теперь произвести
"ударник", "ударный труд" -- нечто почетное и достойное. Без всякой натяжки
можно сказать, что кулаки были ударной частью крестьянства, это были
крестьяне-ударники. (31) Но Бог с ним, с термином, с ярлыком. Повторяю, что
в России было около миллиона таких ударных хозяйств. (32) Откуда же взялись
еще пять миллионов, подлежащих ликвидации и фактически ликвид