за  ними  увязалась  погоня. В  большой  коробке,  привязанной  ремнями к
багажному контейнеру, Джордж и черепахан обнаружили винтовки. Они  сбыли  их
погоне без лишних слов, потому что на разговоры не осталось времени. Да и не
было нужды о чем-то  говорить. Вернее, нужда  была  и даже очень большая, но
Джорджа опять никто не слушал.
     -- Что это за место? -- спросил он.
     -- По-моему, выглядит  как Покомоко, -- сказала их спутница, и когда ей
не  удалось  вытянуть  из себя  ни одного  другого  сравнения, она  вытянула
длинную шею.
     В ту же  минуту  к  центральным  воротам подскакал  породистый жеребец.
Наездник гарцевал и кичился раздвоенной плешью, которая  в те  дни входила в
моду среди сумасшедших, бродяг и других сумасбродов.
     Потом  через ворота проехали они. Костяшки  ковбоя побелели на  рулевом
колесе,  но  створки  ворот  оказались не  такими уж  и  крепкими.  Грузовик
промчался мимо  длинного ряда абрикосовых  деревьев  и  выехал  с  клумбы на
городскую улицу.
     Кругом мелькали толпы статистов. Они явно преобладали в этом  городе, и
многие  из  них  носили яркие  костюмы.  Очевидно,  здесь намечался какой-то
праздник. Музыканты настраивали инструменты, погодка была что надо, и машина
причин и следствий уже заходила на посадочную полосу.
     Направление, выбранное ковбоем, оказалось  не совсем случайным, но лишь
наивные  люди  могли  бы  полагать,  что  Джордж  не  заметил  этой  детали.
Наблюдатели стояли за каждым углом; они знали, что таким героям, как Джордж,
иногда  удавалось прорываться  сквозь  периметр. Они боялись этих  гордых  и
отчаянных  воинов, которые проходили через боль  и наслаждение, через густые
сети анализов и проб, к тому заветному и светлому, чем были одержимы. Джордж
без труда узнавал наблюдателей по  голым черепам --  от частых выводов у них
выводились волосы. В целях конспирации им разрешали  делать  лишь по  одному
выводу на голову, и тех, кто  нарушал это правило, подвергали дисциплинарным
взысканиям. Во всяком  случае, так происходило в недобрые  старые деньки  --
перед тем как возобладало благоразумие.
     Никто  не хотел признавать себя побежденным.  Но многие к этому  быстро
привыкли.  Лишь  некоторые  скользили  бесшумно  во  тьме, когда  прожектора
ощупывали  землю,  и запрещающие  знаки,  как огромные  стрелы, указывали на
стоянку в небесах. Но смельчаки отправлялись дальше, мимо пулеметных гнезд и
автоматов с газированной водой, мимо старой пушки, снятой со  "Слюнявчика" и
установленной здесь -- в этом гиблом месте, где никто не придет спасти тебя,
меня и Матильду.
     Но давайте не будем  подрывать себе  здоровье надуманными и  затянутыми
измышлениями. Короче говоря,  уже  через каких-то полчаса  Джордж  сидел  на
кушетке  и читал  газету, в  то время как женщина в низком декольте пыталась
стянуть с него брюки и ботинки.
     К счастью, ей это  не удалось. Джордж заметил воровку и отбросил газету
в сторону.  Ее низкое  декольте выходило за  все  допустимые границы,  и  он
больше не мог притворяться безучастным.
     Поболтавшись  немного вокруг,  Джордж  ушел на дальний  конец города. К
тому времени  уже стемнело, и  темнота была составлена не просто из кусочков
тьмы,  а  из чего-то  такого,  в  сравнении  с  чем  концепция  мрака  могла
показаться ярким светом. Или это ему действительно так казалось.
     -- Джордж! Вот ты где!
     Это  был  грубый голос, привыкший отдавать команды. В тот же миг Джордж
испытал  внезапный  и  скоротечный  приступ   психической  глухоты,  который
усложнялся истерическими конвергенциями.
     Как вы  понимаете,  за ним  началась  погоня.  Кто-то  решил  выяснить,
сколько Джордж может пройти, ни  о чем не думая.  Но ведь и бизон не думает,
спасая свою жизнь;  он  просто пытается вырваться на свободу, чтобы  там,  в
укромном  месте,  посреди  раздольной равнины,  поднять свою  темную голову,
стряхнуть пену с пересохших губ и вернуться к более приятным размышлениям.
     Сюжет  захлебывался  в хаосе  несвязанных частей  и  требовал аварийной
остановки. Все  начинало разваливаться на части. Джордж это предвидел давно,
и он  сожалел, что так  получилось. Конечно,  потеря  мисс  Уэст далась  ему
нелегко, но он должен был отбросить этот сырой и некачественный материал. Он
должен был встать и сделать что-нибудь -- снять с  печи горшок, как говорили
в народе. Образы потекли быстрее; они замелькали перед  глазами, как розовые
летучие мыши, но Джордж не стал тратить время на их классификацию. Он жал на
все тормоза; в счет  шла каждая секунда. Какая-то сила мешала ему  добраться
до желанной тины. А зачем вам жабры, как  не для того, чтобы вовремя лечь на
дно? Джордж энергично дернулся  и смело прополз еще немного, однако движение
вдруг  оборвалось, и он который раз осознал всю тщетность и суетность бытия.
Ему захотелось  сдаться, сложить  с  себя взятые обязательства и в  смирении
удалиться прочь.
     -- За что мне чаша сия? Почему я должен делать все это?
     -- Не волнуйся, -- ответил черепахан. -- Мы сделаем это за тебя. Верно,
ветряной мешок?
     -- Во-первых,  я словесный, а не ветряной, -- поправил его мешок. --  А
во-вторых, ты просто абсолютный болван, если  думаешь, что между  нами могут
существовать какие-то партнерские отношения.
     -- Я только пытался помочь этому парню, -- сказал  черепахан,  указывая
короткопалой лапой на курчавую голову, которая торчала в трясине.
     И  тут  на  белом   коне   появилась  белокурая   леди.  На  ней   была
умопомрачительная упряжь лихой наездницы -- вся из белой оленьей кожи вплоть
до шляпы, которой она махала толпе. В руке она держала звездно-разлинованный
флаг, трепетавший от страха на кончике длинного древка.
     Жеребец всхрапывал  и  рыл  копытами  землю, потому  что следом  за ним
шагала  группа  мужчин,  одетых  в кричащие  клетчатые  костюмы  и  необычно
молчаливые  соломенные  шляпы.  Мужчины  раздавали  людям  образцы  новейших
медикаментов  фирмы  "Пофиг", которые помогали адаптироваться ко всему,  что
происходило или могло произойти.
     Потребность  в  таком  лекарстве ощущалась давно.  Люди становились все
более угрюмыми и злыми, доходя порой до открытой враждебности, когда рядом с
их   домами   из  армированного   картона   проступала   голая  и   лишенная
растительности  земля. В  некоторых частях Нью-Джерси  вспыхивали  бунты.  В
Акрон,  штат Огайо, несколько раз вызывались войска. Но подавители населения
в смятении отступали прочь, когда  им вновь и вновь указывали на то, что они
не говорили по-испански. Подобные инциденты  случались  едва  ли  не  каждый
день.  И  никто не знал, когда этому  придет конец -- а  главное,  откуда он
придет и какой именно. Неразбериха усилилась до такой степени, что репортеры
уже  не находили слов,  которые могли  бы нам рассказать,  в каком дерьме мы
оказались.  Хотя  никто  тогда  себе  подобных задач не  ставил.  Реальность
исчезла за  ширмой нового  видения истории.  Все  совпадения,  случайности и
странности происходили с другими людьми, но не  в нашей стране и, увы, не  с
нами.
     Конечно, простой просмотр ежедневных газет не показал бы вам, насколько
гротескной  была та ситуация. Но  разве  можно судить  о  реальной  жизни по
газетам? Разве это нормально? Люди, которые задавали такие вопросы, находили
себя  в  куче проблем. Маленький  вопрос  о природе  реальности  приводил  к
большой  беде, не говоря  уже  о  том, что  вы  тем  самым привлекали к себе
пристальное внимание ФБР.
     "У  танцора  танго маленькая  язва. Как  поняли? Прием. " Кто не слышал
этих милых и понятных фраз, которыми так любят перебрасываться друг с другом
агенты ФБР? Трое из  них следовали за мужчинами, которые  раздавали таблетки
фирмы  "Нафиг".  Их   пальцы  нервно  покоились   на  тетиве  десятизарядных
барабанных луков. Между тем, переносчики медицинских образцов не обращали на
агентов  никакого внимания. Они знали, что их пропустят через сито проверки.
Эти парни могли воображать о себе все, что  угодно,  но  даже в  самых диких
грезах они  не ожидали закончить жизнь,  раздавая дармовые  таблетки на углу
двух  улиц  в безымянном  городе, который был  слишком печален, чтобы в  нем
жить.
     Женщина  поклонилась толпе.  Но толпа смотрела на нее  неопределенно. А
как  еще  простому  народу смотреть на  весь  этот  цирк?  Данный вопрос был
выставлен на народный референдум, и по рядам прокатилась волна предложений.
     -- Где они  откопали ее, эту кобылу  на белом коне,  со звездным флагом
нашей  страны,  которая  среди  прочих  достоинств  провозглашает  право  на
непрокисуемость сгущенного молока?
     -- Где-то я  ее уже видел,  --  сказал  небольшой  мужчина в  аляпистом
галстуке  и котелке, стоявший у обочины, на которой ковбой  припарковал свои
четыре колеса.
     Внезапно мужчина исчез с той  живостью, которая характерна  только  для
очень плохих сюжетов. Ни один уважающий себя персонаж не  станет  появляться
на  сцене лишь для  того, чтобы сказать пару слов;  пусть даже это будет его
эпитафия или что-то еще, чего мы здесь касаться не будем.
     Но вернемся  к Джорджу с  его  черепахой и  словесным  мешком,  который
своими криками и визгом начинал напоминать небольшой катаклизм, отмеченный в
таких  великих мифах  мира,  как Жизель и Венгрия,  Маленький  Бу-Ползунчик,
Хензель унд ди Готердаммерунг, Самбо и Близнецы Тамбурти и многие другие.
     -- А что она там делает на этой лошади? -- внезапно выпалил мешок.
     Джордж и мужчина в галстуке посмотрели друг на друга.
     -- Какой любопытный вопрос! -- произнес мужчина.
     -- А что вы так  смотрите на меня? -- возмутился Джордж. --  Это, между
прочим, не я... Ну, вы сами понимаете, что я имею в виду.
     -- Но это же ваш словесный мешок, -- настаивал мужчина.
     Внезапно на его лице  промелькнуло  странное выражение. В тот же миг  в
воздухе  пахнуло чем-то новым  и тревожным. Это дуновение времени ошеломляло
своей простотой и реализмом. Словно громкий пук  в легкой дреме, как  сказал
великий поэт.
     -- Послушайте,  дядя, --  завелся  словесный мешок. -- Мне не  нравятся
ваши игры с предлогами. Я не его словесный мешок и ни чей-то там еще. Я свой
собственный и без права передачи по наследству.
     --  А вот  здесь  позвольте  с  вами  не согласиться,  --  воодушевился
мужчина.  --  Вполне  очевидно,  что  вы  являетесь  аллегорией  на  некоего
грамотея, из которого слова сыплются как, извините, из мешка.
     Между тем, белый конь был действительно прекрасен. Черепаха смотрела на
него,  чуть дыша. Какие глаза! Какая грива! Черепахан застонал, усилием воли
воспроизвел процесс, о котором  знают  только черепахи,  и превратил  себя в
женскую особь с целью будущих грез о дружбе и любви. Неплохая компенсация за
панцирь, правда?
     -- Господи, как  он мил, -- шептала  черепаха. --  Но что  ему  взять с
меня? Я  простое земноводное  существо  с  равносторонним  треугольником  на
спине, да к тому же еще и страдающее от сексуальной неудовлетворенности.
     Она жаловалась на нынешние  времена  и  на  вредное  влияние  различных
химикатов, которые не только выбрасывались в атмосферу из всевозможных труб,
но и соединялись в  стратосфере друг с другом --  и это  там, среди молний и
дождя, в тончайших слоях воздуха,  где молекулы могли дышать полной грудью и
в минуты безветрия улетать далеко-далеко.
     И  именно там вредоносные  газы соединялись  и порождали  новое  зло --
сверхмощные  облака  с  кислотной  начинкой.  Эту  гадость называли  летучей
взвесью, и  она воздействовала  не только  на  людей, но и  на животных. Под
натиском  взвеси  наш мир дрожал и  размывался.  Говоря  языком  науки,  она
вызывала  самопроизвольное  молекулярное  отклонение  границ  реальности,  и
поэтому  ее   иногда  называли   "смогом".  Но  данный  термин   не  отражал
действительного положения вещей, и мы, как всегда, лишь  приближались к сути
явления.
     Белый конь об этом ничего не знал, потому что он воспринимал реальность
со своей лошадиной точки зрения. Однако его  взгляд на  мир ничем не уступал
нашему -- я имею в виду нас, черепах.
     Леди  подбросила свою  шляпу в воздух, а затем  показала  ее  публике с
обеих сторон. Шляпа была пуста, но наездница вытащила из нее голубя, который
тут  же взлетел к облакам. Вслед за ним  появилась  летучая мышь, вымазанная
для  эффекта  белой краской. Она тоже упорхнула  вверх по забавной  спирали,
однако ее номер не произвел особого впечатления.
     А  дама разошлась не  на шутку.  Она  опустилась на одно  колено, вновь
помахала шляпой и трижды похлопала ее рукой. Оттуда заструились реки вина, к
которым бросились жаждущие толпы. Не прошло и секунды, как реки превратились
в змей. Народ отпрянул назад. По рядам прокатился недовольный ропот.
     Джордж смотрел  на  фокусы, разинув рот. Это были  не  какие-то дешевые
трюки,  а  настоящее мастерство. И тут  до  него дошло, что  он  перенесся в
какое-то странное место, потому что вещи  подобного рода случались только  с
другими и где-то там еще.
     Словесный  мешок  наблюдал  за представлением  почти без  интереса.  Он
привык   составлять  свое   мнение  быстро  и  основательно,  затрачивая  на
обдумывание вещей лишь несколько наносекунд.
     И он уже сделал окончательный вывод. Вернее, мешочек чувствовал размеры
и форму  вывода, но ни одна из фраз не  подходила  для точного  описания. Ни
одна, представляете? Это  звучало как парадокс, но  он, словесный  мешок, не
мог найти нужного  слова. Застонав от отчаяния, мешочек распорол свой свежий
шов в левом нижнем углу, и слова полились из него обильной струей:
     --  Есть  вещи,  которые продолжают  существовать даже после  того, как
исчезает  их суть.  И я  не напрашивался на эту работу. Всему  виной  плохая
привычка автора, которому  нравится размышлять  о написании фраз,  перед тем
как строки ложатся на  бумагу. Но  разве можно рассказать о  запахе  зимнего
дыма  с  неуловимой  горечью смолы, в один  из тех темных вечеров, когда мир
выглядит так, будто он готовится к смерти? Я не хочу  показаться мрачным, но
это невозможно.  А потом вы видите  девушку в белой шляпе, на белом скакуне,
цветущую тем великолепием, которому место лишь в прошлом, и ее смех струится
как водопад,  застывший на кончике потока, где звенят колокола нашей юности.
И в этой наступившей тишине,  в этом квадрате света, который  еще не пожрали
сумерки, вам вдруг становится ясно, что  вы уже бывали здесь -- пусть даже и
неописуемым, ускользающем от воображения образом.
     Да, подобные мысли воспринимаются нелегко, и поэтому мы обычно отметаем
их прочь со смехом и сарказмом. Так случается всегда, успокаиваете вы себе и
идете дальше, расшвыривая листья на своем пути, эту былую славу лета, потому
что  вам  заранее  известно,  что впереди  уже ничего будет,  кроме  суровой
реальности зимы.
     И тогда вы понимаете, что возможна другая жизнь, что  вам надо  сделать
крутой поворот  и поменять  какие-то  вещи  --  если только  вы не словесный
мешок,  втиснутый  в  странную  сцену  с  персонажем  по  имени Джордж  и  с
безымянной леди в белых кожаных брюках на белом скакуне.
     Внезапно из толпы вышел высокий мужчина с татуировкой на лице -- на его
щеке   виднелась  бабочка  с  красно-зелеными  крыльями.  Он  шел  напролом,
обламывая  наречия,  которые  возникали по сторонам,  и  его окружало облако
смуты и  недовольства.  Подойдя  ближе, мужчина с бабочкой  протянул руку  и
схватил словесный мешок.
     Джордж от испуга  замер на месте. А потом уже было поздно предпринимать
какие-то действия.
     -- На помощь! -- закричал словесный мешочек.
     -- Тише,  мой маленький друг, -- сказал мужчина. -- Это мне  нужна твоя
помощь.
     -- Что за странные слова я слышу? -- воскликнул словесный мешок.
     --  Пусть странные, но правдивые.  Знай же, мой славный мешочек,  что я
прилетел сюда  с  планеты Эксцелмии,  где во  время  внезапной  антимифозной
инфекции  были утеряны все разговорные языки. В тот ужасный год по галактике
пронесся демилилогизирующий вирус,  и наша планета оказалась на  его пути. С
тех пор осталось лишь несколько  хранилищ слов, и они как колодцы в огромной
пустыне  смятения и  непонимания. Каждый хочет испить из них,  но  жажда так
велика, что в результате  возникают войны. И нет надежды на третейский  суд,
так как нам  приходится  сражаться даже  за те слова, которые могли бы  дать
людям мир и согласие.
     -- Да, круто там у вас, -- заметил словесный мешок. -- Но мне не совсем
понятно...
     --  Я  уже подхожу  к  концу, --  сказал  мужчина.  -- Ты  будешь нашим
спасителем. Разве тебе не это хотелось услышать?
     -- Возможно, -- ответил словесный мешок.
     -- Мы хотим, чтобы ты полетел с нами и  научил нас своим неограниченным
возможностям выражения. Нам  хочется, чтобы ты странствовал по нашей планете
и  одевал мир в  слова. Мы же будем следовать  за тобой и вести записи твоих
речей. И все, что ты скажешь, будет нашей логикой, нашим синтаксисом и нашей
реальностью. Как тебе это нравится?

x x x

     --  Твоя  речь  напоминает  хорошую  острогу,  --  с  усмешкой  ответил
словесный мешок. -- Но сначала я должен поговорить с Джорджем.
     Однако прежде чем  он успел обсудить свою дилемму с Джорджем, женщина в
белом  вытащила   из  седельной  сумки  маленький  предмет,  и  тот  тут  же
превратился в зеленого слепня. Конечно, неплохо появляться на сцену подобным
образом, но с этим  слепнем было что-то  не так. Когда  он пару раз пронесся
над толпой,  всем  стало ясно, что ему не хватает  опыта в  жужжании. А  что
может быть хуже чуждого нам насекомого, которое, жужжа, пытается выдать себя
за  что-то земное?  Джордж  вспотел при  мысли о  том, что  жужжащий слепень
появился лишь  для  того, чтобы  создать  в  сюжете полную неопределенность.
Фактически, он даже перегрузил эту сцену.
     Тем временем женщина хлопнула в  ладоши и повернула прекрасное личико к
слепню.
     --  На   место!   --  сказала   она,  и  насекомое  вернулось  в  сферу
неосязаемого.
     А диорама  казалась будто живой. Когда Джордж  впервые взглянул на нее,
он  увидел  какой-то  коричневый  предмет,  пересекавший  каменистую  осыпь.
Присмотревшись, он узнал в нем зайца --  маленького и облезлого, но все-таки
зайца.
     -- Как же  это возможно? --  с удивлением воскликнул Джордж. -- Неужели
вы поместили туда и что-то живое?
     -- Там все живое, -- ответил техник.
     И тогда Джордж увидел, как из-за  горы  появились  доисторические люди,
одетые в  медвежьи  шкуры. Два  охотника из  палеолита остановились и устало
оперлись  на копья.  Их  женщины начали собирать небольшой костер.  Почти  у
задника диорамы располагались  скалы,  край утеса и несколько  деревьев.  За
ними начинался нарисованный ландшафт -- огромное пространство уходящей вдаль
равнины (а может быть вельда,  прерии  или степи). И все это выглядело очень
живо  --  особенно, женщины,  которые так  мило  склонились  к костру,  и их
мужчины,  карманьонцы, судя  по  большим карманам  и  сходству с  греческими
богами; высокие красивые и светлокожие люди,  с вполне развившимися черепами
и орлиными чертами лица, не говоря уже о  длинных волнистых волосах  их дам,
которым  позавидовала бы любая  современная  женщина. А  вокруг  простирался
новый  мир, где все  еще предстояло  сделать и придумать  -- мир на рассвете
времени,  столь  чудесно изображенный на  картинах  Лескокса. И вряд  ли эти
карманы представляли, как им повезло.
     -- Великолепно, -- сказал  Джордж. -- Значит  вы отслеживаете в прошлом
какую-то группу пещерных людей, а затем проецируете сюда сцены их жизни?
     -- Нет  никакой разницы между  тем, что происходило  с  этими пещерными
людьми в прошлом, и тем, что вы видите сейчас, -- ответил техник.
     -- А как вам это удалось?
     -- Магическая симпатическая инженерия, -- ответил техник.
     -- Кажется, я об этом что-то слышал, -- сказал Д