н.  -  Мне  только  похмелья
недоставало". Какое-то время  он  лежал  неподвижно,  заново  знакомясь  с
комнатой и соображая, что вчера произошло такого, от чего в  нем  возникла
нервная дрожь предвкушения. По крайней мере, Хэссон был  уверен,  что  тут
таилось удовольствие - удовольствие от... Он на мгновение закрыл глаза:  в
его мозгу оформился образ Мэй Карпентер, а за  ним  следом  нахлынули  все
сожаления  и  возражения,  свойственные   его   возрасту,   воспитанию   и
темпераменту. Мэй слишком молода, она живет с хозяином дома, в котором  он
гостит, Хэссон предался фантазиям, как подросток. Мэй не в  его  вкусе,  в
высшей степени маловероятно, чтобы он ее интересовал - но  Мэй  по-особому
смотрела на него, и она сказала: "Это удача для нас обоих", и еще сказала:
"Может, это и к лучшему", а то, что Хэссон никогда по-настоящему с ней  не
общался и не знает ее, как личность, не слишком важно, потому что  у  него
масса времени, чтобы...
     Внезапно возобновившаяся боль в  мочевом  пузыре  привела  Хэссона  в
чувство, ясно показав, что ему пора решать сложную задачу: привести себя в
вертикальное положение после долгих часов, проведенных лежа. Первым  шагом
этой операции было перемещение в горизонтальном  положении  с  постели  на
пол, поскольку Хэссону предстояло  решать  инженерную  задачу,  прямо-таки
циклопических масштабов. Ему требовалась твердая и неподвижная  опора.  Он
начал с того, что руками перетащил свои ноги  на  край  матраца,  а  потом
перекатился, схватился за кровать и совершил нечто похожее на  управляемое
падение на пол. Неизбежный изгиб позвоночника и резкая  смена  температуры
вызвали жуткую боль, которую Хэссон перенес почти  безмолвно,  уставившись
прищуренными глазами в потолок. Когда  спазмы  начали  стихать,  он  снова
перекатился, чтобы лежать ничком, и теперь смог начать медленный процесс -
главным образом, методом проб и ошибок - подъема верхней  части  туловища,
под которую он очень осторожно, как  каменщик,  ставящий  подпорки,  чтобы
удержать непослушную массу камня, подводил все большие  и  большие  порции
скелета, пока не достиг вертикального положения.
     Через две минуты Хэссон был на ногах.  Он  тяжело  дышал,  измученный
перенесенной процедурой, но  уже  мог  двигаться.  Прошаркав  по  комнате,
Хэссон надел халат и собрал туалетные принадлежности. Потом он прислушался
у дверей, чтобы, открыв их,  не  подвергнуться  мучительной  необходимости
говорить  с  посторонними.  Площадка  была  пуста  и  весь  этаж   казался
безлюдным, только снизу доносились приглушенные голоса.  В  ванной  Хэссон
почистил зубы и сделал удручающее открытие: две язвочки во  рту,  которые,
как он надеялся, уже проходили, стали теперь еще более  болезненными,  чем
прежде. Вернувшись в свою спальню, он хотел было  лечь  снова  и  включить
телевизор, но обезвоживание организма вызвало  сильнейшее  желание  выпить
чаю или кофе, и с ним просто невозможно было  бороться.  Хэссон  оделся  и
спустился вниз на кухню, гадая, как ему реагировать, если он застанет  Мэй
одну. Негромко постучав, Хэссон вошел и  увидел,  что  за  круглым  столом
сидит только Тео Уэрри.  На  парнишке  были  спортивные  брюки  и  красный
свитер, на красивом юном лице отражалась печаль.
     - Доброе утро, Тео, - поздоровался Хэссон. - Сегодня не учитесь?
     Тео покачал головой.
     - Сегодня суббота.
     - Я забыл. Дни недели теперь для меня не имеют значения, с  тех  пор,
как я... - Хэссон прервал себя и осмотрелся. - Где все?
     - Папа на улице сгребает снег. Остальные уехали в город.
     То, как Тео построил фразу, и некоторая сухость тона сказали Хэссону,
что парнишке не слишком нравятся Мэй и ее мать.
     - В таком случае я сварю себе кофе,  -  сказал  Хэссон.  -  Наверное,
никто не будет возражать.
     - Я вам сварю, если хотите.
     Тео приподнялся на стуле, но Хэссон уговорил его продолжать  завтрак.
Стоя у плиты, он расспрашивал парнишку о его вкусах и занятиях, и заметил,
что разговор с Тео для него не  так  сложен,  как  обмен  любезностями  со
взрослыми. Они некоторое время говорили о музыке, и  лицо  Тео  оживилось,
когда он услышал, что Хэссон разделяет его любовь  к  Шопену  и  Листу,  а
также к некоторым  современным  композиторам,  пишущим  для  тонированного
рояля.
     - Наверное, ты много слушаешь радио, - сказал Хэссон, подсаживаясь  к
столу со своей чашкой кофе. И сразу же понял, что сделал ошибку.
     - Все так думают. - Голос Тео стал ледяным. - Можно быть слепым, если
имеешь радиоприемник.
     - Никто так не считает.
     - Но это считается прекрасным утешением, так? Куда бы я ни  приходил,
для меня включают радио, а я его никогда не слушаю. Мне не  нравится  быть
слепым! Незрячим, как они называют это в школе... И никто не заставит меня
делать вид, что мне это доставляет удовольствие.
     - Великолепная искривленная логика, - мягко произнес Хэссон,  слишком
хорошо узнавая свои трудности.
     - Наверное, это так, но мокрица - существо не слишком логичное.
     - Мокрица? Я что-то не понял тебя, Тео.
     Парнишка невесело улыбнулся. У Хэссон от его улыбки защемило сердце.
     - Есть рассказ Кафки о человеке, который  как-то  утром  проснулся  и
обнаружил, что превратился в гигантского таракана. Все приходят в ужас: вы
только  подумайте,  превратиться  в  таракана!  Но  если  бы  Кафка  хотел
по-настоящему затошнить читателей, ему надо было бы превратить того типа в
мокрицу.
     - Почему это?
     - Они слепые и такие деловитые. Я всегда их ненавидел за то, что  они
слепые и такие _д_е_л_о_в_и_т_ы_е_. А потом я  как-то  утром  проснулся  и
обнаружил, что меня превратили в гигантскую мокрицу.
     Хэссон уставился на черную горячую жидкость в своей чашке.
     -  Тео,  послушай  совета  человека,  специализирующегося  на  нежном
искусстве бить себя дубинкой по голове, - не делай этого.
     - Моя голова - единственное, до чего я дотягиваюсь.
     - Твоему отцу это тоже нелегко, знаешь ли, он тоже переживает трудное
время.
     Тео наклонил голову и несколько секунд подумал над словами Хэссона.
     - Мистер Холдейн, - задумчиво  проговорил  он,  -  вы  совершенно  не
знаете моего отца. По-моему, вы  вовсе  ему  не  кузен,  и,  по-моему,  вы
никакой не страховой агент.
     - Ну не забавно ли, - парировал Хэссон. - Мой шеф всегда  говорил  то
же самое, когда я показывал ему результаты работы за месяц.
     - Я не шучу.
     - Он и это тоже  говорил,  но  я  удивил  его  -  изобрел  новый  вид
страхового полиса, с  помощью  которого  люди  могли  страховаться  против
незастрахованности.
     У Тео задрожали уголки губ.
     - Я когда-то читал историю про человека,  которого  звали  Безымянный
Немо.
     Хэссон   расхохотался,   удивленный   тем,   как    быстро    паренек
классифицировал его абсурдную историю и нашел подходящую реплику.
     - Похоже, ты тоже поклонник Стивена Ликока.
     - Нет, я о нем, кажется, не слышал.
     - Но это же был канадский юморист! Самый лучший!
     Хэссона слегка удивило то, что он  может  с  энтузиазмом  говорить  о
чем-то, связанным с литературой. Многие месяцы  он  не  мог  даже  открыть
книги.
     - Я постараюсь не забыть это имя, - сказал Тео.
     Хэссон слегка похлопал его по руке.
     - Послушай, мне уже  пора  перечитать  кое-что  у  Ликока.  Если  мне
удастся разыскать пару его книжек, я мог бы прочесть их тебе. Что скажешь?
     - Это звучит неплохо. Я хочу сказать, если у вас будет время...
     - У меня  куча  времени,  так  что  мы  определенно  договорились,  -
пообещал Хэссон, заметив, что как только он начинает думать о  том,  чтобы
сделать что-то для кого-то, его собственное состояние улучшается.  Похоже,
в этом был какой-то урок.
     Он не спеша пил  кофе,  морщился  время  от  времени,  когда  горячая
жидкость соприкасалась с язвочками во рту, поощрял Тео обсуждать все,  что
придет ему в голову, лишь бы это не имело никакого  отношения  к  прошлому
Хэссона и его предполагаемому родству с Элом Уэрри. На первый план  быстро
вышел интерес Тео к полетам, и почти сразу  же  он  начал  рассказывать  о
Барри Латце и местной компании облачных  бегунов,  известных  под  кличкой
"ястребы".  Как  и  прежде,   Хэссона   встревожили   нотки   безусловного
восхищения, слышавшиеся в голосе Тео.
     - Готов поспорить, - сказал он, - что главаря этого сообщества  зовут
Черный Ястреб.
     Тео был изумлен.
     - Как вы узнали?
     - Либо так, либо Красный Ястреб. Эти типы всегда должны прятаться  за
какими-нибудь ярлыками, и ты не поверишь,  насколько  у  них  ограниченное
воображение. Практически в каждом городе, где  я  бывал,  был  или  Черный
Ястреб, или Красный Орел. Они по ночам порхают над городом и наводят  ужас
на малышей, но самое смешное, что каждый из них считает, что  он  -  нечто
необыкновенное.
     Тео   встал,   отнес   свою   пустую   мисочку   из-под   хлопьев   в
мусоропереработку и вернулся к столу. И только потом проговорил:
     - Каждый, кто хочет летать по-настоящему, должен прятать свое имя.
     - У  меня  не  сложилось  такого  впечатления,  по  крайней  мере  по
спортивным  выпускам  газет  и  телевидения.  Некоторые,   между   прочим,
становятся богатыми и знаменитыми, совершая настоящие полеты.
     По лицу Тео  Хэссон  понял,  что  его  слова  не  произвели  никакого
впечатления. Выражение "настоящие полеты" в лексиконе подростков  означало
полеты опасные и незаконные, не подчиняющиеся никаким  досадным  правилам,
основанные только на инстинктах; полеты ночью без огней, игра  в  салки  в
каньонах высотных зданий  города...  Неизбежным  следствием  такого  сорта
"настоящих полетов" был непрекращающийся дождь искалеченных тел, осыпавших
землю в результате поломок аккумуляторов. Но для юности характерно  прежде
всего то, что она считает себя  неподверженной  бедам.  Несчастные  случаи
всегда происходят с кем-то другим.
     За годы  работы  в  полиции  Хэссон  пришел  к  выводу,  что  главная
трудность  в  споре  с  подростком   -   необходимость   аргументации   на
эмоциональном, а не на интеллектуальном  уровне.  Он  потерял  счет  своим
разговорам с мальчишками, собственными глазами видевшими, как  только  что
одного из их друзей размазало  по  стене  здания  или  перерезало  пополам
бетонной опорой. Во всех беседах ощущался  подтекст,  похожий  на  древнее
суеверие: погибший сам навлек на себя несчастье, каким-то образом  нарушив
этикет или правила группы. Он не послушался заводилу,  или  предал  друга,
или показал свой страх.
     Смерть никогда не объяснялась тем, что юный летун нарушил закон. Ведь
тогда допускалась бы мысль, что контроль и управление  необходимы.  Ночной
необузданный летун, темный Икар, был народным героем. В эти моменты Хэссон
начинал сомневаться в самой идее полицейской работы, в ответственности  за
других: может быть, это уже устарело? АГ-аппарат не только поощрял  своего
владельца к пренебрежению правилами, но и всячески содействовал ему, давая
анонимность и несравненную подвижность. Какой-нибудь Черный Ястреб  и  его
летающая команда могли за ночь покрыть тысячи километров и потом исчезнуть
без следа, как капля  дождя,  падающая  в  океан  общества.  Почти  всегда
единственным способом привлечь дикого летуна к  ответственности  было  его
выслеживание в небе. Это было трудно и опасно, и  число  охотников  всегда
казалось смехотворно малым. И когда Хэссон оказывался рядом  с  заболевшим
небом пареньком, вроде Тео, автоматически предрасположенным боготворить не
того героя, ему начинало казаться, что он напрасно тратит свою жизнь.
     - ...для него ничего не значит подняться до шести или даже семи тысяч
метров и оставаться там часами, - говорил тем временем Тео.  -  Вы  только
подумайте: поднимается прямо на семь километров вверх, в небо, и для  него
это пустяк.
     Хэссон потерял нить разговора, но догадался, что речь идет о Латце.
     - Наверное, для него это что-то значит, - отозвался он, - иначе он не
потрудился бы рассказывать об этом.
     - А почему бы не рассказать? Это больше, чем... - Тео помолчал,  явно
переформулируя фразу. - Это больше, чем делают все здешние.
     Хэссон вспомнил о  своем  собственном  недолгом  пребывании  на  краю
космоса, на высоте тридцати километров, но не испытал желания рассказать о
нем.
     - А он не считает это ребячеством - называться Черным Ястребом?
     - Кто сказал, что Черный Ястреб - это Барри?
     - А у вас тут _д_в_а_ превосходных летуна? Барри Латц и  таинственный
Черный Ястреб? Они никогда не встречаются?
     - Откуда мне  знать?  -  обиженно  парировал  Тео,  пытаясь  отыскать
кофейник.
     Хэссон удержался, чтобы не помочь ему. Он звал, что в глазах паренька
совершил бестактность, пытаясь рассуждать  о  вещах,  в  которых  взрослые
разобраться не могут. Впервые за всю  историю  человечества  молодые  люди
смогли удрать от наблюдения старших,  и  от  этой  удачи  они  никогда  не
откажутся. Полная личная свобода сделала мир маленьким и страшно  углубила
пропасть между поколениями. Джеймс Барри блестяще предвидел, что не  может
быть нормального общения между Питером Пэном и взрослыми.
     Хэссон хранил виноватое молчание, пока Тео,  вооружившись  памятью  и
тонким лучом сенсорного кольца на правой руке, нашел чашку  и  налил  себе
немного кофе. Хэссон раздумывал над тем,  как  начать  мирные  переговоры,
когда через заднюю дверь в кухню вошел Эл  Уэрри  и  впустил  целый  поток
холодного воздуха.  Хэссон  был  несколько  озадачен  тем,  что  занимаясь
работой по дому Эл не снял полицейской формы, но он тут же забыл  об  этой
странности, заметив, что Уэрри кажется сильно встревоженным.
     - Иди наверх, Тео, - проговорил он без всяких предисловий. -  Ко  мне
сейчас придут по делу.
     Тео вопросительно наклонил голову:
     - Мне нельзя допить мой...
     - Наверх, - рявкнул Уэрри. - И быстро.
     - Иду.
     Тео уже тянулся за своей сенсорной палкой,  когда  хлопнула  парадная
дверь дома и в прихожей послышались тяжелые  шаги.  Секунду  спустя  дверь
кухни распахнулась и в комнату вошли Бак  Морлачер  и  Старр  Приджен.  На
обоих  были  летные  костюмы  и  АГ-аппараты,  которые  делали  их  фигуры
громоздкими, враждебными и  чуждыми.  Красные  пятна  как  предупреждающие
вымпелы горели на массивных скулах надвигавшегося на Уэрри Морлачера.  Тем
временем Приджен с насмешливым полухозяйским видом обозревал кухню. Хэссон
испытал странную смесь негодования, грусти и паники.
     - Я хочу поговорить с тобой, - обратился Морлачер к Уэрри,  энергично
ткнув его в грудь рукой в перчатке. - Вон  там,  -  он  кивнул  в  сторону
гостиной и направился туда, даже не оглянувшись, чтобы проверить,  следует
ли за ним Уэрри.
     Уэрри, бросив расстроенный взгляд на сына, последовал за ним, оставив
Приджена на кухне с Хэссоном и Тео.
     - Ты знаешь, почему я здесь.
     Полный гнева голос Морлачера наполнил обе комнаты.
     По контрасту с ним, ответ Уэрри показался чуть слышным.
     - Если это насчет вчерашнего ВС, Бак, то я не хочу, чтобы вы думали.
     - Одна из причин, по которой я пришел, заключается в  том,  что  тебя
никогда нет в твоем чертовом кабинете, когда ты там должен быть! А  другая
- это вчерашнее убийство на восточной окраине города. Это не  ВС,  как  ты
его называешь, это чертово убийство! И я хочу знать, что ты в связи с этим
предпринимаешь.
     - Мы очень мало что можем предпринять, - примирительно сказал Уэрри.
     - ОЧЕНЬ МАЛО ЧТО МОЖЕМ ПРЕДПРИНЯТЬ! -  передразнил  его  Морлачер.  -
Важная персона прибывает в город по делу, его  убивает  какая-то  чокнутая
безмозглая тварь, а мы очень мало что можем предпринять!
     Взглянув на выражение лица Тео, Хэссон поднялся, чтобы закрыть  дверь
в гостиную. Он повернулся, не приготовившись как  следует  к  движению,  и
застыл:  спина  напряглась  от  такого  чувства,  словно   кто-то   вонзил
стеклянный кинжал ему между позвонками. Хэссон постоял, опираясь на  стол,
потом осторожно протянул руку к дверной ручке.
     - Ну, Бак, это же не важная персона... -  говорил  Уэрри  в  соседней
комнате.
     - Когда я  говорю,  что  сукин  сын  -  важная  персона,  -  прорычал
Морлачер, - это значит, что сукин сын  действительно  важная  персона.  Он
приехал сюда, чтобы...
     Хэссон захлопнул дверь, приглушив разговор до  невнятного  рокота,  и
постарался выпрямиться. Расхаживавший по комнате Приджен наблюдал за ним с
добродушным презрением.
     - Ну, ты и вправду не в форме, кузен Эла из  Англии,  -  заметил  он,
улыбаясь через реденькие усы. Зубы его были  почти  зеленого  цвета  какой
бывает у людей, которые их никогда не чистят,  а  передние  зубы  у  десен
почернели от кариеса. - Автомобильная авария, так?
     - Правильно. - Хэссон с трудом сдержал льстивую улыбку.
     Приджен покачал головой и, сжав зубы, с шипением выпустил  через  них
воздух.
     - Не следовало щеголять в машине, кузен  Эла  из  Англии.  Надо  было
шагать по небесам, как полагается взрослому человеку.  Посмотри  на  юного
Тео! Тео им всем покажет, как только сможет. Правильно, Тео?
     Тео Уэрри сжал губы и не снизошел до ответа.
     - Тео собирался вернуться к  себе  в  комнату,  -  сказал  Хэссон.  -
Кажется, он кончил завтракать.
     - Чушь! Он еще не притронулся к кофе. Пей кофе, Тео.
     Приджен подмигнул Хэссону, прижал палец к губам, призывая к молчанию,
и насыпал чуть ли не пригоршню сахарного песка в чашку паренька.  Размешав
получившуюся гущу, он вложил чашку в руку Тео. Тео, на лице которого  ясно
читалось подозрение, сжал чашку, но не стал подносить к губам.
     - По-моему, вы положили слишком много  сахара,  -  небрежно  произнес
Хэссон, испытывая тошноту от собственного безволия. - Мы не  хотим,  чтобы
Тео растолстел.
     В ту же  секунду  игривое  выражение  исчезло  с  лица  Приджена.  Он
исполнил свой запугивающий маневр: внезапно  пригвоздил  Хэссона  к  месту
хмурым, злобным, лешачьим взглядом, а потом  двинулся  на  него,  неслышно
ступая на пятках. "Не может быть, чтобы это происходило со мной", -  думал
Хэссон, обнаружив, что кивает, улыбается, пожимает плечами  и  пятится  из
кухни. Под угрожающим взглядом Приджена он добрался до лестницы и  положил
руку на перила.
     - Извините, -  проговорил  он,  с  ужасом  ожидая,  какие  еще  слова
произнесут его губы. - Отлучусь по малой нужде.
     Хэссон поднялся по лестнице с  намерением  пройти  в  спальню  и  там
запереться, но дверь ванной была как раз перед ним и, пытаясь сделать вид,
что ему действительно надо облегчиться, он вошел в нее  и  нажал  выгнутую
кнопку на ручке. И тут ему стало совсем тошно.
     - Отлучусь по малой нужде... - выдохнул он. - О,  Господи!  По  малой
нужде!
     Прижав руку к губам, чтобы они перестали дрожать,  Хэссон  уселся  на
выкрашенное белой краской плетеное  кресло  и  с  острым  чувством  потери
вспомнил, как легкомысленно избавился от  бесценного  сокровища  -  запаса
зеленовато-золотистых капсул транквилла. "Я схожу к доктору и попрошу еще,
- подумал он. - Я куплю еще таблеток от утренней депрессии и телевизионных
кассет, и все будет в порядке". Хэссон опустил голову  на  руки  и  ощутил
себя почти как тогда,  когда  парил  под  лиловым  куполом  стратосферы  -
замерзшим, далеким от всех, покинутым...
     Его  безмолвное  раздумье  прервал  шум  открывшейся  внизу  двери  и
громоподобный голос разгневанного  Морлачера.  Хэссон  подождал  несколько
секунд и, слегка приоткрыв дверь, выглянул в прихожую. Морлачер и  Приджен
запечатывали свои костюмы и готовились к полету.  Дверь  в  гостиную  была
закрыта, Эла Уэрри нигде не было  видно.  Приджен  открыл  входную  дверь,
впустив белоснежное сияние отраженного дневного света, и  вышел.  Морлачер
уже собирался последовать за ним, когда произошло еще какое-то движение  и
в прихожей появилась разрумянившаяся на морозе Мэй  Карпентер.  Она  несла
авоську  с