умаешь,
что случилось бы, выслушай мы карлика или старушку?
   - Нас затянуло бы в другую историю. А мы не можем себе  этого  позволить,
потому что нам надо продать отцовскую книгу, а  травяная  похлебка  была  не
очень сытной, и, вместо того чтобы стоять тут и болтать, нам лучше  заняться
поисками пищи.
   Сингар поаплодировал мудрости сестренки и пошел дальше, прижимая узелок с
книгой к самому сердцу. До него начало доходить, что в жизни  каждую  минуту
есть возможность выбора,  но  если  хочешь  чего-нибудь  добиться,  какие-то
возможности придется упустить.
   Они решили сойти с дороги, потому что на ней  встречалось  слишком  много
соблазнов, слишком много людей, жаждавших рассказать свои истории, и слишком
много людей, жаждавших  втянуть  их  в  чужие  истории.  Очень  трудно  было
избежать насыщения рассказа ненужными деталями, и  отклонения  носились  над
миром,  как  огненные  злые  духи,  оставляя  за  собой  горький  привкус  и
обугленные водоросли. Продолжать идти  по  дороге  было  бы  сложнее,  хотя,
возможно, интереснее. Но, к счастью для детей, они  могли  пойти  кратчайшим
путем. Путь этот лежал через долину Совокупности,  а  затем  по  лесу  Нуэво
Дефинитно. Брат с сестрой пошли было по главной  тропке,  но  тут  же  снова
остановились.
   - Знаешь, - сказал  Сингар,  -  мне  это  не  нравится.  Места  тут  тоже
называются слишком интересно. Нет ли какой-нибудь другой дороги, поскучнее?
   Вид у Дири сделался задумчивый, и мысль,  вызванная  к  жизни  ее  видом,
легко воспарила над головой в.  облике  сияющей  паутинки  с  переплетенными
нитями - вспыхнула, переиначила свой узор, потом опять переиначила, и опять,
пока наконец не застыла в форме мысли или  диадемы.  Дири  была  очень  рада
этому, поскольку иначе у нее могло и вовсе не возникнуть никакой идеи.
   - Есть другая дорога! - воскликнула она.
   - И где она?
   - Закрой глаза, - велела Дири. Сингар закрыл глаза.
   - А теперь открой.
   Открыв глаза, Сингар увидел, что они стоят на широком проспекте,  ведущем
прямо к воротам прекрасного города. Большая надпись на  одном  из  ближайших
домов не оставляла сомнений в том, что они и впрямь очутились в Джайпуре.
   - Как ты это делаешь? - спросил он у Дири.
   - Не задавай вопросов, если не хочешь услышать ответ, - сказала  Дири.  -
Пойдем лучше поищем Ахава.
   И они вошли в город - воистину прекрасный, дивный город, богатый широкими
улицами и проспектами, орхидейной растительной жизнью, брызжущий  множеством
фонтанов, - словом, настоящий праздник для чувств. Даже запахи  в  нем  были
приятные, поскольку механические  устройства,  установленные  на  оживленных
уличных перекрестках, разбрызгивали в воздухе редкостные  духи  и  эссенции.
Сингар и Дири, очарованные всей этой красотой, не забыли, однако, про  купца
Ахава, и первым же прохожим, у которого они о  нем  спросили,  оказался,  по
случайному совпадению, не кто иной, как брат Ахава Шлюмбелло  Исказитель,  и
он объяснил им все с большой точностью и  вежливостью  и  даже  проводил  их
немного, дабы убедиться, что они не собьются с пути. Правда, он не задал  ни
единого вопроса о том, зачем им понадобился Ахав. Но  ни  Сингару,  ни  Дири
тогда не показалось это странным, и уж  тем  более  зловещим,  хотя  немного
позже сей факт обретет особое и, можно сказать, решающее  значение.  А  пока
они свернули за угол и увидели прямо перед собой...

Глава 13

ГЕРН. ПОЯВЛЕНИЕ ПЕТРОНИЯ И ПОППЕИ

   - Извини, пожалуйста, - сказал Герн.
   - А? - вздрогнул от неожиданности Мартиндейл.
   - Я сказал "извини, пожалуйста".
   - А-а. Послушай, я не знаю, чего ты хочешь, но нельзя ли попозже?
   - Почему? - не понял Герн.
   - Потому что этот господин рассказывает мне историю.
   - Какой господин? - спросил Герн.
   - Старый господин  с  бородой,  вот  же  он!  -  Не  увидев  перед  собой
рассказчика, Мартиндейл оглянулся. Но,  к  своему  удивлению,  не  обнаружил
старца ни сзади, ни сбоку. Рассказчик как сквозь  землю  провалился,  канул,
сгинул, пропал из виду. Если он вообще тут был.
   - Он рассказывал мне свою историю, - объяснил Мартиндейл.  -  Ты,  должно
быть, спугнул его. Возможно, если ты уйдешь, он вернется.
   - Боюсь, у нас нет времени, - сказал Герн. - Меня послал за тобой Радикс.
Нам пора идти.
   - Ладно, - согласился Мартиндейл. - Быть может, я найду его позже.
   Сказал он это совершенно без всякого умысла, не  подозревая  о  том,  что
слова его будут иметь  решающее  значение,  и  не  в  каком-то  невообразимо
далеком будущем, а скоро, очень скоро.
   Мартиндейл встал и пошел за Герном в волглую  тьму  лесной  декорации.  В
этом не было ничего  особенного,  если  не  считать  некоторых  затруднений.
Лесная декорация не ожидала столь быстрого появления действующих  лиц  и  не
озаботилась подготовить им надлежащие виды для обозрения.  Такая  халатность
была  против  правил,  и  декорациям  все  время  внушали,  чтобы   они   не
распускались до эскизности. Декорация  быстренько  позаимствовала  несколько
визгов и писков, пригодных на все случаи  жизни,  а  также  парочку  совиных
уханий из претенциозной  постановки  "Золушки",  потом  нашла  запах  прелой
листвы,  щедро  обрызгала  им  воздух  и,   наконец,   поспешно   украсилась
бордюрчиками из  веток  и  листьев.  Выглядела  она  совершенно  двухмерной,
поскольку все прочие измерения с нее сняли из-за нехватки реквизита. Но  эта
голая двухмерность ничуть не смущала декорацию: дело-то было ночью, в  конце
концов.
   Вскоре Мартиндейл  с  Герном  подошли  к  небольшому  круглому  зданию  с
лохматой кровлей, где Радикс устроил себе походный командный пункт. Римлянин
сидел на табуретке за тростниковым столиком, служившим  ему  одновременно  и
столом, и потайным убежищем, и порою советчиком. На лбу у  Радикса  блестела
испарина. Помимо нее в его внешности не было ничего -  или  почти  ничего  -
достойного упоминания.
   - Мартиндейл? - сказал Радикс, вроде как оторвав, но не совсем, свой взор
от стола. - Ты как раз вовремя. Кое-кто хочет встретиться с тобой.
   - О ком вы говорите? - встревожился Мартиндейл.
   - Не волнуйся. Это просто парочка симпатичных римлян.
   - Но зачем они хотят со мной встретиться?
   - Не знаю, - сказал Радикс. - Просто из вежливости, быть может.
   - Но откуда они узнали, что я здесь? - Слухи разносятся быстро, - ответил
Радикс, легонько хлопнув по столу ладонью.
   - Я не хочу их видеть, - сказал Мартиндейл.
   - Перетопчешься, - заявил Радикс. -  Боюсь,  мне  придется  прибегнуть  к
несколько грубоватым выражениям в данной ситуации, сохраняющей до  поры,  до
времени присущую ей загадочность. Но, надеюсь,  это  не  возбраняется,  если
учесть настоятельность обстоятельств и  характер  редактируемого  материала.
Меня наделили предварительным пониманием происходящего. Думаю, это все,  что
я могу сейчас сказать. Я не уполномочен давать вам какие-либо  объяснения  -
очевидно, они объяснят вам все сами.
   - Что объяснят? Ей-богу, Радикс, вы говорите загадками.
   - Сдается мне, - вмешался Герн, - это была моя реплика, старичок.
   -  А  мне  не  сдается,  -  сказал  Мартиндейл.  -  Думаешь,   я   уж   и
карточку-шпаргалку прочитать не в состоянии?
   - Пожалуйста, - сказал Радикс, - будьте умничками и побеседуйте  с  ними.
Хорошо, Мартиндейл?
   - Ладно, - нехотя согласился Мартиндейл.
   - Вот и славненько. Пожалуйте вон в ту дверь. Мартиндейл вышел за  дверь.
Он сразу заметил перемены, происшедшие в деревне. Местные жители, учуяв, что
происходит что-то особенное, решили устроить праздник. Поскольку  в  селение
прибыли важные персоны, туземцы  тут  же  открыли  ресторан,  ибо  рестораны
привлекают туристов, а туристы - вещь, несомненно,  хорошая.  Предприимчивые
устроители празднеств уже подумывали о рекламной кампании и спорили  о  том,
под  каким  лозунгом  ее  провести.  И,  точно  этого  было  мало,   повсюду
лихорадочно понатыкали уйму цветов.
   - Заходите, не стесняйтесь, - сказал Радикс,  когда  они  приблизились  к
главному зданию для приема гостей.  -  Я  хочу  познакомить  вас  со  своими
друзьями. Это Поппея, это Петроний.
   Мартиндейл пристальным взором оглядел двоих  человек,  одного  мужчину  и
одну женщину, стоявших в ожидании посреди комнаты.

Глава 14

ПЕРЕИГРОВКА ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

   - Это и есть те странные люди? - спросила Поппея.
   - Они самые, - ответил Радикс.
   - Что ты знаешь о них?
   - Ничего не знаю. Солдаты обнаружили их возле утеса.
   Петроний поджал губы, поправил тогу и посмотрел на Мартиндейла с Герном:
   -  В  жизни  не  слыхал  таких  имен.  Что  вы  тут  делаете?  Какого  вы
рода-племени?
   - О нашем племени вы тоже наверняка не слыхали, - ответил Герн.
   - Ты прекрасно говоришь по-латыни.
   - Так это латынь? Наверное, так положено по сюжету.
   - Вы выросли в Риме? Мартиндейл покачал головой:
   - Машина, очевидно, снабдила нас знанием языка, когда забросила сюда.
   - Машина? Какая машина?
   - По-моему, мне не стоит об этом распространяться, - сказал Мартиндейл.
   - А по-моему, еще как стоит! - заявил Петроний. - Иначе...
   - Понял, - сказал Мартиндейл. - Не продолжайте. Любой  вашей  угрозы  для
меня вполне достаточно. Я рассказу вам все, только не  ругайтесь,  если  мой
рассказ покажется вам бессмысленным.
   - Об этом я сам буду судить, - изрек Петроний. - Или  кто-нибудь  другой.
Но только не ты.
   - Ладно, - сказал Мартиндейл. - Мне-то что? Мне же лучше. Видите  ли,  мы
совсем из другого сюжетного построения. Эта машина, понимаете ли, она  умеет
перекручивать истории. И хотя я вовремя этого не сообразил, она умеет  также
замешивать в свои истории нас.
   Петроний повернулся к Радиксу:
   - Ты правду говорил - они действительно странные.
   - А в чем дело вообще-то? - спросил Мартиндейл.
   - Позже узнаешь, - пообещал Петроний. -  Но  я  сразу  увидел,  что  ваше
присутствие может нам помочь. А ты увидела это, Поппея?
   Блондинка глубоко вздохнула. Ее  грудная  клетка,  просвечивающая  сквозь
прозрачную белизну облегающей хлопчатобумажной туники, стала похожа на  арку
в пустыне.
   - Вы должны делать все, как мы скажем, не задавая вопросов, - заявила она
и обернулась к Петронию:
   - Ты уверен, что мы поступаем правильно?
   Петроний с сомнением, а может, с сожалением покачал головой:
   - Все равно мы знаем, что всему капут. А так у нас будет хоть слабенький,
но шанс. Если незнакомец справится.
   - Испытайте меня! - сказал Мартиндейл, улыбнувшись решительно и бодро.

Глава 15

ТВИНА, ДЕВА МАРСА

   Пока Мартиндейл с Герном следовали за таинственной и  (как  вскоре  будет
показано) двуликой фигурой, называвшей себя Радиксом, кое-что происходило  в
другом времени и месте, которое не имело пока непосредственного отношения  к
нашей истории, однако сыграет важную роль в трудную для наших  протагонистов
- или героев, назовите как хотите, - минуту. К счастью, минута эта  наступит
еще не скоро. Больше мы вам раскрыть ничего не можем, потому что всяк  намек
должен знать свой шесток: ему полагается лишь на мгновение явиться на сцене,
сверкнуть  отраженной  и  призрачной  искрой,  поклониться  и  расшаркаться,
подмигнуть и ухмыльнуться, а затем убраться с глаз долой. Из чего  мы  смело
можем заключить, что Твина, дева Марса, не подозревала о той  роли,  которую
уготовила ей в своей истории таинственная фигура, известная нам  под  именем
машины Шехерезады.
   Это не значит, будто Твина думала о  машине.  Ничего  подобного!  Старая,
грязная, громоздкая машина с ее хитроумными трюками  и  безумными  системами
двойного и тройного многословия  была  чересчур  сложна  для  юной  девичьей
головки. Твина не стала бы  думать  о  машине,  даже  если  бы  предчувствие
пробилось сквозь все ее  органы  чувств  к  самому  центру  интуиции,  чтобы
предупредить о грядущих событиях. Но ничего подобного не  произошло  с  этой
стройной черноволосой марсианской девушкой, оснащенной  лучевым  пистолетом,
рюкзаком и смертоносным летающим скорпионом.
   Жизнь на Марсе была нелегка. Твина и ее родители  день-деньской  работали
на машинах реальности, бывших одной  из  самых  характерных  черт  тогдашней
марсианской  жизни.  Вся  семья  по  очереди  крутила  заводную  ручку,  что
приводила в движение мрачные железные колеса  со  странными  закорючками  на
ступицах - колеса, производившие на свет подлинную реальность.
   Производить реальность было нелегко. Семья, работая до седьмого  пота,  с
трудом сводила концы с концами. Вы только представьте себе: день напролет не
разгибаясь крутить беспощадные колеса мельницы реальности и  намолоть  такую
горстку, что ее едва хватает на поддержание жизни. А  сколько  людей  так  и
сгинуло! Ведь даже несмотря на все их усердие, папина нога (и все время одна
и та же его реальная конечность) терялась вот уже несколько  раз,  и  только
лихорадочное и поспешное вращение ручки помогло им ее вернуть.
   И  точно:  мало  им  было  необходимости  производить  свою   собственную
реальность таким допотопным способом, под угрозой немедленного  исчезновения
в случае, если они оплошают или ослабеют, Твине с родителями приходилось еще
намалывать дополнительную реальность для сборщиков налогов, которые, сверкая
бусинками глаз из-под высоких черных шляп, всегда стояли на заднем плане.
   Поэтому  давайте  немного  остановимся  и  посмотрим  на  нее  -  на  эту
миловидную Твину, стоящую на плоской  и  грубой  марсианской  поверхности  в
защитных очках, предохраняющих от порывов пыльного ветра, и в  респираторной
маске, восполняющей недостаток кислорода разреженной марсианской  атмосферы.
В данный конкретный день она вышла,  чтобы  пособирать  дутики  -  забавные,
похожие на мясо овощи, сумевшие, вопреки всем теориям, прорасти  на  древних
камнях красной планеты.  Дутики  были  отличным  блюдом,  особенно  если  их
сварить в скороварке и сдобрить анчоусным маслом. Но скороварки у  Твины  не
было, а анчоусное масло кончилось несколько  поколений  назад.  И  все-таки,
нравится вам это или нет, семья питалась дутиками каждый день и  радовалась,
что может себе их позволить, даже без масленизации.
   Давайте мы с вами поспешим  за  этой  гибкой  девушкой,  идущей  большими
шагами благодаря слабому марсианскому притяжению - шагами,  что  приковывают
наши взоры к ее длинным конечностям, упакованным в прозрачный пластик,  -  и
не отрывающей глаз от земли,  где  она  высматривает  предательские  искорки
затаившегося скопления дутиков.
   Она заметила впереди  пятнышко  света.  Твина  была  одна-одинешенька  на
широкой равнине, простирающейся от города Альма до узлового пункта  Корасон,
- равнине настолько бедной, что она не  вошла  в  список  беднейших  районов
внутренних планет, поскольку не  смогла  достигнуть  даже  предельной  черты
нищеты.
   Будь Твина чуть повнимательнее, она заметила бы тень, возникшую как будто
ниоткуда. Тень появилась за спиной у девушки, паря в воздухе и  мерцая  так,
чтобы ее было труднее разглядеть. Возможно, Твина  не  обратила  бы  на  нее
внимания, даже если бы заметила:  девушка  была  занята  куда  более  важным
делом, ей было не до какой-то дурацкой тени.
   Впрочем, все это лишь наши домыслы, которые не стоят и дерьма  в  гашише,
как любили говорить сельзиане с Дианы-IV до Большой Ревизии. Лучше  вернемся
к фактам. Тень следовала за девушкой и в конце  концов  пристроилась  с  ней
рядом. Твина наконец заметила ее и остановилась, оценивая размеры тени.
   Тень была длинная и очень, очень темная. Таких  темных  теней  Твине  еще
видать не доводилось. Тень потянулась и зевнула, а девушка, затаив  дыхание,
отпрянула назад, потому что поблизости не было ничего - ну буквально  ничего
не было на этой просторной каменистой равнине,  -  что  могло  бы  отбросить
такую тень. Наконец, увидев, что тень не делает никаких угрожающих движений,
а  вернее  сказать,  не  движется  вообще,  Твина  подошла  поближе,   чтобы
повнимательнее ее рассмотреть.
   - Минуточку, - сказала тень.
   Она потянулась снова, принимая самые фантастические очертания, и в  конце
концов  превратилась  в  небольшой  предмет.   Предмет,   похоже,   поначалу
представления не имел, какую же форму ему принять. Поверхности его наплывали
друг на дружку, и выглядело это так сверхъестественно,  что  у  Твины  свело
желудок. Она  вспомнила,  что  в  историях,  легендах  и  древних  сказаниях
марсианских поселенцев  говорилось  о  странных,  недоступных  человеческому
пониманию тварях, давно уже  вымерших,  но,  согласно  легендам,  навещавших
порою планету, чтобы проверить сердца и  умы  ее  новых  жителей  -  бедного
белого отребья и бедного черного отребья, а также отребья  всех  мыслимых  и
немыслимых оттенков, которые эмигрировали с Земли в поисках лучшей жизни.

Глава 16

В ХОГАНЕ

   Жизнь, по марсианским меркам, у Твины была довольно спокойная. Семья жила
в герметизированном хогане с задраенными поцарапанным  пожелтелым  пластиком
окнами,  еле  пропускавшими  скудный  солнечный  свет.  Хоган  был   простым
однокомнатным  строением.  В  углу  сидел  папуля  Твины,  болтая  со  своим
единственным другом - марсианской песчаной крысой.  Улучив  минутку,  папуля
наклонялся к крысе и шептал: "Они, хотели забрать мою ногу, но я ее  вернул,
видишь?" И после смеялся себе под нос тихим злобным смешком, от  которого  у
зрителей, случись здесь таковые, как пить дать  свело  бы  желудки.  Так  он
сидел уже два года, с тех пор как Твина и ее матушка переболели  марсианским
гриппом. Грипп оказался группы В - той самой, что вызывает тяжесть и  зуд  в
руках, сопли в  носу  и  галлюцинации.  Из-за  болезни  женщины  были  не  в
состоянии крутить колеса машины, моловшей их реальность. Бубер кончал  в  ту
пору марсианскую школу Ударов Судьбы, так что помочь им не мог.  Папуля  был
безнадежен,  и  велосипедный  привод  главной  машины  реальности  оставался
недвижим, а ее искусно сработанные резные железные колеса тихо и укоризненно
вспыхивали тусклыми бликами в слабых лучах маленького, но  далекого  солнца.
Мельница реальности стояла в углу без присмотра,  пока  женщины  по  очереди
болели в единственной кровати. Свет в доме начал тускнеть и  колебаться,  по
мере того как испарялась реальность. Но главная беда была еще  впереди,  как
это часто бывает с бедами. Папуля посмотрел вниз и увидел, что  остался  без
ноги. Истощение реальности, как правило, сказывается сначала на конечностях.
Папуля запаниковал. Твина по сей день помнила, каким  безумным  взглядом  он
воззрился на культю, аккуратно обрезанную и некровоточащую  -  у  реальности
нет времени на кровопускание. "Моя нога! - возопил папуля. - Она исчезла!"
   "Не  волнуйся",  -  сказала  матушка  и,  поднявшись  с  одра  болезни  и
пошмыргивая тихонечко носом, заставила свое хрупкое тело  выполнить  суровую
задачу:  повернуть  большое  колесо  мельницы  реальности.   Папулина   нога
вернулась - немного колыхаясь вначале, но затем отвердев и  став  такой  же,
как была, ничуть не поврежденной этим испытанием,  если  не  считать  легкой
сыпи на подъеме стопы, где реальность натирает чаще всего.
   Но ущерб - психический ущерб - был нанесен, причем непоправимый.  С  того
дня папуля уже не доверял  никому.  Он  сделался  мнительным  и  маниакально
подозрительным, он тайком окружал себя маленькими камушками и  приговаривал:
"Они мои помощники. Они не дадут украсть мою вторую ногу".
   В общем, вел себя папуля из рук вон плохо.  А  его  безумие  явилось  для
семьи  последним  ударом.  Через  неделю  после  того,   как   он   тронулся
окончательно, Твина с матушкой устроили совещание.
   - Мы не можем продолжать кормить человека, не способного себя  содержать,
- сказала матушка. - Ох, папочка! - взмолилась  Твина.  -  Ну  попробуй  еще
разок!
   Но папуля наотрез отказался вращать колесо мельницы реальности.
   - С меня довольно, - заявил он.  -  Я  к  этой  штуке  больше  близко  не
подойду.