го спугнул? -- недоуменно спросил напарник.
     -- Чего-чего, -- передразнил я его, -- хмель,  гад, спугнул ты  мне.  Я
сижу и чувствую, как начинаю пьянеть, а тут ты лезешь со своими вопросами.
     --  Я  смотрю, что ты сидишь и как кот, который  гадит,  в  одну  точку
уставился, а потом  и  вовсе  закрыл глаза.  Ну,  думаю, может, поперхнулся.
Извини, что кайф тебе сломал. Может, еще догонишь?
     --  Хрен  его  догонишь,  --  досада  меня  разбирала,   --  но   можно
попробовать, наливай.
     Я взял бутылку  водки, которую Пашка вначале поставил на стол, и разлил
по  стаканам.  Мы с  Юркой  не закусывали. Может,  после  смешения  водки  с
коньяком удастся немного опьянеть. Я встал, держа стакан с водкой.
     -- Третий тост.
     -- Третий, -- подхватил Юрка.
     -- Третий, -- эхом отозвался Пашка.
     Немного постояв молча, мы  почти одновременно выпили и,  не закусывая и
не запивая, сели на свои места. Молча, не торопясь начали закусывать.
     --  Это правда,  что  в лоб  будем Минутку брать?  --  спросил Пашка  с
набитым ртом.
     -- Правда,  сынок, правда, -- ответил я. Я знал, что он терпеть не мог,
когда его называли "сынком". Пашка взвился:
     -- Какой я вам сынок! У меня у самого вот будет сынок.
     Подумал и добавил:
     -- А может, дочка. А вы -- "сынок, сынок".
     -- Так, Паша, сынка  сделать большого ума не надо -- это десятиминутное
дело, а потом всю  жизнь  мучайся. Вот  из  тебя,  как  ни старались, а  так
человека и не сделали.
     -- Почему не сделали? -- Пашка уже весь ощерился.
     --  Пьешь  много,  нам  хамишь.  А  мы  к  тебе  как  к  родному.  Надо
воспитывать. Как думаешь, Слава?
     -- Да, -- я подхватил, -- пора переходить к  радикальным средствам.  Ты
какого хрена  в эшелоне караул  напоил?  Пьяный часовой, да еще с оружием --
преступник. Значит, ты пособник.
     -- Какой пособник?
     -- Обыкновенный,  в  тридцать  седьмом приписали бы  тебе диверсию и  к
стенке  по законам военного  времени. И  пломбу свинцовую  в  затылок, --  я
коснулся  пальцем  его  затылка,  куда обычно стреляли  при  расстреле.  Тот
дернулся.
     -- Шутки, Вячеслав Николаевич, дурацкие.
     Я закурил. Юрка и Пашка последовали моему примеру.
     -- Значит, так, Паша, -- начал я, -- пока нас не будет...
     -- А куда вы денетесь? -- перебил меня Павел.
     -- В подвале будем сидеть, -- огрызнулся я. -- Не перебивай старших.  С
войсками, скорее всего, пойдем. Ты, сукин сын, отвечаешь головой за  машину.
И за все, что  в ней находится. Если что, то... -- я остановил жестом Пашку,
который пытался меня перебить, --  если  что, то передашь  вещи  семьям.  Ты
понял? А за машину голову сниму и скажу, что так было. Ты все понял?
     -- Да  понял, понял. Вы мне уже  это  в сотый  раз говорите. У вас-то и
вещей, кроме грязных носок, ничего и нет.
     -- Вот ты их и постираешь.
     -- Еще чего, -- Пашка фыркнул.
     -- Постираешь, постираешь, будешь  нас вспоминать и, обливаясь слезами,
постираешь.
     -- Если  и буду обливаться слезами, то только потому, что вонь от ваших
носков будет глаза есть.
     -- Паша,  --  вмешался Юра, -- у нас уже  своеобразный ритуал --  когда
предстоит серьезное дело, то мы тебе наказываем, что сделать с нашим вонючим
бельем. Но так  как  тебе с ним неохота возиться, то ты усиленно молишься за
нас, и  Бог, услышав твои молитвы, охраняет нас,  тем  самым  спасая тебя от
неблагодарной работы стирать наши носки. Кстати, а ты  не  забыл, как пахнут
наши носки?
     -- Вот еще! Я когда "молодым" был, дембелям носки не стирал,  а  вам  и
подавно не буду, -- Пашка уже буквально кипел.
     Его злость нас раззадоривала.
     -- Паша, ты  же знаешь, что когда человек умирает, то последняя воля --
закон. Слышал?
     -- Ну?
     -- Так вот, -- голос  мой стал торжественный, -- наша  последняя воля с
Юрием Николаевичем, что когда помрем, чтобы ты постирал наши носки, погладил
их и передал  семье.  По паре от каждого можешь  оставить себе.  На  память.
Можешь повесить на ковер над кроватью.
     -- Так вы еще не помираете.
     -- А вдруг...
     -- Ничего я не буду вам стирать! -- Пашка стал угрюмым и насупился.
     -- Ладно, Паша,  мы  пошутили.  Не обижайся. Лучше  разлей остатки,  --
сказал Юра.
     Пашка  повиновался  и аккуратно разлил  оставшуюся  водку по всем  трем
стаканам.  Все долго ждали,  пока он не перестанет капать последние капли  в
свой стакан. Все про себя считали.
     -- Двадцать две, -- сказал Юра, нарушив тишину.
     --  Я слышал, что можно из любой бутылки тридцать три капли выжать,  --
вмешался я.
     Взяли нашу пластмассовую тару.
     -- Что день грядущий нам готовит? -- спросил Юра, обращаясь к нам.
     -- Хрен его знает, -- ответил за всех Пашка.
     -- Пусть  будет то, что должно произойти. И  давайте выпьем за  это. За
Судьбу и за Его Величество Случай! -- сказал я.
     -- Правильно! -- поддержал меня Юра. -- За Судьбу и Случай.
     Потом тихо добавил, как бы про себя, но мы отчетливо слышали:
     -- К смерти надо быть готовым. Да минует меня чаша сия, -- и выпил.
     -- Это ты правильно сказал, Юра, что к смерти надо быть  готовым. Чтобы
она  тебя  не  застала  врасплох.  Дела  надо завершать и  долгов больших не
делать, а то семье придется за твою опрометчивость расплачиваться. Да минует
меня чаша сия, -- повторил я слова из Евангелия и тоже выпил.
     Пашка тоже выпил. Закусили молча. Подчистили то, что лежало на тарелках
и в банках. Снова закурили, но уже сытые, довольные. Предстоящий день уже не
рисовался таким мрачным.
     -- Про какую вы  чашу говорили? -- спросил, с наслаждением затягиваясь,
Пашка.
     -- Это, Павел, сказал Иисус накануне своей  смерти,  обращаясь к своему
Богу-Отцу.  Он знал,  что его казнят,  ему было страшно, вот  он  на  всякий
случай  и  просил  папашу, чтобы  тот не делал этого, -- пояснил я. -- Когда
будет  время, Пашка, почитай  Евангелие. Очень занимательная  и поучительная
книга. Очень много полезного там обнаружишь.
     -- А, книги... -- протянул Пашка.
     Сразу стало ясно, что Пашка не является любителем чтения.
     --  Читай,  Паша,  читай.  В   книгах  сосредоточена  вековая  мудрость
поколений.  На одном  своем опыте не  проживешь.  И  чему ты  будешь  своего
ребенка воспитывать? Какие примеры будешь приводить из жизни? Из чьей жизни?
Из  своей?  Так,  кроме  как  пьянки,  ты ничего  не  видел.  Вот  и  будешь
рассказывать,  как нужно пить. Или как ты в эшелоне  караул  напоил? -- Юрку
явно тянуло пофилософствовать.
     -- Не компостируй, Юра, парню мозги, -- я вмешался. -- По крайней мере,
ему не грозит шизофрения.
     -- Это почему же?
     -- Когда был курсантом,  была у меня  подружка из медицинского. Так вот
она рассказывала, что  им на курсе по психиатрии  говорили, что если человек
не  читает книг, то он не склонен  к  шизофрении. Потому  что,  читая книгу,
человек сопереживает  с героями  и  пропускает через себя. Тем самым  на его
личность  накладывается  отпечаток  личности  книжного  героя  и  происходит
смещение  личности  читателя.  Что-то  еще.   Но  это  было  пересыпано  так
медицинскими терминами, что из ее объяснения я запомнил только вот это.
     -- М-да, ты прав.  Пашке шизофрения не грозит. А вот белая  горячка  --
точно! -- вынес резюме Юра.
     -- Если  в  наше  отсутствие будут раздавать  гуманитарную  помощь,  то
подойдешь к замполиту бригады подполковнику Казарцеву, скажешь, что  от нас.
Заберешь у  него на себя и нас помощь. Если ты,  гад,  выпьешь наше пиво, то
вешайся. Размеры  одежды и обуви знаешь.  На всякий  случай запишем. И самое
главное, он должен дать побольше сигарет. Если забудет, то напомнишь, что он
де обещал сигареты. Понял?
     -- Понял. А много сигарет будет?
     --  Не  знаю.  Но  надеемся,  что  много.  Не  бойся  -- поделимся.  Мы
когда-нибудь тебя обходили?
     --  Нет. Не было. Это другие штабные офицеры прячут свое добро, а вы --
нет.
     -- Вот видишь. Мы думаем, как тебя накормить, напоить,  накурить. А ты,
засранец, носки постирать нам не хочешь! -- опять начал гнуть свое Юрка.
     -- Не буду я стирать вам носки! -- взорвался Пашка.
     -- Не ори на офицеров, а то можно и в  глаз схлопотать. -- сказал Юрка.
-- Мы  пойдем  отольем,  а  ты пока  прибери  и  подумай насчет носков. Кунг
проветри, а то спать невозможно. Хоть топор вешай.
     -- Не буду я носки стирать! -- уже сквозь  зубы тихо  и упрямо процедил
Пашка.
     -- Ты что его заводишь? -- спросил я, закуривая и пристраиваясь рядом с
Юркой, когда отошли от машины.
     -- Скучно, -- просто ответил Юра.
     -- Такое впечатление, что тебя что-то гложет.
     --  Ничего  не  гложет,  просто  весь  вечер  голову ломал  над  твоими
дурацкими вопросами. Что такое Родина?
     -- А, тоже проняло? Так что же такое Родина?
     -- На хрен!
     -- Нет, ты меня на хрен не посылай. Ты ответь на вопрос о Родине.
     -- Ты бы еще о смысле жизни у меня спросил бы.
     --  Нет, Юра, этого  точно  никто не знает, а  вот  по поводу Родины ты
ответь!
     --  В  одном  ты, Слава,  прав.  Родина  и правительство -- два понятия
несовместимые.
     -- Родина и государство, -- поправил я Юру.
     -- Хорошо, когда  страна твоего проживания с одной культурой, например,
как Израиль.
     -- Так в Штатах вон сколько, как  в Вавилоне. И понимают друг друга.  И
не собирается штат Техас выходить из состава США. А почему? А потому что там
хватает работы. Если ты не лодырь, то живешь как человек.
     -- Правильно, а у нас все с ног на голову поставлено.
     -- Ладно,  хватит  философствовать.  Один  черт, ничего  не узнаем и не
добьемся. А настроение Пашке своими носками мы надолго испортили.
     --  Это  точно.  Постреляем?  --  Юра  достал  из  кармана  захваченные
осветительные ракеты.
     -- Давай! -- я взял у него несколько штук.
     Разойдясь в стороны, мы подняли вверх на  вытянутых руках эти ракетницы
и  дернули  за  запальные  шнуры. Раздались  почти одновременно два  громких
хлопка, и  с  громким шипением  ракеты  устремились в темную  высь.  Там, на
высоте, они с треском зажгли  свои огни и устремились к земле.  Часовые тоже
периодически  запускали осветительные  ракеты, и  поэтому  все  вокруг почти
постоянно  было  залито   неживым,   мертвым  огнем.  Предметы   отбрасывали
неестественные,  причудливо  изломанные  тени. Когда  запускаешь  ракеты, то
кажется, что Новый  год дома. Я  постоянно  на каждый Новый год  приносил из
части осветительные ракеты, и после полуночи всей семьей выходили на улицу и
запускали  их. Я  радовался вместе с сыном. Сейчас такое же чувство охватило
меня.  Выбросил  пустую  гильзу,  взял  следующую  ракету  и,  не  дожидаясь
напарника, запустил ее. В воздухе кисло запахло сгоревшим порохом. Юра  тоже
не отставал от меня.
     -- Пойдем спать? -- спросил я, когда последняя наша ракета погасла.
     -- Давай по последней покурим и пойдем, -- отозвался напарник.
     Закурили. Помолчали.
     -- Как думаешь, вместе пошлют? -- нарушил молчание Юра.
     -- Не знаю. Может, вместе, а может, и нет.
     -- Могут и во второй батальон засунуть, пока нового начальника штаба не
назначат.
     -- Там  ротных толковых  полно.  У нас что,  в  бригаде  мало  желающих
начальником штаба стать?
     -- Желающих много, а вот с опытом штабной работы -- мало.
     -- Думаешь, тебе предложат покомандовать пока штабом?
     -- Может. Тебя-то не отправят. Ты офицер по взаимодействию.
     -- Поживем -- увидим.
     -- Представь, сейчас мужикам  в  батальонах  готовить  технику,  людей,
уточнять  порядок  колонны.  Боеприпасы,  люди. Какое  счастье, что  удалось
вырваться с командных должностей. Хуже  нет в войсках должности ротного. Как
собака бегаешь.
     -- Это точно. На эту тему есть хороший анекдот, только с военно-морским
уклоном. Вызывают  в штаб флота старого командира подводной лодки и говорят:
"Мы  хотим  ввести  новые льготы  для плавсостава. Как  вы на это смотрите?"
Командир,  старый, прожженный морской волк:  "Хорошо смотрю".  Кадровик: "Мы
хотим увеличить оклад, квартиры вне очереди, путевки давать в дом отдыха. Мы
думаем, что когда об  этом на  берегу узнают, то их  от зависти разорвет. Вы
как считаете?" Командир:  "Это точно. Но когда первого  разорвет, вы меня на
его  место  поставьте, пожалуйста!" Вот и у нас. Какие  бы льготы не обещали
ротным,  взводным,  какие  бы дифирамбы  не пели,  один хрен, надо держаться
подальше от этих командных должностей.
     -- Пошли спать. День трудный будет.
     -- Да. Неизвестно, когда еще предстоит  выспаться  толком. Слава, а  ты
знаешь, ты паразит знатный.
     -- С какой это стати?
     --  Да  со своими  глупыми вопросами.  Родина, не Родина.  Государство,
страна. Тьфу. Голова разламывается.
     -- Зато мне хорошо. Выговорился, и вроде лучше. Пусть другие мучаются.
     -- Вот и я говорю -- паразит.
     -- Не мучай себя. Самокопание никому пользу не  приносило. Пока забудь.
Выйдем живыми -- поговорим. В ближайшие дни нам некогда будет  думать. Пусть
рефлексы работают.
     -- Это правда, пусть нервная система поработает. Пацанов только  жалко.
Много их тут останется.
     -- "Навеки девятнадцатилетние", как у Бакланова.
     -- Хватит, опять завелся. Пошли спать.
     Мы подошли к нашей машине,  выбросили окурки  и зашли внутрь.  Пашка за
время нашего отсутствия успел прибрать и уже лежал в постели.
     -- Ты сегодня не в карауле?
     -- Нет. Завтра моя очередь, и то днем.
     -- Шланг да и только. А кто мой сон оберегать будет?
     -- Ваш сон, сами и сторожите.
     --  Опять хамит.  Надо будет тебя заставить копать окоп для  стрельбы с
коня стоя.
     -- Для стрельбы с коня стоя?
     -- Именно, а то уж больно языкастый стал.
     -- А высота коня?
     -- Три метра.
     -- Таких коней не бывает.
     -- Бывает. В Москве памятник Юрию Долгорукому видел? Вот для его коня и
его самого и будешь копать, если еще хоть раз будешь дерзить. Понял, балбес?
     -- Понял, понял, -- проворчал Пашка, отворачиваясь от нас. Он знал, что
если нас "достать", то мы можем многое сотворить.
     Мы в который раз сняли только ботинки, носки, ослабили ремни на брюках.
Автомат у  меня у  подножия  топчана, у  Юрки -- на гвозде над головой. Пару
гранат  в изголовье под матрас. Трофейный ПБС -- под матрас на уровне бедер,
патрон в  патронник и на предохранитель. Теперь  можно  забыться  в коротком
сне.  Жаль,  что  не  удалось опьянеть.  Юрка, гад,  помешал. Завтра  я  ему
напомню. Лампочка, освещающая наше помещение, висела  у меня над постелью. Я
выкрутил ее наполовину, все погрузилось в темноту. На прощание объявил:
     -- Отбой в войсках связи.
     Закончился еще один долгий  день очередной войны. Богу, Судьбе,  Случаю
было угодно, чтобы я остался жив. Помогите и дальше. Вся прожитая жизнь мало
что значила,  впереди  был самоубийственный штурм  Минутки. Господи, помоги!
После этого мысленного обращения к Богу я уснул.


        8


     В семь часов прозвенел будильник. Ночь была спокойная. На нас  никто не
нападал. Спал  сном младенца.  Снов  не было. Во  рту, казалось,  только что
опорожнилась  сотня-другая  пионеров.  В  горле пересохло. Все-таки алкоголь
подействовал на организм, жаль, что мозги остались  ясными. Выпить бы сейчас
рассольчику огуречного. Эх, мечты, мечты. Я  встал, оделся. С Юркой вышли на
улицу. Опять туман. Погода, значит, будет хорошая. Я несколько раз энергично
взмахнул  руками,  кровь  по  венам и артериям  побежала  веселее.  Умылись,
перекурили.  Пашка  тем  временем,  встав  немного  раньше  нас,  приготовил
завтрак.
     -- Что приготовил, сынок, своим отцам? -- спросил Юра, когда мы вошли в
кунг.
     -- Кофе, бутерброды с  сыром и "братская могила"  -- килька в  томатном
соусе, чеснок, лук, -- ответил Паша.
     -- Может, по стопочке опрокинем? -- спросил Юра.
     -- Давай  грамм по пятьдесят, -- я был  не против,  хотя по  утрам  пил
крайне редко.
     -- Водку, коньяк?
     -- Давай "конины", водка по утрам -- это пошло.
     -- Пашка,  доставай  "конину". Предпочтительней французский,  марочный,
двадцатилетней выдержки, с юга Франции. У нас есть такой?
     -- Есть из Дагестана, сэр, -- в тон Юре ответил Паша.
     -- Дерьмо, конечно.  Но за неимением гербовой  пишут на обычной бумаге.
Придется  давиться  дагестанским,  настоянным на  клопах.  Пашка,  достанешь
французского -- все прощу. Можешь  даже  Родину продать.  Я все прощу! --  у
Юрки было приподнятое настроение.
     Пашка тем временем  полез  в  ящик, где  хранились  продукты и выпивка,
достал бутылку коньяка, открыл ее и разлил по стаканчикам. Только  мы хотели
выпить, как в дверь  раздался стук,  и  она открылась. На пороге  стоял  наш
сосед -- замполит бригады Казарцев Серега. Он с порога начал в шутку орать:
     -- Вы, что,  черти,  охренели? С утра коньяк стаканами  жрать.  И этого
малолетнего преступника  спаивать!  Подвинься!  Ого, какую  ты себе  задницу
отожрал.  У подполковника  и  то меньше. Гонять  тебя надо. А еще  лучше  --
отправить в какой-нибудь  батальон, там людей не хватает. Враз похудеешь, --
Серега примостился рядом с Пашкой и взял у него стакан, понюхал.
     -- Во  гады, пьют, а замполита не  приглашают. Свинство  это.  Придется
комбригу доложить, пьют штабные с утра. И,  главное, что пьют -- коньяк. А с
меня еще вчера сигареты вымогали. Совести ни на грош.
     --  Будешь  пить-то?  Или  ты  хочешь  нам  настроение с утра  пораньше
испортить? -- мне хотелось опрокинуть стакан, а замполит под руку трещал.
     --  Какой нюх у тебя, Серега! -- Юрка не скрывал  своего восхищения. --
Не раньше, не позже, а только как налили, и нате вам.
     -- Он за дверью стоял, подслушивал, наверное.
     -- Пить будешь?
     -- А то! -- Серега еще  раз посмотрел в стакан, который забрал у Пашки.
-- Мал еще, алкоголик. За, что пьем, мужики?
     -- За  удачу. Нам она всем понадобится в ближайшее время,  --  Юрка был
серьезен.
     -- За удачу, так за удачу, -- Серега тоже стал серьезен.
     Выпили.  Коньяка было налито у  всех немного. Пашка  остался без  своей
порции спиртного и поэтому с завистью смотрел на нас. Начали закусывать.
     --  Ночью было  принято решение отправить  часть руководства  и штабных
офицеров в батальоны, -- сказал Серега, жуя бутерброд.
     -- На хрена?! --  моя  реакция была мгновенна и  неподдельна.  -- Мы же
будем только мешать работать. Командир роты и батальона не сможет полноценно
руководить, командовать. Мы же как балласт будем у него на КП болтаться. Как
не пришей к голове рукав.
     -- Действительно, Сергей, на какой ляд мы там нужны? -- Юрка  тоже  был
удивлен.
     --  Хрен  его  знает,  мужики, что они там планируют, приказ  пришел из
"Северного".  Кстати,  сегодня ночью  наши  взяли  Ханкалу, и  поэтому  штаб
переезжает туда.
     -- А смысл? Самолеты там  все равно не сядут, так?  Только  "вертушки".
Перепахать все на "Северном", самолеты, которые там  есть, либо перегнать на
Большую землю, либо уничтожить, и головной боли меньше. Это целый полк будет
охранять  аэропорт, а  еще  полк снимай с  боевых позиций и  кидай на охрану
Ханкалы! Маразм! -- я искренне не понимал смысл всех этих перемещений.
     -- А что такое Ханкала? -- в разговор вклинился Пашка. -- Много слышал,
а что это?
     -- Ханкала -- это, -- начал Серега, по замполитовской привычке отвечать
на все  солдатские вопросы,  -- бывший аэродром  ДОСААФа,  там сосредоточены
учебные самолеты  чешского производства. Дуда  пытался переоборудовать  их в
боевые, но не успел. По слухам и данным разведки...
     -- Что одно и то же, -- встрял Юрка.
     --  Точно, --  продолжал Серега,  -- несколько самолетов  ему  все-таки
удалось  переоборудовать  под  боевые и перегнать  куда-то. А так  там около
двухсот  самолетов.   Недалеко   от  Ханкалы  находятся  ракетные   пусковые
установки.  Раньше  тут